Особой гордостью Сульфата были оконченные курсы просвещения, которые проводили для желающих в образовательных центрах. Просидеть три месяца, слушая краткие лекции по основным научным дисциплинам – это вам не шутка! Не у многих хватало терпения досидеть до конца первого месяца, Сульфат же проявило нечеловеческую силу воли и было вознаграждено за это сертификатом с блёстками и огромной сургучной печатью. А главное – это статус в глобальной сети и специальный значок, который позволялось носить только курсантам, и который ярким маячком всегда поблескивал у него на груди. Правда, это была лишь внешняя сторона, внутренняя же изменилась ненамного: курсы, скорее, захламили эту светлую, но неподготовленную голову. Попробуйте четырех-, пятилетнему ребенку – если он не вундеркинд – за три месяца, по полтора часа в день, изложить историю мира вместе с альтернативными историческими гипотезами, философию, физику, биологию, мировую литературу, добавьте сюда немного химии, разбавленную для развлечения историей алхимии, астрономию с астрологией и уж совсем чуть-чуть различных отраслей математики и геометрии – и вы получите представление, что творилось в голове среднестатистического выпускника образовательных центров.
– Желудок – орган, принимающий съедаемую пищу.
– Желудок, хе. Ты, дэха, натурально, не лапай меня своими желудками! Хе.
Автомобиль Сульфата несся по прямой трассе, насыпанной среди обширных пестрых цветочных лугов. Луга были густо засажены портулаком почти метровой высотой с цветками размером с блюдце. Однако не только величина была примечательной чертой этих растений: там, где жизнь не засыпает даже ночью, важно, чтобы красота царила круглосуточно. Цветы светились, светились в свете ясной луны, словно это было не поле, а загадочная галактика, густо усеянная звездами: голубыми, желтыми, красными – каких только огоньков здесь не было!
Автомобиль управлялся автоматизированной системой навигации, пассажирам же оставалось лишь вести непринужденные беседы, смотреть стереовид – нечто среднее между глобальной сетью и телевидением – и ждать прибытия. Салон стал шире и выше. Между креслами можно было свободно перемещаться, почти не наклоняясь; кресла, коих было шесть, свободно вращались. Какие-либо приборы на передней панели практически отсутствовали – вместо них торчали кончики нескольких трубок для объемных картин стереовидения и старый добрый прикуриватель. В остальном же автомобиль принципиально не изменился: все те же четыре колеса и герметичный обтекаемый салон с прозрачной крышей, с чуть выдающимся вперед капотом. Только задняя часть автомобиля теперь имела своеобразный изогнутый кверху "хвост", как у скорпиона, а на крыше – небольшие торчащие в разные стороны "крылышки", но всё это было уже лишь для красоты.
Поля заканчивались, и впереди показался сосняк, над которым возвышались стеклянные купола развлекательного центра, залитые изнутри яркими цветами, манящие к себе со всех сторон посетителей, как мотыльков.
Внезапные разряды молний вырвались из дорожного полотна прямо перед автомобилем, и в свете ослепляющих вспышек чётко показалась темная человеческая фигура.
"Внимание! Человек на дороге!" – спокойно сообщили динамики, и автомобиль резко свернул вправо, на полном ходу слетел с насыпи, чудом не перевернувшись, и продолжил свое торможение уже внизу. Однако окончательной остановки достиг, врезавшись в одинокую кривую сосну с широко растопыренными в стороны длинными корявыми ветвями, словно у сказочного чудища. "Чудовище" возмутилось, что кто-то посмел нарушить его вековой покой, замахало ручищами, но тут же успокоилось.
Спустя минуту зрение и слух вернулись к Василию. Первое, что он почувствовал, и от чего у него защемило сердце – это была вечерняя прохлада и ветер. Ничего похожего Василий не испытывал более двухсот лет. В Аду температуры не было вообще: вокруг было ни тепло, ни холодно. И если бы не обжигающие языки пламени, под которые священнику иногда приходилось попадать, то он бы уже совсем забыл, что можно чувствовать не только прикосновения и удары. Правда, сейчас все чувства были смазаны несовершенством его нового тела, как если бы оно было опухшим или обтянуто толстым комбинезоном. И, тем не менее, это были те самые ощущения, по которым он успел изголодаться.
Он увидел бесконечное небо с появившимися на нём первыми звездами, деревья и… Облако, вернее, огромную тучу, контуры которой едва вырисовывались на тёмном небе и совершенно сливались с горизонтом, будто это огромная гора поднялась над землёй и закрыла полнеба. Луна, еще не пленённая тучей, ярко светила, и в ее свете играли огоньки цветов. Подул ветерок, и цветное море заволновалось, дружные волны покатились от одного края поля к другому, и, словно брызги, в небо поднялись облака лепестков. От упоения сердечной радостью Василий обмяк и наклонил голову к плечу. Захотелось плакать, но слёз не было. За считанные секунды он вспомнил всю свою жизнь от самого рождения, вспомнил и Яшку Каина, как тот радовался, вернувшись к жизни, и сейчас разбойник впервые был ему близок, потому что как никто другой Василий понимал его.
Прошло время, прежде чем он обратил внимание на врезавшийся внизу автомобиль. Двигатель молчал, и из автомобиля никто не выходил. Скользя по сыпучему гравию, Василий быстро спустился вниз и бегом добрался до машины. Он постучал в дверь – та резко и широко откинулась вверх, чуть не ударив Василия по лицу. Сульфат сидело на переднем кресле, учащённо дышало и, прижав руки к груди, издавало нечто среднее между скулением и мычанием. К счастью, обошлось без травм, но психическое состояние пассажира было близко к умопомрачению. Более того, очки его потеряли волшебную способность преобразовывать окружающий мир и вообще лишили их владельца зрения.
– Как Вы? Всё в порядке? – беспокойно спрашивал Василий и, осторожно придерживая под локоть, помог выбраться из машины своему новому знакомому. Сульфат было настолько ошарашено, что ещё пару минут в полном молчании беспомощно шарило вокруг руками, прежде чем догадалось стянуть повязку с глаз, но как только способность видеть вернулась к нему, заметив, насколько хуже тот мир, который ещё недавно был так прекрасен, гермафродит завизжало, заверещало, обильно осыпая Василия проклятьями и ругательствами.
Вообще надо отметить, что матерные слова занимали такое важное место в речи Сульфата, что в ином предложении их было больше чем остальных слов. Автору придется выбрасывать или заменять их и некоторые другие сленговые обороты иными словами, дабы максимально смягчить речь и сделать её более понятной для непривычного читателя "прошлого".
– Ты чего, ко-че, сделал, урод… Чтоб ты сдох! Тварь! Ты чего, ко-че… Ты мне эту… Это… Аще, такушку грохнул! Аще! Ты, аще! Если я это тут… Аще, ко-че, я тя зарою. Аще! Урод! Не дай Бог… Тут тогда, ко-че аще будешь… Воооо! Тебе аще не жить!
Слово "ко-че" (производное от "короче") Сульфат произносило по складам, растягивая его, так что могло показаться, будто это не одно, а два слова.
Пострадавшее изо всех сил ударило Василия в плечо и залезло обратно в салон.
– Давай! Чо стала! Поехали! – кричало оно уже на "такушку". – Ну, дура, аще! Я сказал, ко-че, поехали! Бы-ро! Аще! Дура, давила бы этого урода, натурально! Урод! Вот урод! Дура!
Оно принялось колошматить кулаками переднюю панель, но техника на это никак не реагировала: очевидно, удар вывел из строя всю электронную начинку. Осознав, что угрозы не помогают, Сульфат принялось поглаживать ладонью по панели, продолжая, однако, ругать транспорт:
– Ну, ты. Давай… Ну, поехали, дура! Тварь, давай, аще, поехали! Сдохни, с-с-сука!
Как ни странно, но это тоже не помогло. Сульфат выскочило из авто и с кулаками набросилось на Василия с твердым намерением покалечить, а если повезет, то и убить его. Василий легко сносил побои, пока ему это не надоело, тогда он поймал кулак Сульфата и сжал его так, что оно застонало и присело. Эта боль моментально сбила неуемную злость с нападавшего, как и всякое желание атаковать своего обидчика впредь.
– Отпусти, урод, – взмолилось Сульфат, скаля зубы. Василий отпустил кулак. – Гад! А-а-а! Сдохни!
Оно вскрикнуло от бессильной злобы и пнуло колесо автомобиля.
– Извините, что нарушил Ваши планы, но это получилось случайно.
Настроение Василия улетучилось, словно его и не было, он стоял, опустив глаза, и чувствовал себя отвратительно: пусть невольно, но он принёс неприятности этому человеку, а сейчас ещё и сделал больно.
– Откуда ты аще взялся? – плаксиво проговорило Сульфат, прижимая больной кулак к груди.
– Я совершенно случайно оказался на дороге… – начал оправдываться Василий, но Сульфату это было не интересно, оно неожиданно принялось бегать кругами, бормоча себе под нос:
– Манарелла, я тут аще застрял. Эй! – пауза. – Э-э-эй! Лар, чо делать? А? Натурально. Мне в "Супер" надо, ко-че. Манарелла, ты приехал? Только не уходи. Я этого не перенесу! Чего молчишь? Чего вы все молчите?! Когда помощь будет? А? Ну, ё!
Рядом с дорогой возвышался темный каркас ретрансляционной башни. Как и автомобиль, она тоже пострадала в момент появления Василия, и именно этим объяснялось, что Сульфат в ответ на свои призывы не слышало ни единого слова.
Сделав несколько кругов, Сульфат снова полезло в свое авто, но ударилось лбом о дверцу, отчего заскулило ещё сильнее, а затем забилось в истерике, хныча, подпрыгивая на месте и осыпая машину градом брани и ударов.
Бить свое авто было больно и жалко, бить Василия было хоть не жалко, но тоже больно, поэтому Сульфат скоро засеменило на своих высоких шпильках в сторону поля и с криком набросилось на цветы, вымещение злобы на которых было делом более благодарным. В стороны полетели цветки и листья; вырванные с корнем растения ударяли своего обидчика по лбу комами земли, но тем только усиливали в нём ярость.
Василий подскочил к Сульфату и, подняв его за талию над головой, понёс обратно к автомобилю. Сульфат дрыгало руками и ногами, как жук, перевёрнутый на спину, и кричало до тех пор, пока Василий не поставил его обратно на землю. Оказавшись на земле, Сульфат с тем же хныкающим видом неожиданно полезло к священнику с явными домогательствами.
– Мне плохо, давай уединимся. Ты не видела здесь "пептидного дилера"?
Поведение Сульфат и без того казалось Василию странным, а сейчас священник серьёзно задумался: уж не сумасшедший ли его новый знакомый? Он поймал его руки за запястья и крепко, но на этот раз аккуратно, удерживал их до тех пор, пока потерпевшее не прекратило дёргаться и, разразившись рёвом, бессильно повисло на его руках.
– Лучше скажите, могу я Вам чем-то помочь?
Не знаю, ко-че, Лар ничего не сказал, – не сразу сквозь всхлипы ответило Сульфат. Оно стояло на коленях перед Василием, и руки его безжизненно висели в руках священника. Василий отпустил Сульфата – то упало и некоторое время лежало у его ног, периодически всхлипывая. Затем Сульфат медленно, словно из последних сил, переползло к автомобилю, уселось там прямо на землю и захныкало с новой силой.
– Лар аще молчит. Все молчат. Я хочу в "Супер" сейчас.
Лар – Ваш знакомый?
Сульфат не ответило, но, подняв испуганные, полные слёз глаза, прошептало с отчаянием:
Неужели нас аще не найдут? Никогда?!
Василий поспешил успокоить его, сказав, что дорога рядом, автомобиль обязательно привлечёт к себе внимание и кто-нибудь непременно вызовет помощь.: Мимо уже проехало несколько автомобилей, они останавливались, даже было видно, как темные контуры пассажиров приникают к окнам, но через несколько секунд машины трогались с места и уезжали дальше.
Сульфат свернулось в комочек и снова заплакало. Василию стало жалко его, он обернулся в сторону куполов центра и бодро, желая и Сульфата заразить своей бодростью, сказал:
Знаете что? Мы пойдем туда.
Сульфат перестало плакать и подняло удивленные раскрасневшиеся глаза.
В "Супер"? Мы туда не дойдём.
– До него, кажется, всего два-три километра.
– Это много?
– Ну, за полчаса, думаю, доберёмся.
– А как мы туда поедем?
– Пешком пойдём.
– Как, без "такушки"?!
– Другого выхода я не вижу.
– А где выход?
– Нам нужно идти туда, – повторил Василий.
– Это же вон где! – испуганно сказало Сульфат, и Василию показалось, что у того даже спираль на голове начала выпрямляться.
– Дойдём, уж поверьте мне.
– Ты чего, дурёк, я аще не пойду!
– Отлично, тогда здесь подождите, а я мигом схожу и вызову помощь.
– Не, я с тобой! – вскочило Сульфат. Больше всего на свете сейчас оно боялось, что незнакомец его бросит.
Они двинулись в сторону развлекательного центра.
Тёмный сосновый лес был мрачен и пугал Сульфата. И пусть совсем рядом проходила трасса, изредка освещаемая фарами проезжавших автомобилей, всё же ему было не по себе.
Попробую поймать попутку, – сказал Василий и бочком вбежал на полутораметровую насыпь.
Сульфат испуганно последовало за ним.
Вам лучше остаться внизу, – посоветовал Василий, глядя на неловкие попытки звезды вечеринок взобраться наверх, но Сульфат было уверено, что Василий решил бросить его в этом страшном и одиноком месте, а потому упорствовало. С пыхтением и скулежом, оно штурмовало эту преграду на своих блестящих туфельках, каждый раз растягиваясь на гравии. Василия оно не слушало и после четырех или пяти безуспешных попыток сдалось.
– Я аще не могу.
Сказав это, оно притопнуло ножкой и хлопнуло ладонями по ногам.
– Ай, – воскликнуло оно, как только руки коснулись ног.
Взглянув на свои ободранные в кровь ладошки, Сульфат запрокинуло голову и с выражением мученика застонало.
– О, боже! Что с моими желудками!
Василий спустился вниз и молча, слушая поток проклятий в свой адрес, поднял того на насыпь, но и наверху Сульфат продолжало приседать, дуть на ладони и обильно выражать свои страдания в устной форме. В конце концов, разозлившись на свои руки, причинявшие ему столько мук, оно стало колупать свои раны, отчего окончательно впало в исступление. Только показавшаяся на дороге пара огоньков фар потихоньку успокоила его, и перекошенное болью лицо Сульфата с двумя ссадинами на носу замерло в наблюдении за приближающимся автомобилем.
Василий взмахнул рукой – автомобиль пролетел мимо, даже не сбавив скорость.
Друзья по несчастью пошли дальше, прижимаясь к кромке дороги и периодически оглядываясь назад. Сульфат уже не стенало, но выглядело подавленно.
– Слышь, тебя как кличут? – спросило оно, изнывая уже от тишины.
– Василием, – неохотно ответил Василий.
Как странно, в Аду он мечтал оказаться на Земле и, встретив кого-нибудь из живых, говорить с ним часами, и вот его мечта сбылась, но беседовать отчего-то совершенно не хотелось.
Имя священника почему-то развеселило Сульфата.
– Василием-масилием. Хы-ы-ы, – заскалилось оно. – Знаю, это в честь Василия Грозного. А я Сульфат.
– Сульфат? – удивленно переспросил Василий.
– Ага, – улыбнулось то, приняв удивление за восхищение. – Это в честь предка моего, кажется, деда или прадеда. Был один такой умный, натурально. Он еще в бутылке жил. С коньяка.
Сульфат расхохоталось своей шутке, которую, благодаря образованию, могло понять только оно. Миф о своём знаменитом предке был, конечно, почерпнут из курсов, правда, рассказы о Сократе и Диогене Синопском, жившем в бочке, перемешались сейчас в его голове с восточными легендами о джинне из лампы и выдали вот такой "коктейль Молотова" в бутылке "с коньяка". Вопрос, как мог человек поместиться в бутылке, его интересовал мало: на курсах, как ему казалось, определенно сказали: "Сульфат жил в бутылке", а, значит, жил! Баста! (Ну, что же, все мы иногда делаем ошибки). А вот то, что бутылка была с коньяка – это уже оно само только что придумало!
– Я ещё ребенка своего хотело так назвать, – продолжало Сульфат, – а потом назвал Жека. Кулёвенько, да, "Жека"?! Кажись, Жека! Пожди! Нет, Жека – это у Татьяны, а у меня кто? – Сульфат на минутку задумалось, а затем элегантно прихлопнуло себя по лбу ладошкой. – Ай! Гибралтар! Точно!
Оно подняло глаза к небу и значительно повторило имя, вслушиваясь в каждый слог:
– Гибралтар. Кулёвенько, да?
Но Василий, как ни странно, отнесся к имени на удивление равнодушно. "Раз путается в именах, то ребёнок не с ним, а раз дитя не с ним, значит он – отец", – логически заключил он (наконец-то представилась возможность определить пол собеседника!) и спросил:
– Он сейчас с матерью?
– С кем? – переспросило Сульфат.
– Матерью, ну… Женой Вашей… Любовницей, как у Вас это называется? Кто его рожал?
– С Петрусией что ли?
– Ну… Я не знаю…
– Мы с Петрусией шли мимо центра репа… Ретра… Ну там, где детей делают. Петрусия сказал: ко-че, давай зайдем – мы зашли, сдали, чо нужно и аще всё.
– Так Вы что, ребенка своего никогда не видели?
– Не, чо, я брало её с интерната один раз! Куда-то надо было с детьми ехать… Не помню… Давно было, аще. Я и с Петрусией-то больше не виделась.
"Теперь – лась" – отметил про себя Василий, но вслух произнес: "Понятно".
На трассе снова появился автомобиль. Василий махнул рукой и осторожно отодвинул Сульфата в сторону от проезжей части. Автомобиль снизил скорость, однако когда они поравнялись, из раздвинувшегося прозрачного купола навстречу уху Василия вылетел кулак и ударил священника с такой силой, что будь тот жив – непременно скатился бы с насыпи. Сейчас же вместо этого раздался глухой удар, как о камень, а из салона – пронзительный вопль и такой отборный мат, что просто уши сворачивались. Автомобиль снова набрал скорость и скрылся среди сосен.
– Здесь слишком опасно, – заметил Василий, почесав ударенное ухо и глядя вслед удалившейся машине. Ничего не говоря, он с неохотой подхватил Сульфата на руки и спустился с ним вниз. Сульфат не артачилось.
Спускаясь, Василий обратил внимание на еле заметный голубой луч, тянувшийся в стороне вдоль дороги высоко над землей. Луч походил на блестящий натянутый провод, но сияние его было очень тусклым и равномерным по всей длине. Где он начинался и где заканчивался – определить было невозможно.
Они пошли дальше под сенью сосен, преодолевая бесконечные бугры и ямки. Идти по неровной, мягкой от опавших иголок земле на высоких каблуках, как у Сульфата, было крайне неудобно. Гермафродит спотыкалось о ветки, разъезжалось на шишках, а противные иголки кололи пальцы ног через открытые носы его туфель. Прибавьте к этому комаров, холод и тишину, в которой они шли, и даже Вы согласитесь, что это – невыносимые испытания. Сульфат же впервые оказалось в подобной ситуации, и потому для него это были трудности особого порядка.