Он с гордостью показал на огромный позвоночник, распластанный под потолком пещеры, на ребра, спускавшиеся от него вниз наподобие колонн. Шея неведомого исполина спускалась к дальнему концу пещеры, где из стены торчал шипастый череп с усеянным острыми зубами челюстями. Один из шипов торчал прямо из тела, словно длинный кинжал. В общем, это чудовище напоминало гигантскую длиннохвостую и длинношеюю рыбу, в желудке которой, могли запросто поместиться несколько человек.
- Такие существа населяли эту пустыню многие годы назад, - произнес старик, - и кто знает, быть придет тот день, когда волей богов они снова оживут. Смотри, - показал он на плоские и острые осколки костей, прислоненные к стене, - при помощи этих инструментов я расширил пещеру, заодно облегчая будущую работу богов. А здесь, в самом дальнем конце моего убежища, - источник моих сил и награда за работу.
Подведя Куманоса к нише в дальней стене, отшельник откинул грязную тряпку, служившую занавеской. За ней в глубине ниши оказался источник. Капли воды стекали по свисавшей с потолка широкой кости и звонко падали в подставленный перевернутый череп одного из чудовищных пещерных созданий. Солон опустил в воду сложенные ладони и одним большим глотком осушил почти весь сосуд. Затем он кивнул на оставшуюся воду, предлагая Куманосу освежить горло. Жрец скромно отказался, повернувшись спиной к источнику.
- О Совершенный, - сказал он, - я пришел не для того, чтобы утолить жажду, осушив скудные запасы влаги, но утолить жажду мудрости. Наш великий Вотанта, устами короля Анаксимандра, поставил передо мной трудную задачу… а я не уверен, что нахожусь на истинном пути к ее решению.
- Я понимаю твои страхи и сомнения. Сами небеса сейчас вступили в войну. Знамения говорят, что близится тот час, когда сам Вотанта вновь спустится к нам на землю. Не каждому из поколений выпадает такая честь - встретиться своими смертными глазами со взглядом спустившегося с небес божества. Конечно, такая встреча будет означать смерть для каждого, удостоившегося такого лицезрения.
Опустившись на четвереньки, отшельник заполз в дальний угол, где сел, поджав ноги, на засаленную грязную циновку.
- Не смерть, как таковая, страшит меня, - сказал Куманос, падая перед старцем на колени. - После встречи с Великим я вряд ли буду цепляться за свою бренную жизнь. Но… как он будет выглядеть во плоти, смогу ли я, ничтожный, достойно встретить его? И главное… - он опустил бритую голову к ногам отшельника, - а что будет с теми смертными, чья вера в Вотанту не столь сильна, кто цепляется за земную жизнь? А ведь есть еще и чужеземцы, которые, не ведая, что творят, верят в своих собственных, ничтожных божков. - Лицо молодого жреца исказилось в страдании. - Ведь они ни за что не смогут оценить величия и славы того, что они оказались…
- Принесенными в жертву? - скорее утвердительно, чем вопросительно закончил фразу Солон. - Ты имеешь в виду жителей того города, который должен быть принесен богу как искупительная жертва?
- Да, - признал Куманос, не поднимая взгляда, - Оджара. Город, волею Вотанты запрошенный ему в жертву. Быть может, приняв ее, Вотанта снова напоит дождями нашу землю и направит к нам караваны.
- Город неверующих, - пробормотал Солон.
- Да, это верно, - кивнул Куманос. - Я мало знаю о том городе, но почему-то представляю его похожим на Сарк; селяне и торговцы, мужчины, женщины, дети…
- Этот город - лишь часть пустыни. Думаю, я понял твои сомнения. Ты не хочешь, чтобы они умерли, не приняв веру в Вотанту, не осознав того величия, которое будет сопутствовать их гибели. Похвальные размышления, дитя мое, - отшельник глухо рассмеялся, - но думаю, ответ прост. Странно, что ты сам не пришел к нему. Предложи этим людям перейти в нашу веру, пошли к ним храмовых миссионеров. Надо дать им шанс перед смертью.
Куманос покачал головой:
- Многие не поменяют веру. По крайней мере, это делается не в один день. Большинство городов Шемитского союза имеет собственных богов, в данном случае - богиню. По неведению жители Оджары будут упорствовать в своей вере…
- Это уже не имеет значения, - грубо оборвал его Солон, ковыряясь пальцами в остатках зубов. - С того момента, как ты им предложишь выбор, вся ответственность ляжет на их головы. И если упрямство окажется сильнее, то эти безумцы вполне заслужат мучительные пытки в загробной жизни.
- Но, Совершенный! Разве ты не понимаешь? Они же невиновны! - В голосе Куманоса слышались истинные мучения. Слезы выступили на его глазах. - Здоровые, благородные мужи, молодые девушки, матери с младенцами! Имею ли я право отдавать их под карающий меч ярости Воплощенного Бога? Неужели нельзя отпустить их с миром и задобрить Вотанту по-другому?
- Я тебя понял, Куманос, - не отрывая от жреца взгляда, сказал Солон. - Твой грех действительно страшен. В глубине твоей души нет достаточной для Верховного жреца веры. Понятно, ты еще молод, и в тебе нет нужного почтения к огню и мечу. Ты слишком привязан к земной жизни, к ее радостям - красоте природы, наградам за хорошую работу, плотской любви. Ты еще не прожил столько, чтобы быть сжигаемым только яростным огнем веры.
Отшельник отвернулся и стал копаться в груде каких-то явно магических таинственных предметов, лежавших под дальним углом его циновки.
- Да, тяжкий грех. Серьезное падение! Но впрочем, вполне объяснимое. Здесь у меня есть средство, которое облегчит твои страдания.
- Правда? Это возможно? - взмолился Куманос, глядя на старика полными слез глазами
- Конечно.
Откуда-то из-за спины Солон извлек древнюю реликвию - издали этот предмет напоминал обломанный короткий нож.
- Эта штука разрежет болезненные путы юности и разрубит цепи, приковывающие тебя к ненужным ценностям.
Когда старик вылез из темного угла и встал около стены на фоне скелета длиннохвостой птицы, Куманос рассмотрел, что за талисман держал в руках отшельник. Когда-то это был меч или длинный тяжелый кинжал, обломанный почти у самой бронзовой рукоятки. Обрубок клинка потемнел и покрылся ржавчиной. Он явно не мог быть очень острым, однако Солон держал его так, словно у него в руке было полновесное оружие.
- Что ты собираешься делать этой штукой? - забеспокоился Куманос.
- Что? - переспросил, приближаясь к нему, Солон. - Ты разве не знаешь, что это такое? Это Меч Онотимантоса. Известно ли тебе его могущество?
- Нет.
Чувствуя неосознанный панический ужас, Куманос начал отходить назад шаг за шагом. - В чем оно заключается?
- Ничего особенного. Он убьет твою юную душу, освободив ее от ненужных мучений. - Солон не торопясь занял позицию между Куманосом и выходом из пещеры. - Не бойся. Это будет огромным облегчением для тебя. Твой разум и твое тело будут свободны. Свободны для великой работы, предстоящей тебе.
- Ты… ты хочешь убить лишь часть меня. Но разве это возможно? - Верховный жрец, явно не желая становиться участником колдовского ритуала, нервно задвигался, пытаясь избежать приближения старого отшельника.
- Все возможно, если крепка вера в Вотанту, - сказал Солон и, улучив момент, нанес удар. - А все стоящее бывает болезненно.
Куманос, ожидавший тычка коротким обрубком, не успел отскочить или уклониться от энергичного укола, достойного дворцового фехтовальщика. Отшельник не стал дотягиваться до тела жреца коротким куском лезвия. Удар был нанесен издалека.
Невидимый клинок пронзил тело выпучившего глаза Куманоса, заставив его забиться в агонии.
Клинок-призрак вошел точно в сердце. На мгновения после удара лицо жреца было искажено невыносимой болью. Но к тому времени, как невидимое острие вышло из тела (не оставив, кстати, никакой раны), лицо Куманоса ничем не отличалось от посмертной маски. Душа Верховного жреца была убита.
- Я понял. - Верховный жрец заговорил холодно и четко, обращаясь к убийце его души, глядя при этом на свою не разрезанную на груди тунику: - Ты был прав. Теперь мне все ясно. - Он опустился перед Соло ном на колени и протянул к отшельнику руки. - А сейчас ты должен объяснить кое-какие детали предстоящего дела
Солон, отложив магическое оружие, сел скрестив ноги. Он подробно объяснил Куманосу, что тот должен будет сделать для выполнения божественной воли. Рассказ был долог. Солнце спустилось совсем низко, заливая долину золотом и багрянцем. В пещере сгустились сумерки, и Солону даже пришлось зажечь факел, чтобы его ученик мог рассмотреть рисунки, начертанные отшельником на полу углем. Дрожащий свет факела заставил прыгать по стенам тени свисавших с потолка костей, отчего скелеты задвигались, как живые.
- Это нужно сделать так, и только так, - говорил Солон. - Малейшая ошибка - и божественный гнев обрушится на твою голову. Запомни: идол - вот ключ ко всему делу.
- Я понял, - сказал Куманос, вставая. - Скажи, Солон, как ты стал хранителем такого тайного знания?
- Я был одним из жрецов в Сарке, едва ли не моложе тебя, когда наш бог спустился на город Иб. Я не был верховным жрецом, тот погиб вместе с принесенными в жертву. Но я был его помощником и наблюдал за городом издалека, чтобы быстрее принести в Сарк весть о пришествии Вотанты. И весь ритуал я запомнил наизусть.
- Город Иб был разрушен семь веков назад, Солон.
- Может быть. Что мне до этого? Принеся новость в Сарк, я, обезумев, долго бродил по пустыне, пока не набрел на эту пещеру, где и лег, истощенный до смерти. Знай, что и во мне была слабость веры, такая же, как и в тебе. Меня спас Меч Онотиманоса
- Ты тоже бездушен благодаря его силе?
- Наверное. Мне пришлось это сделать самому. Может быть, я чуть ошибся, и сейчас я подозреваю, что часть души вернулась в меня, как плохо выполотые сорняки возвращаются на поле. Как видишь, отсутствие души ничем не повредило мне. Скорее наоборот. Милостью Вотанты я прожил долгую жизнь.
- Достаточно долгую. Даже слишком.
Неожиданно бросившись вперед, Куманос схватил старика за горло и за плечо, подняв легкое тело на высоту своих глаз.
- Теперь, когда ты перелил мне чашу своей мудрости, придется покончить с твоей бесполезной жизнью.
Повернувшись, Верховный жрец размахнулся и бросил сопротивляющегося отшельника на оскалившийся череп у стены. Один из острых шипов глубоко вошел в голову Солона, налетевшего на него
Отвернувшись от дергающегося в агонии тела, Куманос собрал нужные предметы из наследия учителя и вышел в ночную тьму. Теперь, обретя за прошедший день столь многое, Верховный жрец не видел никаких трудностей на пути к достижению своей цели - служению великому богу Вотанте.
Глава III
КАРАВАН-САРАЙ
Босая танцовщица, изгибаясь и извиваясь, двигалась по песчаной площадке перед большим костром. Неуловимым движением руки с ярко наманикюренными ногтями одна из тонких, почти прозрачных шелковых накидок, скрывавших тело девушки, была брошена в огонь. Легкий всплеск яркого пламени - и от куска ткани не осталось даже пепла. Лишь облако невесомого дыма поднялось к черному ночному небу.
Танец Шарлы и сам по себе напоминал пульсирующее пламя. Так, по крайней мере, казалось Конану, наблюдавшему за нею. Легкие шажки, быстрые пируэты, прыжки - четко в такт все ускоряющемуся ритму цимбал. Сидя рядом с костром, киммериец ясно видел, как сквозь оставшийся шелк блестит вспотевшая кожа на животе девушки. Чтобы и самому не взмокнуть от жара ила танца, Конан передвинул свой стул подальше под навес.
Караванный квартал Оджары представлял собой лабиринт низких строений и проходов между ними, сходившихся к большому центральному двору, прямо за Таможенными воротами. Здесь был колодец и стойла, а места хватило бы для верблюдов и лошадей полудюжины больших караванов и для палаток и шатров их погонщиков. Караван-сараи и трактиры, обслуживающие караванный квартал, были построены в форме открытых в одну сторону зданий. Перед отсутствующей стеной лежал каменный очаг. Во время песчаных бурь помещения закрывались на ночь, тяжелыми войлочными шторами.
Эту ночь лишь один караван проводил в Оджаре: что поделать - не сезон. Да и груз этой процессии, направлявшейся дальше на запад, был непригодным для городской казны - соль. Пожалуй в Стигии этот товар был настолько редок, что ради такого каравана иной правитель мог поднять целый отряд своих воинов. Со своего места Конан мог видеть черное небо, мерцающие звезды, чей слабый свет вырисовывал городскую стену чуть ниже отделявшую сам город от караванного квартала.
Танец приближался к своей кульминации. Это можно было почувствовать по возбуждению среди зрителей - погонщиков верблюдов, все ближе и ближе подбиравшихся к центральному костру. Но Шарла хорошо знала свое дело. Она легко ускользала от тянущихся к ней рук, а когда от толпы отделялась и направлялась к ней очередная нетвердо стоящая на ногах фигура, легким движением ноги девушка отправляла в глаза слишком нетерпеливому зрителю облако песка.
Еще одно покрывало полетело в костер и взметнулось к небу легким языком пламени. Оставались еще два из первоначальных семи. По крайней мере, так казалось Конану, если, конечно, он не сбился со счета, перепутав покрывала танцовщицы и кружки крепкого арака, выпитые им за вечер.
Представление шло к концу. Изголодавшиеся без женщин кочевники стеной приближались к танцовщице. Шарле пока удавалось держаться на расстоянии от жадно тянущихся к ней рук.
В какой-то миг последнее покрывало вспыхнув в костре, осветив обнаженные плечи и грудь девушки и застонавших зрителей. Но в следующую секунду Шарла уже исчезла за крепкой дверью комнаты танцовщиц. Раздался лишь звонкий стук закрывшегося засова.
Когда некоторое время спустя она вновь появилась во дворе, прикрыв наготу новым шелковым одеянием, ее преследователи уже поостыли, успокоенные вином и обществом других девушек - пусть и не таких талантливых, но зато куда более покладистых. Шарла направилась в сторону Конана, сидевшего за длинным столом под навесом.
- Эй, виночерпий, - крикнула она, - мне чего-нибудь прохладного, а этому чужеземцу - больше ни капли арака! - С этими словами она обвила руками шею Конана. - Ему нужно протрезветь до ночи, чтобы к утру я осталась довольна.
Она легко опустилась на соседний с Конаном стул, не отпрянув, когда его могучая рука обняла ее за талию. Наоборот, ее глаза с вызовом глядя на остальных клиентов. Девушка ощущала себя под защитой могучего пришельца из далекой северной страны.
- Ну, Конан, - спросила Шарла, поворачиваясь к нему, - как тебе понравился мой танец? Это похоже на то, что ты видел в кабаках далекою Шадизара Проклятого?
Конан рассмеялся:
- Ну, положим, в Шадизаре публика еще больше увлеклась бы участием в действе. Эти глупцы бросились бы друг на друга с ножами и кулаками даже не дождавшись финала. Эти кочевники пустыни вели себя куда более сдержанно.
Рука киммерийца скользнула по спине девушки вверх и погладила ее шею.
- Ты танцевала просто великолепно… Здесь, в этом захолустье… такой танец. Что-то невероятное.
- Правда? Я ведь танцевала специально для тебя.
Шарла просто тая от удовольствия, повернулась и взяла из рук подошедшего виночерпия свою чашу.
- Детка, твой танец был подобен лучу звезды, рассекшему ночное небо, - раздался еще один голос. - Он сравним с галопом легкого верблюда из Афгулистана! Кстати, меня зовут Мемчуб.
Обладатель голоса оказался толстым человеком с короткой бородой, в шелковом одеянии, типичном для восточного Шема. Наверное, старший погонщик каравана, остановившегося на ночь в Оджаре, подумал Конан. Подойдя к танцовщице сзади, кочевник сжал пальцами ее плечо:
- Если посидишь со мной, я скажу тебе еще много о твоем танце. Сами звезды застынут, слушая мой восторженный рассказ…
- Нет, спасибо за похвалу. Но лучше пойди и расскажи, что хочешь, другим девушкам. Их тут в сарае полно. Я артистка, а не шлюха. Когда-нибудь я буду танцевать в Храме Единственной Богини или в благородном городе Шадизаре. Кроме того, сегодня я не одна. - Шарла кивнула головой в сторону Конана.
- Не одна? А, понимаю. Молодой, крепкий бычок. Я таких уже много нанимал. Мог бы и еще кой-кого работой обеспечить. Караван у меня большой. - Небрежно оглядев киммерийца, шемит вновь повернулся к Шарле: - Ты же артистка. Тебе нужно нечто более возвышенное. Изящное обращение, тонкая беседа с умным человеком, приятные подарки и тонкое вино. - Отодвинув полу плаща, купец показал плотно набитый кошелек, висевший на поясе. - Да и несколько золотых монет из дальних государств тебе тоже не помешают.
- Слушай, ты, - рявкнул Конан, одной рукой сжав плечо купца так, что у того захрустели кости, - девушка хочет, чтобы ее оставили в покое.
- Он прав, - сказала Шарла, глядя на чужака, - но, Конан, не забывай: Анаксу, хозяину караван-сарая, не нравится, когда ты без нужды уродуешь его клиентов. Можешь отпустить несчастного, если он пообещает вести себя хорошо. - Повернувшись к Мемчубу, она предложила: - А если тебе скучно одному, я уверена, что милашка Бабета будет счастлива скрасить твое одиночество.
Бабета, услышав свое имя, вспорхнула с колен менее удачливого погонщика и подбежала к Мемчубу.
- Еще бы, для меня большая честь разделить общество такого благородного аристократа, - защебетала она, вытянув для поцелуя ярко накрашенные губы. - Какое удовольствие пообщаться с человеком, который, ухаживая за девушкой, по крайней мере отвлекается от чистки верблюда.
Мемчуб, массируя ноющее плечо, несколько тоскливо смотрел на Бабету, не решаясь больше поднять глаза на Шарлу. Та потратила еще несколько мгновений на то, чтобы представить их друг другу и отвести купца и кабацкую шлюху к маленькому столику в углу. Затем она вернулась к Конану, который за время ее отсутствия разжился очередной порцией выпивки.
- О чем задумался? - спросила Шарла, присаживаясь рядом. - Опять вспомнил свою далекую северную страну? Думаю, по сравнению с тем, что ты видел в своих странствиях, наш город - просто дыра.
Она положила свои бледные ладони на его бронзовые от загара плечи. Тонкие пальцы скользнули под короткие рукава его грубой куртки.
- Но если ты будешь ближе принимать к сердцу жизнь Оджары, она тебе покажется очень даже сносным местом. Слушай, Конан. Давай сегодня ночью не пойдем в поля за стенами, в тень пальм оазиса. Почему бы нам не провести одну ночь в моем доме внутри городских стен? Меня каждый раз дрожь колотит, когда я вспоминаю, как ты возвращаешься в темноте в свое логово у реки после того, как мы расстаемся.
В ответ Конан лишь благодарно промурлыкал что-то по поводу ласковых пальцев, скользивших по его плечам и шее, но затем возразил:
- Нет, девочка. Я как-то лучше себя чувствую за стеной. В душе я, наверное, бедуин… моя постель, звезды - мое одеяло… - Он покосился на сидевшего в отдалении Мемчуба. - А кроме того, - добавил Конан менее поэтично, - если я остановлюсь у тебя, злые языки разнесут, что ты меня содержишь. Это не улучшит твою репутацию. Да и мою. Не забывай, Шарла, я - перекати-поле, вольный меч. С первым же караваном, идущим на север, я покину этот город.
- Да, конечно. Я все понимаю. Ты, безусловно, прав.