После обеда миссис Колтер показала ей драгоценные арктические реликвии в Библиотеке Института – гарпун, которым был убит огромный кит Гримссдур, камень с вырезанной на нем надписью на неизвестном языке – его нашли в руке путешественника лорда Рукха, замерзшего в своей палатке; огнебой, которым пользовался капитан Хадсон в своем знаменитом путешествии к Земле Ван Тирена. Она рассказывала о каждом, и Лира чувствовала, как колотится ее сердце от восхищения этими великими, далекими героями.
А потом они пошли за покупками. Все в этот замечательный день было ново для Лиры, но от магазина у нее просто закружилась голова. Войти в огромное здание, где полно красивой одежды и тебе позволяют ее примерять, где ты смотришь на себя в зеркала… И одежда такая чудесная… Вещи к Лире приходили через миссис Лонсдейл и в большинстве были ношеные, чиненые. Ей редко доставалось что-нибудь новое, а когда доставалось, то выбрано оно было из соображений прочности, а не красоты. Самой же ей выбирать никогда не приходилось. А тут миссис Колтер то предлагала одно, то хвалила другое и платила за все, снова и снова…
К концу Лира совсем раскраснелась, и глаза у нее блестели от усталости. Большую часть покупок миссис Колтер велела упаковать и доставить на дом, но несколько вещей они взяли с собой.
Потом ванна с пышной душистой пеной. Миссис Колтер зашла, чтобы вымыть Лире голову, и при этом не скребла и не терла, как миссис Лонсдейл. Она действовала мягко. Пантелеймон наблюдал с громадным любопытством, пока миссис Колтер не взглянула на него, и, поняв, что она хотела сказать, он скромно отвернулся, отвел взгляд от этих женских таинств, так же, как золотая обезьяна. До сих пор он никогда не отворачивался от Лиры.
Потом, после ванны, теплый напиток с молоком и травами, новая фланелевая ночная рубашка с цветочным узором и оборками на подоле, голубые овчинные шлепанцы, потом постель.
И какая мягкая постель! Какая нежная, с антарной лампой на тумбочке! И какая уютная спальня с шкафчиками, туалетом и комодом, где разместится ее новая одежда, и ковер от стены до стены, и миленькие занавески, все в звездах, полумесяцах и планетах! Лира лежала не шевелясь, не могла заснуть от усталости; радостные впечатления переполняли ее, не оставляя места ни для каких вопросов.
Когда миссис Колтер ласково пожелала ей спокойной ночи и вышла, Пантелеймон дернул ее за волосы. Она отмахнулась, а он шепнул:
– Где вещь?
Она сразу поняла, о чем он. Ее старое поношенное пальто висело в гардеробе; через несколько секунд она снова была в постели и, сидя по-турецки под лампой, разворачивала черный бархат, чтобы рассмотреть подарок Магистра. Пантелеймон внимательно следил за ней.
– Как он его назвал? – прошептала она.
– Алетиометр.
Спрашивать, что это значит, не имело смысла. Тяжелый прибор лежал у нее в руках, блестя хрусталем и тонко отшлифованной медью. Он был очень похож на часы или на компас – со стрелками и циферблатом, только вместо часов или румбов на циферблате были маленькие красочные изображения, сделанные как будто тончайшей собольей кисточкой. Она поворачивала циферблат в руках и рассматривала их все по очереди. Там был якорь, песочные часы с черепом наверху, бык, улей… Всего тридцать шесть, и она представить себе не могла, что они означают.
– Смотри, колесико, – сказал Пантелеймон. – Попробуй их завести.
На самом деле там было три заводные головки с насечкой, и каждая из них вращала одну из трех маленьких стрелок, двигавшихся по циферблату с приятными мягкими щелчками. Их можно было навести на любую картинку, и, установившись точно на центр ее, стрелка слегка застревала.
Четвертая стрелка была длиннее и тоньше и сделана из более тусклого металла, чем короткие. Ее движениями Лира вообще не могла управлять: она поворачивалась, куда хотела, как стрелка компаса, только никогда не успокаивалась.
– "Метр" – это значит, он меряет, – сказал Пантелеймон. – Как термометр. Помнишь, Капеллан объяснял.
– Это-то понятно, – прошептала она в ответ. – Но только для чего он?
Понять было невозможно. Лира долго наводила стрелки на разные символы (ангел, шлем, дельфин; глобус, лютня, циркуль; свеча, молния, лошадь) и наблюдала за беспорядочным и безостановочным блужданием длинной стрелки. Понять ничего не могла, но сложность прибора и разнообразие картинок только подогревали ее любопытство. Чтобы быть поближе, Пантелеймон сделался мышью и, положив крохотные лапки на край стекла, черными глазами-бусинками наблюдал за блужданием стрелки.
– Что, по-твоему, Магистр хотел сказать про дядю Азриэла? – спросила она.
– Может, мы должны сохранить его и отдать дяде?
– Да ведь Магистр собирался его отравить! Может, наоборот – может, он хотел сказать: не давай ему.
– Нет, – возразил Пантелеймон, – это ей он велел не показывать…
Осторожно постучали в дверь. Раздался голос миссис Колтер:
– Лира, на твоем месте я погасила бы свет. Ты устала, а завтра у нас много дел.
Лира живо сунула алетиометр под одеяло.
– Хорошо, миссис Колтер.
– Тогда спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Она улеглась и выключила лампу. Но прежде чем уснуть, запихнула алетиометр под подушку, на всякий случай.
Глава пятая
Вечеринка с коктейлями
Следующие несколько дней Лира ходила с миссис Колтер повсюду, словно сама была ее деймоном. Миссис Колтер знала множество людей и встречалась с ними в самых разных местах. Утром это могло быть собрание географов в Королевском Арктическом Институте, и Лира сидела и слушала; потом миссис Колтер могла встретиться с политиком и церковнослужителем в дорогом ресторане за обедом, и они проявляли к Лире большой интерес, заказывали для нее особые блюда, а она училась есть спаржу и узнавала, каково на вкус сладкое мясо. А во второй половине дня опять могли пойти за покупками, потому что миссис Колтер готовилась к экспедиции, и надо было покупать меха, непромокаемую одежду и ботинки, спальные мешки, ножи и чертежные инструменты, восхищавшие Лиру. После этого они иногда встречались за чаем с дамами, так же хорошо одетыми, как миссис Колтер, но не обладавшими ее красотой и совершенствами, – дамами, совсем не похожими на женщин-ученых, или цыганских матерей с лодок, или служанок в Колледже, словно они принадлежали совсем к другому полу, наделенному такими восхитительными качествами, как элегантность, обаяние, изысканные манеры. Для этих встреч Лиру одевали в самое лучшее, а дамы баловали ее и вовлекали в свои утонченные беседы, всегда касавшиеся людей: то художника, то политика, то какой-то влюбленной пары.
А вечером миссис Колтер иногда брала Лиру в театр, и снова тут были во множестве светские люди, которые беседовали с ней и восхищались ею, потому что миссис Колтер знала как будто бы каждого важного человека в Лондоне.
В промежутках между этими выходами миссис Колтер преподавала ей начатки географии и математики. В учености Лиры были большие пробелы – она напоминала карту мира, сильно изъеденную мышами; в Иордане ее учили отрывочно и бессистемно: Младшему Ученому поручалось поймать ее и чему-то там научить, скучные уроки продолжались неделю, а потом, к облегчению наставника, она "забывала" явиться. А то сам Ученый забывал, что ей надо преподать, и подолгу растолковывал ей тему своих нынешних исследований, все равно каких. Неудивительно, что познания ее были клочковатыми. Она знала об атомах и элементарных частицах, об антаромагнитных зарядах, о четырех основных взаимодействиях и кое-что из других разделов экспериментальной теологии, но ничего – о Солнечной системе. А когда миссис Колтер поняла это и объяснила ей, что Земля и остальные пять планет вращаются вокруг Солнца, Лира даже захохотала, словно это была шутка.
Однако ей очень хотелось показать, что и она кое о чем осведомлена, и когда миссис Колтер стала рассказывать об электронах, она с важным видом объявила:
– Да это отрицательно заряженные частицы. Вроде Пыли, только Пыль не обладает зарядом.
Как только она это произнесла, деймон миссис Колтер резко поднял голову, поглядел на нее, и весь золотой мех на его маленьком теле встал дыбом, будто заряженный. Миссис Колтер положила руку ему на спину.
– Пыль? – повторила она.
– Да ну, знаете, из космоса – Пыль.
– Что ты знаешь о Пыли, Лира?
– Ну, она прилетает из космоса и освещает людей, если снимать ее специальной камерой. Только не детей. На детей она не действует.
– Откуда ты это узнала?
Теперь Лира почувствовала какое-то сильное напряжение в комнате, потому что горностай-Пантелеймон взобрался к ней на колени и ужасно дрожал.
– От кого-то в Иордане, – неопределенно ответила Лира. – Забыла от кого. Наверное, от какого-нибудь Ученого.
– Это было на уроке?
– Да, может быть. А может, так, мимоходом. Да. Кажется, так. Этот Ученый, по-моему, он был из Новой Дании, и он говорил с Капелланом о Пыли, а я шла мимо, и мне стало интересно, я остановилась послушать. Вот как это было.
– Понятно, – сказала миссис Колтер.
– Он правильно мне сказал? Или я не так поняла?
– Ну, не знаю. Уверена, что ты знаешь гораздо больше меня. Так вернемся к электронам…
Позже Пантелеймон сказал:
– Знаешь, когда мех поднялся на ее деймоне? Я был позади него, и она так вцепилась в мех, что костяшки побелели. Это видно было. И мех еще не скоро улегся. Я думал, он на тебя бросится.
Да, они вели себя странно, но Лира не понимала почему.
И наконец, были уроки другого рода, преподанные так ненавязчиво и тонко, что и не казались уроками. Как мыть голову; как понять, какие цвета тебе к лицу; как ответить с милым выражением, чтобы на тебя не обиделись; как красить губы, как пудриться, душиться. Конечно, миссис Колтер не обучала Лиру этим искусствам прямо, но она знала, что Лира наблюдает за ней во время туалета, и нарочно не прятала от нее косметику: пусть девочка как-нибудь попробует ее сама.
Шло время, осень уже сменялась зимой. Иногда Лира вспоминала Иордан-колледж, но теперь он казался маленьким и тихим по сравнению с ее нынешней насыщенной жизнью. Часто думала и о Роджере, но с ощущением неловкости – то ей сейчас надо было в оперу, то новое платье примерить, то предстояло посещение Королевского Арктического Института, – и она снова о нем забывала. Месяца через полтора миссис Колтер решила устроить у себя вечеринку с коктейлями. У Лиры сложилось впечатление, что вечер устраивается по случаю какого-то события, но миссис Колтер ничего об этом не говорила. Она заказала цветы, вместе с поставщиком выбирала закуски и напитки и целый вечер обсуждала с Лирой, кого пригласить.
– Мы должны позвать Архиепископа. Без него никак нельзя, хотя он отвратительный старый сноб. Лорд Бореал в городе – он занятный человек. И княгиня Постникова. Как ты считаешь, надо пригласить Эрика Андерсона? Я думаю, пора уже ввести его в круг…
Эрик Андерсон был новым модным танцовщиком. Лира понятия не имела, что значит "ввести в круг", но с удовольствием высказывала свое мнение. Она старательно и с чудовищными ошибками записывала имена, которые диктовала ей миссис Колтер, а потом вычеркивала, если миссис Колтер все-таки решала этих людей не звать.
Когда Лира легла в постель, Пантелеймон шепнул ей с подушки:
– Не поедет она ни на какой Север! Она будет держать нас тут вечно. Когда мы убежим?
– Поедет, – шепнула в ответ Лира. – Ты ее просто не любишь. Это жаль. Она мне нравится. И зачем ей учить нас штурманскому делу и прочему, если она не собирается на Север?
– А чтобы ты не сделалась беспокойной, вот зачем. Тебе же неохота выстаивать на вечеринках и мило беседовать. Она просто делает из тебя домашнее животное.
Лира повернулась к нему спиной и закрыла глаза. Но Пантелеймон все правильно сказал. Ее стесняла и связывала эта светская жизнь, пусть и роскошная. Она отдала бы все на свете за один день с оксфордскими оборванцами, с битвой на Глинах и беготней вдоль Канала. Единственное, что заставляло ее быть послушной и вежливой, – это дразнящая надежда отправиться на Север. Может быть, они встретятся с лордом Азриэлом. Может быть, он и миссис Колтер полюбят друг друга, поженятся, и удочерят Лиру, и вместе отправятся спасать Роджера из рук Жрецов.
Перед вечеринкой миссис Колтер отвела Лиру в модную парикмахерскую, где ей смягчили и уложили волнами жесткие русые волосы, подпилили и отполировали ногти и даже подкрасили глаза и губы, чтобы показать, как это делается. Потом они пошли за новым платьем, которое заказала миссис Колтер, купили лакированные туфли, а потом пора было возвращаться домой – расставлять цветы и переодеваться.
– Сумку через плечо нельзя, милая, – сказала миссис Колтер, когда Лира вышла из спальни, в восторге от собственной красоты.
Лира повсюду теперь ходила с белой кожаной сумочкой на ремне, чтобы всегда иметь под рукой алетиометр. Миссис Колтер, расправляя розы, слишком тесно стоявшие в вазе, увидела, что Лира не двигается с места, и со значением посмотрела на дверь.
– Ну, прошу вас, миссис Колтер, я люблю эту сумку!
– Не в доме, Лира. Ходить с сумками через плечо в собственном доме – нелепость. Сними сейчас же и помоги мне проверить бокалы…
Лира заупрямилась, и причиной тому был не столько приказной тон, сколько слова "в собственном доме". Пантелеймон спрыгнул на пол и, мгновенно превратившись в хорька, выгнул спину возле ее белого носка. Ободренная этим Лира сказала:
– Но она же никому не помешает. Из всех моих вещей я только ее люблю. По-моему, она очень идет…
Фразу она не закончила, потому что деймон миссис Колтер спрыгнул с дивана, желтой молнией метнулся к Пантелеймону и прижал его к ковру. Лира вскрикнула, сначала от неожиданности, а потом от испуга и боли: Пантелеймон извивался под лапой золотой обезьяны, пищал и рычал, но не мог освободиться. Обезьяна одолела его за несколько секунд: одной черной лапой свирепо сжала ему горло, задними захватила хорька за задние ноги, а свободной лапой тянула за ухо, словно намереваясь его оторвать. Притом без злости, но с холодным упорством, наблюдать которое было страшно, а еще хуже – ощущать.
Лира всхлипывала от ужаса.
– Не надо! Пожалуйста! Перестаньте нас мучать!
Миссис Колтер перевела взгляд с цветов на нее.
– Тогда делай, что я тебе сказала.
– Обещаю!
Золотая обезьяна отошла от Пантелеймона, словно он ей вдруг надоел. Пантелеймон сразу кинулся к Лире, а она подхватила его и стала целовать и гладить.
– Ну, Лира? – сказала миссис Колтер.
Лира вдруг повернулась и бросилась в свою спальню, но не успела захлопнуть за собой дверь, как она распахнулась снова. В шаге от нее стояла миссис Колтер.
– Лира, если ты будешь вести себя так вульгарно и грубо, у нас будет конфликт, и верх в нем возьму я. Немедленно сними сумку. Перестань некрасиво хмуриться. Никогда не хлопай дверью, ни в моем присутствии, ни без меня. Через несколько минут появятся первые гости, и ты будешь вести себя безупречно, ты будешь милой, очаровательной, послушной, внимательной и прелестной во всех отношениях. Я чрезвычайно этого хочу, Лира. Ты меня поняла?
– Да, миссис Колтер.
– Тогда поцелуй меня.
Она наклонилась и подставила щеку. Чтобы поцеловать ее, Лире пришлось подняться на цыпочки. Ее удивила гладкость щеки и легкий, непонятный запах кожи миссис Колтер: душистой, но отдававшей металлом. Она отошла, положила сумку на туалетный столик и вернулась с миссис Колтер в гостиную.
– Как тебе нравятся эти цветы, милая? – спросила миссис Колтер как ни в чем не бывало. – С розами, конечно, нельзя ошибиться, но и хорошего должно быть в меру… Посыльные принесли достаточно льда? Будь ангелом, пойди и спроси. Теплые напитки отвратительны…
Притворяться веселой и милой оказалось очень легко, хотя всякую секунду Лира чувствовала отвращение Пантелеймона и его ненависть к золотой обезьяне. Но вот звякнул звонок, и вскоре комната стала наполняться модно одетыми дамами и импозантными мужчинами. Лира ходила между ними, предлагая бутербродики с закусками, мило улыбаясь и любезно отвечая, когда с ней заговаривали. Она ощущала себя всеобщей любимицей, и стоило ей произнести это про себя, как щегол Пантелеймон расправил крылья и громко чирикнул.
Почувствовав в его радости подтверждение своей мысли, она стала вести себя чуть сдержаннее.
– И в какую ты ходишь школу, моя дорогая? – спросила пожилая дама, рассматривая Лиру в лорнет.
– Я не хожу в школу.
– В самом деле? Я думала, мама отдала тебя в свою старую школу. Прекрасное заведение…
Лира растерялась, но быстро поняла ошибку старой дамы.
– А! Она мне не мать! Я ей просто помогаю. Я ее личный помощник, – важно сказала она.
– Понимаю. А кто твои родители?
И этот вопрос Лира поняла не сразу.
– Граф и графиня, – сказала она. – Они оба погибли при аварии воздушного шара на Севере.
– Какой граф?
– Граф Белаква. Он был братом лорда Азриэла.
Деймон старухи, красноперый ара, раздраженно переступил с ноги на ногу. Старуха с сомнением нахмурилась, и Лира, приятно улыбнувшись, двинулась дальше.
Когда она проходила мимо молодой женщины и группы мужчин возле большого дивана, до нее донеслось слово Пыль. Она уже достаточно повидала в обществе, чтобы понять, когда мужчины и женщины флиртуют, и с любопытством наблюдала за этим процессом, но заворожило ее слово "Пыль", и она остановилась послушать. Мужчины, похоже, были учеными; судя по тому, как их расспрашивала молодая женщина, Лира сочла ее чем-то вроде студентки.
– Ее открыл один московит – остановите меня, если вам это уже известно, – говорил мужчина средних лет восторженно внимавшей ему женщине, – человек по фамилии Русаков, и обычно их называют Частицами Русакова. Эти элементарные частицы не взаимодействуют ни с какими другими – их очень трудно обнаружить, но удивительно то, что их, по всей видимости, притягивают люди.
– Не может быть! – сказала молодая женщина, широко раскрыв глаза.
– И что еще удивительнее, – продолжал он, – некоторые люди притягивают их сильнее, чем другие. Взрослые притягивают, а дети – нет. По крайней мере, слабо до подросткового возраста. В сущности, именно поэтому… – он понизил голос и придвинулся к молодой женщине, доверительно положив руку ей на плечо, – именно по этой причине был учрежден Жертвенный Совет. О чем могла бы поведать вам наша любезная хозяйка.
– В самом деле? Она связана с Жертвенным Советом?
– Дорогая моя, она и есть Жертвенный Совет. Это исключительно ее создание…
Он хотел было продолжать, но тут заметил Лиру. Она смотрела на него не мигая, и он, то ли от того, что выпил лишнего, то ли желая произвести впечатление на молодую женщину, сказал:
– Эта юная леди знает все, могу поклясться. Для тебя Жертвенный Совет не представляет опасности, правда, моя милая?
– Да, – сказала Лира. – Здесь мне никто не страшен. Где я раньше жила, в Оксфорде, там было много всяких опасностей. Там были цыгане – они крадут детей и продают их туркам в рабство. А в Порт-Медоу в полнолуние из старого женского монастыря в Годстоу приходит оборотень. Один раз я слышала его вой. И есть еще Жрецы…