Если бы я мог постичь это, когда Шенна была жива. Если бы мог поделиться с ней. Она могла бы не понять - черт, да я знаю, что ни фига бы она не поняла! - но мне хочется думать, что она порадовалась бы моему счастью.
Я умру свободным. Разве может быть что-то лучше?
Я свободен.
9
Вспоминаю Криса и его лекции насчет имен. Теперь его слова делаются ясней. Отец когда-то сказал мне, что я не только Кейн, и он был прав. Но он не понимал, что я больше, чем и Хэри Майклсон. Хэри был славный парень. Любил жену, любил дочку, любил отца и весь мир. Он просто не сдюжил. Не его вина. У него таланта не оказалось.
У него не было ни шанса.
Потому что я ему ни шанса не дал.
Браслет кандалов на моем запястье не лучший инструмент, и работать мне приходится в темноте. С другой стороны, у меня не осталось ничего, кроме времени. Стены Шахты сложены из того же пористого известняка, куда мягче, чем железо, которым я прикован. Я не тороплюсь, и получается у меня неплохо, хотя действую я исключительно на ощупь.
По временам мимо проходит "козел" с размоченными сухарями, что сходят здесь за пайку, и в тусклом мерцании его фонаря я вижу, как растет мой труд.
Простая надпись:
ХЭРИ МАЙКЛСОН
И две даты под ней.
Первая: тот день, когда Вило отвез меня повидать отца.
И вторая: пожалуй, что сегодня.
Он заслуживает эпитафии, но на камне я ее выбивать не стану.
Я - его эпитафия.
10
Мир желает звать меня Кейном. Но это имя тесно для меня. Я не должен забывать, что Кейн - лишь часть моей сущности. Когда-нибудь имя мое разрастется, чтобы охватить меня полностью. Но пока довольно и этого. Потому что Кейн - актер.
Актер - тот, кто действует.
Мне нужно к чему-то приложить руки. Что-то делать.
То, что я умираю, прикованный к стене Шахты, - подарок богов: мне не приходится тратить времени на выбор пути. Путь остался только один.
Крис говорил, что черная Сила сочится даже сквозь скалы Донжона. Что она повсюду, что мы притягиваем и направляем ее, сами не осознавая этого. Энергия в самой фундаментальной своей форме. А Сила есть Сила, говорил он. Почему бы колдовским чарам не течь по проводам и микросхемам, думаю я. Главное - точная настройка.
Я обращаюсь к умению, забытому на четверть века. Сплетаю пальцы обеих рук в мудре трех пальцев и принимаюсь за древние-древние дыхательные упражнения. Колдовской транс придет ко мне не сразу, но Кейн войдет в него. Много лет назад его учили этому. Меня учили.
Я почувствую Силу.
Паралитик средних лет был лишь ролью, которую я играл, чтобы выжить на Земле. Мне он больше не нужен.
Я встану на ноги.
Богиня на полставки отошла в землю мертвых и сражалась там с чудовищами. С собой она привела чадо темного аггела и человека, который был богом. Порой сражались они против нее, а порой - с нею обок, ибо в краю призраков и теней трудно отличить врага от друга.
В стране мертвых уверенным можно быть лишь в одном. В собственном "я". Вот почему легенды населяют эти края чудовищами.
Говорят, что, долго сражаясь с чудовищами, рискуешь сам стать чудовищем. Это неправда.
Гораздо страшнее обнаружить, что ты всегда был чудовищем.
Глава восемнадцатая
1
Анхана окружила Дамона из Джантоген-Блафф феерическими джунглями из снов.
Дуб оттеснил его в сторону и взметнулся вверх из трещины в стене дока. Дамон отпрыгнул назад и налетел на участок пшеницы, вымахавшей в рост человека: стебли с хрустом прорастали молодыми побегами, и те превращались из малых крупиц в высокие колосья, пока он смотрел на них, открыв рот от изумления и страха. По камням, обвивая его лодыжки, змеились тыквенные и арбузные усики. Тесня друг друга, из Шамбайгена поднимались яблони, ивы и персиковые деревья. Расталкивая, приподнимая и переворачивая понтонные пирсы, они росли так быстро, что на верхних ветках оставалась тина, свисавшая вниз зелеными гирляндами.
Через несколько минут река превратилась в болото, а защитная стена Старого города стала выглядеть непролазной чащей, рябившей листвой и яркими соцветиями.
"Это сделал я", - подумал Дамон.
Гудение в его венах - странное жужжание, пузырившееся вверх и вниз по шее, врывавшееся в голову и выходившее из нее, - началось со слабого шипения, но затем, по мере того как зелень пожирала город, оно вскипело и дошло до точки взрыва. Он знал, что погрузился в сон: такое могло случиться только в сновидении.
Монахи, которым Дамон велел патрулировать доки и ожидать появления Райте, вооруженного мечом святого Берна, были опытными эзотериками: ветеранами и специалистами в навыках тайных операций, начиная от рукопашных поединков и кончая магической контрразведкой. При первых шорохах растительности, восставшей к жизни вокруг них, они рассеялись и залегли в укрытия, как настоящие профессионалы.
Он остался один.
Дамон больше не видел их в буйстве переплетенной зелени и не был уверен, что хочет этого. Он не был уверен ни в чем. "Что-то мне нехорошо, - подумал Дамон. - Меня знобит. Наверное, я все еще болен. Это какой-то лихорадочный сон".
Он несколько дней не покидал территорию доков. Дамон не мог держаться в стороне. Он лично расставил по постам дозорных и охранников, но не смел довериться им. Когда дела заставляли его удаляться от берега, ему чудились видения, в которых Райте ускользал, как юркая змея, и убегал.
А он знал, что Райте был в центре всего происходящего в Анхане. Он не мог дать ему уйти, иначе все надежды на ответ оказались бы тщетными. И поэтому Дамон возвращался к реке, мерил берег шагами, взглядом и ждал, потому что во всей Анхане мог доверять лишь самому себе.
"Потому что это мой сон".
Живот болел: посреди неистовства зелени его кишки извивались, как черви. Желчь вырвалась рвотой - изо рта выплеснулась молочно-белая жидкость с коричневыми прожилками. Сколько времени прошло с тех пор, как он ел в последний раз? И что он ел в последний раз?
Коричневые прожилки походили на кровь.
Он вытер рот тыльной стороной ладони, и прикосновение к губам ужалило его резкой болью. Губы шелушились, покрывались трещинами и пачкали руку алой кровью. Ему хотелось пить - ужасно хотелось пить: Он встал на колени, набрал в ладони холодную речную воду и поднес ко рту, но язык превратил жидкость в гвозди и битое стекло. Он чувствовал, как осколки ранили горло и резали внутренности…
"Наверное, мне нужна не вода, а что-то другое".
Дамон обернулся к лужице рвоты и сравнил коричневые прожилки в белой пене с липким красным пятном на тыльной стороне ладони. "Кровь", - подумал он.
"Кровь".
Пора выходить на охоту.
Краем глаза он заметил быстрое движение. Кто-то скрывался в зарослях. Дамон встал на четвереньки, раздвинул руками тростник и перебрался на участок, поросший пшеницей. Вот! Опять! Или нет? Может быть, и в первый раз показалось? Что, если он видел это раньше или вспоминал старый сон?
Высокий каблук сапога, исчезнувший за стволом ясеня; мимолетный и испуганный взгляд женщины - ее расширенные глаза, смотревшие на него долю секунды, пока их не скрыли пшеничные колосья; запах немытых подмышек и промежности; металлический вкус крови, оставшийся во рту…
Его сновиденные джунгли были наполнены людьми.
Он слышал, как заросли медленно пробуждались к жизни. Со всех сторон доносились леденящие кровь крики, рычание и хрюканье, визг, мычание и вой. Они раздавались вблизи и вдалеке, порождая резонансы и эхо: крики людей, а не животных. Крики зверей, которыми всегда оставались люди.
Он пополз на звук хрустевших стеблей, но вопль боли, перешедший в слабый стон, заставил его подняться на ноги. Приминая тростник, на речном берегу боролись мужчина и женщина - в сплетении человеческих тел то и дело мелькал нож. Дамон не мог понять, кто из них нападал и кто защищался. Он видел только яростные взмахи рук, блеск лезвия и кровь.
Кровь…
Она притягивала его к себе, и Дамон полз вперед, изнывая от жажды. Прежде всего это был только сон.
В зарослях тростника кто-то толкнул его в спину и сбил с ног. Упав на землю, Дамон почувствовал на губах смолистую жидкость сломанных стеблей. Они вонзились в лицо, и в то же мгновение напавший мужчина безжалостно прижал его коленом. Суетливые руки начали рыться в карманах одежды. Дамон не сопротивлялся. Он лежал на животе и отстраненно гадал, как это происшествие могло случиться в его сне. Затем он увидел тускло блеснувшие зубы, которые через мгновение впились в основание шеи и начали грызть его плоть. Боль, настоящая боль - чрезмерно реальная боль - вывела его из состояния изумления. "Этот сон не мой!"
Дамон изогнулся, схватил одной рукой косматую жующую голову и одновременно пальцами второй руки нашарил глаза мужчины. Тот заворчал, не желая отвлекаться от трапезы. Кулаки Дамона бесцельно молотили воздух. Он что было сил вдавил пальцы в глазницы. Человек принялся вырываться, отбиваясь, толкаясь и стоная от боли. Дамон отпустил его и через миг услышал звук глухого удара, за которым последовало влажное бульканье. Он перекатился на бок, сел и увидел одного из своих эзотериков. Тот перехватил нападавшего и ударом ножа рассек ему горло.
- Почтенный Дамон! - задыхаясь, произнес эзотерик. - Господин посол, я прошу прощения…
И склонился над ним с окровавленным ножом в руке.
- Было трудно добраться до вас… Все это…
Он указал ножом на окружавшую их вакханалию зелени. Дамон не мог отвести взгляда от острого лезвия: красные капли стекали по стальному клинку на запястье монаха. Они казались такими теплыми, такими… соблазнительными… Ему пришлось напомнить себе, что это не сон. Он находился здесь при исполнении обязанностей.
- Я ранен, - тихо прошептал Дамон.
Он убрал руку, которой зажимал рваную рану на плече, и из-под пальцев брызнула кровь.
- Рану нужно промыть и перевязать.
Молодой монах затаил дыхание и нагнулся к начальнику, чтобы осмотреть укус, но Дамон отстранился.
- Нож, - сказал он, отворачиваясь в сторону.
- Что вы говорите, господин?
- Вытри свое оружие, брат, - хриплым голосом произнес Дамон. - Сначала вытри оружие. И делай так всегда.
Монах покраснел.
- Я… я прошу прощения, господин, - запинаясь, пробормотал он. - Просто все так внезапно…
Он указал рукой на джунгли, на труп с перерезанным горлом, лежавший в двух шагах от них; на мужчину в тростнике, из глаза которого торчала рукоятка ножа; на кровавый след среди сломанных стеблей, обрывавшийся в нескольких ярдах у того места, где раненая женщина с хрипом выдыхала остатки жизни.
- Кругом такое безумное… Эти события могут свести с ума кого угодно.
- Они никого не сводят с ума.
Дамон, шатаясь, поднялся на ноги, и тонкое жужжание в его голове усилилось.
- Они просто демонстрируют нам новые возможности.
- Все как во сне, - с беспомощным видом сказал монах.
- Да, - согласился Дамон. - Но это не мой сон. Он не наш.
Жужжание в его голове уже гремело, будто гром, пузырясь в артериях и булькая в сердце.
- Вы правы, - проворчал молодой эзотерик. - Вот именно. Все это нереально. Мы попали в ловушку чужого сна.
- Вставай. Собери остальных. Мы должны выполнить нашу миссию.
- Миссию? Что можно делать в чужом сне?
- Это сон, но он реален. Это сон бога, а все, что боги видят во сне, становится реальностью.
Жужжание превратилось в грохот, затем переросло в скрежещущий вой.
- Вы говорите о боге? - Молодой монах поморщился и недоверчиво покачал головой. - Неужели богам снится такое… безумие?
Дамон молча указал в сторону реки.
Там, сжимая в руке длинный тусклый меч, по воде шагал Райте из Анханы. Речные струи вскипали под его ногами, словно налетали на валун. Брызги оседали на рубахе и кожаных штанах. Он шел шатаясь и без конца спотыкался. Казалось, что ноги с трудом удерживали тело. Он шел вверх по течению, и на лице его глубились грозовые тучи.
- Вот он, - сказал Дамон.
2
- …такая красивая…
Эвери Шенкс перевернулась на бок и сжала зубы, сдерживая стон. Поролоновый тюфяк, который служил ей ложем на холодном кафельном полу в операционной ветеринарной клиники, был удобным, и Эвери время от времени погружалась в краткий сон. Однако всякий раз, просыпаясь, она чувствовала себя так, словно ей удалили хрящи и заменили их наждачной бумагой.
Ее сон тревожили кошмары. Костлявые пальцы, покрытые гниющим мясом, сжимали похотливой хваткой ее локти, колени и бедра. Толпа работяг тискала ее грудь и ягодицы. Они лезли руками ей в промежность, обдавая ее тлетворным дыханием, и на каждом лице она видела злой и алчный взгляд Коллберга. Протерев воспаленные глаза, Шенкс попыталась вспомнить, отчего она проснулась.
- Я никогда не думал…
Это был почтительный шепот Тан’элКота. Отдернув руки от лица, Эвери вздохнула.
Операционная озарилась новым светом - более мягким, более густым и золотистым. Такого на этой планете не видели тысячи лет. Словно кто-то поймал первые лучи рассвета в майский день допромышленной эры, закупорил их в бутылку, как крепкое бренди, затем отфильтровал созревшую, сочную и очищенную яркость красок, которой не существовало за пределами сонетов и сказок. Этот свет больше чувствовался сердцем, чем глазом, - свет, возносивший душу ввысь, за пределы Земли. Это о нем слагали стихи, в которых поэты описывали преображающее величие улыбки возлюбленной девы; это его отголоски старались изобразить художники в затасканном образе нимба.
Свет исходил от лица Тан’элКота.
- Значит, получилось? - боясь повысить голос, прошептала Эвери. - Ты сделал это? Она в безопасности?
Взгляд Тан’элКота уносился к далям, не измеряемым милями. Он был направлен в другую вселенную.
- Как мне увидеть ее во сне?
Шенкс посмотрела на стальное ложе, где, медленно корчась от боли, лежала пристегнутая ремнями Вера. Внутривенные трубки, идущие от капельницы, удерживали ее в постоянном кошмаре.
- Все кончилось? - спросила Эвери. - Она может обрести покой? Тан’элКот, ты дал ей покой?
Взгляд Тан’элКота медленно вернулся из невообразимых пространств, и на его губах появилась удовлетворенная, почти торжествующая улыбка.
- Уже скоро, бизнесмен, - прошептал он. - Скоро.
3
Свет в техничке "Непрерывной многосерийной программы" исходил из самого сердца Анханы. Он преобразовывался в холодное электронное сияние одиннадцати экранов и озарял тварь, сидевшую в центре кабины, - ту, что когда-то была Артуро Коллбергом. Казалось, он пожирал глазами кипень необычной весны в Анхане.
Дверь суфлерки отворилась, но тварь не пошевелилась. Офицеры социальной полиции молча затолкали в помещение Тан’элКота и удалились, закрыв за собой дверь. Коллберг остался недвижим. Электронные экраны мерцали разноцветием красок: мшистая зелень, бурые камней и голубое небо.
- Все сделано, - сказал Тан’элКот.
Тварь закрыла глаза, наслаждаясь потоком Силы, который проходил через его собеседника.
- Это хорошо, что ты послал за мной, - сказал Тан’элКот. - Нам многое нужно обсудить.
Рука, покрытая заскорузлой грязью, махнула в сторону экрана, на котором худощавый юноша, вооруженный сияющим мечом, неуверенно шагал по поверхности реки. Вокруг него из воды поднимались деревья, изогнутые и скорченные, словно от боли.
- Ты видел это?
- Видел? - фыркнул Тан’элКот. - Это мое творение!
Глаза твари открылись и закрылись вновь, пережевывая зрелище.
- В его тело вошла богиня, - произнес Тан’элКот. - Она умерла по моей воле и снова ожила по моему велению.
В его голосе звенели тона внеземного торжества.
- Мне кажется, настало время пересмотреть нашу сделку.
- Вот как?
- Я обещал нейтрализовать Кейна и Пэллес Рил. Мои обязательства выполнены. Ты обещал вернуть меня моему народу, но не сделал этого. Наоборот, меня похитили. Меня запугивали и избивалин. Меня искалечили. Если бы я знал твою натуру, то никакого соглашения между нами не было бы. Однако теперь… Теперь!
В голосе его вулканически рокотало торжество.
- Теперь богиня ступает по родной земле. Она предупреждена. Она уже вооружилась. Непокоренная! Отныне тебе остается надеяться только на меня. Лишь я могу повлиять на нее. Лишь я могу встретить ее Силу. Твое спасение в моих руках.
- Где Эвери Шенкс? - бесстрастно поинтересовалась тварь.
- С ребенком.
Тан’элКот поднял руку, предупреждая возможные угрозы.
- Бизнесмен Шенкс ничем вам не поможет. Твой единственный шанс на успех зависит от влияния, которое я оказываю на богиню через ее ребенка. Это влияние целиком зависит от благополучия девочки: оно является физической и химической функцией особой конфигурации ее нервной системы. Если Вера погрузится в глубокий сон, звено будет разорвано; новые переживания, подобные тем, что она испытала при разлучении с Эвери Шенкс, могут разрушить звено. Даже небольшая психическая травма способна вызвать изменения в мозге ребенка, и ее воздействие на звено будет полностью непредсказуемым. Ты не можешь рисковать, причиняя вред кому-нибудь из нас.
Тварь промолчала.
- Медлить больше нельзя. Связь богини с рекой также является функцией конфигурации нервной системы. В настоящее время эта связь очень непрочная, и она станет еще ненадежнее, когда богиня перестроит захваченное тело. Благодаря своей Силе она может преобразить его или создать копию прежней Оболочки. В настоящее время она уже успела вернуть былую Силу. Если ты промедлишь, то я больше не смогу сопротивляться ей.
- Значит, пришла пора действовать.
- Сейчас или никогда. Дальнейшая проволочка сделает твою задачу невыполнимой.
- Хорошо. Ты убедил меня.
Тан’элКот нахмурился. Похоже, он не ожидал, что дело будет таким легким.
- Тогда выслушай мои требования…
- Забудь о них, - сказал тварь.
В его голосе появились властные тона. Тан’элКот досадливо покачал головой.
- Наверное, ты не понял моих слов…
Тварь поднялась на ноги и указала Тан’элКоту на кресло:
- Сядь.
- Тебе вряд ли удастся запугать меня, - предупредил Тан’элКот, видя, как тварь подходит к одному из пультов суфлерки.
- Заткнись, - бесстрастно сказало оно. - Взгляни сюда.
Тан’элКот посмотрел на ряд ярких экранов. Тварь нажала на неприметную клавишу, и из каждого экрана вырвался сноп ослепительного света. Тан’элКот прикрыл глаза, но взрыв Силы внутри его черепа - как раз под полумесяцем шва за левым ухом - разорвал сознание в клочья, и он упал лицом на пол.
Тварь посмотрела на сотрясаемое корчами тело. Наверное, она хотела что-то сказать, но не могла вспомнить, что именно.