Дружный хохот, однако вызывал сильные сомнения в его правдивости. Несколько расслабившись, бандиты выпрямились в сёдлах, явно не принимая их всерьёз.
В ответ Катарина плавно, как когда-то за тысячу лет и миль отсюда учили, задержав дыхание, спустила курок.
Тренькнула тетива. Время думать и сомневаться прошло ещё ночью, пока она лежала без сна, с колотящимся сердцем.
Настало время действовать.
Стрела вонзилась точно в цель – в середину груди самого здорового бандита в одной рубахе. Тот вскинул руки и с криком вылетел из седла – убойная сила у этих арбалетов была похлеще, чем у многих ружей. Пьер тоже не подкачал: его стрела пронзила живот самого упитанного – Катарина заранее приказала ждать её выстрела и вначале убивать самых крупных и сильных врагов.
Схватив лежащий рядом с ней, купленный тоже, как и мул, утром, ещё не обстрелянный запасной арбалет, она быстро выстрелила – и снова удачно. Главарь только успел крикнуть: – Заходи сле… – как стрела навылет пробила его горло. Он, схватившись обеими руками за стрелу, и широко открыв рот в немом теперь крике, сполз с седла.
Больше беспокойства он не причинял, и остальная часть схватки проходила без текста.
И вторая стрела Пьера тоже достигла цели – ещё один свирепо заоравший бандит заткнулся и упал, уже молча, лицом вперёд, со стрелой под мышкой.
Им с Пьером определённо повезло – если бы многочисленные враги не были так уверены, что добыча уже у них в руках, не сбавили скорость и продолжали прятаться за шеями своих коней, им вряд ли удалось бы так удачно отстреляться. Минус четыре.
Остальные четверо были уже в десяти шагах, и резко пришпорили коней, чтобы не дать перезарядить арбалеты. Свои заряды они уже потратили: одна стрела торчала-таки из ляжки Пьера. Две другие пробили бок и шею мула, и теперь он медленно, как бы нехотя, заваливался на Катарину. Остальные стрелы бандитов, не причинив вреда, просвистели мимо, или зарылись в землю. Пятый участник нападения – она узнала в нём злосчастного бледного не то от страха, не то от потери крови, виконта – притормозил, и держался несколько сзади.
Она не стала ждать, пока её придавит. Быстро перекатилась в сторону, и, вскочив на ноги, выхватила из потайного кармана два сяринкена. Приняв стойку, что было сил метнула первую закалённую стальную звёздочку с шестью остро отточенными дюймовыми зубьями.
Если сил этому телу ещё немного не хватало, то с координацией движений всё было в порядке – звёздочка вонзилась точно куда она наметила: в центр лба первого громилы, подскакавшего к этому времени уже на пять шагов, и отчаянно ругавшегося. Возможно, он хотел таким образом поднять свой несколько упавший боевой дух. Удалось ли это ему, узнать теперь невозможно.
Не у кого.
Его тело ещё не успело вывалиться из седла, как она метнула вторую – в противника, пытавшегося обойти её слева со спины. Поражённый прямо в главную артерию за ухом, он даже не вскрикнул.
Зато завопили трое оставшихся. И громче всех виконт, что-то верещавший о выброшенных на ветер деньгах, и хвастливых обещаниях…
Двое оставшихся в живых наёмников, очевидно, ещё в угаре погони или винных паров, не сообразившие, что расклад сил разительно изменился, соскочили с коней, что было довольно глупо, и, выхватив мечи, кинулись, корча дикие рожи, к ней. Бравый виконт же, соображавший явно получше, развернул коня, и, бросив на произвол судьбы горе-наймитов, лихо кинулся удирать.
– Пьер, не дай ему уйти! – только успела она крикнуть, как на неё обрушились с двух сторон оставшиеся, довольно, впрочем, худосочные бандиты. Свою слабую технику владения оружием они пытались компенсировать свирепым напором и криком.
Напуганный и растерянный противник. Ерундовая задача для владеющего приёмами айкидо и ниндзюцу.
Когда они уже лежали на земле – один с распоротым животом, другой с перерубленной шеей, Пьер успел-таки перезарядить один арбалет, и осадил метким выстрелом пытавшегося петлять, как заяц, виновника всех их хлопот. Поражённый, скорее всего, в почку, тот, лёжа в пыли, визжал пострашней свиньи, которую режут.
Молча пройдя разделявшие их шестьдесят шагов, она исправила свою вчерашнюю ошибку, заодно избавив его от лишних мучений. Голова откатилась недалеко.
Поле битвы осталось за ними.
Однако главное сражение ей ещё только предстояло.
Вытерев об одежду виконта, и спрятав катану, она с замирающим сердцем вернулась назад.
– Ну, что вы на меня так смотрите? – спросила она после несколько затянувшейся паузы у Пьера и Марии, сидевших прямо в пыли посреди дороги, и сжимавших друг друга в объятиях, словно пытаясь вместе защититься от этой новой, такой страшной и безжалостной незнакомки в её теле, – Обещала ведь я, что смогу вас защитить!
Она и сама чувствовала несуразность сказанного. Ну а что она могла сказать?
После ещё одной паузы Пьер, наконец, решился.
– Кто… Вы? – охрипшим голосом он выдавил из себя этот давно мучивший его, а теперь наверняка и Марию, вопрос.
Она, конечно, знала, что рано или поздно ей придётся столкнуться с этой проблемой. Объясниться придётся – хотя бы в связи вот с такой ситуацией.
Легенда заготовлена.
22
Она пожала плечами, нахмурилась:
– Вначале займёмся твоей ногой, а поговорить успеем позже. Времени у нас теперь достаточно.
Попросив Марию привязать куда-нибудь подальше лошадей (они не пострадали, но, испугано всхрапывая и кося, всё норовили отодвинуться подальше от трупов, перебирая копытами), Катарина подошла к убитому мулу, и достала из седельной сумки запасную рубашку. Мул был единственным убитым, о ком она сожалела.
Надрезав кинжалом подол рубахи и нарвав полос нужной ширины, она вернулась к Пьеру.
Он сидел, страдая от боли, но сдерживая стоны, как и подобает настоящему мужчине. Ногу он поддерживал обеими руками.
Она опустилась на колени перед ним и попросила убрать руки со стрелы, которую он зажимал, чтобы не истечь кровью. Тонкая и короткая арбалетная стрела прошила насквозь мягкие ткани ляжки, к счастью не задев кость. Окровавленная головка дюйма на три торчала из задней стороны ноги.
Сломать такую стрелу невозможно. Оставалось только выдернуть её. Благо, она сидела в мягких тканях. Повесив себе на шею оторванные бинты, один скомканный рукав она дала Пьеру.
– Повернись, ляг на бок, и зажми в зубах эту тряпку. Будет больно.
Пьер, стиснув зубы, кивнул и повернулся.
Она проверила стальное древко – заусенцев не было. Обтерев насухо головку болта, она крепко ухватила её правой рукой, левой упёрлась Пьеру в бедро, и аккуратно, но сильно потянула. С неприятным чмоканьем стрела вышла.
Как ни мужественен был Пьер, но не удержался: вначале зарычал, потом застонал. Да и кто бы тут не зарычал…
Обильно потекла кровь с обеих ран. Дав ей стечь несколько секунд, она пока разрезала штанину, убрала подальше от ран её ткань, и наложила на оба отверстия два небольших тампона из сложенной в несколько слоёв ткани. Попросила Пьера придержать их. После чего туго, насколько смогла, прибинтовала тампоны к обнажённой ноге. Сверху наложила ещё один бинт пошире, чтобы кровь не выступала наружу, и была защита от грязи, и не сдвигалась нижняя повязка.
Пьер вздохнул и покосился налево.
Быстро схватив меч, лежащий рядом, и обернувшись, она, однако, обнаружила только Марию, лежащую в нескольких шагах без сознания. Точно. Она вспомнила, как та вскрикнула, когда Катарина выдернула стрелу, и обильно пошла кровь. Но тогда ей некогда было оборачиваться.
Бедная няня. Но всё равно – надо отдать Марии должное: во время схватки она вела себя надёжно и достойно, удержала всех лошадей, хоть те и вырывались, не паниковала, и не отвлекала их ненужными криками. И вообще: отличная у них команда! Они ведут в счёте: девять на пол-очка. Хотя, конечно, лучше бы в сухую…
С её помощью Пьер, отталкиваясь руками и здоровой ногой, перебрался на траву к ближайшему дереву, и с облегчением прислонился к нему спиной. Она видела, что ему плохо. Однако и теперь он не удержался от замечания, хотя его голос и прерывался от боли:
– Вы – не… Катарина! Она ужасно… боится… крови! Скажите, кто же вы?
– Кто я? – она опять вздохнула, покачав головой, – Я несчастная, обездоленная и оклеветанная женщина. – взглянув прямо в искажённые болью глаза, она нашла в себе силы выдержать его взгляд, – И я расскажу вам всё.
Встав, она развернулась и снова пошла к мулу. Порывшись, достала флягу с вином. Открыла, подала Пьеру. Пьер, поглядывая то на флягу, то на неё, приложился от души.
Она и сама от него не отстала.
Затем, подхватив Марию подмышки, она с трудом подтащила её к тому же дереву, и кое-как примостила её рядом с Пьером. Влив ей в рот некоторое количество того, что осталось во фляге, она достигла замечательного эффекта: забулькав и закашлявшись, её няня открыла глаза, шумно вдохнула и уставилась на неё.
Почему-то врождённая нянина способность облекать свои быстро скачущие мысли в слова куда-то испарилась. Но можно было поспорить, что это временное явление. Когда шок пройдёт, водопад слов и вопросов снова обрушится. Нужно воспользоваться паузой и удовлетворить внимание аудитории. Тем более что оно и так обострено до предела.
Сохраняя серьёзное выражение, Катарина села прямо на траву перед ними, скрестила по-восточному ноги, приняв позу лотоса, и отдала флягу Пьеру, кивком предложив допивать. Во-первых, красное вино хорошо восстанавливает потерю крови, а во-вторых, поможет ему перенести боль. Действительно, во время её рассказа Пьер так заслушался, что опорожнил флягу до дна, даже не заметив, как это произошло…
– Ну вот и пришло время объяснится. – Она ещё раз взглянула в глаза Пьеру и Марии. Те не отрываясь и, можно сказать, не дыша, смотрели на неё.
– Я действительно Катарина Изабелла де Пуассон, в девичестве – де Буа-Трасси.
И я рассказала то, что со мной произошло, только матери. А теперь будете знать и вы.
Прошу вас только об одном: не выдайте мою тайну никому. – она посмотрела на них, нахмурившись. Оба согласно кивнули, – Иначе меня просто сожгут на костре.
Пьер просто кивнул, Мария ещё и прикрыла рот ладошкой, быстро перекрестившись. В глазах няни отчетливо проступали страдание и слёзы.
– Хорошо. Тогда слушайте.
Она опустила глаза вниз. Помолчала.
Итак… "onse upon a time…" Нет, надо не играть, а просто жить этим.
Всё равно, циничный, умудрённый опытом наблюдатель глубоко-глубоко в её душе, отметил с горечью: наглое враньё, дубль второй. Она тряхнула головой, прогоняя его. Невольно слёзы набежали в уголки глаз – ей было стыдно. И больно. Больно обманывать доверявших ей людей.
Не поднимая головы, она поморгала, отгоняя непрошенную влагу. Взяла в руки какую-то травинку. Медленно проведя по пыли черту, сказала:
– Вот так я теперь выгляжу – с этой стороны то, что смутно и расплывчато, и моё, а с этой – всё конкретно, ясно и чётко, но не осознанно, а инстинктивно. И – чужое.
Понимая, что запутала их ещё больше, постаралась пояснить:
– Лучше я начну с самого начала. Это случилось сразу после суда… Когда меня приговорили. Я была в панике – я не должна умереть, не разоблачив этого негодяя, не отомстив. И я стала молиться и попросила Господа помочь мне. Ещё никогда я не была в таком отчаянии, и так не молилась. Я была готова на всё – на всё, только бы ОН услышал, помог…
В какой-то момент я услышала как бы голос внутри себя.
Но это был не Господь. – она успокаивающе покачала головой, видя их испуг.
– Голос позвал меня по имени. Я спросила – кто это?
Он ответил, что принадлежит душе одного воина, предательски убитого тем, кого он считал своим другом. И он не смог выполнить свой… Да, долг чести – это у них так называется.
Он сказал, что души невинно убиенных какое-то время – сорок дней – скитаются по земле людей. И меня ждёт та же участь, если я не спасусь. Но ещё он сказал, что если такая душа находит другую, которая отчаянно нуждается в помощи, и помогает ей спастись от смерти, то обе души выживают! И получают шанс сделать то, чего так страстно желали…
И он предложил мне сделку. – Катарина замолчала и вскинула пронзительный взгляд своих огромных зелёных глаз на Марию и Пьера. Слёзы всё равно блестели в уголках, всё было нерезко. Однако она поняла, что её спутники даже не дышат.
– Он предложил помочь мне спастись и выжить, если за это я обещаю впустить его к себе в душу, и жить там. Конечно, он надеялся, что со временем я помогу ему отомстить и за него, но больше – просто сочувствовал моему горю… Я сразу сказала ему, что не уверена, смогу ли прожить так долго, чтоб не то, что спастись – а и помочь ещё и ему…
Мои враги так могущественны, а я – всего лишь женщина…
Словом, он согласен ждать, сколько угодно долго… Собственно, он уже не требует отмщения за себя – он рад, что не умер, и не ушёл окончательно с этой земли, и своим искусством помогает мне выжить…
В-общем, он истинный благородный воин, и рыцарь, и мне даже немного за себя стыдно… Что я для него пока ничего не делаю. Только живу.
Она снова замолчала, опустив лицо к земле, и механически что-то чертя. Впрочем, взглянув на начерченное, она поспешила стереть его – уж слишком оно напоминало профиль самолёта с реактивными двигателями…
Пауза затягивалась, но ни Мария, ни Пьер не спешили прервать её.
Пришлось Катарине первой нарушить нависшее напряжённое молчание:
– А что мне оставалось делать?! Дать себя казнить?!.. – она обвела их вопрошающим взором, и оба её напарника покачали головами, опустив глаза. Она расценила это как… неплохой признак, и продолжила:
– Так что теперь во мне и душа этого мужчины. И поэтому у меня пропала навсегда часть моих детских воспоминаний – вместо них теперь его воспоминания. И его навыки воина. Искусство вести рукопашный бой. Искусство обращения с оружием. Оно теперь тоже во мне, и я могу сражаться, как мужчина, и быть безжалостным и сильным – как он.
Да, уж сражаться-то он умеет! Всю жизнь учился, и практиковался…
Снова немного помолчав, она посмотрела на верхушки деревьев, и закончила:
– Вот так мы с ним теперь и живём. Плохо ли это, хорошо ли, не знаю. Время покажет. Но зато у каждого из нас теперь есть хотя бы возможность – жить… и – отомстить…
Да, возможность теперь есть… – её голос стал уж совсем отрешённо-замогильным. Чувствуя себя последней свиньёй, она отвернулась, закусив губы.
Первой нарушила вновь повисшее снова неловкое молчание Мария – она зарыдала в голос, и бросилась на грудь Катарины, приговаривая:
– Беллочка, родная, на что же ты пошла! Да что же это такое, в самом деле! Что творится на белом свете! До чего тебя довела твоя жажда мести, будь она неладна! И как Господь допустил грех-то такой! – она всё время утирала слёзы, свои и Катарины, – А мужчина-то этот – тоже, хорош гусь! Что ж он себе, другого мужика, что ли, найти не мог?!
– Наверное, не мог… Да и хвала Господу, что не мог. Без него, его знаний и способностей я ни за что бы не выбралась из Понтуазских подземелий! И неужели тебе было бы приятней, если бы я отказала ему, и окончила бы жизнь под топором палача?
– Ох! Да что вы такое говорите, сударыня! Видно, этот мужчина из вас всю совесть-то поубирал! Побойтесь Бога! Нет, я конечно… – у няни постепенно всё же прояснялся смысл ситуации, и она замолчала. Впрочем, тут же продолжила, несколько сбавив тон:
– То есть, конечно, хвала Всевышнему, и пресвятой Богородице, что вы живы! – и, после вздоха и очередного качания головой, она уже совсем другим тоном добавила, – Ладно, он молодец, что помог вам выбраться. Но уж больно как-то это… А не нечистый ли это искушает вас?!
– Знаешь, я тоже часто думала над этим… Но ведь я могу перекреститься! И – всё в порядке! И молюсь я тоже, как всегда. И в храм Господень могу зайти, и святой воды испить… – она размашисто перекрестилась, так, как это делают католики – слева направо.
Мария сама перекрестила выжидающе глядящую на неё Катарину, и, убедившись, что ничего не изменилось, немного успокоившись, снова крепко обняла её.
– Ну, ладно уж… Если с вашей душой всё в порядке, и для Господа она не потеряна, то всё хорошо… наверное. Я против этого мужчины больше слова не скажу – да простит его Святая Дева… Но что же это тогда получается – вы и… за него будете мстить?
Примете на себя грех и его души – за мщение?..
– Что ж. Боюсь, няня, что со временем я захочу и этого. Но вот насчёт греха – это ты зря. Грех лежит на тех, кто виновен в наших бедах. Кто замыслил и исполнил его смерть, и добивался моей… Разве наказать мерзавцев – грех?
– Ох, не спрашивайте, сударыня – ничего я уже не знаю!.. И… куда же нам теперь ехать? И кому там мстить?
– Няня, перестань! Это – дело очень далёкого будущего… Он – настоящий рыцарь, ничего, как я сказала, уже и не требует… Ну а в-принципе, куда ехать-то, я знаю. И кому там мстить – он показал бы… Его страна очень далеко. За варварскими землями, там, на востоке.
Она так и называется – страна восходящего солнца… Или, проще – Япония.
– И далеко до этой… Японии? – подал негромкий голос Пьер.
– Ох, далеко! Если двигаться так, как мы едем, года за два-три, наверное, можно добраться… Нужно пересечь огромный континент, и переправиться через сотни рек и речушек, и в конце – ещё через море…
Там живут незнакомые нам народы – Росичи, Чудь, Камчадалы, Татары, Эвенки, Китайцы… – всех я не запомнила, но он пролетал над ними – ну, то есть, его душа, когда искал себе… напарника. Там жуткие дикие степи, дремучие леса, горы…
– И обо всём этом вы так уверенно говорите! – возмутилась Мария, – Ведь ваша милость дальше Мозеля на восток не заезжали! Может, он врёт всё?..
– Не думаю. Я видела многое из этого его глазами – иногда наяву, иногда – во сне… И видела очень ясно. Почти, как вас сейчас!
– Ох уж этот… японец! Гонит вашу милость на край света, да и нас тоже, а у вас ещё своих дел: делать – не переделать! И как ему только не стыдно – женщину!.. Просить отомстить!..
– Ну перестань, Мария! Никуда он меня не гонит! Он вообще очень вежливый и деликатный. Говорю же – настоящий воин и… Рыцарь! Он сказал, что вообще не вправе настаивать на мести за него. Это я так решила – это моя совесть хочет быть спокойна.
И, конечно, пока мы не разберёмся с моими врагами, ни о какой поездке в эту Японию речи не идёт. И вообще, он не представлял себе с самого начала, что я – женщина! – буду мстить за него – мужчину-воина! Это не стыкуется с его кодексом чести… Говорю же – они там, в Японии, очень ревностно соблюдают его, и прекрасно владеют оружием…
– Уж это-то мы видели. Я от удивления даже чуть не промазал… – Пьер выдавил из себя улыбку. – Раз этот мужчина помог вашей милости освободиться, и научил так сражаться, я против него ничего не имею, пусть остаётся, если вашей милости угодно… И если Господу будет угодно, чтобы вы закончили ваши дела с… э-э… теми, кто должен… ну, понести наказание, и я ещё буду жив…
Я помогу вашей милости и ему тоже… закончить и его дела.
– Вот это слова настоящего мужчины и друга. Спасибо! – она крепко пожала его широкую ладонь, растроганная до глубины души.