Насинга также неотрывно глядела на свою наставницу. Девочка вдруг поймала себя на мысли, что ей очень хотелось стать похожей на Серидэю. быть такой же красивой и сильной, как она. Это смутило и даже немного напугало маленькую вендийку. Прежде она хотела походить только на маму, Дэви Жасмину, нежную, добрую и прекрасною красотою, мягкой и хрупкой, как цветок. Серидэя же была совсем другой. И хотя Насинга не знала от своей наставницы ничего кроме ласки, ее чуткое детское сердце чувствовала неизменно веявшую от той ледяную холодность.
Серидэя громко обратилась к сидевшим вокруг нее на широких яшмовых скамьях женщинам. И маленькая вендианка впервые смогла услышать ее голос, не тот, что так часто звучал у нее в голове, а другой, который можно было воспринимать лишь обычным слухом.
При этом девочка не понимала ни единого слова из речи Серидэи, ведь та сейчас говорила по-косальски. Женщины что-то отвечали ей. Их голоса были звучны и глубоки, как и голос самой Серидэи.
И вдруг звезда, заглядывавшая в зал из отверстия во вздымающемся куполом потолке начала медленно менять свой цвет. Из голубого она окрашивалась сперва в бледно-желтый, затем в розовый и, наконец, приобретая огненно-красный цвет. Насинга почувствовала сильное, с трудом переносимое жжение на пальце. Дианирин в перстне тоже поменял цвет, став, как и звезда, ярко рыжим. А золотистые крапинки в нем теперь то появлялись, то исчезали, точно резвясь в каком-то неугомонном магическом танце. Насинга попыталась снять перстень, но у нее ничего не получалось.
У самого кресла Серидэи вспыхнул костер - вспыхнул, как будто из ничего. С каждой секундой его оглушительно трещавшее пламя поднималось все выше. Рыжие языки огня тянулись наверх, к звезде, как тянутся беспомощные детеныши к материнской груди. Все, и Серидэя и сидевшие на скамьях женщины, глядели на пламя, словно зачарованные. Их губы беззвучно двигались. Руки были протянуты к огню. Воздух наполнялся зловонием, и чем дальше, тем труднее было дышать.
И тут Насинга с ужасом обнаружила, что лица женщин постепенно начали меняться, становясь морщинистыми, сморщенными и безобразно уродливыми. Только одна Серидэя нисколько не изменилась. Ее белое, как алебастр, лицо по-прежнему было сказочно прекрасно. Но в огромных темно-зеленых глазах торжественно сияло что-то алчное и отпугивающее. Взгляд Серидэи вдруг метнулся к Насинге и обжег ее. Вслед за ней на маленькую вендианку взглянули и все остальные, будто могли видеть ее. Сердце Насинги тревожно колотилось в груди. Маленькое хрупкое тело охватила беспощадная дрожь.
А потом Насинге вдруг показалось, что ее подхватила какая-то огромная магическая сила. Будто взятая во власть какого-то неудержимого урагана, девочка беспомощно металась по залу. Перед глазами внезапно стало совсем темно. А в голове, пульсируя, отчетливо звучал голос Серидэи.
- Не бойся! Не бойся! - повторял голос.
Как мимолетные проблески, темноту разрезали огненно-красные сполохи. Не различая ничего перед собой, Насинга все же осознавала, что была уже не в зале, внутри скалы Черного грифа. Она снова летела куда-то, но не подталкиваемая кем-то, а сама, ровно и свободно. Ее волосы ласково теребил мягкий ветерок. Грудь глубоко вдыхала прохладный ночной воздух.
- Серидэя! - позвала Насинга. Наставница ей не ответила. Хотя девочка была уверена, что та находилась где-то здесь, подле нее.
Насинга все летела. Она совсем потеряла счет времени. Целой вечностью казалась ей каждый миг этого удивительного полета.
Постепенно маленькая вендианка почувствовала, как всем ее существом овладевало что-то тяжелое, дурманящее, неописуемо приятное…
- Серидэя! - взволнованно крикнула Насинга. В этот раз она позвала свою наставницу вслух. И почему-то звук собственного голоса сейчас напугал ее.
Маленькая вендианка вздрогнула и… приподняла тяжелые ото сна веки. Тусклое сияние светильника, стоявшего на маленьком инкрустированном малахитом столике, приветливо объяло девочке глаза.
Она лежала на большой убранной тончайшим льном кровати в своих покоях, во дворце Серидэи.
У ее изголовья сидела девушка-рабыня. Она ласково улыбалась Насинге.
Глава VIII
"Встреча в Айодхье"
Конан и Зулгайен покинули стены Айодхийского дворца рано утром. Туранец был еще слаб: рана на его плече прекратила кровоточить только этой ночью. Поразившая его в башне Желтой звезды стрела была отравлена, и, если бы не скорое вмешательство королевского лекаря, Зулгайен, скорее всего, так никогда бы уже и не оправился. Давало о себе знать и долгое заточение в башне. Однако, несмотря ни на что, полководец держался в седле уверенно. Его осанка была статна, голова гордо поднята. Конан и Зулгайен уже успели неплохо познакомиться, в башне Желтой звезды продемонстрировав свою отвагу и боевое умение, затем в королевском дворце, где они провели целые сутки, вдоволь поговорив (между тем ни киммериец, ни туранец не отличались болтливостью). И, казалось, остались вполне довольны друг другом.
Рассвет еще только забрезжил, но улицы вендийской столицы были уже полны народу. Все больше было люда нищего, тех несчастных, которые не имели своего крова и оттого вынуждены были ночевать прямо под открытым небом. Также нередко можно было увидеть заезжего крестьянина и человека торгового. Встречались рабы и прислуга, что пришли купить для завтрака своих еще почивающих в постелях господ свежие продукты.
И киммериец, и туранец были одеты купцами. Посланные на их поимку стражи днем и ночью рыскали по городу, недоверчиво приглядывались к каждому мужчине. И если бы не купеческие халаты, настолько просторные, что невозможно было угадать под ними воинские доспехи, не сдвинутые к самым глазам тюрбаны, не приклеенные к лицам длинные, нарочно посыпанные пеплом бороды, спутникам не удалось бы даже выйти за ворота королевского дворца. Зулгайен глядел на пеструю людскую толпу с нескрываемым любопытством. Живя в заточении, он совсем было отвык от человеческого общества и теперь испытывал к нему наиживейший интерес. Конан тоже глядел на людей - просто оттого, что больше глядеть было не на что. Взгляд его был необычайно хмур и ко всему безучастен.
Всадники уже почти выехали из города, когда вдруг чей-то голос решительно окликнул их сзади. И Конан, и Зулгайен в тот же миг обернулись. В нескольких шагах от них стоял невысокий длиннобородый старец. Всем своим видом он заметно отличался от остального люда, что заполнял улицы вендийской столицы. Его худое, с резкими чертами лицо было обветренным, но не смуглым от природы. Свободно висевшая на теле хламида была выткана из грубой шерстяной пряжи, что было весьма необычно в изнывающей от жары Айодхье.
Конан сразу же признал отшельника из пещеры Йелай. Он спрыгнул с коня и подошел к старцу. Зулгайен последовал за ним.
- Не ожидал встретить тебя здесь, старик! - приветливо, хотя и не без некоторого недоумения начал киммериец. - Полагал, ты чураешься городских улиц!
Губы отшельника задела едва заметная улыбка.
- Ты прав, - согласился он, - я редко бываю среди людей. И сейчас меня привело в Айодхью отнюдь не праздное любопытство, - его голос стал жестче. - Я искал встречи с тобой.
- Мы как раз держали путь к тебе, - заметил Конан. Говоря "мы", он легким кивком головы указал на стоявшего подле себя туранского полководца, на которого старец отчего-то не обращал ровно никакого внимания, будто бы еще два дня назад сам с упрямой настойчивостью не требовал у киммерийца вызволить того из плена.
- Да, - согласился старый отшельник. - Однако нужно торопиться. Время сейчас очень важно для нас, - в его голосе прозвучала таинственная многозначительность.
- Тебе стало что-то известно? - настороженно спросил Конан.
Старец утвердительно кивнул седовласой головой.
- Говори же скорее, - с нетерпением торопил его киммериец - что именно тебе удалось узнать? Не молчи! Ты сам говорил, что время слишком дорого сейчас!
- Звезды рассказали мне о том, - все так же, как будто вовсе не торопясь, начал старец, - что маленькая вендийская принцесса в Туране. Ездигерд велел своим людям похитить ее.
Глаза Зулгайена зло блеснули при упоминании йелайским отшельником имени правителя.
- Ездигерд?! - недоумевая, переспросил киммериец. Из его горла вырвался гневный смешок. - Нет! Я не могу этому поверить! Два дня тому назад ты твердил о непричастности ко всему этому туранского правителя.
- Я ошибался, - жестким голосом произнес отшельник.
- В таком случае, чего же он добивается?! - спросил Конан. - Если выкупа, то почему Ездигерд до сих пор не ответил на послание вендийского правителя? Насколько мне известно, Джайдубар готов на все ради того, чтобы вернуть домой дочь.
- На все ли?! - с нескрываемым сомнением усмехнулся в ответ отшельник. - Ездигерд нарочно тянет время. Он надеется получить гораздо больше, чем думает Джайдубар.
- Что именно? Восточные провинции Вендии?!
Старец негромко засмеялся.
- И восточные провинции тоже… - наконец, все еще смеясь, проговорил он.
- Я ни за что не поверю этому! - решительно вмешался тут в разговор Зулгайен. - Я хорошо знаю Ездигерда и согласен, что он не заслуживает получить в свой адрес ни единого доброго слова. И все же… уверяю, он не опустился бы до того, чтобы ради политической выгоды похитить ребенка.
В отличие от Зулгайена Конан не был так близко знаком с Ездигердом и потому, конечно, не мог сложить уверенного мнения по поводу причастности того к пропаже маленькой вендийской принцессы.
Однако слова туранского полководца звучали настолько убедительно, что Конан с несравненно большей охотой согласился бы принять его сторону, нежели сторону йелайского отшельника. Тем более, прежде тот говорил совсем иное!
- И, правда, это было бы слишком жестоко: похитить у родителей ребенка для того, чтобы оправдать свои политические амбиции, - не очень решительно произнес он. Откровенно говоря, киммериец назвал бы немало людей, которые бы опустились до подобной жестокости. Но если Зулгайен утверждал, что туранский правитель был не из числа таковых, стоило ему все же поверить. Этот человек умел отвечать за свои слова.
Старца, казалось, несколько обидело как явное недоверие Зулгайена, так и замешательство Конана. Однако он не собирался сдаваться.
- Ездигерд не сам решился выкрасть маленькую принцессу, - начал отшельник. - На это его подтолкнули жрецы.
Зулгайен нахмурился.
- Туранский правитель слишком слаб против жречества, - уверенно продолжал старец. - Оно не позволило ему вызволить из плена своего лучшего полководца, - взгляд отшельника метнулся в сторону Зулгайена. - Оно же заставило его похитить вендийскую наследницу. Подлинная власть Ездигерда в Туране совсем невелика. Почти все вместо него решают служители Эрлика.
Зулгайен, соглашаясь, кивнул черноволосой головой. Кому, как не ему самому, хорошо было известно все это.
И тут - Конан вдруг встретился с глазами стоявшего прямо перед ним старого отшельника. Они были огромные и… темно-зеленые. Он мог чем угодно поклясться, что еще какое-то мгновение назад глаза старца были совершенно черными, такими же, как в ту ночь, когда они разговаривали у костра возле входа в пещеру. Теперь же их цвет был точь-в-точь таким, как у крылатой твари, что преследовала Конана в Химелийских горах.
Киммериец тотчас же вытащил из ножен свой двуручный меч.
- О, Кром! Да ты вовсе не йелайский отшельник! - воскликнул он.
В темно-зеленых глазах отшельника или, вернее, того, кто скрывался под обликом отшельника, появился мимолетный проблеск испуга. Но он тут же исчез, и вместо него появилось зловещее торжество. В один миг улица опустела. Куда-то исчез весь люд. А затем - Конан не успел даже и глазом моргнуть, - как лже-отшельник вдруг превратился в огромную черную птицу. Только глаза остались теми же. О, Конан узнал бы эти глаза из миллиона других. Громко прохрипев, птица взмыла вверх.
Киммериец не сдержал ругательство. Задрав голову, он взглядом следил за птицей в небе. Его ладонь крепко сжимала рукоять меча. Тварь поднялась не очень высоко, всего локтей на десять над головой Конана. Расправив длинные черные крылья, она беспрестанно описывала круги. Потом, будто выпущенная кем-то стрела, снова ринулась вниз, к киммерийцу. Тот успел увидеть только летевшие прямо на него два огромных зеленых глаза и длинный загнутый крючком клюв твари, как им вдруг овладела невыносимая слабость. Он покачнулся и, не в силах более владеть собой, упал наземь. Меч с громким лязгом отскочил в сторону. В ушах у Конана что-то отвратительно трещало, а глаза с трудом различали солнечный свет. Сердце колотилось у него в груди с бешеной скоростью. Между тем, рассудок не покинул киммерийца. Но оттого-то еще мучительнее переносилось его состояние.
Внезапно раздался отчаянный птичий крик, такой громкий, что его звук перекрыл даже треск в ушах Конана. И от этого душераздирающего крика внутри киммерийца, казалось, все вдруг содрогнулось. Невыносимо болезненная судорога пробежала по его ослабевшему телу. Однако сразу после этого Конан почувствовал, как медленно, но уверенно стали возвращаться к нему прежние силы.
Первое, что Конан увидел, это Зулгайена, по-прежнему стоявшего подле него и державшего в руке огромное черное перо. Обнаружив на себе взгляд синих глаз киммерийца, полководец с искренним сожалением в голосе произнес:
Вот и все, что мне удалось, - кивком головы он указал на перо. - Хотя, должен признать, проклятая тварь вопила так, будто я ободрал ее всю, от головы до самого хвоста.
- Я слышал, - тихо ответил ему Конан, поднимаясь на ноги.
- Это был косальский гриф, - не без некоторого суеверного страха в голосе произнес туранец.
Конан, соглашаясь, кивнул.
- Я уже второй раз встречаюсь с этой тварью, - гневно говорил он. - Первый был несколько дней назад в Химелийских горах.
- Так вот в чем дело, - многозначительно произнес Зулгайен. В его глазах на мгновение блеснул странный огонек, будто полководцу стало вдруг известно нечто очень важное. Губы задела грустная улыбка. - Теперь я понимаю, почему отшельник из пещеры Йелай так настаивал, чтобы ты вызволил меня из плена.
- И в чем же причина? - в голосе Конана звучало нетерпение.
Но Зулгайен был столь потрясен своим недавним открытием, что, казалось, не обратил на тон киммерийца никакого внимания.
- Садись в седло! - сказал он. - Мы должны поспешить. А по дороге я постараюсь объяснить тебе все.
Когда они уже сели на лошадей и потянули поводья, Зулгайен снова заговорил:
- Известно ли тебе что-нибудь о религии Тарима?
- Совсем немного, - искренне ответил Конан. - Насколько я знаю, эта религия очень древняя. И к нашему времени сохранилась лишь в редких местах.
- Верно, - согласился полководец. - В моей стране, как нигде больше, культ Тарима считался главенствующим еще несколько поколений назад, до правления Оскавиота, прадеда Ездигерда. - И снова, как только Зулгайен упомянул о своем правителе, в его черных глазах мелькнула гневная искорка. - К тому времени жречество Тарима утвердило свою верховную власть в Турана, равно как и сейчас это сделало жречество Эрлика. Оскавиот, конечно, не желал мириться с этим. Ему нужна была полная власть. - Зулгайен улыбнулся. - Не буду утверждать, что он был в чем-то неправ. В конце концов, плох тот правитель, что довольствуется лишь вторым местом в своей стране! Оскавиот запретил поклонение Тариму. И любое непослушание преследовалось и подвергалось жесточайшим наказаниям. Тогда по воле правителя пострадало очень много людей, единственной виной которых была лишь их приверженность к религии Тарима, - полководец тяжело вздохнул. - Между тем, среди туранцев и до сих пор можно найти достаточно поклонников прежней веры, правда, мало кто из них отважится признать за собой это. Я сам был воспитан в храме Тарима и по сей день почитаю только этого бога, - не без гордости произнес он. - Но в отличие от других нисколько не скрываю своей приверженности к религии Тарима.
- Все это невероятно познавательно и увлекательно, - не выдержал тут Конан. - Однако при чем же здесь йелайский отшельник и та тварь с зелеными глазами, что преследует меня повсюду?!
- Говорят, что косальские грифы неразрывно связаны с религией древних огнепоклонников, - после некоторых раздумий продолжал Зулгайен. - А ведь Тарим - бог огня! - торжественно заключил он. - Это потом уже жрецы Эрлика, не в силах до конца уничтожить древний культ, обозвали его человеком, простым смертным, который, якобы, лишь проповедовал веру в Эрлика. На самом деле, все это ложь! Тарим сам был божеством, куда более древним. И огонь был его символом!
Глава IX
"Снова в пещере Йелай"
В послеполуденные часы в южных горах обыкновенно бывает нестерпимо душно… Иссера-желтые, выгоревшие под безжалостным взглядом южного солнца травы источают сладковато-горький запах, от которого переносить духоту становится еще более мучительно. От жары все, будто в сонном томлении, замирает, даже ветер, отдавшись во власть собственной лености, прячется где-то в прохладных, окруженных скалами ущельях. И только иногда можно услышать, как прерывисто шелестит в траве одинокая змея. На небе не появляется ни облачка. А солнце сияет так ослепительно, что нельзя определить какого оно цвета: красного, оранжевого, желтого или, быть может, белого.
По узкой горной тропе один за другом двигались два всадника, имя одного из них было Конан, другого - Зулгайен. Их путь был достаточно долог, из Айодхьи сюда, в самое сердце Химелийских гор. Все это время всадники ехали не останавливаясь. С раннего утра в их рты не попадало ничего, кроме редких глотков воды из спрятанных под плащами фляжек.
Стройные могучие тела породистых жеребцов под ними были мокры от пота. Ноги, казалось, передвигались с трудом.
- Уже совсем скоро будем на месте, - оглядываясь по сторонам, произнес киммериец.
Правда, в его голосе не было слышно обычной уверенности. Дело в том, что за последних часа два говорил он это Зулгайену уже далеко не в первый раз, однако вместо того, чтобы насладиться наконец долгожданным отдыхом, они были вынуждены продолжать свой путь.
- Послушай, может быть, мы движемся неверной дорогой? - осторожно произнес туранец.
Из горла Конана в ответ вырвался только какой-то неопределенный звук. Все мускулы на его темном обветренном лице напряглись. Черные густые брови наползли на самые глаза.
- О, Кром! - не выдержав, взревел он. - Я не мог ошибиться! Это те же самые скалы, те же деревья, те валуны. Но… мы как будто движемся по замкнутому кругу.
Зулгайен задумчиво кивнул.
И снова проходили часы. Солнце постепенно опускалось все ниже и ниже к горизонту. А всадники, уже почти отчаявшиеся, до смерти усталые, голодные, блуждали по бесконечным петляющим горным тропам.
Скоро совсем стемнело. Ночная прохлада сменила изнуряющий жар дня, и все живое, казалось, искренне радовалось ее приходу. Воздух наполнился удивительной бодрящей свежестью. Природа ожила. Все вокруг заиграло нежными чарующими звуками южной ночи. Изысканной мелодией услаждали они слух редкого случайного странника.
Небо усыпали мириады звезд, ярких, тусклых, разных цветов и величин.
- Посмотри, - сказал вдруг Конан, глядя на ночное небо. - Мне никогда прежде не доводилось видеть такой звезды!
Зулгайен поднял голову.
- Вон та? Голубая? - спросил он.