- Дальше... - мастер Гарольд сложил длинные сухие пальцы, чуть склонил голову и наморщил высокий лоб. - Дальше мы будем делать то, что делали всегда. Закончим столь неудачно начатое. Но на этот раз правильно, как должно. И начнем с того, что мэтр Крау продемонстрирует свои таланты.
Рыжий бородач, прежде не проявлявший ни малейшего интереса к разговору, поднял голову и вновь погладил ворона, который так и восседал на плече хозяина, впившись когтями в накладку толстой воловьей кожи.
- Отчего бы не продемонстрировать, - пробасил он. - Если святой отец не возражает. А то еще на костер, чего доброго, потащит...
- Черт с вами, - скрежетнул зубами Йожин в ответ на грубоватую шутку. - Делайте, что нужно, и снова сделаем вид, что это дрессировочные фокусы, а не богопротивная волшба.
Швальбе ждал, что мэтр Крау начнет делать разные колдовские движения и бормотать какую-нибудь абракадабру, уподобляясь ярмарочному фокуснику. Но рыжий бородач не сделал ни того, ни другого. Выйдя во двор, он долго гладил птицу по голове и крыльям, а затем, совершенно неожиданно, не проронив ни слова, подбросил высоко в воздух. Ворон будто только того и ждал. Подброшенная птица раскрыла черным веером крылья и, поймав ветер, устремилась к лесу.
- Ждем, - мрачно пояснил рыжий, похоже, специально для Гунтера. - Теперь ждем.
Ожидание тянулось долго. Йожин перелистывал засаленный и замусленный требник, помнящий, наверняка, еще Гутенберга. Мастер Гарольд перебирал содержимое сундуков исчезнувшего девенатора, вернее своих собственных сундуков, "позаимствованных" строптивым учеником. Швальбе упражнялся с палашом на маленькой деревенской площади прямо перед церквушкой, с воинственными выкриками раз за разом поражая бессловесную тень. Прочие пришельцы разбрелись кто куда, расположившись на постой по местным домам. Несмотря на опасения Йожина, непотребств не учиняли. Что-то было нехорошее в здешних воздусях... какая-то неясная тревога, разлитая в прогретом летнем воздухе. Нечто такое, что невольно заставляло подбираться и вести себя со сдержанной готовностью.
Йожин задремал, уронив книгу на солидное пузцо. Швальбе утомился махать железкой, вылил на себя ведро воды из колодца и ушел отдыхать в тень. Крау недвижимо, словно раскрашенное каменное изваяние, сидел на обрубке бревна, устремив немигающий взор к лесу. Гарольд закончил осмотр снаряжения, горестно вздохнул. Затем выложил на стол шлем и легкую кирасу, походившую скорее на жилет из толстой, упругой кожи. К броне присоединились перчатки с длинными крагами и тесак, похожий на слабо изогнутую абордажную саблю - клинок не слишком длинный, широкий, с елманью и глухой гардой-"корзиной", как у шотландских палашей. Старый девенатор критически обозрел композицию, добавил привезенное с собой копье, похожее на карликовую алебарду или рыцарский поллэкс - с топориком-секирой и граненым шипом в основании длинного кинжалообразного наконечника. Короткое, в рост человека древко состояло из четырех частей, проклеенных между собой да еще дополнительно стянутых жилами и медными кольцами.
Все оружие и снаряжение были знакомы по сути, но отчасти обладали странными, непривычными формами. Особенно шлем - так же, как и кираса - из кожи, плотно облегающий голову, с открытым лицом и сложными клапанами для ушей. Словно ему предстояло защищать голову не от обычного клинка, пули или стрелы...
Ворон вернулся неожиданно, так же, как и улетел. Упал черной молнией с неба, по которому ползли неспешные и редкие перистые облака. Защелкал клювом, кося ярким умным глазом и часто кивая головой.
Крау осторожно занес птицу в дом, посадил на стол. Ворон деловито прошел по столешнице, стуча по дереву здоровенными когтями и явно чего-то выжидая. Йожин отложил в сторону книгу, мастер Гарольд отвлекся от оружия. Приплелся даже изнывающий от жары и безделья Гунтер Швальбе. Рыжий между тем вытащил из переметной сумы кусок чистого полотна. Выбрав место посуше, аккуратно расстелил. Высыпал на ткань горсть камешков - полированной речной гальки, добавил десяток мелких монет и пуговиц, костяных и деревянных. Ворон, склонив голову на бок, как это умеют только птицы, внимательно наблюдал за манипуляциями хозяина выпуклым агатовым глазом.
- Гарк, - произнес Крау, и Швальбе не сразу понял, что бородатый обращается к птице.
Ворон Гарк ступил на полотно, поднимая лапы высоко и осторожно, словно купальщик, пробующий воду стопой. Примерившись, ухватил клювом монетку, затем другую. К отложенным монеткам, ворон придвинул четыре камешка. И часто-часто закивал.
- Все? - тихонько спросил Крау.
Птица замерла, словно в задумчивости.
- Колдовство, - прошептал Швальбе.
- Дрессировка, - тихо поправил Гарольд.
Гарк шевельнул крыльями и медленно, будто нехотя, выбрал самую большую пуговицу и положил в центр получившейся кучки безделушек. Снова махнул крыльями, словно щеголь, отряхивающий с плаща капли дождя, и с видом честно выполненного долга шагнул на руку хозяина.
- Спасибо тебе огромное! - осторожно, кончиком пальца рыжий погладил птицу по голове. Та переложила голову на другую сторону и отрывисто каркнула.
Ландскнехта поразило, сколь вежлив наемник с бессловесной птицей. Впрочем, отнюдь не бессловесной... Похоже, для Крау и Гарольда странная пантомима была преисполнена вполне определенного смысла.
- Тоже такого хочу, - пробормотал Гунтер.
- Легко, - отозвался Крау, не оборачиваясь и все так же продолжая поглаживать ворона. - Всего каких-нибудь лет триста повыводи породу, и получишь такого же.
- Карту, - отрывисто бросил девенатор, и отец Йожин сноровисто выложил на стол рядом с полотно старый, темно-желтый лист пергамента, испещренный какими-то линиями и значками. Швальбе поскучнел - ознакомившись на практике с кривизной рук наследников Меркатора и Ортелиуса , он предпочитал проводников с острым кинжалом возле гульфика или кошелем монет в карманах, по обстоятельствам. Но мастер Гарольд и Йожин антипатии ландскнехта не разделяли. Вместе с Крау они втроем углубились в толкование "сообщения" ворона, сопоставляя его с криволинейностями карты.
- Вроде, сходится, - проговорил наконец Йожин, отдуваясь так, словно переколол поленицу дров на солнцепеке. - Если вот так линии прочертить, то где-то здесь и должно быть...
- Похоже на то... - сумрачно согласился Гарольд. - Если со сторонами света не намудрили. Кладбище... Да, вероятно.
- Старое, должно быть, - вставил слово Крау. - В местных краях погосты используют до тех пор, пока скелеты не начинают переваливаться через ограду. И не оставляют, и не забывают.
- Думается мне, это еще со времен Черной Смерти, - задумчиво протянул Йожин. - Народ повымирал, а кто остался, ушел ближе к городам или вообще в другие края. Потом все забрал лес, о кладбище забыли... надо бы побродить по округам, посмотреть церковные записи, вдруг где упоминания найдем в старых книгах.
- Нет времени, - резко сказал Гарольд.
- Допросить местных еще раз! - предложил Швальбе. - Такого не может быть, чтобы никто не шастал по округе да не наткнулся на такое место. Молчат, сукины дети! А мы полдня потеряли.
- Ничего не скажут, - уверенно пробасил Крау. - Они и гонца-то отправили только потому, что боялись, как бы тот не оставил весточку, куда отправился. Страшнее нежити или инквизиции только и нежить, и инквизиция в одном кувшине. Сельские наверняка знают про погост, но боятся, что нечистый подогреет с одного бока, а святые отцы - с другого. Будут молчать даже под пытками.
- Ну, огоньку я, положим, найду, - в растяжку промолвил Швальбе, хищно раздувая ноздри, - да и расспросить, как надо, сумею.
- Довольно, - сурово сказал Гарольд, оборвав увлекательное обсуждение. - Давайте без... эксцессов. Позволю себе напомнить, что это люди. Несчастные, запуганные люди, которых мы обязаны защитить. По зову христианского долга и во исполнение обета Deus Venántium, Божьих Охотников.
- Я не в Ордене, - быстро вставил Швальбе. - Мне можно. По первости надо настрогать лучинок. Тоненьких, но из сухого дерева...
- Заткнись, Гунтер, - устало потребовал Йожин и продолжил, обратившись уже к девенатору. - Что думаешь делать?
- Схожу туда, - просто ответил Гарольд, отмеряя пальцами расстояние на карте. - Здесь пути на пару часов, хватит, чтобы оглядеться на месте, прикинуть нож к носу. Потом залягу в засаде, погляжу, что ночью будет. А дальше... как получится.
- Я с тобой, - немедленно вызвался Швальбе и сразу сник под перекрестными взглядами - насмешливым у Крау, злобным Йожина и снисходительным Гарольда. Один ворон сделал вид, что не слышал изреченной глупости.
- Мал еще, - исчерпывающе пояснил монах. - Твое дело от разного разбойного люда охранять. Это ты умеешь, за то взят и оплачиваем. А дела Темной стороны - не для тебя. Йожин развернулся к Гарольду.
- Но в чем-то парень прав. Один девенатор туда уже пошел и сгинул. Может...
Монах умолк, предоставляя собеседнику решить, как можно истолковать фразу.
- Может, - чуть надменно отозвался мастер. - Но не стоит. Я несколько постарше, опытнее... и сильнее, коли уж начистоту. Так что ждите.
* * *
Солнце закатилось за горизонт, укрывшись в густых кронах леса. Ночь резко и властно вступила в свои права, изгоняя последние сиротливые лучики света. В выгородке-чулане оглушительно храпел Крау, шевеля во сне своей бородищей. За дверью пропел пару куплетов препохабной песенки Швальбе, звучно выматерился и затих. Видимо, тоже отправился на боковую. Забрехали длинно и тоскливо деревенские псы, слышались приглушенные голоса деревенских, которые после заката повыбрались на улицу, чтобы скорее подготовиться к ночи. Дров там натащить или еще чего.
Отец Йожин отстраненно подумал, что у местных, наверное, все дело стоит, чем они там на жизнь зарабатывают... Никто не решался казать нос из дома, пока неприветливые и страшные чужаки стояли на постое с разными хитрыми грамотами при церковных печатях.
Что ж, судьба у них такая...
Монах помолился на ночь глядя, покрепче прикрыл ставни, накинул засов на дверь. Задумчиво подержал в руках требник, отложил в сторону. При свете одинокой свечи покопался в дорожной сумке и с самого дна достал томик, обтянутый красивой дорогой кожей.
Йожин опустил седалище в единственное на весь дом деревянное кресло, взвесил в руках книгу и открыл первую страницу. На белом листе жирным витиеватым шрифтом было выведено "Третья книга героических деяний и речений доброго Пантагрюэля". Монах опасливо оглянулся, но единственной компанией ему оказался здоровенный серый кот, вылезший из-под стола. Непрошеный пушистый гость сел у кресла и внимательно посмотрел на человека, посверкивая зелеными глазами.
Йожин на всякий случай перекрестил кота. Зверь презрительно дернул хвостом и скривил умную морду, изобразив бесконечное презрение.
- Пшел отсюда, - буркнул Йожин, который не любил котов.
Утвердившись, наконец, в мире и гармонии, монах перелистнул страницу и углубился в чтение.
Шло время, свеча прогорела до середины. Йожин, покачивая головой и прикусив от усердия язык, читал труд бакалавра Рабле. Книга захватила все внимание монаха, и он не сразу разобрал странный звук, идущий из-под стола. Зашипела и треснула свеча. Йожин встрепенулся, бормоча "нагар пора снять..." и замер.
Кот сидел на полу, буквально обвившись вокруг ножки стола, шерсть у него не то что встала дыбом - пошла иголками, как у ежа, так что можно было уколоться даже взглядом. Хвост подметал грязный пол, хлеща, как плетка, по бокам зверя. Уставившись на дверь, кот утробно подвывал, очень низко, почти на грани слышимости.
- Бесова скотина, - сказал Йожин, примериваясь, чем бы швырнуть в хвостатую тварь, и тут осознал, что завывание хвостатого - единственный звук, который монах слышит. Умолкли собаки, тяжелая, давящая тишина опустилась на деревню.
Кот скребнул лапой доску пола и неожиданно бросился к Йожину. Не успел монах и пальцем шевельнуть, а комок вздыбленной шерсти уже прижался к бедру, тихонько взвизгивая. Теперь кот не подвывал, а буквально рыдал, почти как младенец. Йожин машинально накрыл его ладонью, чувствуя, как дрожит кошачье тельце, неожиданно маленькое под густой шерстью. Зверек прижался еще теснее, и вцепился когтями в рясу.
Кот, в отличие от собаки - одиночка и живет сам по себе. Если пес при опасности бросается к хозяину, чуя вожака, то кот, наоборот, пустится наутек и подальше. Йожин подумал, что такое могло оказаться за дверью, чтобы серый котей искал защиты у человека, и кровь замерзла у монаха в жилах.
Святой отец шевельнул рукой, и из просторного рукава прямо в ладонь скользнула рукоять длинного стилета доброй итальянской работы. Монах дрожащими пальцами перехватил оружие поудобнее и перекрестил дверь, понимая, впрочем, что если нечто, затаившееся снаружи, решит войти, то его, Йожина, вряд ли что-нибудь спасет. Кот замолк, только прижался плотнее, все так же дрожа.
За бревенчатой стеной что-то стукнуло, затем зашуршало, словно кто-то вслепую шарил широкими ладонями по дереву, выискивая малейшую щелку. Пот холодными струйками потек по спине Йожина, в животе словно завязался тугой узел. Рука дрожала так сильно, что острие стилета выписывало в полутьме широкие петли, словно то была кисть живописца.
Шуршание меж тем переместилось на ставни, Йожин панически начал вспоминать, закрыл ли их изнутри, когда природа звука снаружи изменилась. Шорох превратился в скрипящий скрежет, пронзительно ввинчивающийся в уши. Так скрипит дерево под долотом резчика. Или под длинным острым когтем.
Стук, затем скрежет. И снова в том же порядке. Жуткие звуки поднимались все выше, словно нечто снаружи поднималось на цыпочки. А когда заскребло из-под самой крыши, Йожин осознал, что создание тьмы лезет по стене, что твой паук.
Монах собрал всю силу воли, что у него оставалась, и тихонько выбрался из кресла. В проеме чулана возникла жуткая рожа, обрамленная клокастой шерстью, как у оборотня, Йожин полузадушено вдохнул, замахиваясь неверной рукой, но узнал мэтра Крау. Следопыт-воронознатец проснулся и выглядывал из своей каморки - мертвенно бледное лицо и огненно-рыжая борода. Ворона монах не заметил и мимолетно подумал, что если птица почуяла беду так же, как и кот, то сейчас Гарк, наверное, сидит в самом дальнем и темном углу, укрывшись за потолочной балкой.
Перестук переместился на крышу, а затем неожиданно стих. Йожин даже под страхом трибунала не смог бы сказать, сколько он простоял так, с кинжалом наизготовку, ловя любой звук, доносящийся снаружи. Свеча догорела, мрак захватил дом в свои удушливые объятия, а монах все ждал, когда дверь вылетит, сорванная с петель одним могучим ударом. Ждал и молился, не уставно-казенно, повторяя заученные слова, а, как ребенок, моля Господа всей душой.
Когда пропел первый петух и щели в ставнях едва заметно заалели, предвещая рассвет, Йожин понял, что его молитва достигла небес. И упал без сил - уставшие ноги отказались слушаться.
* * *
Поутру деревня стояла пуста и безжизненна, словно вымерла за одну ночь. Когда же путники стали по одному выбираться наружу, они старательно прятали глаза и почти не разговаривали друг с другом. Кто-то просто опасался вспоминать ночного гостя, который, похоже, навестил почти все дома. Кто-то стыдился своей трусости. Котяра же буквально прикипел к Йожину и не отставал от того ни на шаг.
Гарольд вернулся, когда солнце поднялось в небо, все еще цепляясь самым краешком за густую щетину леса. Девенатор был цел и невредим, но вид имел немного странный. Если накануне он казался мрачен и не особо приветлив, то сейчас смотрел на все вокруг скорбным и невыразительным взглядом. Словно получив известие о смерти близкого и дорогого родственника. Девенатор молча проследовал в дом старосты.
- Вина? - спросил смурной и слегка бледный Швальбе, не снимая руки с рукояти палаша. Ландскнехт растерял немалую долю гонора и теперь относился к спутнику с куда большим пиететом.
- Воды, - коротко отозвался Гарольд, отставив в угол копье и снимая перевязь с саблей, крепившейся на поясе сзади.
- И что? - дипломатично спросил Йожин.
Девенатор молча снял шлем и сел за стол. Швальбе поставил перед ним кувшин и чашку.
- Нахцерер, - ответил одним непонятным словом Гарольд и наполнил чашку чистой колодезной водой. Руки старого девенатора дрожали.
- Что за нах.. цер... - запутался Швальбе. - Никогда про такого не слышал.
- Нахцерер, - повторил Гарольд.
- Вампир немецких земель, - негромко пояснил Йожин и по памяти зачитал отрывок из "Бестиария Брэмсона":
- Сидит в могиле, рвет на себе саван, никогда не закрывает левый глаз. Подманивает родственников и убивает их одного за другим. Если приманивать некого, начинает пожирать саван и затем части собственной плоти.
- …! - коротко и емко выразил свое отношение к услышанному Гунтер.
- Не совсем, - невыразительно откликнулся Гарольд. - Не совсем...
Он пил не спеша, мелкими глотками, держа чашку обеими руками.
- Кладбище действительно есть, - продолжил девенатор в ответ на молчаливые вопросительные взгляды. - При нем деревня, то есть то, что от нее осталось. Не с Черной Смерти, гораздо позже. Дома еще стоят кое-как, хоть и сгнили почти целиком. Погост...
Гарольд сделал глоток.
- Погост изрыт норами, как хороший сыр дырками. Обитатель копал не один год. Это его логово, обустроенное на совесть.
- Ночью приходил... кто-то.
- Он и приходил. Я залег в засаде, в полночь тварь выползла из-под могильной плиты и отправилась на прогулку. Получается, в гости к вам.
- А я думал, ты ей башку с плеч снимешь, - расхрабрился Швальбе.
Гарольд промолчал. Против обыкновения Йожин не стал одергивать наемника, во взгляде монаха так же, как и у ландскнехта, читалось недоумение.
- Обезьяна Господа... - устало сказал девенатор.
- Чего? - спросили в один голос монах и ландскнехт.
- Дьявола называют обезьяной Господа. Потому что он не может повторить ни одно божественное творение и, тем более, не способен превзойти. Он может только обезьянничать, творя уродливые подобия. И чем страшнее тварь, чем опаснее, тем она ущербнее. Когда я был молод, то долго выслеживал одного... одно создание.. Его не брали ни сталь, ни серебро. А нужно было всего лишь ткнуть в тень острым ножом. И сгинула нечисть...
Гарольд отставил пустую чашку и откинулся, привалившись к стене, сплетя длинные сильные пальцы.
- Ну так убей скотину, и дело с концом, - предложил Йожин. - Если он такой … ущербный. Или давай гонца зашлем, будет через неделю тебе подмога.
- Нахцерер, - повторил Гарольд. - У него нет никаких особых умений. Не летает, не оборачивается туманом, не превращается в крыс или волка. Умирает от обычного клинка. Он просто... очень быстрый и сильный. А я...
Йожин яростно потер тонзуру, уже понимая, что имеет в виду девенатор.
- А я уже не тот, что прежде, - закончил охотник. - Потому и не стал с ним драться ночью. Надо лучше подготовиться.
- Гонца зашлю, - пробормотал монах. - Вот прямо сейчас напишу послание и зашлю.