– Мне бы в Тверь.
– Эка замахнулся? У меня посудина гребная. Против течения все жилы вымотает. Тебе парусное судно нужно.
– Доставь к причалу, где такие суда стоят.
– Две деньги, – заявил рыбак.
– Договорились.
Плыть оказалось недалеко. За изгибом реки деревянный причал, у которого куча разных плавсредств, от небольших ушкуев до плашкоутов, и людей.
– Деньгу давай! – потребовал лодочник.
– Сдача будет? У меня золотой.
– Тьфу ты, – сплюнул рыбак.
Высадил Никиту на берег и отчалил, обругав в сердцах. Никита сразу к судам подался. Начал спрашивать, кто мимо Твери пойдёт да как скоро. Один из корабликов заканчивал погрузку. Кормчий спросил:
– Ежели копейку дашь, то харчи мои. Но спать на палубе придётся. У меня судно торговое, в трюме товар.
– Сговорились.
Никита с пристани на борт перепрыгнул, ушкуйники сбросили причальные концы, оттолкнулись от причала вёслами. Встречным течением их вынесло на середину, стало разворачивать.
– Ставь парус! Быстро!
Ушкуйники стали под дружное уханье тянуть шкоты, подняли парус. Попутный ветер подхватил судно, берега медленно пошли назад. Никита перевёл дух, уселся на носу. Отсюда обзор хороший. Ушкуйник принёс рогожку.
– Накройся, брызги залетают, промокнешь. Никита укрылся, стало уютно. Прислонился к борту да и уснул. Проснулся, когда до плеча дотронулись.
– Кушать будешь ли?
– Буду.
Никита проголодался сильно, ещё никогда так сильно не голодал. Но ел гречневую кашу с мясом медленно, тщательно разжёвывая, опасаясь за желудок. Обед запили сытом. Готовили еду на судне. На корме, недалеко от рулевого весла, был на палубе железный лист, на котором располагалась каменная печурка. А после обеда в животе приятная тяжесть разлилась, снова в сон потянуло. Бороться с ним Никита не стал, снова уснул. А проснулся сам, от запаха дыма. Почувствовал себя значительно лучше, голова свежая, сил прибавилось. Судно стояло, приткнувшись к берегу носом. Команда сбросила к берегу сходни, развела костёр. Над ним на треноге висел котёл, в котором булькало варево. Никита удивился. Ещё светло, вполне можно плыть. Спустился по сходням, поинтересовался у кормчего, почему стоим.
– Э, мил-человек! Через полчаса темно будет. А швартоваться надо по светлому. Да и команде ужин приготовить, поужинать. Факелов мы не возим, судно можно спалить или лес поджечь. Да ты не волнуйся, всё равно впереди волок, в очереди стоять придётся.
Вот это новость! А впрочем, совсем из головы вылетело – Москва на одноимённой реке стоит, ещё Яуза есть, а Тверь на Волге. Кораблики волоком лошади тащат по деревянному жёлобу из брёвен, густо смазанному дёгтем. И за это с корабельщиков денежку берут. Место для стоянки облюбовано ранее. Место под костёр камнями обложено, бревно срубленное вместо скамьи лежит, пень заместо стола.
Поели неспешно, сев в кружок. Черпали все ложками по очереди. Поскольку у Никиты ложки не было, кормчий вручил ему новую, деревянную, резаную из липы. Чем хороша деревянная, губы не обжигает. Каша была горячей, приходилось ещё и дуть на ложку. Вкусна, пшенная, с солониной, сдобренная льняным маслом. Незатейливо, быстро, сытно. После ужина спать улеглись – кто где. Никита на носу судна устроился, на прежнем месте, под рогожкой. А под утро пожалел. С воды сыростью тянуло, прохладой, зябко. Корабельщики не дураки, на берегу ночевали.
Утром ранним быстрый завтрак – копчёная рыба, хлеб и сыто. И в путь. Подошли к селу Волок Ламский, а там уже три судёнышка в очереди. Только к полудню волок преодолели и снова под парусом. И только к исходу третьих суток показалась Тверь. С воды Никита город не признал, с этого ракурса не видел никогда. Расплатился с кормчим, получив на сдачу кучу серебряных копеек, и девать некуда, хоть в ладони неси. Ни карманов нет, ни кошеля. Выпросил кусок тряпицы, деньги узелком завязал в неё, нести сподручнее. Переулками, опасаясь выйти на центральную улицу и торг, добрался уже в сумерках до двора Антипа. В ворота стучать не стал, соседи услышат. Осмотрелся по сторонам, нет ли прохожих, да через забор перелез. На избе ставни на окнах закрыты, но через щель пробивается слабый свет от свечи. Никита тихонько в дверь постучал. Вскоре испуганный голос Анастасии:
– Кто там?
– Никита, отвори дверь.
Тут же загремел засов, дверь открылась. На пороге супружница Антипа в исподней рубахе, сверху шаль накинута.
– Ты? Один?
– Разреши войти? Нельзя, чтобы видели меня.
– Входи, что же это я? За вид прости, не ожидала я гостя, молилась перед образами.
Никита вошёл в сени, дверь закрыл, засов задвинул, за Анастасией в комнату прошёл, на лавку уселся. Сколько времени он провёл на этом месте за столом! Не был всего три недели, если считать с дорогой и заточением, а кажется, так давно!
– Где Антип?
– В темнице, – не стал увиливать Никита.
– В чём же вина его?
– Не объявляли. Сама видела, как нас стражники забирали. Привезли в Москву, сначала на постоялый двор. А потом к Годунову доставили.
– Опекун царский?
– Значится слугой и боярином, на самом деле управитель. Антип и скажи, что алхимик. Плавку сделал, немного золота и серебра добыл. Но богатые да власть имущие жадны безмерно. Борис Фёдорович велел свинец в золото обратить, а Антип не в силах. Для этого философский камень потребен. Огневался Годунов, велел заточить Антипа и меня в темницу и пытать.
При словах этих Анастасия вскрикнула, ладонь ко рту прижала, из глаз слёзы покатились. Никита продолжил:
– Ещё когда в Первопрестольную везли, я предлагал бежать, Антип отказался. А как в темнице пытали, избили его сильно, так наказал мне сбежать. Сам-то он слаб был. Мало того, что избит, так не кормили нас, сил не было. Как на телеге повезли нас снова к Годунову, спрыгнул я и в воду. Река рядом с дорогой проходила. Переплыл на другой берег, потом на ушкуе торговом до Твери добрался.
Никита замолчал.
– Всё ли так было, как сказал?
Никита подошёл к образам в углу, перекрестился.
– Ни слова лжи, всё истинная правда.
– Стало быть, он жив был, когда ты убёг?
– Жив. И кое-что наказал мне. В подвале тайник есть, деньги оттуда забрать надо, тебе отдать. Склянку с эликсиром, что Антип создал, – мне, дело его продолжить. Тебя в Торжок к родне сопроводить. Ему, если вырваться удастся, в Тверь возвращаться нельзя. Он сам тебя в Торжке найдёт. И мне при тебе нельзя, беду навлеку.
Анастасия раздумывала. Ночь, темно, а Никита про подвал, про деньги говорит. А вдруг прибьёт в подвале, заберёт деньги и скроется. В глазах её недоверие мелькнуло. Никита вспомнил о нательном крестике Антипа, снял его с шеи, Анастасии протянул.
– Узнаёшь крестик мужа? Он мне его сам отдал, как знак.
Анастасия крестик вязла, поднесла к свече, всмотрелась и зарыдала в голос. Никита по плечам, по голове её огладил.
– Успокойся, не время плакать. После моего побега в Тверь могут гонца послать, избу обыскать. Деньги заберут и тебя тоже.
– Я-то зачем?
– А как начнут тебя пытать на его глазах, не выдержит Антип, любит он тебя. Только о том и говорил мне, как тебя спасти.
– Так ведь нет у него проклятого камня!
– А как он докажет? Короче, вещи собирай, но только ценное, что в один узел поместится. А потом вместе в подвал пойдём. Времени до утра только, чувствую я, не оставит нас Годунов в покое.
Пока всхлипывающая супружница по избе металась, вытаскивая из сундуков вещи, Никита размышлял. На корабле в Торжок вывозить? Плавание спокойнее, чем езда на телеге – тряско и долго. Но и путь на телеге свои плюсы имеет. Пусти кто по следу за ними сыскаря из Разбойного приказа или десятского из губной избы, след легче запутать. Решил, телегой. Узлов у Анастасии получилось два, довольно объёмных. Хотела ещё и посуду уложить, да Никита остановил.
– Обузой будет. Учти, у тебя ещё деньги будут, на безбедную старость останутся. Тоже вес, к тому же под приглядом быть должны, а ты с посудой мелочишься. Жизнь спасать надо!
– Верно, что-то растерялась я.
От угольков в печи зажгли факелы, спустились в подвал. Сколько ни пробовала Анастасия тайник открыть, а не получалось. Видимо, показал ей Антип, да давно это было, подзабыла. Никита подошёл, надавил на нужный камень, тайник открылся.
– Ой! Да тут мешочков сколько!
– Ткань какую-нибудь дай! В руках понесёшь?
Женщина метнулась наверх, в избу, спустилась с плотным платком в руках. В него мешочки с деньгами завёртывать стала. Никита остановил.
– Погоди, несколько монет оставить надо. Чем за дорогу расплачиваться? Извозчикам платить надо, на постоялых дворах за ночёвку, еду. У них на глазах в мешки с деньгами лазать будешь? Тогда оба долго не проживём.
– Верно.
Пригоршню серебра из мешочка достала, Никите отдала. Он мужчина, он будет с извозчиками договариваться, расплачиваться на постоялом дворе. Невиданное дело, если в паре мужчина и женщина, а она расплачивается. Никита склянку с эликсиром забрал, понюхал. Потом рукой в тайнике пошарил, не осталось ли чего? Поднялись в избу. Никита в кусок рогожи склянку завернул, сбегал в свою комнату в амбаре, принёс вещи. Рубаха новая и старая, а также одежду, в которой сюда попал, в другое время. Узелок узлом затянул, невелик получился.
За вознёй, за сборами почти вся ночь прошла. К выходу приготовились, а в ворота стук грозный, требовательный.
– Кто это? – испугалась Анастасия.
– Похоже, за нами, – ответил Никита.
Сам-то, один, он бы ушёл. Перемахнул через забор к соседям, от них на соседнюю улицу. Но с ним женщина и узлы. Как её бросить, если обет дал – доставить в Торжок.
– Тихо, я посмотрю!
Вышел на крыльцо. Из-за забора шапки стражников видны и ненавистный голос Пантелеймона. Уж Никита его запомнил. Поквитаться бы, но сила сейчас на их стороне. Действовать быстро надо. Сразу вспомнил про подземный ход из подвала.
– Бери узел, где деньги! Остальное бросить придётся. Стражники у ворот, за тобой пришли.
У Анастасии глаза от испуга круглые сделались.
– Ой, что делать? Схватят нас!
– Обломятся. За мной! Деньги не забудь!
Сам узелок с эликсиром взял, это для Никиты самое ценное. Снова факелы зажёг. Один Анастасии дал.
– Выходи и в подвал!
– Ты что удумал? Взаперти окажемся.
– С этого момента ни слова возражения!
Анастасия, держа в одной руке факел, в другой узелок с деньгами, вышла во двор. Никита свой факел на вещи бросил. Сразу горелым запахло, дымом потянуло. Хрен стражникам! Пожарище им достанется! А ещё воду сейчас искать будут, чтобы огонь на соседние избы не перекинулся, тогда вся улица полыхнёт.
Анастасия в подвале металась у стола со склянками.
– Зачем ты меня сюда привёл? Стражники вход найдут, нас повяжут!
У женщины настоящая истерика, паника.
– Изба твоя уже горит, стражники в подвал не пойдут, не до того будет. Тушить надо, чтобы улица не полыхнула.
– Ты что, "красного петуха" подпустил? Ирод! Мы эту избу сколь строили?!
Никита молчал. Не время разборки устраивать. Подошёл к стене. Какой же камень нажать надо? Вроде этот. Память не подвела. Раздался щелчок, откинулась дверца. Анастасия от удивления охнула.
– Когда же Антип сделать успел? И мне ни полсловечка!
Ну да, женщине скажи, весь город знать будет. Видимо, Антип вот на такой случай запасной выход готовил. Теперь он пригодился, но Антипу не нужен оказался. Никита взял факел из рук Анастасии, первым в подземный ход вошёл. В открытую дверцу сквозняком тянуло, стало быть, есть выход на другом конце, не тупик это. Ход причудливо изгибался, шёл то вниз, то вверх. С потолка паутина свисает. Но потолок досками подпёрт, чтобы земля не провалилась. Сколько прошли, непонятно, ориентиров нет. Двести метров, километр? А только впереди свет забрезжил. Никита факелом в стену ткнул, потушив. Не нужен он уже. За подол рубахи Никиты Анастасия одной рукой держалась, боясь отстать. Вышли на свежий воздух, Никита осмотрелся. Они на берегу Тьмаки. Зарево видно позади от горящей избы, крики едва слышны. Ну, Антип, удивил! Всё же молодец, без него, без его задумки не выбрались бы.
Пошли вдоль берега до первой пристани. У причала несколько судов. Сейчас главное – исчезнуть из Твери. На палубе полусонные корабельщики бродят. Никита по сходням на палубу взбежал, Анастасия на берегу осталась.
– Мне бы кормчего, – обратился он к ушкуйнику.
– На корме.
Сговорились на рубль серебром, если прямо сейчас ушкуй отчалит и доставит их в село Медное. Село большое, старинное, славно своими ремесленниками. Да и то сказать, стоит на дороге из Москвы в Великий Новгород. Торговый путь в Европу, Швецию. Кто с обозом едет, покушать надо, коня подковать, сбрую починить, колесо заменить. Промыслы в селе разные – хлебники, сапожники, портные, кузнецы, плотники, медники. И всех дорога кормит.
Кормчий просьбе не удивился. В Медное так в Медное.
– Деньги вперёд!
Никита расплатился, помог Анастасии на судно взойти, на нос корабля проводил. Ушкуй отчалил немедля. Супружница Антипа назад обернулась, смотрела издали, как горит их с Антипом изба. По щекам слёзы градом. Никита попытался утешить.
– Вернётся Антип, новую избу купите или поставите. Понятное дело, не в Твери.
– Твоими бы устами да мёд пить. Лишь бы Антип вернулся, я бы с ним в шалаше жить согласна.
К полудню кормчий высадил их на пристань Медного. Поднялись к шляху, вдоль него целая улица из торговых лавок. Никита извозчика нашёл. Теперь можно не торопиться.
– В Лихославль свезёшь ли?
– Копейку дашь – свезу.
Анастасия, слышавшая разговор, шепнула в ухо Никите.
– Нам в Торжок надо, не забыл?
– Следы путать надо, как зайцу. Тогда в безопасности будем.
К вечеру добрались до Лихославля, остановились на постоялом дворе. Поели, первый раз за весь день. Сняли одну комнату, Никита хозяину представился мужем с женой, следующим из Кимр в Великий Новгород, получил ключ. Когда в комнату вошли, Анастасия на постель указала.
– Не вздумай приставать, я мужняя жена! А то кричать буду.
– В мыслях не было. Волю Антипа исполню – в целости в Торжок доставлю, обещал. А дальше сама живи.
– А ты куда же?
– Нам вместе нельзя. Если тебя найдут, то и меня схватят. А по отдельности у нас шанс есть. Ты родне об Антипе не говори. Если сильно интересоваться будут, скажи, помер от болезни.
– Господь с тобой, что ты говоришь! А если вернётся?
– Ну, тогда реки – в монастырь ушёл. Не моё дело. Придумай что-нибудь.
Никита на пол улёгся, на домотканый половик, подложив под голову узелок. Анастасия сказала.
– Отвернись, я раздеваться буду, а то сарафан помну.
Кто о чём, а женщины о сарафане, тут голова болит – как бы выкрутиться, не попасть стражникам в руки, а впоследствии в Разбойный приказ, под пытки.
Ночь прошла спокойно. На полу жёстко, но всё же лучше, чем на гнилом сене в камере. Всё познаётся в сравнении.
Утром после завтрака Никита нанял извозчика прямо у ворот постоялого двора.
– В Осташково отвезёшь ли с супружницей?
– Копейка мне и полушка для лошади.
– Эка ты!
– Так скотина есть хочет.
Поехали в Осташково, прибыли к вечеру. И снова на постоялый двор, сняли комнату. Анастасия пожаловалась.
– Грязная я вся, помыться бы.
– Пойду, узнаю у хозяина.
Никита и сам помыться не прочь, дороги грунтовые, пылища, вся одежда серая. Да и от лошади запах пота сильный, пахнет одежда, волосы. Но в баню муж с женой вместе ходили, принято было. Пришлось ему в комнате сидеть, пока Анастасия мылась. Вернулась она чистая, волосы вокруг головы закручены, довольная.
– А ты что же не идёшь?
– Ты же не пригласила, а по отдельности супруги не моются.
Супружница Антипа язык прикусила, ляпнула не подумавши. Никите приходилось все действия вперёд на два-три шага продумывать. Анастасия ему доверяла. От стражников спас, деньги её и Антипа давно украсть мог, но не сделал. Стало быть, надёжный человек.
После ночёвки и плотного завтрака Никита снова извозчика нанял, уже до Торжка. Он полагал, что уже достаточно следы запутал. К вечеру добрались до старинного города, богатого своими церквями и монастырями. Торжок на реке Тверце стоял, на водной дороге к Новгороду. Уже в темноте, отпустив извозчика, чтобы потом избу и улицу указать не мог, Анастасия с трудом нашла дом родичей.
Встреча радостной была. Анастасия предложила:
– Зайдёшь покушать с дороги, переночевать? Уж угол-то найдётся.
– Прости, Настя. Не стоит нам быть вместе, тебя могут и не искать, а меня наверняка. Жди Антипа, а меня не поминай лихом.
Женщина прижалась к нему, обняла, всплакнула.
– Прощай, всего тебе хорошего, да хранит тебя Бог!
И перекрестила. Свидеться им больше не будет суждено. Никита на постоялый двор отправился. Сначала баня, потом ужин. А с утра на торг. Купил одежды новые, голову у цирюльника наголо обрил. Так стриглись воины и те, кто носил траур по родне. Вернувшись на постоялый двор, переоделся. Поглядел в зеркало. Внешность изменилась, но не настолько, чтобы не узнать. Пообедал неспешно, раздумывая, куда податься. В Великий Новгород? Но там власть Москвы. Иван Грозный с опричниками ликвидировали новгородскую вольницу, у вечевого колокола вырвали язык. В Москву? Упаси боже! Надо в какой-нибудь маленький городок. В деревню нежелательно, каждый житель на виду. Решил – пойдёт куда глаза глядят. Остановится, где понравится. И обязательно пешком. Извозчик – он видак. Взял узелок, куда потрёпанную одежду уложил на всякий случай, да из города выбрался. Время для начала путешествия выбрал позднее, уж полдень час как миновал. Шагалось легко, дышалось свободно. Недавние злоключения отошли далеко. Вот Антипа было жаль. Хороший мужик и много пользы принести мог. Ведь изувечат в подвале, а то и насмерть замордовали за это время. Направлялся на юг. В Захожье на ночёвку остановился. Близ дороги постоялый двор стоял. Следующий вечер уже в Скоморохово встретил. Незаметно тяжёлые мысли ушли на дальний план. В дороге думалось хорошо. А поразмыслить было над чем. Где остановиться, как на жизнь зарабатывать? По специальности не устроишься нигде, нет ещё востребованности. И о химии и алхимии лучше молчать. Но что он умеет делать? Не плотник, не кузнец, не корабельщик. И учиться в его возрасте поздно, профессии здесь учат смолоду. Тянуть нельзя, деньги скоро кончатся.