- Закрепившись здесь, мы не должны терять времени, - сказал я, обращаясь к королю. - Нам следует отплыть из Нуноса самое позднее через неделю. У нас теперь есть все основания ожидать ответного нападения со стороны элдренов.
- Ага, - пробормотал Каторн, глядя на меня налитыми кровью глазами. Ты правильно сообразил: нельзя допустить, чтобы Арджевх призвал себе на помощь Призрачные Рати.
- Приятно слышать, князь Каторн, что ты одобряешь мою задумку, - бросил я.
Он криво улыбнулся.
- Ты начинаешь мне нравиться, Эрекозе. Еще бы тебе не быть таким мягким с врагами, ну да это пройдет.
- Там поглядим, - отозвался я.
Пока наши воины, опьяненные победой и вином, развлекались на улицах Пафанааля, мы обсудили мой план до мельчайших подробностей.
План был неплохой.
Он сработает, если элдрены поведут себя так, как мы ожидаем. Мы были уверены, что они поведут себя так и никак иначе.
Каторн оставался командовать гарнизоном Пафааналя, а мы с Ригеносом возвращались в Нунос. Ролдеро вызвался составить нам компанию. Приходилось надеяться, что по пути домой нас не перехватит флот элдренов, ибо мы решили сократить экипажи кораблей до минимума с тем, чтобы, насколько возможно, усилить гарнизон крепости. Так что, столкнувшись с вражеским флотом, мы оказались бы в незавидном положении.
Несколько дней мы провели в приготовлениях. Наконец настал день отплытия.
На рассвете тяжелогруженые корабли вышли из гавани Пафанааля. Их трюмы были забиты сокровищами элдренов.
Поупиравшись, король согласился поселить Эрмижад в каюте рядом с моей. Его отношение ко мне после той веселой ночи в Пафанаале заметно изменилось. Он держал себя так, словно мое присутствие его смущало. Должно быть, он смутно помнил, на какое посмешище сам себя выставил. Быть может, он не забыл моего отказа отпраздновать вместе с ним победу, а быть может, завидовал моей воинской славе, - хотя, видит Бог, мне эта слава и даром была не нужна.
Или он почувствовал мое отвращение к войне, в которой я сражался за него, и испугался потерять полководца?
Возможности поговорить с королем откровенно мне никак не представлялось, а у графа Ролдеро нашлось одно-единственное объяснение: дескать, устроенная в Пафанаале резня утомила Ригеноса ничуть не меньше, чем меня самого.
В этом я, признаться, сомневался, ибо король как будто ненавидел элдренов сильнее прежнего, что отчетливо проявлялось в том, как он обращался с Эрмижад.
Девушка продолжала играть в молчанку. Она почти ничего не ела и редко покидала каюту. Но однажды вечером, прогуливаясь по палубе, я увидел ее: она стояла у борта и глядела на воду. Вид у нее был такой, словно она готовилась свести последние счеты с жизнью.
Решив во чтобы то ни стало помешать ей, я прибавил шагу. Когда я приблизился, девушка искоса посмотрела на меня и молча отвернулась.
Тут на полуют вышел король. Он окликнул меня:
- Эй, князь Эрекозе! Хоть ветер дует тебе в спину, не стоит подходить так близко к элдренской шлюхе!
Я остановился. Сперва я даже не понял, на что он намекает. Я бросил взгляд на Эрмижад: девушка сделала вид, что не слышала оскорбительной реплики короля. Я отвесил неглубокий, но вежливый поклон.
Пройдя мимо Эрмижад, я встал у борта, повернувшись к королю спиной.
- Ты будто начисто лишен обоняния, князь! - крикнул король. Я стиснул зубы, но промолчал.
- Подумать только, чего ради мы скоблили палубу после битвы? Неужели для того, чтобы по ней расхаживала эта мерзавка? - продолжал Ригенос.
Не выдержав, я повернулся к нему, но на полуюте уже никого не была Я посмотрел на Эрмижад. Она по-прежнему наблюдала за тем, как весла королевской ладьи вспарывают поверхность моря. Ее словно зачаровал ритм их движения. А слышала ли она в самом деле насмешки короля, подумалось мне.
Король Ригенос не упускал возможности уязвить Эрмижад. В ее присутствии он говорил о ней так, как будто ее не было поблизости. Он обливал грязью и ее, и всех элдренов, вместе взятых.
Мне все труднее становилось сдерживать себя, но так или иначе я сохранял самообладание. Что касается Эрмижад, она ни словом, ни жестом не давала понять, что ее задевают королевские замечания,
Я видел Эрмижад реже, чем мне того бы хотелось, и чувствовал, что, несмотря на все предостережения короля, меня влечет к ней. Она была прекраснее любой из женщин, встреченных мною до сих пор. Ее красота разительно отличалась от холодной красоты моей нареченной, Иолинды.
Что такое любовь? Даже теперь, когда мне вроде бы открылось мое предназначение, я не могу дать ответа. Разумеется, я продолжал любить Иолинду, но, незаметно для себя, влюбился в Эрмижад.
Я отказывался верить тому, что о ней рассказывали, и относился к ней с приязнью, однако я был тюремщиком, а она - пленницей, и отнюдь не простой. Она была пленницей, от которой, быть может, зависел исход войны.
Несколько раз я задумывался над тем, годится ли она в заложницы. Если, как уверял король Ригенос, элдрены холодны и жестоки, с какой стати Арджевху беспокоиться о судьбе своей сестры?
Эрмижад вовсе не казалась мне способной на все те мерзости, о которых так вдохновенно вещал король. Наоборот, у меня сложилось впечатление, что она обладает удивительным благородством души, которое проявлялось еще отчетливее на фоне грубости короля.
Быть может, подумалось мне, король заметил мою привязанность к Эрмижад и испугался, что Вечный Воитель раздумает жениться на его дочери?
Но я оставался верен Иолинде. У меня не было никаких сомнений в том, что, когда я вернусь из похода, мы сыграем свадьбу.
Любить можно по-всякому, и форм любви существует бесчисленное множество. Какая из них, в конце концов, побеждает? Не знаю и не буду пытаться угадать.
В красоте Эрмижад было нечто нечеловеческое, однако она немногим отличалась от идеала женщины, который сложился у моего народа.
Лицо ее было удлиненным и заостренным книзу. Джон Дейкер назвал бы его "лицом эльфа" и наверняка отказался бы признать, что черты его исполнены благородства. Раскосые глаза казались слепыми из-за своей странной белизны. Слегка заостренные уши, высокие скулы, стройная, скорее мальчишеская, фигурка. Таковы все элдренские женщины: стройное тело, тонкая талия и маленькая грудь. Пухлые алые губы чуть загибались кверху, так что казалось, будто на устах Эрмижад постоянно играет легкая улыбка.
Первые две недели пути девушка отказывалась говорить, хотя я всячески подчеркивал свое уважение к ней. Я приказал стражникам, чтобы она ни в чем не испытывала нужды; она поблагодарила меня через них, и это было все. Но однажды, когда я стоял на палубе, глядя на серое море и низкое небо, я услышал за спиной шаги и, обернувшись, увидел Эрмижад.
- Приветствую тебя, Воитель, - поздоровалась она насмешливо.
Я несказанно удивился.
- Приветствую тебя, госпожа Эрмижад, - отозвался я. На ней было простое шерстяное платье светло-голубого цвета, поверх которого она накинула темно-синий плащ.
- День исполнен предзнаменований, - проговорила она, бросив взгляд на мрачное небо, где остались теперь только два цвета - свинцово-серый и бледно-желтый.
- Почему ты так думаешь? - поинтересовался я.
Она рассмеялась. У нее был чудесный, звонкий смех. Он воспринимался как музыка небес, а вовсе не ада.
- Прости меня, - сказала она. - Я хотела позлить тебя, нб вижу, что ты не из тех, кого легко вывести из равновесия.
Я усмехнулся.
- Спасибо на добром слове, госпожа. Должен признаться, мне порядком надоели всякие суеверия, не говоря уж об оскорблениях.
- Это не оскорбления, - ответила она. - Они мелки и ничтожны.
- Ты снисходительна.
- Таковы все элдрены.
- Я слышал иное.
- Догадываюсь.
- Между прочим, у меня все тело в синяках, улыбнулся я. - Ваши воины не особенно церемонились, когда мы сошлись с ними в битве.
Она наклонила голову.
- А твои воины не церемонились, войдя в Пафанааль. Верно ли, что выжила я одна?
Я облизал внезапно пересохшие губы.
- Кажется, да, - сказал я тихо.
- Мне повезло, промолвила она, чуть повысив голос.
Я промолчал, ибо что я мог ответить?
Мы стояли и смотрели на море.
Потом Эрмижад заговорила:
- Значит, ты Эрекозе. Ты не похож на других людей. В тебе есть что-то такое, что отличает тебя от них.
- Ну вот, - отозвался я, - теперь мне ясно, что ты мне враг.
- С чего ты взял?
- Все мои враги, а князь Каторн - в особенности, сомневаются в моей принадлежности к роду человеческому.
- А ты человек?
- Да, и никто не убедит меня в обратном! Мои заботы - заботы простого смертного в том смысле, что у меня от них голова идет кругом не хуже, чем у любого другого. Я не знаю, каким образом очутился тут. Мне говорят, что я - великий герой, который восстал из праха, дабы повести людей на твой народ. Меня призвали сюда заклинаниями. А ночами мне снятся сны, в которых я оказываюсь многими героями сразу.
- И все они люди?
- Сомневаюсь. Однако характер мой, как мне кажется, из воплощения в воплощение остается тем же самым. Ни мудрости, ни умения у меня не прибавляется. А разве быть Бессмертным не означает обладать мудростью веков?
Она кивнула.
- Думаю, что так, князь.
- Я даже не имею представления о том, где нахожусь, - продолжал я. - Я не могу понять: то ли я пришел к вам из далекого будущего, то ли - из не менее далекого прошлого.
- Элдренов не заботит время, - сказала она. - Правда, некоторые из нас считают, что прошлое и будущее - одно и то же, что Время движется по кругу и прошлое становится будущим, а будущее прошлым.
- Интересная мысль, - заметил я. - Но уж очень все, по-моему, просто получается.
- Пожалуй, я соглашусь с тобой, - произнесла она. - Время многогранно. Даже мудрейшие из наших философов не могут похвалиться тем, что до конца постигли его природу. Элдрены редко задумываются нам тем, что такое Время, ибо нам незачем о нем беспокоиться. Разумеется, у нас есть своя история, но история - не Время, история - это перечень событий.
- Понятно, - сказал я.
Она подошла к борту и слегка оперлась на него одной рукой.
В тот момент я испытал чувство, с каким, наверно, смотрит на дочь отец, любуясь невинной самоуверенностью юности. По внешности я бы ни за что не дал Эрмижад больше девятнадцати лет. Однако в голосе ее порой слышалась убежденность, которую дает только богатый жизненный опыт, да и в манере держаться было нечто, вовсе не свойственное застенчивой молодости. Похоже, граф Ролдеро был прав. Как, в самом деле, определить возраст Бессмертного?
- Сперва я решил, - сказал я, - что пришел к вам из будущего. Но теперь я засомневался. Быть может, я пришел из прошлого, и тогда ваш мир по отношению к тому, что я называю "двадцатым столетием", есть далекое будущее.
- Наш мир очень древний, - согласилась она.
- Сохранились ли сведения о тех временах, когда на Земле жили одни только люди?
- Мы ни о чем таком не слышали, - улыбнулась Эрмижад. - В давно позабытых мифах и преданиях говорится о том, что когда-то на Земле жили одни только элдрены. Мой брат изучал эти мифы. Он мог бы рассказать тебе больше моего.
Я вздрогнул. Не знаю откуда, но у меня возникло ощущение, будто я изнутри превратился в ледышку. Я не в силах был продолжать разговор, хотя мне очень того хотелось.
Девушка словно не замечала моего состояния.
Наконец я через силу выдавил:
- День и вправду исполнен предзнаменований, госпожа. Надеюсь вскоре побеседовать с тобой снова.
Поклонившись, я спешно ретировался к себе в каюту.
16. Столкновение с королем
Тем вечером, укладываясь спать, я нарочно, хотя и не без некоторого трепета, не стал напиваться.
- ЭРЕКОЗЕ…
Голос звал меня точь-в-точь как тогда, в мою бытность Джоном Дейкером. Только принадлежал он не королю Риге-носу.
- Эрекозе…
Этот голос был музыкальнее.
Я увидел густые зеленые леса, высокие зеленые же холмы, равнины и замки и красивых животных, названия которых я не знал.
- Эрекозе? Меня зовут вовсе не Эрекозе, - сказал я. - Меня зовут принц Корам. Да, принц Корам - принц Корам Бэннан Флуранн, Принц в Алой Мантии. Я ищу свой народ. О, где мой народ? Когда же прервется мой тяжкий путь?
Я скакал на лошади. Лошадь была укрыта желтой попоной; к седлу приторочены были несколько корзин, два копья, простой круглый щит, лук и полный стрел колчан. На мне была двойная кольчуга: нижняя рубашка медная, а верхняя - из серебра. Голову защищал конический серебряный шлем. На поясе у меня висел длинный и острый клинок, который назывался иначе, чем Канайана.
- Эрекозе.
- Я не Эрекозе.
- Эрекозе!
- Я Джон Дейкер!
- Эрекозе!
- Я Джерри Корнелиус!
- Эрекозе!
- Я Конрад Арфлейн!
- Эрекозе!
- Чего ты хочешь? - спросил я.
- Нам нужна твоя помощь.
- Я вам помогаю!
- Эрекозе!
- Я Карл Глогауэр!
- Эрекозе!
Имена не имели значения. Я это осознал. Значение имело только то, что я не способен был умереть. Я был вечен, Я был обречен жить во множестве тел, носить множество имен, - и сражаться, сражаться без конца.
Быть может, я ошибался Быть может, я лишь по чистой случайности оказался заключенным в человеческом теле.
Мне показалось, что я завыл от ужаса. Кто же я? Кто же я такой, если не человек?
Голос по-прежнему звал меня, но я к нему не прислушивался. Мне до безумия хотелось повернуть время вспять и очутиться в теплой постели в теле Джона Дейкера.
Я проснулся весь в поту. Я не узнал ничего нового ни о себе, ни о тайне своего существования. Похоже, я лишь еще сильнее запутался.
Я лежал в темноте, не смея заснуть.
Я вглядывался во мрак. Я видел занавески на окнах, белое одеяло 1И кровати, видел лежащую рядом жену.
Я закричал.
- ЭРЕКОЗЕ… ЭРЕКОЗЕ… ЭРЕКОЗЕ…
- Я Джон Дейкер! - взвизгнул я. - Смотрите: я Джон Дейкер!
- ЭРЕКОЗЕ…
- Я ничего не знаю об Эрекозе. Меня зовут Элрик, принц Мелнибонэйский. Элрик Губитель Родичей. У меня много имен.
Много имен - много имен - много имен…
Неужели возможно существовать одновременно в десятках воплощений? Неужели возможно переходить по воле случая из эпохи в эпоху? Неужели возможно покинуть Землю, устремиться туда, где сверкают холодные звезды?
- Что-то зашелестело. Меня повлекло во тьму, в безвоздушную пустоту. Вниз, вниз, вниз. Во всей вселенной не было ничего, кроме медленно струящегося газа. Не было ни тяжести, ни цвета, ни воздуха. Я был единственным разумным существом. Правда, где-то далеко находился кто-то еще.
Я закричал.
И запретил себе воспринимать окружающее.
Какова бы ни была моя судьба, подумал я утром, мне никогда ее не понять. Быть может, это к лучшему.
Я вышел на палубу и натолкнулся на Эрмижад. Она стояла на том же самом месте, облокотившись на борт. А не провела ли она тут ночь? - мелькнула у меня шальная мысль. Небо слегка очистилось, из-за туч временами выглядывало солнце. Мир казался разделенным на две половины - светлую и темную.
Унылый день.
Я присоединился к девушке. В молчании мы смотрели, как пенится у бортов вода, как монотонно, в едином ритме, движутся весла.
Первой опять заговорила Эрмижад.
- Что они собираются делать со мной? - спросила она.
- Тебя будут держать в заложницах на случай, если твоему брату, принцу Арджевху, вздумается напасть на Некраналь, - ответил я, не открыв ей, впрочем, всей правды. Ей вовсе ни к чему было знать о том, какие козни строятся против ее брата. - Тебе ничто не угрожает. Король не посмеет причинить тебе зло. Ты нужна ему живая и здоровая.
Она вздохнула.
- Почему ты и другие женщины элдренов, почему вы не убежали, когда наш флот вошел в гавань Пафанааля? - спросил я. Этот вопрос занимал меня уже давно.
- Элдрены не убегают, - отозвалась она. - Элдрены не убегают из городов, которые сами построили.
- Однако как-то раз они убежали в Горы Печали, - заметил я.
- Нет, - покачала головой девушка. - Их загнали туда. Понимаешь, в чем разница?
- Понимаю.
- Что же ты понимаешь? - раздался за моей спиной хриплый голос. Король Ригенос неслышно вышел из своей каюты и остановился позади нас, широко расставив ноги, чтобы не потерять равновесия на покачивающейся палубе. Выглядел он неважно.
Король пристально смотрел на меня.
- Доброе утро, сир, - сказал я. - Мы обсуждали значение отдельных слов.
- Я смотрю, ты прямо не можешь отлипнуть от этой элдренской шлюхи? - бросил он.
Что творит с человеком ненависть! Отважный воин и, в общем-то, мудрый правитель, король Ригенос, едва речь заходила об элдренах, становился грубым варваром.
- Сир, - проговорил я, чувствуя, что больше не в силах сдерживаться, - сир, не забывайте, что вы говорите о той, в чьих жилах течет благородная кровь!
Он язвительно усмехнулся.
- Благородная кровь? Как бы не так! Скажи лучше, навозная жижа! Остерегайся, Эрекозе! Память зачастую подводит тебя, и потому я говорю тебе: остерегайся! У нее язык без костей. Она обольстит тебя и обречет на страшные муки. Не слушай ее!
- Сир… - попытался я его прервать.
- Она заболтает тебя и заколдует, и ты превратишься в послушную собачонку. Берегись, Эрекозе! Я подумываю о том, не отдать ли ее гребцам: пускай позабавятся!
- Ты поручил мне охранять ее, господин, - воскликнул я, - а я поклялся защищать ее от любых опасностей.
- Глупец! Смотри, я предостерег тебя. Мне не хочется терять твоей дружбы, Эрекозе, а еще сильнее мне не хочется потерять нашего Победителя. Если она снова попытается обольстить тебя, я убью ее, и ничто меня не остановит!
- Послушай, король Ригенос, - сказал я, - ты попросил меня о помощи, и я согласился. Но не забывай - я Эрекозе. Я сражался во многих битвах под разными знаменами, но всегда - за человечество. Я не приносил клятвы верности ни тебе, ни какому другому королю. Я Эрекозе, Вечный Воитель, Слава Человечества - но вовсе не слава Ригеноса!
Его глаза сузились.
- Ты изменил мне, Эрекозе? - спросил он таким тоном, как будто рассчитывал на утвердительный ответ.
- Нет, король Ригенос. Разногласия одного человека с другим отнюдь не означают измены роду людскому.
Он промолчал. Мне показалось, он ненавидит меня наравне с Эрмижад. Он тяжело дышал.
- Смотри, чтобы я не пожалел, что призвал тебя, мертвец Эрекозе, - проговорил, наконец, он, круто развернулся и скрылся в своей каюте.
- Наверно, будет лучше, если мы прекратим наши разговоры, - сказала Эрмижад тихо.
- Значит, мертвец Эрекозе? - я ухмыльнулся. - Ты не находишь, что для трупа я слишком эмоционален?
Смех смехом, а, раз дела приняли такой оборот, Ригенос, пожалуй, не согласится отдать мне в жены Иолинду. Он ведь и не подозревает о нашей помолвке.