Мы с Питбулем его торопить не стали.
– Продал я карту этому сербу, – произнес охранник. – Он и правда хорошо заплатил. А еще сказал – если кто будет приходить, спрашивать про место крушения да обломки, сразу позвони мне. Там уже разберусь.
Он посмотрел на нас.
– Не убивайте меня, – попросил чуть слышно.
Питбуль лишь хмыкнул, и зашагал к двери.
Уже у порога, я обернулся.
– Жена и дети, говоришь? – спросил я.
Бойер кивнул.
Я вскинул пистолет, и вышиб ему мозги.
Небольшой "вальтер" выпал из мертвой руки охранника.
Хотел выстрелить нам в спину.
– Им будет лучше без тебя, – бросил я.
2
Оксана поднесла бинокль к глазам.
– Картограф у себя в хижине, – пробормотала она. – Это плохо.
– Почему? – спросил Ричард.
– Его берлога далеко, за Отрогом Дарайны. Там очень опасно.
Они стояли у дверей Болотного трактира.
Хозяин выметал мусор.
– Дарайна? – переспросил Ричард. – Я слышал, там живут хойберы.
Девушка усмехнулась.
– Хойберы не живут, они мертвые. И тебя убьют, если зазеваешься.
Ричард тоже достал бинокль.
– Как ты поняла, что он там?
– Видишь те переливы света?
И правда, Ричард видел яркий изумрудный луч, тянущийся к самому небу.
– Значит, он там, работает.
– Далеко забрался, – заметил Ричард. – Странно, как люди вообще к нему приходят.
Девушка встряхнула роскошными волосами.
– Так долго живешь в Зоне, и ничего не знаешь о картографах?
Ричард хмуро посмотрел на нее.
– Я знаю о них достаточно. Ходил к четверым, и все оказались жуликами. Помнишь байку о сталкере, что застрял на месяц в Аномалии Грез?
Девушка приподняла бровь.
– Так вот, это был я… Зря поверил картографу. А ведь все говорили, что он свое дело знает. Никому только не рассказывай, а-то засмеют меня.
– Зона постоянно меняется, – сказала Оксана. – Надо быть очень хорошим мастером, и иметь отличное оборудование, чтобы обновить карту и ничего не напутать.
Ричард задумался.
– Хочешь сказать, тот парень и правда это может?
– Торвальдсон лучший картограф в Зоне. Он еще никогда не ошибался. У него доступ ко всем спутникам и базам данных. А главное, лучшие приборы, их собирают в Японии лично для него.
– Наверное, берет дорого.
– Это правда. Неделю он проводит в своем убежище, за отрогом Дарайны. Работает. Потом возвращается в Башню Ворона, отдает заказчикам готовые карты, – и на эти деньги месяц оттягивается. Потом все сначала.
– Значит, если мы сейчас не пойдем к нему…
– Придется ждать, когда он закончит с картами, и соберется к Башне. Потом еще месяц, пока будет отдыхать. И еще неделю дай ему на работу. Вкруговую дней пятьдесят выходит. Можно потерпеть, сам решай.
– А если я ему доплачу? За срочность?
– О нет.
Девушка улыбнулась.
– Торвальдсон на это не согласится. У него хватает заказов, и денег тоже полно. Старик никогда не откажется от своего отпуска, ради новой работы. Нет, – или ждем или надо идти туда.
– Пешком?
Оксана кивнула.
Ричард покачал головой.
– Никогда не поверю, что этот Картограф ходит туда на своих двоих, через отрог Дарайны. Там гибли лучшие сталкеры. А это старик…
– У Торвальдсона есть турбоглайдер.
– Но почему бы нам не нанять такой же?
Девушка усмехнулась.
– Видишь вон там, безрукого сталкера?
Ричард обернулся.
И правда, на крыльце сидел человек, и вместо рук у него росли щупальца, – по три с каждой стороны.
– Это Ленни. Пару лет назад, он хотел ограбить Картографа. Взял турбоглайдер, наставил пушек и пулеметов. И полетел через отрог Дарайны.
– Я так понимаю, не долетел.
– Взорвался, над Гиблым ущельем. Старик понатыкал везде фантомные ловушки. Если схему не знать, ты даже до отрога не долетишь. Пойдешь на обед хойберам…
3
– Получается! – прошептал Ренье.
Осколок Багряной Сферы тускло светился в колбе.
– Наконец-то…
Жак снимал небольшую подземную лабораторию, в пригороде Парижа.
– Зря вы не продали его, доктор, – сказал Николя.
Ему было лет двадцать. Он был ассистентом доктора; достаточно умным, чтобы не перепутать колбы, и достаточно безрассудным, чтобы заниматься исследованиями артефактов Зоны.
Николя пытался отпустить усики, хотел казаться старше, – но те не росли, а крохотные белые волосишки больше походили на пушок младенца.
– Тот колумбиец, Торрес, предлагал хорошие деньги.
– Правда, – согласился Ренье.
– Мы могли купить новый ускоритель. И компьютер помощнее нам бы не помешал.
Жак взмахнул головой.
– Ты не понимаешь. Осколок – самое ценное, что мне удалось найти в Аномальной Зоне. В нем…
Голос у Ренье дрогнул, глаза лихорадочно блеснули.
– Столько энергии, что все наши представления об атоме совершенно рушатся. Если мы сможем…
Он осторожно провел по тачскрину, настраивая датчики.
– Обуздать ее, подчинить себе, – это будет переворотом в науке, промышленности, экономике! И ответь, кто заработает на этом больше всех?
– Мы, – неуверенно сказал Николя.
"Глупый мальчишка, – подумал Ренье с улыбкой. – О деньгах даже и не думает. Ему бы все открытия да наука".
Жак пожал плечами.
"Ничего, вырастет – поумнеет".
А потом добавил, все так же про себя:
"Если доживет".
Здесь, в подземной лаборатории, Жак хранил свою коллекцию артефактов, – не очень большую, но ценную. Доктор оставил себе лишь самые редкие, необычные находки, – а остальное продал.
На самом деле, конечно, все это собрал Перельман; но после смерти, ему хватило пустого гроба, а вещи забрал Ренье.
Всю дорогу назад, по пустошам Зоны, Жак волновался, что Питбуль потребует себе долю или даже все целиком; но негр, похоже, и думать забыл о них.
Питбуль предпочитал не иметь дела с тем, чего не понимал.
– Почему не положить его в вакуоль? – спросил Николя.
– Сначала я пробовал, – согласился Жак. – Но за пределами Зоны карман становился нестабильным, и Осколок стремительно разрушал его.
Он кивнул.
Двое охранников внесли ящик. На крышке было написано: "Осторожно! Радиационная опасность".
– Что это? – спросил Николя.
– Сейчас, мой юный друг, мы создадим новый контейнер, – Ренье потер руки. – Открывайте!
Охранники переглянулись.
Им очень не нравилась идея открывать ящик, который может оказаться радиоактивным.
– Ну давайте же! – прикрикнул Ренье. – Никто вас не съест.
Быть боссом было очень приятно.
Правда, Жак замечал, что этого мало. Даже те, кому он платил, те, кого мог уволить, – не испытывали к нему того особого уважения, какое всегда вызывал Игорь Перельман.
"Чертов еврей, – думал в такие минуты Жак. – Как же хорошо, что ты сдох".
Но сейчас Ренье не собирался думать о нем. Все мысли занимал ящик.
– Открывайте!
Немного помедлив, охранники подчинились.
– Что это? – в ужасе воскликнул Николя.
В ящике, подрагивая, лежало человеческое тело.
Лицо успело наполовину сгнить, одной руки не хватало. В нос ударил тяжелый запах мертвечины.
– О, это мой старый друг, – захихикал Ренье. – Дуглас Хойт. Он был сталкером в Зоне. Нашим проводником.
Доктор улыбнулся воспоминаниям.
– Я сам видел, как ему оторвало руку. Как же хлестала кровь!…
– И что вы сделали? – спросил Николя.
Он знал, как сложно залечить такую рану, особенно в походных условиях.
– Ничего, – флегматично ответил Жак. – Глава отряда, Питбуль, сразу же его пристрелил. Кто мог подумать, что старина Хойт превратится в зомби…
Тело стало подрагивать.
Мертвец приподнял голову, зубы его заскрипели.
Николя в ужасе отшатнулся.
– Не бойся, – засмеялся Ренье. – Ему вкололи двойную дозу. Он почти мертв… Начинайте!
В центре лаборатории стояла большая чаша. Жак сам сконструировал ее несколько дней назад. На дне сверкали шесть острых лезвий.
– Похоже на кофемолку, не так ли? – усмехнулся Ренье. – Поднимайте ящик.
Николя опустил рычаг.
Контейнер медленно пополз вверх.
Охранники отступили.
– Когда стало ясно, что вакуоль не в силах удержать Осколок, – продолжал Ренье. – Мне пришло в голову, что здесь сгодится стекло, куда при плавке добавлена кровь мутантов.
– Но оно же до фига стоит, доктор, – пробормотал Николя.
От того, что сейчас происходило в лаборатории, – парню становилось не по себе. Он хотел говорить, лишь бы не выдать своего страха.
– Вот поэтому мы выплавим его сами, – сказал Ренье. – Будет даже лучше, чем первый.
– Первый? – переспросил Николя.
– Да, я заказал контейнер в Германии. Там, где беру обычно.
– Но теперь вы снова переместили Осколок в вакуоль? – спросил Николя.
– Ну… – Ренье подождал, пока подъемник остановится. – Первый контейнер и правда был гораздо стабильнее. Но однажды, после скачка напряжения в главной сети, на стекле появилась трещина…
Доктор показал пальцами.
– Крохотная такая, едва заметная. Мой тогдашний помощник, его звали Пьер, хотел заделать гидропоником; в тот же момент, контейнер разлетелся в куски.
– И что? – испуганно спросил Николя.
– Пришлось нанимать тебя.
Контейнер медленно опускался.
Зомби пришел в себя; стал шевелиться, руки его забились и глаза уперлись в Ренье.
На краткий миг, Жаку показалось, что на него смотрит не оживший мертвец, а прежний Хойт, – живой и здоровый.
Доктор встряхнул головой, прогоняя глупые мысли.
– Тогда я понял, что одной крови недостаточно, – заметил Ренье.
– И?…
– Сейчас мы измельчим зомби. Промелем в тонкую кашицу. А потом смешаем ее со стеклом. Этот сплав удержит осколок…
– Нет, – глухо произнес Хойт. – Не делай этого, пожалуйста.
еРРенье вздрогнул.
Мертвец смотрел на него, и в глазах зомби застыли тоска и мука.
Жак поежился. Потом повернул рычаг до отказа.
Тело Хойта рухнуло в чан. Огромные лезвия взвыли, закружились, превращая труп в кровавую кашу.
– Наука, – пробормотал Жак. – Нет ничего прекраснее.
4
Штаб-квартира DEA расположена к югу от Вашингтона.
Три белоснежных корпуса.
Я бываю здесь редко, – не люблю людей, что пытаются защищать закон, вершить справедливость и выполнять приказы одновременно.
Это три вещи несовместные.
– Говорят, ты пошел на повышение?
– Как сказать.
Джон Мэддокс закурил сигарету.
Высокий, худой, он прошел долгий путь с тех времен, когда был сержантом морской пехоты. Многие прочили ему блестящую карьеру, – потом как-то перестали.
Плечи его были немного сгорблены, словно Мэддокс носил на них тяжесть всего мира. В уголках глаз прятались ранние морщинки.
– Это не повышение, – сказал он. – Так, геморрой один. При DEA создали новый отдел. Для борьбы с нелегальной торговлей артефактами. Буду работать там.
– Тогда зачем меня звал? Я думал, отпраздновать.
– Шеф хочет с тобой поговорить.
Я вздохнул.
– Все хотят. Ну как же я могу их винить? Мир не сможет вертеться, если не будет спрашивать у меня совета.
Мы прошли через металлоискатель.
– Помни, – наставлял он. – Бергсон тебя не любит.
– Это легко понять, – согласился я. – Ведь я – тот человек, которым он всегда мечтал стать. Умный, красивый, сильный. И увидев меня, твой босс сразу ощущает свое ничтожество. А потом он запирается в туалете, долго тихонько плачет и пытается утопиться в унитазе.
Мы поднялись на шестой этаж.
Люди сновали туда-сюда, с важным видом и кипами бумажек в руках. Мэддокс с усмешкой наблюдал за мной.
Он явно гордился своим термитником.
– И что скажешь?
– Паразиты! – воскликнул я, распахнув руки.
Люди стали на нас оглядываться.
– Мир не знает большего паразита, чем Управление по борьбе с наркотиками.
Мэддокс скрипнул зубами.
– Мы тут важную работу делаем, между прочим. Знаешь, сколько людей гибнет от наркотиков каждый день? А мы хотим это остановить.
– Хотите уже сто лет, – согласился я. – И остановили?
Мэддокс нахмурился.
– Мы делаем все, что можем.
– Вот именно, – я кивнул. – Вы ничего не можете. Бегаете по улицам. Ловите мелких, обдолбанных наркодилеров. То там, то здесь чего-нибудь конфискуете. Но в целом ничего не меняется. Наркотики как были, так и остались. И будут всегда. А вы здесь месите грязь на одном месте, и вручаете друг другу медальки.
– А ты что предлагаешь? – набычился Мэддокс. – Взять и пустить все на самотек?
– Легализация, – сказал я. – Самый простой и самый эффективный способ борьбы с наркотиками. Первое. Сколько людей умирают в день, из-за некачественной дури? Цифры ты знаешь лучше меня. Но если за всем будет следить государство…
– Так проще их запретить.
– А ты Солнцу прикажи не вставать на небе. Нельзя остановить наркотики. Ибо они – в природе людей. А вы здесь лишь теряете время. Вот тебе и вторая причина.
Я обвел рукой залу.
– Деньги! До черта денег, и человеко-часов уходит в год на борьбу с наркотиками. А на настоящие преступления у вас не хватает времени.
– Какие, например?
– Торговля людьми. Детская проституция. Рабство. Это есть во всех крупных городах, от Москвы до Бостона. А что делаете вы? Ничего. У вас нет ни времени, ни сил, чтобы реальных людей спасать. Вы просто бегаете по подворотням, и гоняете дилеров, – а те лишь переходят с места на место, да крутят вам дули под нос.
Мэддокс насупился.
Но он-то хорошо знал, что в этом я прав.
– А третье? – спросил он.
– Самое важное. Доходы. Торговля наркотиками может приносить прибыль от тысячи процентов и выше. Небывалые суммы. Куда они идут? На укрепление мафии. Террористов. Работорговцев. А теперь представь, что дурь легализовали. И с ее дохода будут платить налоги.
Я пожал плечами.
– Школы. Больницы. Образовательные программы. Только представь, сколько денег – каждый день! – уходит в карманы наркоторговцев. Сколько больных детей можно будет спасти. И в том числе, – тех самых наркоманов, о которых вы так, якобы, заботитесь.
– Не прав ты, – ответил Мэддокс. – Вот ведь не могу объяснить почему, но неправ.
– Конечно, – согласился я. – Легализация наркотиков – это забота о реальных людях. Это тяжело, трудно и скучно для государства. А вот борьба с наркотиками, – это выгодно для всех. Укрепляем силовые структуры. Люди карьеры делают. Что станет с нашими тюрьмами? А ведь тюрьма – большой источник дохода.
– Нельзя разрешить наркотики, – Мэддокс взорвался. – Ну ты представь только. Такого ж никогда не было. Это просто немыслимо.
– Ну конечно, было, – отмахнулся я. – Когда ввели сухой закон, – люди что, перестали пить? Нет. Просто мафия и чиновники потуже набивали карманы. А люди дохли, как вши, от паленого виски. То-то торжество правосудия! А потом сухой закон отменили. И что случилось, дружок? Мир рухнул? Звезды погасли? Нет. Родился мир, который ты знаешь. Легализуют наркотики, – и тысячи проблем решатся.
Мэддокс покачал головой.
– Лучше уж держи мысли при себе, – сказал он. – У нас умников не любят.
– Это точно, – согласился я.
5
Том Бергсон был невысоким, полным, и руки у него все время потели. Он всегда одевался плохо, – а лысина словно шла в комплект к мятому костюму.
Зам еще не оставил надежды стать директором DEA, хотя с каждым годом та становилась все призрачней.
– Садитесь, – пригласил он.
– Зачем позвали меня? – спросил я, устроившись в кресле.
Бергсон глянул на Мэддокса.
– Он всегда такой?
Агент хмыкнул.
– Это он еще не проснулся, сэр.
– Ладно, – сказал Бергсон. – Наши эксперты расшифровали файлы Вацлава Бенича. Вы правильно сделали, что сразу же пришли к нам.
"Сразу ли?" – мелькнуло во взгляде Мэддокса.
+ – Что вы нашли в компьютере? – спросил я.
– Информацию. Досье на тех, кто занимается нелегальной торговлей артефактами. Диего Анонио Торрес. Драгон Ковач. Айвен Саттон. Борис Смольный. Многого мы даже не знали.
– Деранторы умнее вас, да?
Бертон нахмурился.
– Мы больше не можем полагаться на охрану Рубежа и ооновских миротворцев. Нам нужны там глаза и уши…
– Мозги и яйца вам тоже не помешают, – заметил я. – Но у чиновников с этим туго.
– Не перегибай, – негромко напомнил Мэддокс.
– А я вообще-то и не напрашивался сюда. Если хотите, могу уйти. И, в качестве жеста доброй воли, по пути даже не плюну в ваш кофе.
– Дело в следующем, – сказал Бергсон. – Мы хорошо сотрудничали с вами раньше. Моему начальству не нравятся ваши методы, зато им нравятся результаты. Мы не просим от вас ничего особенно сложного. Только отчет.
Он постучал по папке карандашом.
– Вы проверить данные Деранторов. Кто торгует артефактами в Зоне? Какие базы, перевалочные пути они используют? Кто бы согласился с нами сотрудничать? Только информация.
Бергсон поднялся.
– Агент Мэддокс сообщит вам подробности.
Он посмотрел на меня долгим взглядом. Явно хотел что-то сказать, – но понимал, что не сможет остановиться.
Я подождал, пока дверь за ним закрылась.
– А теперь расскажи мне правду, приятель, – произнес я. – Просто информация… Когда люди вроде Бергсона ввели войска во Вьетнам, они тоже говорили про "просто". Теперь скажи, что им нужно на самом деле.
– Не знаю, – Мэддокс покачал головой.
– Хорошо, тогда я скажу. Твой босс хочет втянуть меня во что-то очень, очень поганое. Подождет, пока я окажусь в Зоне. А потом расскажет, в чем дело.
Мэддокс хмыкнул.
– Вижу, ты хорошо знаешь Бергсона. А значит, должен понять, что мне он тоже ничего не рассказывает. В Зоне творится что-то паскудное… Мы получаем шифрованные донесения. Сам я их не видел, – они только для Бергсона. Но сразу видно, дело очень плохо.
Он поднялся, и подал мне руку.
– Ты же знаешь, что всегда можешь отказаться.
Я знал, что не могу.