* * *
Дом мудреца Арруба стоял в довольно странном месте, звавшемся в Шадизаре Наконечником: здесь сходились под острым углом две дороги, Шемитский Тракт и проулок Пустой Сумы, так что их пересечение напоминало острие копья. Вдоль Тракта, как следует из его названия, некогда селились пришельцы с запада, из Эрука, Асгалуна и других шемитских городов, коим жизнь в Шадизаре мнилась безопаснее и прибыльнее, чем в их родных краях, нередко страдавших от междуусобиц и стигийских нашествий. Шло время, и переселенцы смешались с коренными заморянами. Были они не из бедных сословий - в основном, купеческого звания либо искусные ремесленники, ткачи ярких ковров, гранильщики дорогих камней да златокузнецы, и, само собой, роднились с теми из заморян, кто побогаче. Теперь, по прошествии двух или трех веков, Шемитский Тракт населял большей частью состоятельный народец - такие люди, в чьих карманах всегда побрякивало если не золото, так серебро. О шемитских предках тут давно позабыли, и если что и напоминало о них, так лишь курчавые бороды у мужчин и вьющиеся волосы у женщин. Во всем же прочем обитатели Тракта не отличались от состоятельных шадизарцев и при нужде были готовы щедро оплатить услуги мудрого знахаря.
Что касается проулка Пустой Сумы, то там жила голь перекатная, у которой не то что серебра в карманах, но самих карманов и кошелей отродясь не водилось. А все потому, что люди эти не входили в шадизарские разбойничьи, воровские и нищенские цеха - их туда не брали по причине полной бесполезности, незлобивости и простодушия. Так что промышляли они самым простым и грязным ремеслом: мели улицы, чистили нужники, забивали скот, носили и таскали, грузили да разгружали. Недуги и раны у них, разумеется, имелись, а вот деньгами на лечение от всяких хворей боги их почему-то не жаловали.
Но Арруб от них не требовал ни серебра, не меди. Сам он обитал в Шадизаре с незапамятных времен - может, и родился здесь столетие или два назад; и коль выпало ему поселиться между богатством и нищетой, между тучной и тощей козами, мудрец легко вычислил, какую доить, а какую щадить. Будучи искуснейшим целителем, пользовал он в равной мере и состоятельных купцов, и метельщиков улиц, требуя с первых щедрую мзду, а от вторых довольствуясь добрым словом да молитвами светлым богам. По натуре своей являлся он человеком нелюдимым, хоть и не угрюмым; держал в доме всегда единственного слугу, и когда тот в старости отправлялся на Серые Равнины, придирчиво нанимал нового, требуя, чтобы был он предан и не болтлив, а желательно - нем. Потому в Шадизаре не знали, чем занимается Арруб вечерами, уврачевав днем болячки бедных и богатых: то ли варит колдовские зелья, то ли оживляет мертвецов, то ли беседует с духами да оборотнями, то ли поклоняется неведомым и жутким демонам, одарившим его целительной силой. Поговаривали всякое, но вряд ли этим разговорам стоило верить: языки у шадизарцев были что мельницы, только мололи они не муку, а всякий вздор.
Однако никто не сомневался, что Арруб - могущественный колдун, маг и чернокнижник, которому, быть может, нет равного в Шадизаре, а то и во всей Заморе. Ведь целил он не только бальзамами и зельями, но и наложением рук, заклятьями, музыкой и песнопениями. Рассказывали, что когда случились тяжкие роды у жены ювелира Паха Сидри, повелел мудрец привести с базара вендийского флейтиста - из тех, что заклинают змей - и нашептал ему на ухо некую мелодию; и под ту мелодию младенец-де уменьшился до кулака и выскользнул из чрева ювелировой жены, как ящерица из пальцев. А потом, само собой, увеличился, и стал расти, и вырос крепким молодцом, на коего всякий мог поглядеть и полюбоваться в мастерской Паха Сидри. Еще рассказывали, что принесли раз к Аррубу городского стража, располосованного бандитской секирой чуть ли не до пупка, и целитель, уложив обратно кишки несчастного, сдвинул края раны, огладил ладонями, что-то пробормотал да сплюнул три раза через плечо - и рана закрылась, словно ее и не было. Надо полагать, и кишки, в которых уже свистал ветер, тоже срослись, ибо исцеленный страж до сих пор нес службу у ворот и на базаре, отличаясь к разбойникам да ворам безмерной лютостью. И еще рассказывали, что вылечил Арруб некоего молодого нобиля из Аренджуна, близкого ко двору самого заморанского владыки. Этот благородный юноша страдал падучей болезнью, корчами и бесноватостью, и целили его припарками да наговорами много лет семижды семь лекарей из Турана, Иранистана, Коринфии, Офира и чуть ли не из далекого Кхитая. Целили, но исцелить не смогли! Аррубу же ни припарки, ни наговоры не понадобились; он лишь глянул раз на болящего да бровями пошевелил по-особому - и все хвори разом покинули страдальца.
Вот каким знахарем был старый Арруб! И потому был он не беден, совсем не беден! С порубленного стража не взял ничего, с ювелира Паха Сидри потребовал кошель серебра, а родичи бесноватого юноши, по слухам, уплатили мудрецу две тысячи золотых. Копил ли он богатство? Отличался ли жадностью? Был ли добр, был ли зол? О том в Шадизаре никто не знал, не ведал… А чего не знают в Шадизаре, того не знают и на всем свете.
Единственным зримым выражением аррубова богатства являлся его дом. Собственно, то был не дом, а целая усадьба между упомянутым Шемитским Трактом и проулком Пустой Сумы, большой треугольный участок в две сотни шагов длиной, стоивший немалых денег, так как земля в городе ценилась высоко. В давние времена участок был засажен платанами; теперь деревья разрослись, и их кроны и ветви, переплетаясь на высоте сорока локтей, образовали непроницаемый зеленый шатер, так что ничто не мешало незамеченным подобраться к дому. В разбойном Шадизаре это являлось скорее недостатком, чем преимуществом, но Арруб, видно, грабителей не боялся и рощу вырубать не хотел. Да и чего ему было бояться? Кто полезет в хоромы целителя и колдуна, даже набитые золотом по самую крышу?
Смельчак, однако, нашелся.
Ступая бесшумно, как горный барс, скрадывающий добычу, Конан миновал платановую рощу, подивившись, что деревья и вся усадьба не огорожены забором. Не было изгороди и вокруг жилища - ни каменной стены, ни железной решетки, ни даже плетня из ивовых прутьев, обмазанных глиной. Все, как говорил Ловкач Ши Шелам! Входи, и никто не остановит, ни забор, ни псы, ни сторожа… Разве что имелась у мудрого Арруба другая охрана, магическая? Но Конан не чувствовал ее, не видел и не слышал.
Тихий и словно бы беззащитный темнел за платанами дом, старое длинное двухэтажное строение из обожженного кирпича, развернутое одним фасадом к Шемитскому Тракту, а другим - к проулку Пустой Сумы. Богатый конец, бедный конец, мелькнуло у Конана в голове. С какой стороны влезть?
Раз пришел за золотом, лучше лезть с богатой, решил он, поправляя висевший на плече объемистый мешок. Затем киммериец обогнул аррубовы хоромы и обнаружил, что никакие воровские хитрости и уловки тут не нужны. Ни к чему подниматься на крышу и нырять в дымоход, не надо протискиваться в узкие окна, незачем разыскивать тайные ходы в подвал или срывать замки с дверей. Да, уж это было бы совсем лишним! Потому как дверей не имелось вовсе, а вместо них зиял в стене проем, такой широкий, что впору заезжать на колеснице. И не мерцало перед ним никаких магических завес, не стоял на страже огнедышащий демон, не горели у порога охранительные руны…
Конан остановился, с подозрением оглядел темный дом и сглотнул слюну; в горле у него пересохло, и он чувствовал, что кружка доброго вина пришлась бы сейчас весьма кстати. Но хмельного у него не было, а был тощий кошель, пустой мешок да меч на перевязи за плечами; и, вытащив его, киммериец решительно шагнул к проему.
За ним находился обширный зал, убранный небогато, но пристойно: ковры на полу и стенах, пять или шесть удобных кресел, ложе с мягкими подушками, а рядом с ним - высокий бронзовый подсвечник с горящей свечой, невидимой снаружи. Света она давала немного, но киммериец, зоркий, как орел, увидел все, что было нужно: первое - что покой безлюден, второе - что нет тут ничего ценного. Кроме, возможно, подсвечника, тянувшего на девять-десять серебряных монет… Но не за подсвечниками он сюда пришел! И не за старыми потертыми коврами!
Судя по всему, этот зал предназначался для посетителей с Шемитского Тракта, для тех, кто побогаче. Тут они могли подождать целителя, поразмышлять о своих болезнях, помолиться об излечении и прикинуть его стоимость… Маг, очевидно, выходил к ним из-за бархатной завесы под стрельчатой невысокой аркой, что вела вглубь дома. "Наверняка к сокровищам!" - решил Конан и, не выпуская меча из рук, отдернул занавес кончиком клинка.
Открылся еще один покой, более обширный и озаренный тускловатым светом хрустального шара, парившего в воздухе. Под шаром помещался стол на низких ножках, обтянутый кожей - тут, судя по всему, целитель осматривал своих больных. Вдоль стен шли открытые полки, заставленные книгами, скелетами, человеческими черепами и странной посудой из бронзы, камня и стекла; стеклянные кувшины имели особенно причудливую форму, напоминая то миниатюрные башни, конусы или пирамиды, то свернувшихся кольцами змей или перевернутые воинские шлемы, то длинные тонкие трубки, сверкавшие в деревянных держателях. Одни из этих сосудов были пусты, другие наполнены до половины либо до краев, но тянуло от всех одинаково мерзким душком. Конан поморщился и вступил в зал.
Ничего не случилось. Хрустальный шар под потолком не метнул в него молнию, не лязгнули зубами черепа, и скелеты крыс, ящериц и кошек не соскочили на пол и не набросились на дерзкого пришельца. Похоже, магией тут и не пахло; вонало едкими и пряными снадобьями, кожей и старыми костями. Окончательно успокоившись, киммериец бросил меч в ножны, подмигнул мерцавшему над ним шару и огляделся.
Кроме стола и полок в этой комнате была еще одна стрельчатая арка с занавесом - в точности напротив той, под которой проскользнул незваный гость. Еще были две лестницы: широкая, из потемневшего дуба, вела наверх - несомненно, в хозяйские чертоги на втором этаже; другая, узкая - вниз, в подвал или подземелье. Отметив этот факт, Конан неслышной тенью пересек комнату и приблизился к арке - полюбопытствовать, что за нею.
Как оказалось, ничего интересного, ничего сулящего добычу. Еще одно помещение для ожидающих пациентов, как и с другой стороны дома - только здесь вместо ковров лежали циновки и не было кресел, а лишь скамьи у стен, покрытые сукном. Оно и понятно, решил Конан; этот покой выходил к проулку Пустой Сумы, а тем, у кого сума пуста, ковры и кресла, конечно, не полагались.
Опустив занавес, молодой киммериец вернулся к лестницам, что вели в подвал и на второй этаж, и застыл в раздумье. Тут дорога его как бы разветвлялась между разбоем и воровством: путь наверх, весьма возможно, означал столкновение с хозяином и схватку, путь вниз - тихий и незаметный поиск чаемых сокровищ. Поразмыслив, Конан все же двинулся в подвал. Как он и толковал Шеламу, встречаться с колдуном и испытать на собственной шкуре чародейные заклятья старого Арруба ему совсем не хотелось. К чему лишние хлопоты и неприятности? Не за ними он пришел сюда, а за золотом…
Но золота не оказалось и внизу. В обширном прохладном подземелье с каменными стенами тоже висел хрустальный шар, и в его неярком свете Конан различил длинные высокие столы вдоль стен, заставленные тиглями, всевозможными сосудами и каменными ступками, заваленные пучками трав, обломками костей, инструментами из бронзы и стали, раскрытыми книгами и клочками исписанного пергамента. Под столами зияла пустота, а над ними тянулись такие же полки, как в комнате наверху, но было их раза в три побольше. На одних стояли все те же причудливые сосуды с таинственными жидкостями, мерцавшими рубиновым, изумрудным и аметистовым светом, на других громоздились до самого потолка скелеты разных тварей, засушенные бабочки и жуки, чучела птиц, зверей и странных чудищ, третьи прогибались под книгами. Книг тут было невидано и несчитано - может быть, сотня или две, - и Конан сперва косился на них с опаской. Но среди переплетов, костяных, деревянных и кожаных, он не разглядел ни одного, который был бы черного цвета. Видно зря считали Арруба чернокнижником - был он просто книгочий и искатель знаний, а не слуга проклятого Сета или злобного Нергала.
Пожалуй, в самом деле так, решил Конан, втянув носом насыщенный лекарственными ароматами воздух. Но, хоть от книг и плошек с зельями не веяло злым колдовством, осторожности он не потерял и продолжал принюхиваться да приглядываться - в точности как дикий зверь, высматривающий одним глазом добычу, а другим - ловушку.
Затем, неслышно ступая с пятки на носок, киммериец обошел раз-другой подземелье, разглядывая всяческие диковины на столах и стенах. Но увы! Не было тут серебряных чаш и флаконов из драгоценных камней, не сверкали золотом рукоятки странных инструментов, не блестели самоцветы на толстых книжных корешках… Нет добычи и нечего прятать в мешок! Словно насмешка лукавого Бела болтался он за плечами Конана - бесполезный и пустой, как горб верблюда, потерявшегося в безводной пустыне. Представив этого верблюда, Конан снова ощутил приступ жажды и зло сплюнул.
Кром! К чему понесло его в жилище колдуна? Что тут возьмешь, в этом холодном мрачном подвале? Что тут есть - кроме горшков, стекляшек, сухих костей да непонятных пергаментов? На них, скорее всего, премудрый Арруб и спускает все заработанные денежки… на эти вот фолианты да на чучела крыс и жаб! Куда ни глянь, скелеты, книги, черепа и зелья в банках! А ведь Шелам, вонючий недомерок, другое обещал… Где же сундуки с монетами, шкатулки с браслетами и ларцы с самоцветами?
Призвав проклятье на голову Ловкача Ши, Конан еще раз обшарил полки быстрым взглядом. На одной из них, самой высокой, заставленной глиняными кувшинами с крышками, вроде бы отсвечивало в глубине что-то блестящее и серебристое, похожее на небольшой ящичек… Надо бы проверить, подумал он и направился к столам под полкой.
Здесь, в большом деревянном ящике десяти с лишним локтей в длину располагался какой-то загадочный агрегат из меди и стекла, похожий на крошечный замок аквилонского вельможи. Словно башни тянулись вверх стеклянные трубочки и цилиндры, расходившиеся на концах широкими воронками, пустыми или прикрытыми клочками мягкой ткани; массивной цитаделью пластался ниже плоский сосуд-саргофаг с толстыми хрустальными стенками; прикрывавшая его медная пластина казалась кровлей миниатюрного строения, украшенной фигурками драконов и чертежами звездных небес; тянувшийся к тиглю причудливый змеевик выглядел крытым извилистым переходом, проложенным к кузнице; ну, а борта ящика вполне могли сойти за крепостные стены. Оглядев это чудо, Конан хмыкнул, оперся о край стола и легко вспрыгнул вверх. Одна его ступня утвердилась рядом с тиглем, другая - на краю стола; сильные пальцы вцепились в полку с кувшинами и блестящей шкатулкой. Шума при том киммериец произвел не более, чем мышь, прошмыгнувшая к корке сыра.
Да, тут был ящик! Плоская серебряная шкатулка величиной в две ладони, спрятанная за глиняными горшками с каким-то пойлом… Конан нетерпеливо отодвинул их, и вдруг, перебивая запахи трав и бальзамов, ноздрей его коснулся упоительный аромат - такой, что разом вспомнилась ему таверна жирного Абулетиса и большие бочки, наполнявшие ее подвалы.
Запах, ознако, был похож и не похож на винный; от горшков явно тянуло хмельным, но не туранской кислятиной, не терпким офирским, не крепким аргосским и не сладким пальмовым вином Иранистана. Пожалуй, больше всего это напоминало мед, пьяный медовый напиток, какой готовят в Бритунии и других северных странах, где не растут финиковые пальмы и виноградная лоза. Конечно, южные вина разнообразней по вкусу, но и меды бывают всякие - смотря по тому, с каких лугов пчелы несли нектар и что за травы добавлены медоварами к напитку… В иных случаях получалось совсем неплохо - и крепко, и сладко, и ароматно… Словом, Конан ничего не имел против меда и смущало его лишь одно - что мед сей сварен колдуном.
Или все ж таки нет? Мог же Арруб держать хмельное для себя… честный напиток себе на потребу, без всяких чародейных хитростей… колдуны ведь тоже люди…
Пить хотелось с каждым мигом все сильнее. Наконец, отбросив колебания, Конан потянулся к кувшину, ухватил его за горлышко, сбросил большим пальцем крышку, запрокинул голову и наклонил сосуд. Напиток оказался восхитительного вкуса и покрепче бритунской медовой браги; не портил его и слабый оттенок горьковатых трав, будивших воспоминания о горных лугах Киммерии. Это питье отличалось лишь одним недостатком - было его немного, и Конан опростал кувшин в десяток глотков. Однако жажду ему удалось утолить.
Чувствуя, как внутри разливается приятное тепло, он поставил опустевший кувшин на стол, затем осторожно раздвинул прочие горшки, потянул к себе шкатулку и сунул ее за кушак. Ларчик показался ему тяжеловатым, и это обстоятельство, вместе с бродившим в жилах медком, наводило на самые приятные мысли: может, серебряное чрево шкатулки набито золотом, а может, вендийскими рубинами или смарагдами из Черных Королевств… Или алмазами, что сияют радугой в солнечном свете, или разноцветным жемчугом из моря Вилайет, или редкостными янтарями с пиктского побережья…
Конан почувствовал, как его злость на Ши Шелама проходит. Довольно ухмыльнувшись, он опустил руки, готовясь спрыгнуть вниз, а затем еще раз-другой прогуляться по залу и поглядеть, не запрятано ли еще что-нибудь за посудой с зельями, скелетами да книгами. Там, где нашелся один серебряный ларец, может отыскаться и второй… А где второй, там и третий… А где третий, там…
Внезапно он ощутил, как перевязь с мечом скользит с плеча, словно сдернутая чьей-то невидимой рукой. В следущий миг меч с грохотом свалился на каменные плиты пола, за ним последовали мешок, кожаная безрукавка и пояс, вместе с засунутым под него ларцом и кинжалом. От неожиданности Конан покачнулся, пальцы его железной хваткой вцепились в край полки, и тут же он словно бы взлетел, выскальзывая разом из штанов и сапог. Голый и беззащитный, он мчался вверх, вверх, вверх - и, в то же время, странным образом оставался на месте, чувствуя под руками твердое дерево, казавшее с каждым мгновением все более шершавым, трещиноватым и неровным. Он глянул на потолок, и увидел гигантский сияющий шар-солнце, паривший под необозримым каменным сводом; он посмотрел вниз - там разверзалась пропасть, и на самом ее дне вздымались стеклянные башни крепости, раскрывали жадные зевы воронки, поблескивала медная кровля… Он догадался, что замок в ящике под ним очень далек, а значит, очень велик.
Затем колени его стукнулись о полку, и удар этот был так силен и внезапен, что киммериец, вскрикнув, разжал пальцы. Он услышал свист воздуха, почувствовал холод ветра нагой кожей, всем телом ощутил его леденящее прикосновение и понял, что летит вниз словно брошенный с вершины горы камень.
Вниз, вниз, вниз…
Вниз, к смерти на шпилях стеклянных башен, к гибели на медной кровле саргофага, исчерченной звездными знаками; вниз, к хрусту переломанных костей, к шипенью крови, покидающей лопнувшие жилы, к гулкому удару о твердый металл или обманчиво-гладкое стекло… Вниз, к тропе, что ведет н Серые Равнины!