охотно прочитаю вам все, что на них написано. А также и другие мои записи. Они у меня в гостинице. В мешке, среди других необходимых в путешествии вещей.
Конан вытащил из-за пазухи таблички и положил их перед Олдвином.
- Не вздумайте меня обманывать, - добавил он.
- Обманывать? - Олдвин выглядел удивленным. - Напротив, я очень рад возможности поделиться своими сокровищами…
На лице варвара появилось откровенное недоверие. Впервые в жизни он встречал человека, который испытывал радость, принужденный делиться с кем-либо своими сокровищами.
Олдвин придвинул к себе таблички, погладил их края пальцами, кашлянул и начал читать:
- "Нравы шадизарской толпы представляют причудливое смешение грубости и хитрости, а многие ведут себя так забавно, что я готов простить им даже мерзкую привычку наступить на ноги. Меня толкнули локтями четыре… простите, тут исправлено… шесть раз, а сколько раз просто пнули, проходя мимо, - я не успел сосчитать. И тем не менее я получаю удовольствие от созерцания грубых радостей этих простых людей. Многим из них для счастья бывает довольно лишь пребывания среди себе подобных. Таковы же и крокодилы, если верить Немуару Стигийскому - который, впрочем, был колдуном… (Это неважно, - добавил Олдвин). Некоторое время я провел в размышлениях, кто забавнее - человек с бородавкой на кончике носа и волоском на кончике бородавки, или же, напротив, человек с напрочь отсутствующим носом, как бы вплюснутым в лицо ударом кулака. Откуда вообще берутся таковые носы? Положительно, нос - самая уязвимая и одновременно с тем самая смешная часть лица. Этого ни в коей мере нельзя сказать об ушах, хотя оттопыренные иногда и вызывают насмешки окружающих, все же они несопоставимы…"
- И это все? - перебил Конан, не скрывая разочарования.
- То есть? - Бритунец оторвался от своих заметок и устремил на Конана недоуменный взгляд. - Что вы подразумеваете под высказыванием "и это все"? Это только начало длинного эссе, которое я намерен сделать достоянием бритунских аристократических салонов, а может быть, и учебного сообщества! - Он снова уткнулся в таблички. Неожиданно
он рассмеялся. - А как вам, интересно, понравится вот это? "Каждый встреченный типаж заставляет сожалеть о том, что я не владею искусством рисования. Однако это искусство вполне может быть заменено письмом, именно - умением слагать слова
таким образом, чтобы… ну и так далее… Вот интересное. Печальный и твердый взор его ярко-синих глаз поразил меня в первое же мгновение. Какая тайна скрывается в этом человеке? С другой стороны, его манера ухмыляться весьма простонародна, а когда он почесал загривок пятерней, я окончательно уверился в том, что он - простолюдин. И вновь меня разуверила в этом его благородная осанка. Держать плечи развернутыми, да еще таким образом, свойственно лишь прирожденным аристократам и мужчинам, которые живут за счет своих любовниц. И те и другие вращаются в высшем обществе. Любопытно было бы узнать, какова любовница этого субъекта. Мне давно хотелось прикоснуться к миру, где…"
Олдвин оборвал чтение и воззрился на Конана.
- Ну, как вам? Узнаете?
- Что? - удивился Конан, мысли которого уже уплыли далеко от читаемого отрывка. - Что я должен узнавать?
- Описание!
- Очень живописно, - сказал Конан, припомнив то, что обычно говорят в подобных случаях. - Выразительно и выпукло.
- Да, я не ошибся… - пробормотал Олдвин, очень довольный. - Манеры и прирожденный аристократизм. Наверняка вы живете на содержании у женщины.
Конан поперхнулся. Он ожидал услышать что угодно, только не такое.
- О чем мы сейчас разговариваем? - спросил он у безумного бритунца очень осторожно. (Олдвин - сумасшедший, сомнений нет!)
- Как о чем? О вас! - Олдвин показал на таблички и закрыл их. - Когда я стоял на площади, я набросал про вас пару слов. А ведь забавно читать подобные вещи! Я же тогда не знал, что мы станем близкими друзьями.
Конан перевел дух.
Кое-что прояснилось. Во всяком случае, в том, что касалось умственных способностей Олдвина.
- Поговорим о сокровище, - сказал Конан.
- Так мы все время о нем и разговаривали! - с жаром воскликнул бритунец. - Я читал вам мои заметки! Это и есть мое сокровище. Разве вы еще не поняли? Сокровище моей мысли, моей наблюдательности. Достояние моей души, можно сказать. И я охотно поделился с вами, по первой же вашей просьбе. Более того, когда я заберу все остальное, вы сможете наслаждаться…
- Ясно, - прервал его излияния Конан. Он ощущал себя обведенным вокруг пальца. Это было неприятное чувство.
- Вернемся к дервишу, - предложил Олдвин. - Я бы еще понаблюдал за ним. Дело в том, что он пел… Как, кстати, вы нашли его пение?
- Неприятным, - поежился киммериец.
- Очень точное слово! Определение, бьющее прямо в цель! - Олдвин полез за табличками и тщательно записал несколько слов. - Именно что неприятным! Он пел на языке древнего Ахерона. Вы не знали, что когда-то эти земли принадлежали Ахерону? О, заморийцы все прокляты от самого рождения, как бы они ни кичились своим древним происхождением. Тем-то они и интересны…
Конан знал заморийцев как людей, которым не следует доверять ни при каких обстоятельствах. Это были прирожденные воры и жулики. Киммериец так и сказал:
- Клянусь Белом, все они пройдохи!
- Если бы только пройдохи! - Олдвин вздохнул. - В пустынях севернее Замбулы, по слухам, некогда обитало племя галгворвов, - он произнес на
звание, старательно картавя и придыхая, так что слово прозвучало так, словно оно изошло из пасти зверя, а не из человеческого рта. - Галгворвы, - повторил он, наслаждаясь. - Они многое сохранили от древнего, погибшего Ахерона. Небольшой народ, затерянный глубоко в пустыне. Никто не может сказать, чем они там питались. Какой-нибудь колючкой, совершенно несъедобной. Но они были. И никто не знает, когда и при каких обстоятельствах они исчезли с лица земли. Это покрыто тайной.
- А их язык? - спросил Конан.
- Вы смотрите в корень! - воскликнул Олдвин. - Ваша покровительница наверняка имеет хороший вкус…
Конан спокойно сказал:
- Если я еще раз услышу что-нибудь о моей покровительнице, то отрежу вам язык и съем его на ужин.
- О, я понял! Прошу простить мою нескромность. - Олдвин опустил глаза и немного помолчал, показывая всем своим видом, что он отпускает на волю незримый призрак "покровительницы", которая отныне не станет тревожить его мысли. - Вы зрите в корень, - вернулся он к своей предыдущей мысли. - Речь дервиша! Он пел на языке галгворвов. В этом я почти уверен. Правда, до сих пор я видел только записи образцов этого языка и никогда не слышал его звучания, но ошибиться в значении некоторых слов просто невозможно.
- Это более вещественное сокровище, вы не находите? - сказал Конан, щурясь. - Такое, за которое стоило бы заплатить, а?
- Да, - согласился Олдвин. - Но возникает второй вопрос: а кто будет платить за это вещественное сокровище, вы или я?
* * *
В конце концов они сговорились о том, что за выпивку заплатят пополам, после чего вернулись на площадь. Заграт уже ушел и, как и предполагал Конан, он отправился в общественные бани, так что киммериец с новообретенным приятелем и компаньоном дружно зашагали прямо туда.
Шадизарские общественные бани представляли собой подземные сооружения, выстроенные над горячими источниками. Их помещения не были особенно большими, однако ощущения тесноты не возникало - места хватало всем желающим.
В банях было светло - яркий солнечный свет проникал сквозь окна, проделанные в потолке. В первом помещении посетители раздевались, оставляя свои вещи под присмотр банного служителя, на редкость волосатого детины, расхаживавшего по своим "владениям" с таким высокомерным видом, будто они действительно искони являлись его вотчиной. Отчасти так оно и было, поскольку и отец, и дед смотрителя здесь работали.
Нынешний смотритель славился своей беспримерной честностью. При нем в банях никогда еще не случалось краж. Разумеется, на это можно возразить, что в общественные бани ходят люди, у которых и стащить-то нечего, но, как любил повторять смотритель, даже если бы сюда явился первейший богач из числа вендийских купцов - он бы вышел отсюда таким же замотанным в шелка, унизанным золотыми кольцами и браслетами как и вошел.
Впрочем, пресловутая честность отнюдь не отменяла множества мелких услуг, которые смотритель оказывал своим лучшим друзьям. А Конан-киммериец входил в число избранных.
Точнее, он стал считаться таковым, едва лишь появился в банях вместе с бритунцем и, выудив из кошеля Олдвина пару золотых, показал их смотрителю.
- О, мой друг! - поспешил к нему смотритель, низко кланяясь и простирая руки как бы в ожидании неслыханных милостей от всемогущего покровителя.
Конан сжал монеты в кулаке.
Смотритель выпрямился и устремил на Конана честный взгляд широко раскрытых темных глаз.
- Мы желаем навестить бани, - сказал киммериец. - Мой друг, - он показал на Олдвина, - путешествует. Он изучает нравы и обычаи разных людей. Ведет записки.
- Э? - смотритель приподнял брови и сложил
их "домиком". Теперь он напоминал ученика, внимающего учителю.
Конан отметил про себя, что у смотрителя имеется несколько выражений лица, припасенных на всякий случай жизни и для каждой ситуации. Набор случаев и ситуаций, очевидно, был у смотрителя весьма ограничен. Сейчас он пытался понять, с каким именно феноменом он столкнулся и перебирает последовательно наиболее подходящие гримасы.
- Итак, мой друг бритунец, господин Олдвин, желает посетить общественные бани Шадизара, - продолжал Конан. - Ия хотел бы, чтобы у него остались наилучшие воспоминания об этом.
- Это запросто можно устроить, - заявил смотритель, с облегчением помещая на своей физиономии широкую дружескую улыбку. Он наконец понял, что от него ожидают услуг и любезностей и готовы оплатить хорошее поведение парой золотых.
- Нам нужно чистое белое покрывало, кусок мыльного корня и… взглянуть на вещи дервиша Заграта, - продолжал Конан.
Не переставая улыбаться, смотритель заметил:
- Уже десять поколений моих предков служили в этих банях. И ни разу за все эти века ни одна вещь здесь не пропала. Гости никогда не бывали недовольны. Все и всегда счастливы видеть нас, потому что мы…
- Да, да, - перебил Конан, - я знаю, что ты честен, как и всякий замориец.
В последней фразе варвара таилась злая ирония: ни один народ во всем Хайборийском мире не пользовался такой скверной репутацией лжецов, воров и проклятых злослужителей, как заморийцы. Однако сами они, потомки древнего народа, полагали себя людьми высшей расы и держались соответствующе, особенно перед чужаками.
- И коль скоро моя честность не должна подвергаться ни сомнениям, ни испытаниям… - продолжал смотритель одежд.
- Никто не намерен подвергать твою честность испытанию, - перебил Олдвин. Он счел, что Конан слишком медлит при ведении переговоров. Дело-то пустяковое! И что это киммериец вздумал разводить долгие дискуссии? Не лучше ли сразу сообщить, что именно требуется от этого полуголого банщика!
Конан остановил приятеля движением руки.
- Я вовсе не желаю ничего здесь украсть, - сказал киммериец возмущенно.
Смотритель чуть отступил от него, шлепнув по влажному полу босой ногой.
- Я ведь не знаю, что у тебя на уме, чужеземец.
- Всего лишь взглянуть на одежду Заграта-дервиша, - был ответ.
- Взглянуть? - переспросил смотритель.
- Брось притворяться! Не ломайся, ты ведь не девственница в лапах разбойников! - взорвался Конан. - Можно подумать, ты никогда не оказывал таких услуг своим друзьям, когда они заходили в баню…
- Сейчас я, кажется, припоминаю один похожий случай, - как бы между делом заметил смотритель. - Да, это был очень похожий случай, если не считать одного различия. Небольшого, но существенного отличия.
- Какого? - нетерпеливо спросил бритунец.
Смотритель устремил на него пронзительный взгляд.
- В том случае, о котором я вдруг вспомнил, речь шла не о двух золотых, а о пяти. Полагаю, мы могли бы подстегнуть мою память… Мне лучше думается, когда обстановка в точности повторяется…
- Дайте ему пять золотых, - обратился Конан к бритунцу. - Скорей! Не будем терять время!
Олдвин выложил пять золотых. Смотритель взял их быстрым, уверенным жестом. Конан мог бы поклясться, что это движение смотритель бань повторяет в тысячный раз. Да от предков наверняка кое-что унаследовал. Хватку - это уж точно.
- Вот его вещи, господа! - Смотритель подвел Конана и его спутника к кучке неопрятного тряпья, сброшенного прямо на пол. - Погодите, не нужно их ворошить!
- Лично я не намерен к ним прикасаться! - прошептал бритунец. - Даже интерес к чужим нравам и обычаям не вынудит меня трогать эти кошмарные лохмотья.
- Я должен запомнить, как они лежат, - пояснил смотритель, - чтобы потом, когда вы закончите, вернуть одежде ее, так сказать, изначальное состояние. Мне совсем не нужно, чтобы посетитель был недоволен. Он вообще не должен догадаться о том, что кто-то нарушил покой его вещей, покуда сам он наслаждался услугами нашей купальни.
Конан весело фыркнул, а на лице бритунца появился ужас.
Возможность порыться в барахле дервиша больше не представлялась ему такой уж заманчивой. Конан, напротив, предвкушал нечто необычное и, несомненно, интересное.
Киммериец наклонился над тряпками. Олдвин тронул его за плечо.
- Осторожней! - произнес он.
Конан повернулся к нему.
- Что такое?
- Разве вы не видите?
Он указал на лохмотья дервиша. По тряпкам медленно, с достоинством перемещалась огромная вошь: Из складок деловито выбралась другая и присоединилась к первой.
Конан поворошил тряпки ногой, и вдруг что-то звякнуло среди ветоши. Киммериец быстро протянул руку и схватил некий маленький предмет.
Смотритель одежд наблюдал за ним ревниво.
- Ничего не красть! - повторил он, беспокойно ворочая головой на тонкой шее. - Все положить как есть обратно!
Конан ухмыльнулся и, не обращая внимания на смотрителя, показал Олдвину находку. Это был ножной браслет, до того засаленный и почерневший от толстого слоя жирной грязи, что невозможно было рассмотреть, из чего он сделан.
Не успел банщик повторить - наверное, в десятый раз, - свое предупреждение, как Конан уже вытащил кинжал и снял толстую полоску грязи с браслета.
Блеснул желтый металл, и солнечный луч с готовностью заиграл на его поверхности.
- Золото! - прошептал банщик. Он дрожал с головы до ног и то и дело бросал испуганные взгляды в сторону входа в парильни, где, очевидно, сейчас находился дервиш. - Это же золото!
- Чистейшее! - весело подтвердил Конан.
- Но вы испортили вещь! - запричитал банщик.
- Погоди, - остановил его Конан, поскольку он уже протянул руку, чтобы схватить браслет и положить его обратно в кучу тряпья. - Коль скоро мы уже тут похозяйничали, позволь нам насладиться плодами наших трудов.
- Меня убьют! - бормотал безутешный смотритель одежд. - Мне отрежут голову и выставят ее на площади, потому что я - позор моих предков и всей моей честной семьи! Мы всегда славились нашей честностью!
- Ну да, как все заморийцы, - повторил свою несмешную шутку Конан. - А теперь отойди.
- Добавьте пару монет за риск, - сказал смотритель совсем другим тоном.
Зачем тебе еще пара монет, если тебе все равно отрежут голову? - рассеянно осведомился киммериец, поворачивая браслет дервиша у себя перед глазами.
Олдвин тоже захотел разглядеть эту вещь поближе.
- Позволь, - он забрал браслет у своего приятеля. - Мне кажется, здесь интересные узоры…
Некоторое время он изучал браслет, а затем вернул его смотрителю одежд. Тот, едва не плача, подобрал с пола срезанную Конаном полоску грязи и, послюнив ее, попытался прилепить "на место".
- Это те самые письмена, - прошептал Олдвин на ухо Конану. - Знаки исчезнувшего народа.
- Вероятно, этот народ не такой уж "исчезнувший", коль скоро его представитель свободно расхаживает среди нас и ни в малейшей степени не похож на призрака, - возразил Конан.
- Я полагаю, он попросту отыскал в пустыне "спрятанный город", - отозвался бритунец. - Проклятье! Я бы все отдал, лишь бы поглядеть на него хоть краешком глаза. По легенде, сокровищ там должно быть видимо-невидимо, - добавил он, желая заинтересовать Конана.
Конан пожал плечами.
- Для начала заплатим за вход в бани и хорошенько искупаемся, - предложил он. - А заодно поглядим на Заграта.
- Он же там голый! - всполошился бритунец.