Ближе к Верле земля опустела, и это могло значить лишь одно: диартальцы ушли в свою столицу. Ушли драться. Безумцы! Горожане и земледельцы – против войск императора? Даже если учесть неведомые чары, все равно безнадежно. Судя по рассказу Иртаджада, не чарами казармы взяли… не только чарами! Застали сонных, врасплох. Или надеются, что и на приступ спящие на них пойдут?
Когда до Верлы оставалось с полдня последнего перехода, Ферхад иль-Джамидер подозвал Иртаджада. Сказал: давай считать, сотник. Сколько дней прошло от мятежа: семнадцатый нынче, так? Мятежники сидят в Верле и стягивают туда людей, – значит, ждут нападения. Когда Меч императора подведет войска под стены Верлы? Сколько ему нужно дней – собрать силы по гарнизонам, привести их сюда? Почему здесь до сих пор тихо? Почему даже хлипкого кольца вокруг нет?
– Рисковать не хочет, видно, – почесал в затылке Иртаджад. – Императорская гвардия ушла, а замена – тьма их знает, каковы. Всех соберет, тогда навалится.
И верно, подумал Ферхади, навряд ли лучших из лучших пошлют держать усмиренную провинцию, когда война на носу. Вовремя же ударили мятежники!
– Усиль дозоры, Иртаджад. Там, похоже, и впрямь умники сидят. Они должны сейчас укреплять стены, учить людей и глядеть в оба.
Сотник пришпорил коня, умчался. Похоже, подумал Ферхади, Меч императора в Диартале – достойная пара бывшему наместнику. Семнадцатый день бунта, а мятежный город до сих пор не заблокирован. Уж на то, чтобы перекрыть дороги и не пускать к бунтовщикам подкрепления, и гарнизона Архана хватило бы.
Иртаджад вернулся, пристроился стремя в стремя.
– Можно спросить, господин?
– Да?
– Зачем нам под Верлу? Не штурмовать же, двумя сотнями конницы?
– Ясно, нет, – усмехнулся Щит императора. – Но узнать, что там происходит, нужно. Посмотреть…
– Было б на что смотреть, – пробурчал себе под нос Иртаджад.
Вопреки ожиданиям, стены Верлы были уже укреплены – и как укреплены! Помня вполне заурядную оборону диартальской столицы трехгодичной давности, Ферхад иль-Джамидер менее всего ожидал увидеть зубцы над стеной, хищно вынесенные вперед башни – не взяв, к стене не подберешься! – а пуще того – наполненный водой широкий ров. Ферхади скосил глаза на Иртаджада: тот ругался хриплым шепотом, и ясно было без вопросов, что укрепления эти – не императорских ставленников заслуга. А говорил – смотреть не на что…
Иль-Маджид приведет сюда восемь тысяч, подумал Ферхади. Даже меньше: вряд ли осмелится полностью снять гарнизоны с границ. Они полягут все. С такой обороной Верле не то что восемь – восемьдесят тысяч не страшны. Если там, за стенами, хватает людей… а их хватает, иначе кто б успел все это понастроить?
Судя по оживлению на стене, их заметили. И ворота, разумеется, закрыть успели. Еще бы, хмыкнул Ферхади. Заслонился ладонью от бьющего сбоку солнца, прищурился. Кажется, или и впрямь меж зубцов стены проглядывают ложки катапульт? Странное орудие для обороны.
– Иртаджад, найди мне добровольца отвезти им письмо.
– Сам отвезу.
Ферхади оторвался от попыток разглядеть людей на стене. Сказал тихо:
– Не замаливай чужие грехи, сотник. За трусость господина иль-Танари отвечать будет только господин иль-Танари. Еще не хватало ради клочка бумаги сотню без головы оставить.
Достал бумагу, перо, походную чернильницу. Небрежно начертал пару строк, подписался, оттиснул печать. Отдал сотнику, напомнил:
– Добровольца. Под белым флагом. И пусть дождется ответа.
Одинокого всадника под флагом переговоров мятежники к воротам пропустили. Лев Ич-Тойвина измерил взглядом длину своей тени, заметил:
– Одно письмо, Иртаджад, и очень много ответов. Если главарь один, он примет решение быстро, много – будут спорить. Если они бдительны, то заметили нас давно и все их командиры сейчас там, – указал глазами на башню над воротами. – Впрочем, главный все равно может сидеть во дворце… посмотрим.
Доброволец вернулся быстро. Настолько быстро, что сомнений не оставалось: во дворец письмо не возили и над ответом не спорили.
– Велено ответить на словах, – передал гонец. – Представитель Диарталы выйдет, если Лев Ич-Тойвина согласен говорить с ним один на один, на расстоянии выстрела от ворот. Велено передать, что посланец императора может не бояться: воины Диарталы не станут стрелять без повода. Но за жизнь того, кто будет с ним говорить, Лев Ич-Тойвина отвечает своей жизнью. Все.
– Благодарю, – кивнул Ферхад иль-Джамидер. – Как зовут тебя, храбрец?
– Джоли, господин.
– Я запомню.
Обернулся к Иртаджаду и своим полусотенным, приказал:
– Отводите людей.
– Рискуешь, господин! – вырвалось у сотника непочтительное.
Посланец императора посмотрел на Иртаджада задумчиво, кивнул:
– Рискую.
Больше не сказал ничего.
Не объяснять же, за что ставит голову на кон.
Поручение императора, как понял его Ферхади, оказалось не столько выражением владычного недовольства, сколько возможностью оправдаться в глазах сиятельного. Выслужить прощение. Или, если не повезет, погибнуть героем, а не ослушником. Тоже милость.
Мне нужен верный, храбрый и умеющий видеть, сказал ему владыка. Ты узнаешь, что произошло в Диартале и чего ждать. Если это всего лишь случайный бунт, с ним управятся быстро; в таком случае ты проследишь, чтобы головы зачинщиков украсили рыночную площадь Верлы. Если серьезный мятеж, твое дело – выяснить, кто за ним стоит.
Разве Когорта Незаметных не справилась бы с этим лучше, спросил он. Может быть, ответил владыка. Но мне нужен там человек, который будет спрашивать и карать открыто, от моего имени.
Что ж, это не случайный бунт, иначе Верла не была бы так хорошо готова к встрече любого врага. Покарать можно разве что наместника; впрочем, кому еще и отвечать за мятеж? Удерживать провинцию в руках – его дело. А кто в зачинщиках… попробуем выяснить и это.
Верные императору воины отошли, Ферхад иль-Джамидер остался на дороге один. Послал Ветра вперед, остановился на расстоянии даже не выстрела: кучного залпа для неумех, дюжину дней назад впервые взявших в руки самострел. Тогда открылись ворота, и всадник на мышастом коне неторопливо двинулся ему навстречу.
Ферхади прищурился, вглядываясь. Усмехнулся:
– Альнари. Жив, значит. Признаться, не ожидал.
Алая крыса на щеке диартальца дернулась.
– Лев Ич-Тойвина все так же безрассуден. Чего ты хочешь, Ферхад иль-Джамидер? С какой радости под наши стрелы подставляешься?
– Наш император желает знать, что за безобразие у вас здесь творится. Я здесь для того, чтобы разобраться и доложить владыке. Если у вас найдутся объяснения, я готов передать. На большее, извини, не уполномочен.
– Объяснения… Ты помнишь Джирхеда иль-Танари?
Лев Ич-Тойвина брезгливо поморщился:
– Я с ним говорил. Полагаю, господин иль-Танари ответит за столь мудрое управление.
Я бы, добавил про себя Ферхади, его голову насадил на пику, прежде чем гоняться за головами мятежников. Прямо вот здесь, под стенами Верлы, так замечательно готовыми к штурму. За мятежи прежде всего отвечает правитель.
– Три года – большой срок, – осторожно сказал Альнари. – Можно поднять провинцию, можно набить мошну. Господину иль-Танари прекрасно удалось второе, а вот первое…
А первым, подумал Ферхади, наместник и не озадачивался.
– Смотри, – сказал вдруг Альнари. – За побег с каторги – смерть, за помощь беглецу – тоже. Как думаешь, почему нам помогли? Да не накормили, не воды поднесли, – гарнизон императорский помогли перебить? Я так думаю, тут и без меня бы вспыхнуло. Разве что чуть позже… и крови пролилось бы изрядно. Ты ведь воин, ты понимаешь: в бой идут люди, командир лишь задает направление. Люди не думают о будущем, когда их ведет ненависть. Попади господин иль-Танари в руки тем, кого он три года выжимал досуха, владыка уже не смог бы спросить с него отчета. А так… мы всего лишь прогнали дурного управителя. Пусть император посадит на его место достойного, и Диартала снова будет покорна воле владыки.
– И этим достойным ты считаешь себя, я верно понял?
– Мне здесь верят, – просто ответил Альнари.
Что ж, он прав… отдать управление Диарталой тому, кто знает ее людей, обычаи и нужды, кому верят и за кем идут. Так, пожалуй, можно прекратить мятеж. А что враг императора, клейменый беглый каторжник… жить ему, похоже, не надоело, а жизнь наместника – в руках владыки. Из бунтовщика может выйти очень даже верный слуга, если посулить ему прощение. Сиятельный, правда, не любит изменять приговоры, – но мир в провинции дороже. Войска нужны в Таргале.
– Что ж, я все понял, – кивнул посланец императора. – Кроме одного. Какой магией вы подожгли казармы? Слышал бы ты, что нес про тот бой наместник…
Альнари помялся, будто подбирая слова:
– Ты прав, это важно. Императору нужно об этом знать. Хорошо, что ты спросил… Я хотел рассказать, но не знал, как подступиться, чтоб ты поверил. Казармы сожгла подземельная магия. Мы нашли способ договориться с гномами и можем обеспечить всей империи мир с Подземельем. Как в Таргале, понимаешь? Мир, торговлю… гномьи чары себе на службу, оружие из гномьей стали…
– Свет Господень, – выдохнул Лев Ич-Тойвина. – Альнари… тьма тебя раздери, да за одно это…
Смущенно осекся: не должен посланец владыки открыто проявлять чувства. Ох, не его дело политика…
Альнари, кажется, промаха не заметил. Во всяком случае, вида не подал и заговорил о другом:
– Я приготовил письмо императору. Боюсь, владыка может прогневаться. Но мы не оставляем надежды договориться. Поверь, меньше всего я хочу повторения того, что видела Верла три года назад.
Еще бы, подумал Ферхади. Принял у диартальца пакет. Поднял брови: у Альнари хватило наглости запечатать послание родовой печатью. Хмыкнул: зато честно. Сразу видно, от кого.
Несколько мгновений переговорщики молчали. Старые знакомцы, в прежней жизни они не питали друг к другу особой приязни; но почему-то теперь не торопились расходиться. Ферхади глядел на диартальца с любопытством: он помнил изысканного юношу, предпочитавшего игры ума воинским забавам, помнил и лицо Альнари во время оглашения приговора. Клеймо и каторга… В тот день потомок диартальских господарей наверняка предпочел бы смерть позору. Однако выжил. Сколько раз пришлось тебе прогнуться под силу, умник? Ты должен был привыкнуть к бесчестью; так почему ты не прячешь от меня глаз? Знаешь ведь: я помню тебя прежним. Вельможным наследником, а не клейменым бунтовщиком.
Ты сильнее, чем я думал… а я ведь считал, что разбираюсь в людях.
3. Верла, столица мятежной Диарталы
Как-то само собой сложилось, что Барти так и остался рядом с Альнари – не то просто другом, не то телохранителем. Соратники молодого господаря всерьез считали, что сьера Барти прислал к их вождю король Таргалы – помочь в борьбе против общего врага.
– Не разубеждай, – попросил Альни, когда рыцарь поделился с ним услышанной о себе "истинной правдой".
– Но это же просто глупо, – кипятился Барти. – Они же должны знать, что я с каторги сбежал со всеми вместе!
– Они и знают, – смеялся диарталец. – А еще знают, что на каторгу тебя упекли за попытку убить Законника. И что с каторги их увел ты! Потому что король Таргалы в союзе с гномами, а теперь и мы с ними в союзе – тебе спасибо. Скажешь, нет?
Барти поминал Нечистого.
– Больше тебе нечего возразить? – ехидно вопрошал Альнари.
И Барти сдавался. До следующего раза. Уж больно тяжко оказалось читать во встречных взглядах надежду на помощь Таргалы – которая если и придет, то всяко намного позже, чем надо бы. Потому что императорские войска вот уж вторую неделю стоят под стенами мятежного города.
Верла готовилась к бою без страха; единственный, кто не находил себе места от напряженного ожидания, был таргальский рыцарь. Он знал, что такое штурм… слишком хорошо знал.
Сегодня разговор зашел об отправленном императору Омерхаду письме. По расчетам Альнари, Лев Ич-Тойвина как раз должен добраться до господина.
– Думаешь, передаст? – спросил Барти. Господарь и "таргальский посол" стояли на башне над воротами, а внизу, далеко за пределами выстрела, копошились осаждающие. Собирали катапульты – огромные, раз в десять больше стоящих на стенах гномьих металок. Свозили камни – как пояснил Альнари, из каменоломен в двух днях пути. Готовились к штурму неторопливо и тщательно, давая осажденным разглядеть приготовления во всех подробностях…
– Передаст, раз обещал, – уверенно ответил Альни. – Надеюсь, Законник не прибьет его в запале. Гонцов, приносящих дурные вести, награждает не всякий правитель, и Омерхад к таким не относится.
Барти знал: на это письмо ни Альнари, ни Гиран особо не надеялись. Но оба сочли, что хуже всяко не будет, а попробовать можно.
– Я Ферхади с прежних времен помню, – продолжил диарталец. – Остолоп, красотки да кони на уме, но если уж что сказал – расшибется, а сделает. И в бою хорош, не зря его Законник отмечает.
– А этот? – Барти нашел глазами шатер Меча императора.
– Мясник, – скрипнул зубами Альни. – Его ненавидит вся Диартала. И знаешь, что я сделаю первым делом, когда ясно станет, что милости от императора нам не дождаться? Я эту сволочь вздерну за ноги над воротами.
– Достань сначала, – хмыкнул Барти.
– Нашел задачку! Да гномы до его шатра уже ход вырыли, сидят под полом и слушают. Почему, ты думал, у меня на стенах только караулы? Мы о штурме узнаем раньше, чем Омерхадовы солдаты.
Барти отер лоб, недобро помянув здешнюю жару:
– Одного не понимаю – как ты исхитрился втянуть в мятеж Подземелье? Гномы ведь не ввязываются в людские драки.
– У вас не ввязываются, – поправил Альнари. – А здесь – они Законнику враги и знают это. И я ведь не просто мир и торговлю им пообещал. Все копи отдадим – даже которые они попросту закроют. Это цена, Барти!
– Все равно, – покачал головой рыцарь. – Ты добился от них столько, сколько в Таргале ни один государь не добивался – после Карела Святого. Мало того, что в десять дней такие укрепления отгрохали, да металки, да снаряды огненные…
– Они ведь в долгу перед нами, – тихо сказал диарталец. – Та самая засуха, с которой все началось – это ведь их дело. Мы и не знали – кто бы подумал, что подземельные такое могут, будь они хоть четырежды демоны? А они требовали опаловые шахты закрыть. – Альнари поймал недоуменный взгляд таргальца, пояснил: – Пока с поверхности добывали, мы им не мешали, а тогда как раз вглубь пошли. А у них там не то город, не то храм – не понял я толком. Сам посуди: кому понравится, когда потолки на голову рушатся?
– Так закрыли бы!
– Ты как скажешь… чтобы Законник от своей выгоды отказался, да еще ради нелюди подземельной? Отец бы мог, но он не знал, не ему послание пришло… А и знал бы, – Альни махнул рукой, – что толку? Наместник не все решает.
– Долг жизни, – кивнул Барти. – Да, есть у них такое. Карелу тоже помогли страну поднять после Смутных Времен.
А сам подумал: за Верлу можно не бояться. Штурм провалится в самом прямом и буквальном смысле – под землю.
4. Благородный Ферхад иль-Джамидер, прозванный Лев Ич-Тойвина
Стоять не подле, а перед троном Льву Ич-Тойвина приходилось нечасто. И никогда – принимая на себя сиятельный гнев: доселе владыка ставил начальника стражи пред своим ликом, лишь желая наградить.
Ныне же император пребывал даже не в гневе – в ярости. Письмо Альнари, скомканное, валялось у ног посланца, и весь двор, замерев в почтительном испуге, внимал, что именно думает владыка об умственных способностях своего лучшего воина.
Ферхади слушал молча и свою ярость не показывал. Он уже понял: наместника, что довел провинцию до мятежа, владыка, может, и простит, а вот мятежников – точно не помилует. И то, что для самого Ферхади, будь его воля, стало бы поводом не только простить, но и возвысить – договор с подземельными, – сиятельного еще более взбесило. Ну да, "с демонами спелись" – хотя, если подумать, что еще мог сказать владыка, если церковники честят подземельную нелюдь слугами Нечистого? Сам ведь тоже всю жизнь верил – пока северянка не рассказала, как они у себя в Таргале с гномами ладят.
В бесконечном потоке упреков и ругани Щит императора едва не упустил вопрос.
– Скажи, – спрашивал сиятельный, – ты разве не мог убить? За его голову я возвысил бы тебя – разве трудно было догадаться?
Лев Ич-Тойвина вскинул голову:
– Я мог разменять свою жизнь на жизнь мятежника, но сиятельный послал меня не за этим. Владыка хотел узнать, что происходит в Диартале – теперь он знает. Если сиятельному будет угодно повелеть мне убить того, кто прежде звался Альнар иль-Виранди – я исполню приказ сиятельного, пусть и ценой жизни.
– Но сам ты предпочел бы видеть его диартальским наместником, так?
– Почему бы и нет? – не стал скрывать Ферхади. – Получив из рук владыки помилование и власть, он стал бы верным слугой сиятельного.
– Таким слугам, – поморщился император, – у нас веры нет.
"И тем, кто говорит в его защиту, тоже", – без труда додумали и сам Ферхади и все прочие, что внимали словам владыки – сочувствуя начальнику стражи, желая его падения или же заботясь лишь о том, чтобы самим не подставиться под сиятельный гнев. Но Лев Ич-Тойвина не опустил глаз. Более того, безумец имел наглость возразить!
– Знать, что его жизнь и жизни его близких в руках владыки, для Альнари было бы достаточно. Глупцом его не назовешь. Зато он держал бы Диарталу в руках, заботясь не о своем кошельке, а о богатстве провинции.
О гномах Ферхади напоминать не стал. И правильно сделал: хватило и сказанного.
– Твой Альнари, – побагровел император, – будет казнен здесь, в Ич-Тойвине, перед моим дворцом! Дабы все видели, какой конец ожидает мятежников! Кто там, пишите! Я велю Мечу моему в Диартале, благородному Маджиду иль-Маджиду, доставить зачинщиков мятежа в Ич-Тойвин, прочих же, схваченных с оружием в руках, казнить на месте или же доставить сюда, по его выбору. Верле же отныне не быть! Укрепления срыть, дома разрушить и засыпать солью, да будет мертвой землей, запретной для поселения!
– А жителей? – бархатным голосом уточнил Глава Капитула – не иначе, вспомнив о подобающем человеку Господнему милосердии.
– Благородный Маджид иль-Маджид без моих указаний знает, как должно поступать с мятежниками, – отрезал Омерхад. – Приказ отослать тотчас.
– Прошу сиятельного выслушать слугу своего, прежде чем подписывать подобный приказ! – к подножию трона заторопился Первый Когорты Незаметных. – Сиятельный не знает последних вестей.
– Говори, – тяжело уронил Омерхад.
– О сиятельный, мудрость твоя безгранична, и те из слуг твоих, кто не ленится черпать из сего источника, поистине сияют отраженным светом разума твоего. Благородный Ферхад иль-Джамидер из их числа, и воистину правильно он повел разговор с гнусным мятежником. Теперь презренный враг твой ждет ответа твоего в надежде на помилование, и тем самым дает нам время подготовить возмездие тщательно и неторопливо.
Что он несет, растерянно подумал Лев Ич-Тойвина, для кого он время просит?! Для мятежников, которых если не миловать, так уж давить, пока сил не набрались?! И сейчас ведь, пожалуй, поздновато: Верлу укрепили так, что одним штурмом точно не возьмешь – а промедлить, так и осада не поможет, успеют подготовиться!