Мигель охнул от неожиданности и удивления. В руках у него были настоящие банкноты. Стодолларовые. Целая пачка. Никогда в жизни он не видел столько денег.
Адский житель засмеялся и похлопал парня по плечу. Он очень гордился фокусом с чертовыми банкнотами. Это было классно: напечатать совершенную фальшивку одним щелчком пальцев.
– Ты хотел денег – вот тебе деньги. Купи одежку получше. И не забудь о туфлях, – глянул он на изношенные тапочки Мигеля. – Ну, не пялься так. Это для начала. Потом позаботимся о большем.
– Благодарю, Эль Сеньор, – прошептал парень голосом, ломким от переполнявших его чувств. – Но разве… разве я не должен подписать договор?
Форфакс с трудом сдержал смех.
"Откуда у людей взялась эта дурацкая убежденность, что жители Ада бросаются на душу, словно эскимос на тюленя? – подумал он весело. – На хрена нам эти проблемы?"
Однако он не хотел расстраивать простодушного метиса, который внимательно глядел на своего дьявольского спасителя.
– Сейчас, сейчас. – Форфакс выгреб из кармана бумажку, на которой вчера вечером симпатичная мулатка нацарапала губной помадой номер телефона. – Давай, подпишись здесь.
Мигель немного побледнел при виде красных цифр, но решительно потянулся к поясу за перочинным ножиком, готовый надрезать кожу и кровью запечатлеть пакт с нечистой силой. Но Форфакс удержал его за запястье.
– Да ладно тебе, парень, – буркнул. – У тебя что, карандаша нет? Мы ведь не варвары какие.
После недолгих нервных поисков Диас отыскал наконец ручку и поставил подпись. Демон старательно сложил бумажку.
– Вот и славно, – улыбнулся он. – Ну, Мигелито! Ты и оглянуться не успеешь, как окажешься среди сливок общества. Вот увидишь. Держись меня, и все станет прекрасно. А пока – прощаюсь. Полечу поспать, а то валюсь с ног. Загляну завтра.
Небрежным жестом он разорвал потолок, впуская в комнату поток золотистого раннего света.
– Сила! – сказал весомо и исчез, оставляя нового утратившего душу человека со стопкой поюзанных долларов и с расширенными от страха глазами.
* * *
Следующие недели для Мигеля были словно безумный, но прекрасный сон. Эль Сеньор взялся за дело всерьез. Тягал своего подопечного по всевозможным кабаре, ночным клубам и борделям. Ошеломленный от избытка впечатлений, Диас глядел на хороводы стриптизерш, ведрами пил разноцветные дринки, обнимал взводы девиц, танцевал до упаду и ночи напролет резался в карты. Когда заканчивались деньги, Форфакс проделывал фокус с деньгами из газеты или шел играть в казино.
– Тут нельзя перебарщивать, – говорил подопечному, забирая выигрыш. – Нельзя за один раз брать слишком большую сумму, нельзя выигрывать слишком часто. Иначе тебя запомнят как шулера или мошенника – и начнутся проблемы. Ладно, а теперь – время собачьих боев.
И Мигель покорно шел в сарай старого Пако или на склады у порта смотреть, как ошалевшие, лютые звери рвут друг друга на глазах возбужденных зрителей. Иногда становилось ему нехорошо, и он мечтал лишь о том, чтобы сбежать из этого пахнущего кровью и по`том цирка, но демон тогда клал ему на затылок тяжелую лапу.
– Сядь, Мигелито, – шипел в ухо. – Я тоже не люблю этого варварства. Но будь добр, немного жертвенности ради дела. Сюда приходят самые влиятельные люди. Если хочешь оказаться на самом верху – ты должен с ними познакомиться.
Он и знакомился. Десятки людей, встреченных в борделях, игорных домах, хазах да порноклубах, множество мерзких типов, которым Форфакс то и дело радостно улыбался. Раздавались произносимые шепотом профессии и фамилии.
Альфредо – наркопосредник, верный, но в пределах разумного. Голову в петлю ни из-за кого совать не станет. Сантос – гангстер, держит в кармане половину города, изображает из себя доброго дядюшку, но – жестокий тип. Сципион – отмывает грязные деньги. Опасный чувак, вроде бы замешанный в нелегальные интересы какой-то шишки с самого верха. Индио – умелый поножовщик, наемный убийца. Честный, если можно так сказать. Алехандро – секретная служба, мерзавец, каких мало. В безопасности давным-давно, разбирается во всем как мало кто. Следи за ним, парень, потому что он хуже змеи. Запомни эту морду…
И так каждую ночь. Пока Форфакс не решил, что молодого метиса в полусвете теперь знают и что запомнили его как своего. Теперь можно подняться на ступеньку выше, к настоящей элите.
Тогда пришло время элегантных клубов и ресторанов, где рекой лился фирменный импортный алкоголь, а девушки были столь прекрасны, что наверняка были родом из Европы или из аристократических семей – а то прямиком с неба. Курили тоненькие пахучие сигареты, говорили о Париже, Мадриде и о литературе, а смех их звучал как стук жемчужин по столешницам красного дерева.
У всех девушек была ошеломительно-светлая кожа, глаза святых грешниц, и каждая звала Мигеля "сладеньким".
Форфакс чувствовал себя там, словно у себя в аду, но метис оставался зажатым и неуверенным в себе. Таращился на все вокруг глазами испуганной коровы, садился на самый краешек кресла и был не в силах выдавить из себя ни слова в присутствии женщин.
– Да расслабься, старик, – повторял демон, постукивая кубиками льда в стакане с дринком. – Ты ведь именно сюда и хотел попасть, верно? Погляди на того типа, у столика на углу. Сидит с тремя телочками, видишь? Это министр финансов. Первостатейный мерзавец. Не глазей, словно лама на кактус. Спокойней.
Изысканно одетый седеющий джентльмен перехватил, видимо, взгляд Мигеля, потому что вопросительно поднял бровь. Форфакс поздоровался с ним кивком и широкой улыбкой аллигатора. Министр в ответ тоже оскалился и вернулся к поглаживанию бедра ближайшей девушки.
Демон затянулся сигарой.
– Может, оно и к лучшему, – пробормотал. – Он тебя увидел и теперь будет считать завсегдатаем. Сюда кто попало не приходит, Мигель. Но тебе стоит слегка укрепить уверенность в себе, парень. Сидишь, как фигурка в святочном вертепе. Расслабься. Ну, или хотя бы попытайся.
– Я пытаюсь, сеньор, – пробормотал Диас.
Атмосфера клуба его угнетала. Все это красное дерево, хрусталь, красивые женщины. Он не был уверен, нужна ли ему такая карьера.
Форфакс с неудовольствием скривился.
– Не называй меня постоянно "сеньором". Тут я Генри. Понимаешь? Просто Генри.
– Да, сеньор, – выдавил из себя Мигель.
Демон раздраженно махнул рукой.
– Я, Диас, стараюсь стать твоим другом. Не каким-то гребаным учителем. Может, тебе стоит это оценить, а? Когда ты выскакиваешь с тем "сеньором", я чувствую себя старше Земли. Ладно, мне и правда пару тысяч лет, но внешне мы выглядим почти ровесниками. А ты превращаешь меня в старика. Ну ладно. Как-то да будет. Слушай, у меня есть идея. Молодежные организации, Мигелито. Это – как раз для тебя. Ты уже немного пообтерся, повидал пятое-десятое, и я, наверное, скоро познакомлю тебя с Пепе и Худым. Парни твоего возраста, может, установишь контакт. Хорошо бы вам подружиться. – Он задумчиво подпер подбородок ладонью. – Да. Молодежные организации – прекрасная мысль. Так-то ты прямиком доберешься до цели. Только постарайся, лады?
– Да, сеньор Генри, – пробормотал Мигель.
Форфакс вздохнул. Он полюбил паренька, но и думать не думал, что будет настолько тяжело.
* * *
Идея демона оказалась гениальной. Пепе и Худой были обычными парнями, как и Диас, происходящими из бедноты и желающими любой ценой обеспечить себе хорошую жизнь. Диас впервые в жизни повстречал братские души. Молодежные деятели знали и уважали Форфакса и поэтому охотно приняли в свои ряды его протеже. Пепе был ловким, разговорчивым и веселым. Худой немного походил на мулата и выказывал темперамент, скорее, флегматичный. Кроме этих двоих, был еще Хосе, стопроцентный горец. Кожа его была цвета меди, волосы жесткие и черные, словно конская грива, а в венах не текло и капли испанской крови. Но его совершенно не мучили комплексы – напротив, казалось, он горд своим происхождением.
– Я – с гор, – говорил он, пожимая плечами, если Пепе и Худой начинали слишком много болтать об испанском наследии и общественной выгоде.
Когда парни решили, что Мигель – свой парень, они перестали секретничать. Быстро стало ясно, что и Хосе, и Худому глубоко наплевать на идеалы народной революции, социальной справедливости и неравного распределения благ. Оба юноши не скрывали перед новым своим коллегой, что, как и он, рассчитывают на приличное место и на кучу денег. Только Пепе казался по-настоящему увлеченным – или, по крайней мере, таким притворялся.
– У богатых есть все, а у бедных – ничего, – горячился он. – Нужно силой отобрать средства у капиталистов, мучителей нашей прекрасной земли, и раздать все людям.
– Ясное дело, Пепито, – хихикал Худой – Я охотно выступлю от имени народа, когда будут что-нибудь раздавать.
– Я тоже! – смеялся Мигелито.
Пепе раздраженно отмахивался.
– Вы социально несознательные личности, – бурчал гневно, но через миг и сам начинал хихикать.
Диас полюбил своих товарищей из молодежки. Вместе они составляли тексты выступлений, читали Маркса и Ленина, печатали листовки и брали из кассы организации столько, сколько удавалось оттуда выдавить.
Пока все шло как по маслу.
Форфакс часто наведывался к ним, помогал шлифовать тексты посложнее, порой даже забавы ради стоял за печатным станком. Всегда приносил хороший виски и кубинские сигары. Однажды Мигель из чистого интереса спросил, отчего они терпят рядом с собой этого гринго из мерзкой капиталистической Америки и не мешают ли контакты с чужеземцем в глазах партии, но Пепе только постучал себя пальцем по голове.
– Брат, что ты плетешь? Какой такой гринго? Это же наш человек, крупный делец и крутой пацан из самой Франции! Родины социальной революции!
Худой глянул на Диаса каким-то размытым, масляным взглядом.
– Может, из Франции он и приехал, но он – испанский боевик, настоящий коммунист, сражался с режимом Франко. Не обижай его этим "гринго", Мигелито. Что тебе вообще в башку ударило?
Мигель хотел спросить, каким таким образом Генри Форфакс, который выглядел на тридцать пять, мог участвовать в антифранкистском подполье, но предпочел прикусить язык. Как видно, здесь в ход пошли дьявольские фокусы, а он своего благодетеля выдавать не собирался.
Прошло немного времени, и Диас стал членом партии. Тогда он напился вместе с новыми друзьями до потери сознания. Вместе с ними праздновал и Форфакс, который в бане пел "Марсельезу" и цитировал Мильтона . Демон, сколько бы он ни выпил, до положения риз не напивался, чего, увы, нельзя было сказать о молодых членах коммунистической партии.
На следующий день в страшном похмелье Мигель узнал, что ему придется ехать в провинцию, говорить речи перед народом. В панике он мигом протрезвел и до вечера ходил, словно отравленный.
В апартаменты демона он приволокся ближе к полуночи, несчастный и обессиленный.
– Я не смогу! – стонал, разбитый, в отчаянье разводя руками. – Я не хочу никаких речей! Я из себя и слова не выдавлю, когда на меня глядят! Это катастрофа, сеньор Генри!
– Спокуха. – Форфакс сидел в глубоком кресле, уперев ноги в столешницу. – Не дергайся так. Я поеду с тобой.
– И что? Даже если бы вы влезли со мной за трибуну и держали за руку, словно ребенка, я бы все равно не справился, сеньор!
Демон затянулся сигарой.
– Расслабься, парень. Сколько раз тебе повторять? Не пори горячку. Я всем займусь. Выйдешь туда, откроешь рот и – фью… слова сами польются. Ты ведь, думаю, слышал об одержимых, да? Я просто безболезненно проникну в твой мозг и все решу. Вот увидишь, заговоришь, как апостолы в Пятидесятницу, Мигелито. Как истинный коммунистический пророк. Я очень даже недурной оратор, поверь.
Диас с сомнением глянул в прищуренные зеленые глаза гринго. До этого времени демон ни разу не подводил его, но как знать? В конце концов, это ведь дьявол. Да и идея с одержанием не слишком-то ему нравилась.
– Ну, что за лицо, а? – засмеялся Форфакс. – Не бойся, я уйду, как только все закончится. Поверь мне, братишка. Захоти я тебя одержать всерьез, сделал бы это уже тысячи раз. Да и зачем мне это? Твоя физиономия мне не к лицу. Нынче я выгляжу ровно так же, как и тысячи лет назад, – и меняться не собираюсь.
Мигель закусил губу. Гринго говорил правду. И он уже столько для Мигеля сделал. Зачем бы ему утруждать себя, не будь он настоящим другом? Диас никак не сумел бы заставить его выполнить обещание, запечатленное в договоре.
И этот несчастный язык. Без помощи Форфакса его выступления точно завершатся катастрофой.
– Ладно, – согласился он со вздохом. – Будешь за меня говорить.
Демон подмигнул с пониманием, поднимая вверх большой палец.
– Прекрасное решение, так держать. Ты не пожалеешь, Диас. Клянусь.
* * *
Сердце Мигеля, когда он подходил к трибуне, трепетало, словно ночной мотылек у свечи. Ему казалось, что лестница ведет на эшафот. На горле чувствовал удавку, в голове пустоту. Глянул на гринго, который небрежно опирался о ствол дерева.
"Помоги мне, Дева Мария", – молился он про себя. Лишь бы демон понимал, что делает!
На главной площади городка перед трибуной собралась горстка любопытных. Несколько женщин в цветных платках, с неизбежными котелками на головах и с подарками Мамы Коки за щеками, а также – старый индеец, группка грязных детишек да подвыпивший гаучо. Малышня хихикала, толкала друг друга локтями в ожидании развлечения. Почти голый паренек от нечего делать шаркал ногами, поднимая клубы пыли с утоптанного майдана. В жаре жужжали мухи.
Диас видел все необычайно отчетливо, замечая любую мелочь. Нужно было уже начинать, открывать рот – а он не мог. Молча сглатывал густую липкую слюну.
Наконец, увидав метиску, которая, оторвавшись от группки женщин, пожала плечами и, ворча себе под нос, пошлепала домой, собрал в кулак всю свою отвагу.
– Товарищи! – начал он тоненьким, хриплым от дрожи голосом.
А потом случилось чудо. Неудержимым потоком потекли мудрые, истовые, глубокие слова о притеснении, несправедливости и о праве всякого человека, пусть бы сколь угодно бедного, на достоинство и счастье. Мигель говорил вдохновенно, искренне, от сердца. Люди слушали, словно загипнотизированные, каждое слово падало прямиком в их души, потрясло их суть. Это были простые, пронзительные, хорошо понятные истины, сказанные без надрыва, искусственности или фальши.
Слушателей прибывало. Подтягивались из домов, с улиц, магазинчиков и базаров, привлеченные небывалой силой слов. Скоро они заполонили всю площадь и окрестные закоулки. Толкались на стенах, окружавших рынок, некоторые даже залезали на деревья и крыши. На всех лицах читались удивление, воодушевление и искренняя любовь. И лишь один-единственный гринго, опершись о ствол хлебного дерева, выглядел так, словно дремал стоя.
Когда Диас закончил говорить, ошалевшая, вдохновленная толпа, крича, стянула его с трибуны и на плечах понесла в таверну. Мигелито сделался народным героем.
А Форфакс поднял веки и улыбнулся триумфально. Он даже не надеялся, что развлечение с одержимостью принесет ему столько забавы.
– Это точно стоит повторить, – пробормотал он, потянувшись за сигарами.
И повторил. Да так результативно, что за полгода Мигель Диас стал любимцем народа. В газетах и на плакатах появились снимки симпатичного метиса, его блестящие реплики, точный анализ, вдохновляющие, простые речи разошлись на цитаты. Диас клеймил бездушную бюрократию, возмущался всевластием чиновников, громил расовые проблемы, рассказывал об обязательном образовании и о социальных инициативах, рыдал над бедностью, безнадежностью, затравленностью рабочих и простых людей, трудящихся в поте лица своего, на каждом шагу подчеркивая, что сам он по происхождению – горец из бедной простой семьи, и не хватает ему как образования, так и положения. За все это его любили, уважали и ценили.
Не пойми когда, рядом с гранитным, несгибаемым, словно статуя, Эль Президенте возник глубоко человечный, заботливо склоняющийся над всякой несправедливостью и бедностью новый коммунистический святой.