- Может быть, я погибну в Шахте. Может, меня сожгут на костре в день Успения. Но если я сейчас убью тебя, то одолею человека, который резал Черных Ножей. Это честь для меня. Слава для моего рода.
- И что? - спросил Кейн.
Его голос ожег Орбека холодом. Тот усмехнулся.
- У меня есть идея получше.
Он опустился на колени рядом с Кейном и принялся разматывать тряпку на правом запястье. Ткань прилипла к обрубку. Когда он рывком отодрал ее, из раны хлынула черная кровь, густая от скопившегося гноя.
- Это моя боевая рана, - сказал Орбек и поднес обрубок к одной из гангренозных язв на ноге Кейна. - А это твоя боевая рана. Наши раны станут как одно. Моя кровь - твоя кровь.
- Какого хрена ты делаешь?
Орбека обнажил клыки.
- Я усыновляю тебя.
- Пошел к черту!
- Ты теперь Черный Нож. Ты отдал мне свою жизнь, и я распоряжаюсь ею, как хочу.
- Похоже, ты спятил. Я тот самый парень, который…
- Мне известно, кто ты такой, - прервал его Орбек. - И ты знаешь меня. Ты опозорил Черных Ножей. Теперь тебе придется разделить с нами это бесчестие. - Он продемонстрировал Кейну внушительные клыки. - Отныне слава твоих побед достанется роду Черных Ножей. Неплохая сделка, правда?
- На кой хрен мне присоединяться к твоем долбаному роду?
- А чего ты хотел? И кого это теперь волнует?
Орбек встал и широко оскалился.
- Род не выбирают, Кейн. Кто родился Черным Ножом, тот Черным Ножом и будет. Кто родился Кривой Стрелой, всегда останется Кривой Стрелой. Давай, скажи, что ты Черный Нож, и мы пойдем убивать охранников. Ну!
Кейн молча лежал на каменных ступенях.
- Говори! - взревел Орбек.
Глаза Кейна блеснули в свете лампы.
- Ладно, - сказал он.
Несмотря на крохотный размер бесполезных человеческих зубов, ему удалось вполне убедительно повторить жуткий оскал Орбека.
- Пусть будет по-твоему. Я Черный Нож.
3
Делианн скорее чувствовал, чем видел. Он ощущал, как по галерее к дверям Шахты медленно бредет "козел", таща на плече мешок с сухарями, а в руке - кувшин с водой.
Под редкими белесыми волосами Делианна темнело пятно пота, и соленые капли стекали по лицу, словно слезы, чтобы затем упасть на импровизированное ложе из скомканных рубашек, порванных штанов и грязных накидок - одежда умерших узников. Несколько дней назад обитатели Ямы начали раздевать тела погибших до того, как охранники спускались к ним, чтобы вынести трупы. Теперь большинство раненых и тяжело больных заключенных обзавелись постелями, на которых они могли умереть.
- Поднимайте людей, - прошептал Делианн. - У вас мало времени.
Не получив ответа от призрачных теней, заполнявших его замутненное поле зрения, он окликнул:
- Т’Пассе?
Делианн повысил голос, ожидая услышать свой крик, но ему удалось издать лишь хриплый стон:
- Т’Пассе, ты здесь?
Сильные пальцы сжали его дрожащую руку.
- Делианн, я здесь.
Он медленно перекатил тяжелую, как глыба, голову в ту сторону, откуда прозвучал ее голос. Сбоку над ним нависала густая тень; она имела рельеф, немного смазанный движением, - изогнутая сетка ауры, размытая реальностью Ямы и тем, что творилось в Донжоне. Делианн нахмурился и покосился на тень.
- Ночные нити, - тихо прошептал он.
Ему хотелось объяснить ей свою мысль.
- Ночные нити вытягивают тени из луны…
Нет, это вряд ли поможет. Он поднял руку к глазам и попытался сфокусировать зрение.
- Все рассыпается на части?..
Т’Пассе вздохнула, нагнулась к нему и понизила голос:
- Уже распалось.
Делианн дотронулся липкими пальцами до ее руки.
- Это только кажется. Что все распадается. Мнится. Оно спадается. Стягивается к центру, которого пока нет..
Опухоль на бедре Делианна увеличилась, покраснела и прорвалась. Ее гниющее содержимое пропитало комковатый тюфяк, и теперь от него отвратительно несло. Рана на месте нарыва напоминала кратер, окруженный серой и мертвой плотью. Она была такой большой, что т’Пассе могла засунуть в нее кулак.
Делианн старался говорить осмысленно, но лихорадка мешала ему сосредоточиться.
- Это наш шанс, - продолжал он. - Мы должны нанести удар, который поможет Хэри.
- Ничего не понимаю.
- Я не в силах это объяснить, - вздохнул Делианн.
Слова были микроскопом, а истина - планетой. Даже если бы он описал серебристый шлейф событий, увиденный им во мраке неопределенности, разве она поняла бы его? Сходящиеся концентрические круги Силы перемещались и текли через две вселенные; они сужались и фокусировались в одну точку - в звезду "здесь и сейчас"; скалярное подобие фрактальной реальности возникало из взаимодействия кварков и охватывало горизонты событий всех вселенных. Какие слова могли объяснить это женщине, ум которой не был приучен к таким понятиям?
Делианн попытался поднырнуть под волны лихорадки и опуститься в спокойные глубины "здесь и сейчас" - ниже того места, где он чувствовал нараставшую бурю неистовства, нависшую над миром, Империей, городом и подземной тюрьмой. Неистовство жужжало, как пчелиный рой, в Зале суда; оно будоражило выгребные ямы под Шахтой. Насилие просачивалось в реальность на галерее Ямы; копилось, словно гной, в его ране, под дряблой омертвевшей кожей. Неистовство росло, пока дежурный арестант стоял у двери Шахты, ожидая, когда охранники впустят его.
И в том же пятне за гранью мира искрилось белое пламя Силы. Нити черной Силы устремились к нему, свиваясь в полосы, в веревки, затем в тросы, пульсировавшие от яростной мощи.
- Поднимай их, - прошептал Делианн. - Собирай всех и каждого. Поднимай их на ноги. Делай как я говорю. Это ваш единственный шанс.
- Вы слышали его, - обращаясь к верхним теням, сказала т’Пассе. - Чего вы ждете?
Несколько призрачных теней удалились от него, скользя друг через друга. Другие тени заметались по Яме, уплотняясь или исчезая из вида. Узники вставали, собирались группами; к шипению неистовства прибавился шум суматохи.
Тень Т’Пассе склонилась ближе.
- Чего нам нужно ожидать?
- Не чего, а кого, - прохрипел Делианн.
Волна энергии сдавила горло, словно тошнота. Он с трудом выдавил слова вместе с кашлем:
- Кейн грядет.
Охранники открыли дверь Шахты.
- Делианн…
Он услышал в ее голосе отчаяние. Т’Пассе по-прежнему не понимала. Она все еще не верила.
- Делианн, Кейн умер.
- Нет!
- Он пробыл в Шахте несколько дней. С открытыми язвами на ногах. С глубокими ранами. К этому времени он уже умер.
- Нет, - прохрипел Делианн. - Хотя я ошибся, т’Пассе. Он не идет.
- Я знала, - печально сказала она.
Дверь Шахты распахнулась, и дежурный арестант шагнул вперед.
- Он не идет, - прошептал Делианн. - Кейн уже здесь.
4
Лязгает дверной засов. Орбек показывает мне клыки и приподнимает дубину. Кольчужная рубаха выглядит на нем, как кожура на переваренной сосиске. Я снова наг, но не печалюсь об этом. У меня остался нож.
Другой одежды мне не надо.
Орбек желает мне удачи:
- Умри в бою, Кейн.
Я поднимаю нож и салютую им, как мечом.
- Умри в бою.
Когда щель, подсвеченная лампой, становится шире, я шепчу ему:
- Давай начинай, черт возьми!
Потому что время для умных и осторожных действий уже прошло и нужно просто прыгать в пекло.
Орбек пинает полусогнутой лапой дверь. Такой удар свалил бы и быка. Дверь с грохотом распахивается. В двух шагах от нас стоит придурок с кувшином в руке и мешком на плече. С подбородка его свисает длинная нитка слюны. В тот же миг Орбек взлетает по ступеням и тычет "козла" дубиной. Тот с воем падает, и в освободившийся проем мгновенно устремляется толпа обитателей Шахты.
Охранники, стоящие у двери, даже не успевают отстегнуть дубины с поясов. Мы с Орбеком отбираем среди узников восемнадцать-двадцать помощников - в основном людей, хотя есть среди них и двое перворожденных да три-четыре огриллона. Эти парни сохранили долю разума и без колебаний отвечают на вопрос: "Ты хочешь умереть здесь внизу, в вечной тьме, или попробуешь подняться к свету?"
Рычащая волна обнаженных грязных безумцев оттесняет охранников от двери. Солдаты бросаются к навесным мосткам - оттуда сподручней стрелять из арбалетов, а иначе можно перебить друг друга. Пара заключенных выносят меня на галерею на руках. Орбек и еще шестеро узников бегут к платформе, на которой установлена лебедка мостика-сходней. Остальные, расправившись с охранниками на галерее, кидаются на навесные переходы к арбалетчикам.
- Поставьте меня у перил, - приказываю я своим носильщикам.
Те подносят меня к низкому ограждению галереи. Солдаты кричат мне и остальным, мол, сдавайтесь, руки вверх, деваться вам некуда - короче, всякую фигню. И все как один нацеливают свои арбалеты мне прямо в грудь. Обитатели Ямы застывают как вкопанные и выжидательно смотрят на меня, матерясь и сыпля проклятиями: это место - словно боевая граната, только и ждет, чтобы выдернули чеку.
Поэтому я начинаю:
- Вам говорили, что я умру тамь, внизу!
После тридцати лет "ки-йя!" мой голос похож на сирену воздушной тревоги. И без особых трудностей перекрывает гвалт возбужденных голосов.
- Я обещал, что вернусь!
Я показываю Яме волчий оскал и громко спрашиваю:
- Вы помните правило номер два?
Мои слова встряхивают людей, точно атлантический шторм: все как по команде начинают орать, рычать, свистеть. Они собираются вокруг меня плечом к плечу - бурлящая масса кровожадных и искалеченных существ. Кажется, что сказанное мной пробудило их от долгого сна.
Охранники стреляют, и стрелы не минуют цели. Брызжет кровь. В воздух взлетают ошметки кожи и осколки желтых костей. Убитые и раненые валятся на каменные плиты. Парень, который поддерживал меня, нечленораздельно мычит и падает навзничь - стрела прошила его насквозь, пробив в груди рваную дыру. Не добежав до платформы совсем чуть-чуть, Орбек останавливается и сгибается пополам - в живот ему угодил дрот. Двое заключенных бросаются ему на помощь, но он выпрямляется и продолжает свой путь. Арбалетом его не взять. Охранникам-то невдомек, что узник сумел разжиться кольчужкой.
Десять секунд для перезарядки самострелов.
Мне хочется выкрикнуть парням что-нибудь ободяющее - ведь им предстоит штурмовать мостки, - но слова не идут на ум. Генри свидетель, все толковое разом вылетело из головы. Хотя я считался хорошим актером, который разбирался в драматизме сюжетов.
Указав ножом на Орбека, я кричу:
- Смотрите!
Он оставил своих помощников далеко позади. Двое из трех солдат, охранявших платформу, бегут по ступеням на перехват, а третий, оставшись у лебедки, целится из арбалета. Первого противника Орбек сносит, как таран, и одобрительный рев сотрясает старинные стены Ямы. И тут он начинает играть на публику. Второй охранник пытается ахнуть его дубиной. Но Орбек отражает удар профессиональным верхним блоком - точно как я учил его - и проводит "абнеко", контрудар сверху, который сминает шлем противника и заставляет солдата попятиться.
- Это не дуэль! - кричу я. - Убей ублюдка!
Первый охранник, оставшийся за его спиной, поднимается на ноги и бьет Орбека дубиной под нижнее ребро. У кольчуги нет внутренней прокладки, и мощный тычок сгибает огриллона, как сломанную куклу. Но тот быстро приходит в себя и, развернувшись, берет солдата в борцовский захват. Его противник отчаянно цепляется за правый локоть Орбека, и уже пытается высвободить собственную, прежде чем до него доходит, что его противник - не человек.
У огриллонов есть клыки.
Охранник издает тонкий визг, потом хрипит придушенно, когда огриллон, вонзив клыки в его подбородок, прокусывает кость, мышцы, язык и небо. Загривок у Орбека - как у дикого кабана. Мотнув головой, он вырывает челюсть противника и выплевывает ее на пол. По подбородку его струится кровь.
Потом огриллон одной рукой хватает охранника за шиворот, другой - между ногами, поднимает его над головой и вопит, обращаясь к обитателям Ямы:
- Я Черный Нож! Я Орбек Черный Нож!
Те отвечают ему громоподобным ревом.
Орбек швыряет солдата на пол галереи, как кусок мяса в клетку со львом. Зэки быстро обступают упавшего, и через мгновение его визг обрывается. Похоже, вкус крови вдохновил Орбека сильнее, чем все мои призывы, которых я так и не придумал. Он поворачивает измазанную кровью физиономию к солдату в помятом шлеме, и тот вдруг вспоминает о каком-то срочном деле на дальней стороне Донжона.
Три-четыре охранника, частично сохранившие присутствие духа, разом стреляют в Орбека, но ни одна из стрел не попадает в цель, а посему огриллон даже не обращает на них внимания. Он бросается вверх по ступеням, и солдат, стоящий на платформе, стреляет ему прямо в лицо. Но, по счастью, Орбек обладает реакцией боксера. Он быстро наклоняет голову в сторону, и стрела, царапнув ухо, отлетает от плеча, защищенного кольчугой. Охранник бросает арбалет и снимает с пояса дубину, но, вместо того чтобы побежать огриллону навстречу, ударить и сбить с лестницы, он осторожно отступает под прикрытие лебедки. Размахивая дубиной, словно стрелой башенного крана, он старается навязать Орбеку тактический бой и тем самым отвлечь его до прихода подкрепления.
Однако огриллон - умный парень и не вступает в бой с охранником. Он просто отгоняет солдата от лебедки ложным выпадом в голову, затем подымает тяжелую дубину над головой и сбивает один из предохранителей храповика. Чертова деталь разлетается вдребезги. Охранник с криком бросается на врага, но Орбек уклоняется от удара и с усмешкой сбивает второй предохранитель лебедки. Мостик-сходни начинает опускаться, как нож гильотины.
Если бы я знал, сколько мозгов окажется в башке у этого здоровяка, то выбрал бы кого-нибудь другого.
Когда сходни хлопаются о каменные плиты Ямы, охранники, стоящие наверху, наконец перестают заботиться о подержании тюремного порядка и задумываются о том, как спасти свою шкуру. Зэки бесконечным ревущим потоком устремляются на мостки. Здесь, внизу, томятся больше тысячи людей, которым нечего терять, и солдатам это известно. И у них хватает ума не торчать на месте.
Прежде чем первые узники добираются до середины лестницы, большинство охранников, пробежав по ступеням, собираются у обитой медью двери, которая ведет наверх - в Зал суда.
Донжон наш.
Нет.
Донжон мой.
Герой возвратился из страны мертвых.
Как и другие настоящие герои, он вернулся с чудесными дарами: способностями, которые уже стали его натурой и превзошли ограничения, налагаемые слабой смертной плотью. Он пришел как младенец: безымянный, слабый и плачущий. Он столкнулся с задачей, которая предстоит всякому воскрешенному герою - обуздать сотворившие его силы и добиться искупления у отца своего.
Иными словами, повзрослеть.
Глава двадцать первая
1
Когда его сознание вновь пересекло границы мира, он лежал ничком на грязных плитах, повернув в сторону лицо. Он чувствовал тепло камня, кровь, стекавшую по щеке. Вокруг гудело пламя. Кто-то сильными руками толкал его в спину, выдавливая из легких речную воду. Человек открыл рот, чтобы попросить о передышке, но его вырвало водой со сгустками крови прямо на руку. Он сжал пальцы в кулак.
- Кажется, очнулся, - произнес незнакомый голос.
Паря в липкой бесконечности, он не мог вспомнить, как его зовут и что это за место. Неужели он Кейн - калека, лежащий в собственном дерьме? В исполосованной пламенем ночи не угадывалось ни единого намека. Ноздри уловили тяжелый смрад Донжона. Он был почище вони отхожего места - едкий, перебивающий дыхание, как запах дыма артанских горнопроходческих машин, которые жуют в Забожье горные склоны.
Сильные руки перевернули его на спину. Он увидел два незнакомых лица, а за ними клубы черного дыма, застилавшего звезды.
- Посол… - заглушая гул пламени, произнес чей-то голос. - Почтенный Райте, вы слышите меня? Мы должны унести вас отсюда. Вы уже дышите?
"Все верно, - подумал он. - Райте. Я Райте".
Он хватал ртом воздух и не понимал, что выходило из его легких - вода или жар огня, который бушевал вокруг. Болотная отрыжка чужих воспоминаний поднималась пузырями из синей трясины в его голове. Пузыри лопались и исчезали до того, как он успевал уловить их сюжеты.
- Райте, скажите что-нибудь, - произнес другой голос, сердитый и осипший от выкрикивания команд.
В поле зрения возник силуэт и переместился в сторону. Алое пламя освещало пол-лица, другая половина скрывалась в непроницаемой тени. На нижней челюсти проступала серая щетина. Покрасневший глаз выглядел так, словно не моргал уже несколько дней. На человеке была мантия монастырского посла, испачканная, порванная, вся в грязи и копоти.
- Пока мы вытаскивали вас из реки, я потерял троих монахов, - скрипучим голосом сообщил человек. - Они сгорели в масле. Трое моих лучших людей. Последние из моих лучших людей. Последние, кому я мог доверять. Я доверял им. Теперь остались только вы, и я хочу получить ответы на свои вопросы.
Он наклонился ближе и пристально посмотрел на Райте:
- Что такое этот меч? Как он влияет на вас? Кто вы такой и что собираетесь делать в городе?
Райте машинально узнавал услышанные слова, но не мог понять их смысл.
- Почтенный Дамон, - настороженно сказал стоявший рядом монах. - Пора уходить. Мы подвергаем себя опасности.
Человек свирепо оскалил желтые зубы и повернулся к монаху:
- Я уже слышал ваше мнение. Но вы не остановите меня!
- Его признания будут бесполезны, если мы сгорим в огне, - угрюмо возразил монах.
Издав животное рычание, Дамон набросился на своего противника. Они повалились на землю и скрылись из поля зрения Райте. Тот попытался повернуть голову, но тщетно, и слышал только шум драки и свирепые проклятия вперемешку со смачными ударами кулаков. Ему удалось задействовать внутренне зрение. Однако куда бы он ни направлял мысленный взор, везде бушевало пламя. Райте еще раз попробовал приподняться на локтях и сесть. Но у него ничего не получилось. Левая рука была парализована.
Пальцы правой руки ощупали онемевший участок от грудной мышцы до плеча. Левое предплечье, запястье и кисть были такими же безжизненными, как мясо в коптильне. Он хотел закричать, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Он хотел упереться в землю ногами, но осознал, что отнялась вся левая сторона тела. Правая пятка беспомощно скользила по каменной плите.
- Помогите мне, - беззвучно прошептал он. - Пожалуйста, кто-нибудь… помогите мне…
На миг ему привиделось, что вокруг не бушующее пламя, а люди, мужчины и женщины, готовые вонзить в него ножи, вцепиться скрюченными пальцами и зубами, - люди, которых болезнь Гарретта свела с ума и лишила человеческого облика, кровожадные призрами, чьи опустошенные души томились голодом и похотью. Ему казалось, что он ощущает их дыхание, похожее на запах скотобойни, что чувствует слюни вампиров, скользящие теплыми струйками по шее и плечу…
Гул пожара заглушил звуки драки.