- Разве я натравила на мир твои безликие миллиарды?
- Они не безликие. Ты ошибаешься. "Безликие миллиарды" - просто фраза или слоган, который ты придумала, чтобы обезличить их - сделать абстрактными и уготовить им отвратительные судьбы. Они не абстракции. Каждый из этих людей любит и ненавидит, плачет, когда его бьют, и смеется, когда счастлив. Они живые существа. И у каждого из них есть свое "я". Ты могла бы объяснить им в двух словах, почему они должны задыхаться и умирать на остатках разграбленной Земли?
- Только не притворяйся, что тебя это заботит!
- А знаешь, нас это заботит. Ты можешь почувствовать нашу печаль. Любой из них это частичка нас. Как же мы можем не заботиться? Мы тревожимся об их будущем так же, как и они.
Она не знала, что ответить. Даже в своем новом образе Ма’элКот сохранял безупречную логику. Пэллес не могла представить гибели десяти миллиардов людей ради медведей, лосей и деревьев. Но она по-прежнему сопротивлялась, не зная причин своего упрямства. Возможно, все объяснялось тем, что Поднебесье было таким красивым, а Земля такой… безобразной.
- Это от того, что мы были слишком молоды, слишком слепы, чтобы создать ее правильно. Поднебесье не повторит судьбы Земли.
Перед ней расцвело видение: город, красотой превосходивший Афины золотого века и затмевавший величественный Рим; город, объединивший в себе лучшие черты Лондона, Парижа и Санкт-Петербурга; город с изяществом Ангкор-Вата и величием Вавилона.
- Даже эти медведи, о которых ты так заботишься, все твои деревья и живые существа, ползающие и ходящие по земле, плавающие в водах и парящие в воздухе, - все они могут сохраниться.
И везде, куда бы она ни смотрела, мир был покрыт лесами и садами, полосами прерий и гибкими руслами серебристых рек.
- Поднебесье не будет второй Землей. Вместе мы в силах сделать ее новым Эдемом: где женщины будут рожать в наслаждении, где мужчинам не придется поливать поля горьким потом. Где все живущие и приходящие в жизнь обретут благоденствие и мир.
То был мир, о котором она всегда мечтала. Разве не так? Возможно, именно поэтому они с Хэри не нашли друг в друге счастья. Мир ее грез был чужд для него. Он ненавидел этот идеал.
Он шутил: "Вечный мир? Это для мертвецов". Он говорил: "Конечно, я верю, что для тебя это город. Но для меня он выглядит как свиноферма".
- Ты права, - немного насмешливо заметил слепой бог. - В нашем новом раю для Кейна не будет места.
9
Ей вспомнилось, как, сидя в кресле у Шермайи Дойл, она запустила кубик "Ради любви Пэллес Рил". "К черту город, - сказал тогда Кейн. - Я сжег бы целый мир, чтобы спасти ее". Она никогда не понимала, как Кейн мог говорить такое.
- Однако ответ прост. Он мерзкий злодей.
Из красноватых бликов памяти, которая управляла мозгом ее нового тела, всплыло еще одно воспоминание: снова Хэри, теперь старше, седоватый, уже без бороды, лишь со щетиной на подбородке, который грозил стать двойным, в паланкине на краю кратера высоко в горах Забожья неподалеку от Кхрилова Седла. Хэри пожал плечами. "Будущее Человечества, - произнес он медленно и немного печально, словно излагал навязшую в зубах, но неизбежную истину, - может идти в жопу".
Как он мог так говорить? Как он мог в это верить?
- Теперь ты поняла? Не мы твой враг, а он. Кейн - воплощение зла. Тебе перечислить его преступления? Клятвопреступник!
Она увидела его лицо глазами Веры, когда он боролся с социальной полицией и обещал, что спасет ее. Когда он клялся, что сделает все возможное и добьется справедливости.
- Лжец!
Образы валом валили из кубика "Ради любви Пэллес Рил". Как часто и жестоко Кейн лгал, обманывая даже короля Канта, своего лучшего друга; рискуя собой и жизнями тех, кого вел в бой.
- Убийца!
Она вспомнила, как нашла его на темной улочке Анханы, в конце "Слуги империи". Она держала голову Кейна на коленях, а из глубокой раны в его животе хлестала кровь. Эту рану нанес мечом страж, охранявший двери спальни самого принца-регента Тоа-Фелатона. Она вспомнила, как испытала шок и тошноту, когда поняла, что круглый предмет на мостовой рядом с ними был не комом тряпья, а окровавленной и измазанной в дерьме головой принца-регента, убитого в своей постели.
Пэллес не могла оспорить эти обвинения, и все же…
И все же…
- Кейн…
Подумав о нем, она почувствовала его ритм в Песне Шамбарайи: свирепую пульсацию ярости и отчаяния, которые маскировались под черный юмор. Она увидела его там, где он находился в это самое мгновение: прикованного к мокрой известковой стене, нагого, утопающего в своих испражнениях, и гангрена пожирала его безжизненные парализованные ноги.
Внезапно она заметила абсолютно белую звезду, которую уже видела однажды раньше - в Железной комнате, когда лежала связанной на алтаре, пока Кейн торговался за ее жизнь с несговорчивым богом. Он горел - горел сырой вскипавшей энергией, испепелявшей все живое.
Эта звезда…
Она помнила, как смотрела на бога Ма’элКота в яростной битве, которая случилась семь лет назад в небесах над стадионом Победы. В тот момент она могла уничтожить его - река пела с неописуемой силой. Но ценой победы стала бы гибель десятков тысяч его Возлюбленных Детей, миллионов деревьев, трав, рыб и выдр - всего живого, что создавало песню реки. Ради этого бесчисленного множества она предложила ему свою жизнь и жизнь Хэри.
Все эти годы она винила Кейна в том, что он отвернулся от нее. "Но это я предала его. Он был для меня менее важен, чем существа, которых я никогда не видела и которые никогда не знали обо мне. Могу ли я говорить, что любила его?" Быть может, любовью богини - любовью, которая лелеет все жизни одинаково, но ни одну из них в частности. "В споре богини и женщины я оказалась слабой богиней и никудышной женщиной".
Теперь она предстала перед новым выбором: полностью противоположным первому. Она могла принять предложенную руку - пойти на сотрудничество и остаться в живых. В этом случае Пэллес спасла бы не только миллиарды людей на Земле, но и собственную дочь. И все же она не соглашалась.
Не могла.
Не могла забыть, что они сделали с Верой. Не могла поддаться их шантажу. Не могла стать сообщницей в насилии над своей дочерью. В конечном счете не могла сделать то, что ей говорили.
Потому что они были ей омерзительны.
Озарение нахлынуло на нее. В новом свете она увидела резон, который удерживал ее от рабского согласия.
Это был Райте.
Она изменила его тело, но и тело изменило ее. Оно дало ей средство, благодаря которому ее воля могла выражать себя. Оно повлияло на ее мнение о себе и образ мышления. Она стала не такой, какой была прежде. Она стала более человечной. Более похожей на Кейна.
В Райте тоже горела звезда.
Ей вдруг стало ясно, почему Хэри так рассердился, когда она попросила его забыть о своем несчастье и поплыть вместе с рекой. Она с изумлением подумала: "Наверное, если бы естественно было быть счастливым, люди не были бы так многообразно несчастны".
- Это только рефлекс, милая девочка. Воздействие тела, которым ты обладаешь. Если ты возьмешь себе другое тело, твой ответ изменится.
- Это тело - мое тело. Ответ, который ты слышал, даю я.
- Ставки слишком велики, чтобы решать исход партии случайными факторами биологии.
- Велики? Тогда, я думаю, ты можешь назвать свои уговоры… - она зло усмехнулась, - …неудачными.
Она снова спроецировала "Рим" слепого бога - райский город-мир, простершийся на все Поднебесье. Ее всевидящее око парило в небесах и погружалось в скопления белых сияющих зданий - через улицы и реки города, через парки и сады, мимо прудов и деревьев, мимо спальных районов и трущоб. Она осматривала территорию будущего слепого бога.
- Что ты ищешь?
Пэллес встречала пекарей и мясников, писцов и мусорщиков, фермеров и сборщиков урожая, учителей, рассказчиков, играющих детей и ласковых влюбленных. Она находила извозчиков и бондарей, каменщиков и мельников, домохозяек, гончаров, стекольщиков и кузнецов. Она видела людей, которым было уготовано спасение.
- Что? Что ты ищешь?
- Я ищу белую звезду.
- Не думай о красоте. Красота - это искус. На кон поставлены людские жизни. Лучше позаботься о детях.
"Один мудрец как-то сказал мне, - подумала она, - что сострадание достойно восхищения среди смертных. И, наоборот, у богов оно считается слабостью".
- Неужели ты готова уничтожить род людской ради одного человека?
- Нет, полагаю, не готова.
В ее сердце медленно росла и зрела уверенность. Ее убежденность уже накрыла деревья в новорожденных джунглях Анханы.
- Но кто отделит одно от другого?
- Либо ты служишь жизни, либо смерти.
- Какому типу жизни? Это вопрос не жизни и смерти, а спор между Кейном и тобой. Как ты думаешь, на чьей я стороне? Он нравится мне больше.
- Кейн - зло. Ты видела его преступления и знаешь истину.
- Другой мудрец сказал однажды, что если кто-то начинает говорить о добре и зле, то следует подальше припрятать свой кошелек.
Она почувствовала, как на нее накатило тихое смирение.
- Если ты не с нами, значит, против нас. - В голосе говорящего прозвучала будто никому не адресованная угроза.
Она потратила одно бесконечное мгновение на проверку своих страхов и надежд. Среди них было несколько старых, но ни одного нового.
- Пусть будет так.
Наступила долгая пауза. Пауза тяжелых размышлений. Затем слепой бог сказал:
- У нас твоя дочь.
- Это ваше единственное оружие, - холодно ответила Пэллес - так же холодно, по-зимнему, светилась звездочка Райте. - Вы не посмеете ей навредить.
- Возможно, - согласился слепой бог. - Но тебе…
Еще как посмеем.
10
В другой вселенной, сидя в зеленоватом сиянии электронных экранов, на которых худощавый юноша с мечом в руке брел по поверхности реки, существо, бывшее некогда Ма’элКотом, проворчало:
- Так будет лучше.
Тело, принадлежавшее прежде Артуро Коллбергу, ответило:
- Гораздо интереснее.
- Забавнее. Как в клинике трудяг.
- Да.
- Ага.
И они прошептали хором:
- Жаль, что Кейн не видит, как мы насилуем его жену.
11
В этот миг Пэллес Райте начала умирать.
На всей территории Анханы цветущие деревья, травы и растения поникли, завяли и сомлели. Их листья и цветы стали исходить зловонным липким соком. Эта черная густая жидкость источала химический запах кислоты, металла и горелого масла. Там, где она капала на камни или стекала по дереву, оставались выжженные пятна и полосы. Плющ, прежде поднимавшийся к крыше дворца Колхари, пожух и покрылся черной нафтой. Пшеница, которая проросла сквозь брусчатку улиц, засохла и полегла. Попадая в реку, масло убивало рыбу и тростник. В конюшнях, где овсяные закрома превратились в цветущие сады, вязкая жидкость стекла с губ напуганных лошадей, и те фыркали, блевали черной массой и били копытами.
Черное масло жгло Пэллес Райте. Оно сочилось по коже. Ожоги надувались волдырями, чернели и лопались, изливая собственное масло, которое снова обжигало и все глубже въедалось в плоть. Пэллес вышла из гниющей осоки и, вернувшись в реку, окунулась в воду. Но она не могла избавиться от кислоты. Черное масло было не на коже. Оно проникло внутрь. Оно жгло изнутри.
Ухватившись за ветвь умирающей ивы, Пэллес Райте черпала силу реки - свою божественную силу. Дрожа от боли, она пыталась исцелить похищенное тело: построить его сызнова, обновить плоть и кости. Но ее усилия рождали новые потоки нафты. Черная жидкость была ее частью, частью реки, компонентом Силы. Она разъедала плоть так быстро, что Пэллес Райте не успевала исцелять себя. Река ревела от боли - то были вопли людей, птичьи крики, кошачий рык и писк раненых кроликов. Только крохотная часть этой боли была физической.
"Я молила бы о помощи… Но кого? К кому богиня может обратиться за поддержкой? И что мне теперь делать?"
"Ты должна бороться".
Голос из памяти принадлежал Хэри. Конечно! Разве он мог дать другой совет? Сражение было смыслом его жизни.
"…прекрати ныть, убогая задница, и дай им настоящий бой".
Она никогда не могла вбить ему в голову, что некоторые цели нельзя достичь в бою. Некоторые вещи просто таковы, какие они есть. День и ночь. Времена года. Жизнь и смерть.
"Все это дерьмо собачье, - вспомнились ей слова Кейна. - На кой хрен тогда дома? Чтобы сражаться с временами года. А костер? Чтобы прогонять ночь. А медицина? Чтобы дать пинка болезням и смерти. Любовь ведь тоже для этого. Даже если ты не намерена победить, не обязательно сдаваться".
- Ладно, - устало согласилась она с голосом из памяти. - Я буду биться. Только ты должен помочь мне, Хэри. Мне очень нужна твоя помощь.
"Черт, и ты ее получишь".
Это было так похоже на него, что она улыбнулась. Покрытая масляной пленкой речная вода смыла ее слезы.
Сжимая в руке Косалл, она вышла на берег и остановилась рядом с умирающей ивой. Все тело болело. Ладони покрывались все новыми и новыми волдырями, которые раздувались и превращались в один сплошной гниющий нарыв. Пэллес склонилась над незаконченным телом, которое создавала из ила Великого Шамбайгена. Но едва она начала оживлять его, лихорадочно создавая из глины, камней и речной воды, как слепой бог вошел в нее глубже. Используя силу миллиардов несчастных, он грубо завладел ее телом. Это он заставлял ее воссоздавать себя.
Слепой бог хотел, чтобы она сотворила новое тело.
Наполовину сотворенные нервы Пэллес Рил, которая лежала рядом с ней в иле, уже могли чувствовать жгучий яд черной жидкости, наводнявшей реку. Чем ближе к концу подходила работа, тем больше смерти скапливалось вокруг. Два тела стали больше, чем одним.
Теперь она могла видеть глазами тех тел, которые некогда принадлежали Коллбергу и Тан’элКоту. Она видела суфлерку в Сан-Франциско; чувствовала алчную похоть их взглядов, устремленных на экраны, и предвкушение победы, нараставшее как оргазм. Затаив дыхание, они следили, как она создавала тело женщины.
Пэллес вновь посмотрела на почти готовую форму из ила: на выпуклую грудь и изгибы бедер. И отвернулась. Она не могла надругаться над рекой. Ей захотелось разрушить созданное тело: сфокусировать Силу на мече и одним стремительным ударом уничтожить эту форму и клинок. Но тогда ее шаблон перешел бы из меча в реку. Разрушение клинка наполнило бы речной поток ее сознанием, и ненавистный слепой бог навечно поселился бы здесь.
Он надел на нее китайские оковы. Каждое движение усиливало их неумолимую хватку. Все пути отступления были отрезаны. Она не могла уйти в пустоту, раствориться, стать ничем в темном море небытия. Используя зачатки нервной системы, созданной из ила, Пэллес начала реставрировать психику Райте, настраивая ее на первоначальный резонанс.
Слепой бог напевал от удовольствия, словно шахматист, подстроивший противнику изощренную "вилку". Через две пары глаз в суфлерке студии она увидела актеров и поняла причину его радости. Мужчины обступали ее: все плотней и плотней. Их дыхание участилось, члены напряглись, сочась влагой от похоти слепого бога. Эти актеры были его инструментами. Став простым узором, созданным магией меча, она уже не остановит тех, кто тянулся к рукоятке клинка. Ей не хотелось давать им такую возможность. Другой обладатель Косалла приведет с собой новую богиню, заранее покорную воле слепого бога.
Кольцо актеров сжималось. Она видела их глазами слепого бога. Пэллес точно знала, где находился каждый из них, как его зовут, какая у него биография. Она знала все об этих людях. Собрав силу реки, она могла бы уничтожить их одним ударом.
Слепой бог засмеялся. Он разрешал ей смести их в небытие.
У него было много актеров. Очень много.
Этот небольшой импульс Силы ускорил потоки яда, изливавшиеся из нее. К тому времени река несла смерть уже на мили вниз по течению. Деревья в верховьях потели черным маслом. Стволы покрывались пятнами мертвой коры, словно их разъедала оспа.
"Пожалуйста, - сказала она самой себе. - Я прошу от тебя лишь немного вдохновения". Пэллес погрузилась в песню, умоляя реку дать ей какой-нибудь намек. "Хотя бы проблеск идеи".
И тихий робкий голос из-за ручья вериных слез, хрипловатый от нервного истощения, прошептал:
- Ну если тебя волнуют только актири, то я могу помочь.
12
Бесплотный дух Ханнто-Косы не терял времени на пустые мысли, слова и объяснения. Он знал, что Они пришли за ним. Ханнто знал, что Их миллиарды станут тем океаном, в котором он утонет. Вместо того он передал по связавшей его с богиней тонкой нити описание того способа, которым воспользовался когда-то Ма’элКот: легкое, почти незаметное изменение локальной физики - крохотный сдвиг в резонансе реальности, который обеспечивал постоянство мироздания.
Он почувствовал ее смущение, похожее на вопрос в ответе. Но Они приближались, засасывая его, подминая под себя. У него хватило времени лишь на то, чтобы передать ей полузабытые воспоминания о дворце Колхари, и напомнить о том, что Ма’элКот когда-то тоже страдал от проблемы актиров.
А затем бушующее море жизней поглотило его в своих глубинах.
13
Мысленно напрягая нервы, сделанные из речного ила, Пэллес спроецировала образ, который показал ей бесплотный дух Ханнто, - сферическую конструкцию, мерцавшую фиолетовым светом. Это был элегантный вариант простого Щита, золотистый спектр которого она перенастроила на ультрафиолетовый диапазон. Когда она заполнила конструкцию вибрирующей силой реки, Щит исчез из вида, достигнув частот, которые больше не воспринимались ее зрением.
Центральная точка конструкции находилась в дюйме от лба глиняной Пэллес Рил, лежавшей на речном берегу, - на дюйм выше уровня ее ушей. Она вносила в песню свою мелодию, и та распространялась медлительной волной болевого шока. Эта волна поглощала все, чего касалась: доки, Старый город, склады и пещеры внизу, крольчатники, Город Чужаков и даже южный берег реки. Она в миллион, два миллиона, десять миллионов раз превосходила по интенсивности то поле, которое Ма’элКот соорудил рядом с дворцом Колхари.
Глиняная Пэллес шевельнулась, булькнула, и из ее глаз пошел пар. Недоделанные нервы ее тела были малоэффективны. Чтобы уменьшить накал, вызванный перенапряжением, ей приходилось сбрасывать жар в окружающую среду.
Пэллес отделилась от тела Райте, и его тело свело судорогой от боли. Она переписала себя в меч и заглушила узор своей индивидуальности теми общими воспоминаниями, которые делила вместе с Райте. Как только разум приведет ее в чувство, она вспомнит все, что они оба знали.
Богиня не могла восстановить Райте полностью. Она не могла залечить ожоги и избавить от воспоминаний, которые выжгла в его сознании. Но Пэллес старалась изо всех сил. Она оставила в нем ответ, который Райте искал, сражаясь против слепого бога. Богиня указала ему тайник с оружием. Это был единственный способ отблагодарить его за спасение.
Она сплела в его уме последнюю команду и наделила ее статусом инстинкта:
"Защищай меч любой ценой".
…Затем излила остатки воли в глиняное тело.