5
Дом оседал. Двести лет без ремонта. Почерневшие от смога стены впитывали свет единственного треснувшего уличного фонаря, не отражая. Кривоватый прямоугольник высился в мутной ночи, словно окно в забвение.
Хэри стоял на искрошенной мостовой переулка, глядя туда, где было окно его комнаты: квартира 3F, третий этаж, дальняя дверь от лестницы. Три комнаты и встроенный шкаф, куда едва помещалась койка восьмилетнего мальчишки. В этом шкафу он жил еще месяц после своего шестнадцатого дня рождения.
И окно, которое открывалось бесшумно, только если очень постараться; будь его глаза чуть позорче или свет чуть поярче, он точно различил бы следы от веревки на древнем алюминиевом подоконнике.
Моток той веревки до сих пор врезался в ребра из тайника между тонким армейским матрасом и стальным каркасом раскладушки. Веревка десятки раз спасала ему жизнь. Порой единственное, что могло спасти от приступов отцовского убийственного гнева, это запереть комнату изнутри и через окно вылезти на улицу. Там, среди шлюх, наркоманов, извращенцев, молодой Хэри чувствовал себя в большей безопасности, чем рядом с отцом.
Лучше так, чем дышать безумием в закрытой квартире.
- Я когда-то думал, - проговорил за его плечом Тан’элКот, - что понимаю, почему мы приходим сюда. Я думал, что ты хочешь напомнить себе, какой необыкновенный путь проделал в жизни. Отсюда можно видеть и начало этого пути, - он мотнул головой в сторону дома, потом обернулся и глянул на шпиль главного здания Студии в трех километрах от края трущоб, - так и пик твоих достижений. Контраст, мягко говоря, потрясающий. И все же это явно не приносит тебе удовлетворения.
Хэри не требовалось видеть Тан’элКота, чтобы знать, какое выражение застыло на его лице: маска вежливого интереса, скрывающая хищный голод. Бывшего императора живо и непрестанно интересовало все, что может причинить его спутнику боль. Хэри не обижался; он знал, чем заслужил такой интерес.
- Я прихожу сюда не за этим, - мрачно отозвался он.
Он оглянулся, озирая полуразвалившиеся дома, склоненные над трещиноватой мостовой, полутемные бары в подвальчиках на каждом углу, где под громовую музыку топтались на одном месте, на банк провизии, где родители с пустыми глазами и их молчаливые дети выстраивались в очередь на завтрак, до которого оставалось еще два часа. Невдалеке шевельнулась куча тряпья, разоблачая синяка в последней стадии долгого падения - суматошно бегающий слепой взгляд выжженных метанолом глаз, нос и верхняя губа проедены гноящимися язвами насквозь. Синяк вытащил из пластикового пакета свое сокровище - пропитанный горючкой грязный платок - и, содрогаясь, прижал ко рту, вдыхая испарения.
Хэри приподнял руку - и тут же опустил. Этот короткий, безнадежный жест будто охватывал весь район Старой Миссии.
- Порой приходится себе напоминать, что до дна очень далеко.
Припомнилась старая шутка, исполненная такой горечи, что весь юмор вытек: "Падать-то легко - приземляться бывает трудно…"
- Собрался прыгнуть? - медленно промолвил Тан’элКот.
Хэи пожал плечами и двинулся дальше. Ровер, жужжа, последовал за ним, механически держа дистанцию. Тан’элКот шел рядом, двигаясь с тяжеловесным величием крейсера на малом ходу.
- И зачем ты притащил сюда меня? Надеешься, что я из ненависти попробую тебя убедить?
- А то нет?
Прищурившись, Хэри уставился на вышагивающего рядом великана. Тан’элКот был одет в вязаный свитер и вельветовые брюки модника-профессионала, темная грива собрана в старомодный конский хвостик. Возраст смягчил резкие очертания его лица, но титаническое сложение бога, которым он был когда-то, сохранилось. Металлические ленты модамп-упряжи, которую Тан’элКот носил поверх свитера, блестели в свете фонарей, будто кираса. Казалось, что мостовая дрожит под его поступью.
- Разумеется, да, - легко согласился Тан’элКот.
В дружеском молчании они прошли еще квартал, то выходя на свет, то ныряя в тень.
- Я мечтал о твоей погибели, Кейн, - проговорил наконец Тан’элКот. - Я жаждал ее, как проклятые души в вашем христианском аду жаждут забвения. Твоя смерть не вернет мне Империи, не возвратит мне любви Детей моих, но она облегчила бы - хоть на те мгновения, покуда твоя жизнь утекает из моих пальцев, - страдания моей ссылки. - Он опустил голову, словно вглядываясь в трещины на асфальте. - Но… свершив это единожды, я останусь опустошен. Мне больше не о чем будет мечтать.
Хэри обошел пару алкашей, которые прислонились друг к другу, будучи не в силах решить, пойти домой или рухнуть прямо на улице. Тан’элКот легко смел обоих с дороги. Вслед ему понеслось что-то неразборчивое и злое. Хэри и Тан’элКот двигались дальше.
- И кроме того, - пробормотал великан, - признаюсь, я буду скучать по тебе.
- Да ну?
- Увы, да. - Он вздохнул. - Я нахожу, что все более и более живу прошлым. Воспоминания - единственное утешение моего заточения. Ты единственный, с кем я разделяю их. Единственный из живущих, кто воистину помнит - воистину ценит, - кем я был прежде. - Он смиренно развел руками. - Сантименты, да? Какой мерзкой тварью я стал!
Эта стрела попала, на вкус Хэри, слишком близко к цели. Пару кварталов оба шли молча.
- Ты не… - раздумчиво начал Хэри, но осекся. - Ты никогда не думал вернуться?
- Думал. Я никогда не переставал думать о доме. Анхана - край, где я родился и переродился. Мучительнейшая из ран, нанесенных мне жизнью, - знать, что я никогда больше не почувствую тех ветров, никогда не согреет меня родное солнце, никогда нога моя не коснется той земли, никогда! Я прожил бы здесь счастливым остаток дней, если бы только знал, что последний свой вздох отдам Анхане. - Могучие плечи Тан’элКота поднялись и опустились. - Но это лишь пустая фантазия. Даже если твои хозяева позволят такое, Возлюбленные Дети более не нуждаются во мне. Церкви я нужнее как символ, нежели как воплощенный бог. А бог еще существует: сила Ма’элКота суть функция соединенного преклонения моих последователей. Жрецы Ма’элКота по сей день дают выход этой энергии, творя чудеса во время молитвы перед моими образами - верней сказать, Его образами, поскольку мы с Ним более не единосущны. - Он тяжело вздохнул. - Я не могу делать вид, что мир остановится, если им не движет моя рука.
Хэри кивнул.
- Да, бывает, что дерьмо просто так… случается, - согласился он. - Тебе бы стоило привыкнуть.
- Правда? - Тан’элКот остановился, делая вид, что внимательно изучает забрызганную мочой стену. - Как так выходит, что свое поражение я нахожу более терпимым, нежели ты - свою победу?
- Очень просто. - Хэри фыркнул. - Ты можешь винить меня. А мне кого винить?
Шоколадные брови над огромными, ласковыми очами взмыли вверх - Тан’элКот задумался.
- М-м… пожалуй, - признал он наконец с грустной полуулыбкой, кивнув собственным мыслям. - У тебя есть одно поразительно неизменное качество, Кейн. Ты всегда оказываешься чуть-чуть умнее, чем я предполагаю.
- Мг-м. Точно. Я гений. С большой буквы "х".
Тан’элКот потрогал переносицу, там, где Кейн сломал ее; небольшой изгиб оставался единственным изъяном, нарушающим совершенство его черт.
- Знаешь, почему я не стал поправлять этот перелом? - спросил он. Ладонь его разомкнулась, словно выпуская бабочку. - По той же причине, по которой сменил имя.
Хэри снова прищурился, глядя на него, и увидел другое лицо - лицо того же человека в те дни, когда тот правил империей Анханы как царь и живой бог. Тогда он называл себя Ма’элКот, что с языка пакили переводилось приблизительно как "я бесконечен". "Ма" на этом наречии было формой настоящего времени глагола "быть", а "тан" - формой времени прошедшего.
Я был бесконечен.
- Так что всякий раз, слыша свое имя, всякий раз, глядя в зеркало, - продолжал Тан’элКот, - я напоминаю себе, чего стоит недооценивать тебя.
Слова прозвучали отстраненно и точно. Словно заученная речь. За годы, проведенные на Земле, Тан’элКот все больше и больше приучался изъясняться таким образом - будто играл перед одному ему видимой аудиторией.
Хэри хмыкнул.
- Льстец.
- М-м. Возможно.
- Ты поэтому никогда не пытался меня прикончить?
Тан’элКот двинулся дальше.
- Месть - занятие для слабых умов, - раздумчиво проговорил он. - Опознавательный знак нищих духом.
- Это не ответ.
Тан’элКот только пожал плечами. Хэри вскоре нагнал его.
- Быть может, я не стал уничтожать тебя, - пробормотал бывший император, - потому, что куда приятней смотреть, как ты сам себя губишь.
- Очень верно сказано, - фыркнул Хэри. - Все, что я делал в своей жизни, было для кого-то развлечением.
Тан’элКот пробурчал что-то неразборчивое, однако спорить не стал.
Хэри потер шею, но напряжение, стянувшее позвоночник, не исчезло.
- Может, в конечном итоге это пережить тяжелей всего. В жизни я натворил много дерьма. И много хорошего тоже сделал. Но, если добраться до сути, все это ерунда. Все, что делал я и что испытал - побеждал, проигрывал, любил, ненавидел, один черт, - все это имеет значение только потому, что помогало какому-нибудь ублюдку, которого я даже не знаю, скоротать пару часов.
- Мы с тобой и вправду парные мечи, - пробормотал Тан’элКот. - Наши войны давно отгремели, наша слава прошла. Что тебя на самом деле тревожит: что твоя жизнь была для кого-то развлечением или то, что тебя она больше не радует?
- А, хорошо, что напомнил! - воскликнул Хэри. - Что-то я тебя давно в жопу не посылал!
Тан’элКот благостно улыбнулся.
- Я плакал оттого, что нет у меня сапог, покуда не встретил безногого. - Он кивком указал на тротуар, туда, где спал, сгорбившись в старенькой инвалидной коляске, оборванный безногий нищий. - Посмотри на этого человека: без сомнения, он самую надежду на посмертие отдал бы, чтобы на один день встать на ноги - даже столь неверные, как твои.
- Ну? - поинтересовался Хэри. - Он сильней моего искалечен. И что с того?
Улыбка Тан’элКота поблекла.
- Инвалидное кресло у тебя получше будет.
- Ага. - Хэри горько усмехнулся. - Ровер - настоящее чудо.
- Ровер? - Тан’элКот вопросительно поднял бровь. - Ты дал кличку своей инвалидной коляске? Не думал, что это в твоем характере.
Хэри раздраженно передернул плечами.
- Это командный код, и все. Без него голосовое управление не воспринимает приказов.
- Но Ровер - это ведь собачья кличка? Как Верный… э-э… Фидо?
- В данном случае не кличка, - с раздражением поправил Хэри. - Это шутка. Началось, во всяком случае, как безвкусная шутка, а потом я решил ничего не менять.
- Не вижу ничего смешного.
- Я тоже. - Он пожал плечами. - Знаю, ты мало бродишь по сети. Что-нибудь знаешь о киносериалах двадцатого столетия?
- Только то, что это было весьма примитивное развлечение.
- Был среди них один, назывался "Пленник". Не слышал?
Тан’элКот покачал головой.
- Объяснить тебе, в чем соль, будет сложновато, - признался Хэри. - Но Ровером звали… весьма энергичного тюремщика. Вот и все.
- М-м… - промычал Тан’элКот. - Кажется, понимаю…
- Только не надо ударяться в философию - всякий раз, как ты этим занимаешься, я начинаю жалеть, что не прикончил тебя, когда у меня был шанс.
- Вот-вот. - Тан’элКот вздохнул. - Я тоже иногда жалею.
Хэри покосился на него, пытаясь найти слова, однако только кивнул и двинулся дальше. Тан’элКот держался рядом.
Они опять немного помолчали.
- Пожалуй… главный вопрос звучит так: чего на самом деле хочет человек? - проговорил наконец Тан’элКот. - Хотим мы смириться со свой судьбой или хотим изменить ее - на счастливую? В конце концов, примирение с нынешней ситуацией - лишь вопрос серотонинового баланса, и достичь его можно медикаментозным способом.
- Лекарства не изменят ничего, кроме моего к ним отношения. - Хэри повел плечами, как бы отбрасывая саму идею. - А изменить? Свою жизнь? Черт, я дрался за это!
- Правда?
- Я победил, черт! Я сделал Коллберга. Я сделал тебя. Я получил все, о чем мечтал, блин: славу, деньги, власть. И даже прекрасную женщину.
- Проблема со счастливыми концовками, - заметил Тан’элКот, - в том, что в жизни ничто не кончается.
- К черту, - ругнулся Хэри. - Я буду жить после этого долго и счастливо. Вот, живу.
- Понимаю. Твое счастье привело себя в такой час на эти улицы в моей компании, - пробормотал Тан’элКот. - Я всегда полагал, что "жить долго и счастливо" в четыре часа утра означает спать в своей постели рядом с женой.
Хэри уставился на грязный асфальт под ногами.
- Просто… не знаю. Иногда глухой ночью, понимаешь… - Он помотал головой, отгоняя мысли. Вздохнул, пожал плечами. - Наверное, я просто не привык стареть, и все. Это… А-а, на фиг. Гадский кризис среднего возраста.
Тан’элКот остановился рядом и молча стоял, покуда Хэри не поднял глаза и не увидал, что бывший император смотрит на него так, словно куснул какую-то гниль, а выплюнуть не может.
- Так ты называешь свое отчаяние? Гадский кризис среднего возраста?
- Ну-у… или не так. Зови как хочешь, мне-то…
- Хватит! - пророкотал Тан’элКот. Ладонь величиной с лапу пещерного медведя легла на плечо Хэри и стиснула с такой силой, что едва не хрустнули кости. - Ты не сможешь умерить боль, как ни обзывайся. Ты забыл, с кем говоришь, Кейн.
Глаза Тан’элКота сверкали, и этот взгляд держал Хэри Майклсона крепче великанской руки.
- В этом мы с тобой братья. Я пережил то, что чувствуешь ты, и оба мы знаем, что нет на свете слов, способных описать и сдержать эту муку. Мы ранены, ты и я, и наши раны не излечит время. С каждым часом они болят все сильней - как гангрена, как рак. Они убивают нас.
Хэри опустил голову. Сердце так болело, что слова путались в голове, и оставалось лишь молча смотреть, стиснув зубы, на исчерченные шрамами костяшки пальцев.
Позади послышались пьяные голоса.
- Эй вы, педики! Вы, засранцы!
Хэри и Тан’элКот обернулись. Двое алкоголиков, которых великан спихнул с дороги, теперь перли на них через всю улицу, неровными шагами перебираясь через лужу ртутно-аргонового света. У одного в руках Хэри заметил обрезок трубы, у другого - стальной клинок сантиметров двадцати.
- Вы, блн, кты т’кие? - пьяно поинтересовался тот, что с ножом, мотая головой, будто пытался найти щелку в застлавшей глаза пелене. - На к’го наезж’ть взялись?
Этот шел первым; Хэри шагнул вперед, ему наперерез. Придурок светился сигналами, точно рекламный щит. Нож у него - напоказ, для страха, для самоуважения: восемь дюймов стального члена, блестящего и негнущегося.
Уладить ситуацию можно было тремя способами. Можно извиниться, поставить ребятам по банке, остудить немного, погладить по самолюбию - чего они на самом деле хотят. Можно вытащить наладонник, вызвать социальную полицию, а потом сообщить алкашам, что он администратор, Тан’элКот - профессионал, и если мужики не отстанут, то завтра им волочить ярмо. А проще всего - сразу сказать, кто он такой. Работяги поклоняются знаменитостям не меньше всех остальных и, нежданно встретив на улице самого Кейна, придут в восторг.
Но вместо этого Хэри повернулся к парню с ножом левым боком на четверть оборота, свесив руки. По нервам пробежала знакомая искра.
- Знаешь, если не хочешь пускать в ход нож - не пугай.
- Кто сказал, что я не собира…
Хэри вложил в удар всю инерцию худощавого тела. Взмыв от бедра, его кулак очертил короткую дугу и врезался в переносицу нападавшему. Послышалось влажное "хлюп", точно упало мокрое полотенце, голова алкоголика запрокинулась почти под прямым углом, так что второй удар - правой - пришелся точно в подбородок.
Хэри пошатнулся, скривившись от злости - шунт сбивал чувство равновесия, заставив сделать лишние полшага и открыться для ответного удара ножом, но это было уже неважно. Алкаш рухнул на спину, как подрубленное дерево, и растянулся на мостовой.
- Да наплевать на то, что ты собирался, - пробормотал Хэри.
Кулаки жгло огнем. Это была приятная боль. Он ей только радовался.
- …мою мать! - выдохнул второй алкаш. Про обрезок трубы в руках он забыл напрочь. - Ты… я тебя знаю! Это же ты, да? То есть… вы ведь Кейн?!
- Был когда-то, - согласился Хэри.
- Я твой покло…
- Спасибо. А теперь вали отсюда.
- Не, я серьезно! Я правда…
- Верю. А теперь уноси ноги, пока я тебя не грохнул.
Алкаш уковылял, бормоча себе под нос: "Мать, твою мать, твою в жопу долбаную мать…"
- Он мертв? - Тан’элКот кивнул в сторону лежащего.
- Может быть. - Хэри пожал плечами. - Но вряд ли.
Боевое исступление прошло так же быстро, как накатило, оставив по себе тоску, горечь, тошноту. Пальцы ныли, во рту стоял привкус молотого кофе. "Вот и я тридцать лет спустя, до сих пор бью морды пьяным в районе Старой Миссии".
Ну что, пошарим по карманам, раз взялся за старое?
- Ты спрашивал, чего я желаю. Я тебе скажу… - медленно проговорил Хэри. - Я тебе скажу, чего хочу на самом деле.
Он потыкал лежащего носком башмака. Глаза его не видели тела: в этом пьяном окровавленном работяге, который валялся на улице с разбитой мордой, потому что у него не хватило ума вовремя отвалить, он видел себя самого.
- Я хочу найти того, кто тянет лапы к моей жизни и превращает в дерьмо все, чего я ни коснусь, - проговорил Хэри. - Я хочу его встретить. Я многого не прошу: я хочу поделиться с ним ма-аленьким кусочком боли. - Он стиснул кулаки и процедил сквозь зубы: - Я хочу… добраться до этой сволочи.
- М-м. Это желание я мог бы с тобой разделить, Кейн. - Рука Тан’элКота снова легла на плечо Хэри, точно плащ, и этим прикосновением двоих мужчин связало понимание.
Хэри отстранился.
Тан’элКот не опустил руку, повернув ее так, словно пытался прочитать линии на своей ладони. Он возвышался над Хэри непроницаемой, непроглядной, нечеловечески плотной тушей - силуэт дольмена на фоне подсвеченных зарей облаков.
- Будь осторожен в своих стремлениях, - предупредил он тихонько. - Один великий мудрец вашего мира сказал когда-то, что, когда боги желают наказать нас, они исполняют наши желания.
Бог праха и пепла спал от начала эпох, погладывая в беспокойной от неутолимого голода дремоте безвкусный огрызок своих прежних владений.
И, хотя бог спал, сами сновидения поддерживали его страшную власть, ибо богу служили жрецы, даже не догадывающиеся о его существовании. Его церковь не походила на церковь, религия не полагала себя религией, его последователи молились иным богам - а то не молились никому. Между пробужденьями спящего бога проходили долгие годы - но стоило ему проснуться, как армии вставали ему на службу, думая, что служат себе одним.
Ибо такова сила властителя праха и пепла: сплетать судьбы своих поклонников, так что узоры получившегося гобелена оказываются неожиданны для них.