- С моей точки зрения, маннаэл макаль, гибель двух беглецов, даже если это ведьма и арчарг-атль, - дело времени. Нам не дожить даже до того момента, когда солнце поднимается в зенит. На острове нет места, где мы могли бы спрятаться от зеркальных. Они теперь знают, что принцесса Исфарра жива и...
Ланин замолчала. Ну да, спрятаться нельзя. Спасибо тебе во второй раз, Аннабарка... Как бы они не догнали нас на проклятой галере. Еды маловато, жалко. Наши шансы сокращаются, как у корабля, которого несет на камни и ватага никак не может отвернуть. Спасибо и тебе, девочка. Жалко, я не могу восстановить твои цыплячьи силенки. Они нам скоро пригодятся.
- Ланин! Ты понимаешь, что я думаю?
- Почти нет. Сил нет. - Она попыталась сосредоточиться. - Прости, Малабарка, не могу прочитать связно... Какая-то каша, ругань... У нас осталось совсем немного времени. Помни, я не хотела бы оказаться живой в их руках. Будь добр, помоги мне с этим. Вряд ли у меня получится... собственными руками. Меня, знаешь ли, всегда страшила физическая боль.
Молчу. Куда ты торопишься, девочка? Ланин продолжает:
- Так вот, нам дарована маленькая отсрочка. И я хотела бы потратить ее с толком.
Ее губы требовательно прикоснулись к моей шее. Пальцы Ланин нежны и чуть-чуть неловки, как у ребенка. Зато движения стремительны...
Я выдержал паузу. Аххаш, я - не ты, женщина волнует меня чаще, чем раз в луну. И не стал бы я равнять Ланин с тем, что называют просто женщина. На краткое время я почувствовал: Хромцу все равно, зато как бесится Астар!
Как трудно остановить ее губы и ее пальцы! Все еще пауза... пауза... больше нельзя.
- Девочка, мы потратим время на другое.
Глаза дикой кошки.
- Вставай. Мы будем жить, Ланин. Только надо поторопиться.
Пока тебя не убили, ты жив. Пока тебя не поймали, ты не в плену. Это знает любой вольный человек, хоть Крыса, хоть Чайка, хоть кто.
И все-таки мы с Ланин будем жить, только если нам очень повезет...
Старый маяк построили на отшибе. Мыс, обрыв, тропинка к морю, лодки. Пустынное место. Тихо. Только ветер да прибой. В точности так, как показал мне отец. Вся охрана - тощая беременная кошка. Очень старая. От старости глаза ее полиняли, как ношеные тряпки. Я почуял в ней столько злобы и тоски, сколько бывает в человеке. Котята убьют ее.
Кошка выскочила нам навстречу, прижала уши, утробно взвыла. Да что за чума! Кого караулишь, дура?
Нам нужна подходящая лодка. Ланин, оглядывая все эти хлипкие посудины, заметила:
- Либо нам очень повезет, либо... мы проживем дольше, чем до полудня.
Одна показалась мне понадежнее прочих. Я перевернул ее и подтащил к воде. О! Встав на волну, лодка подпрыгнула не хуже лошади, которая норовит лягнуть, и неожиданно оказалась вдалеке от меня. Аххаш... Попробуем достать... Как бы не так.
Та же история повторилась со второй, а потом и с третьей посудиной. Тут мне стало страшно. Мне давно отбили то, чем люди боятся. Надо будет - против Хромца выйду на мечах. Но... мне страшно. Мое море, мой дом - предает меня. Боги! Ваши ли, бездна вас забери, игрушки?
Хохот издалека.
Значит, ваши. Проклятие. Проклятие. Я бессилен. Проклятие. Да что за... Я бессилен.
- Что-то случилось, Малабарка?
- Да. Еще разок. Только у меня.
Еще разок? Еще разок?
"Ты, - обращаюсь я на немой речи, - незнакомый боец, который за нас. Я даже имени Твоего не знаю. Помоги нам, и я поверю в Твою силу. Получишь любые пожертвования, только сам назови цену и вытащи нас из этого дерьма!"
Лодки покачиваются поодаль, проклятые лодки, волна не гонит их ни к берегу, ни от берега. Проклятая магия.
"Ты! Не вини меня за неучтивость. Покажись, и я буду знать, как обращаться к Тебе, как просить и что предлагать. Если не брезгуешь бывшей Крысой, бывшим абордажным мастером и нынешним плавучим дерьмом, будь мне другом. Помоги!"
- Малабарка!
Что я ей отвечу? Что море взбунтовалось? У нее самой уже бунтовал ветер.
"Ты! Может, Тебе надо, чтобы я признал Тебя своим господином? Я признаю. Ты бог, Ты даже сильнее богов, не знаю, кто Ты, но будь господином. Только помоги".
Ничего.
Не напрасно ли я зову Его? Или там нет ничего, одна прорубь и пузырь посередине? Нет. Спокойно. Может быть, я ничего не могу Ему дать? Тогда как?
"Помоги. Просто помоги. Я очень прошу Тебя, помоги".
Та, самая первая посудина пошла ко мне кормой, против ветра и против течения... Я оглянулся на Ланин. Девочка тащит четвертую лодку к воде. Не видела. "Кто бы Ты ни был, благодарю Тебя. Если я Тебе понадоблюсь, я - Твое".
- Ланин! Я держу лодку, залезай!
Кошка на берегу то жалобно взмяукивала, то шипела вслед нашей посудине. Тварь, может, и сама бы сбежала отсюда, да куда ей деться.
Я сел на весла.
Отлив благоприятствовал нам. Очень хорошо. Девочка моя заулыбалась. Через четверть стражи остров начал расплываться в туманной дымке. Ланин с ненавистью стянула сапоги и уже было вознамерилась выбросить их за борт. Не торопись, девочка. Умная принцесса не станет выбрасывать сапоги. Умная принцесса, Аххаш и Астар, побережет сапоги. А потопит сапоги в море только настоящая чума, чума, а не принцесса... В общем, она все-таки посмотрела на меня.
- Знаешь, что у тебя на лице, Малабарка?
- Что?
- Время от времени к нам приплывают торговые корабли из Марга. Так вот, тамошние купцы излучают умеренность и благоразумие как раз в тот момент, когда подсовывают простакам гнилой товар... Вот у тебя на лице сейчас именно...
- Подлые лукавые люди! - перебил я ее.
Мы рассмеялись. Хозяин Бездн так и не получил в жертву пару добротных сапог.
- Прах побери, Ланин! Анналы не помнят людей бережливее нас с тобой...
Она чуть не выпала из лодки.
Серебряная хроникаГлава 8. Тень высоты
- Все, - выдохнул Малабарка, опуская, нет, почти роняя весла. Он ничего больше не прибавил к этому "все", но остальное было отчетливо написано на его лице: изнемогаю, надо отдохнуть, а сколько этот отдых продлится - даже богам неведомо...
Свою помощь предлагать я даже не стала: это было бы смешно. Я и с легкой прогулочной лодочкой Зарека еле управлялась, а уж с такой, где по-хорошему надо грести двум сильным парням, по одному на весло...
А Малабарка ведь еще и ночь не спал, неожиданно вспомнила я. Я же ему спать и не дала со своим мытьем головы, а дальше пошло-поехало.
- Как ты? - осторожно спросила я, глядя, как он опускается на дно лодки.
- Терпимо. Через стражу приду в себя. - Он попытался улыбнуться, и почему-то это лучше всяких слов сказало мне, что стражи может оказаться недостаточно.
- Хоть голову на колени мне положи. - Это было единственное, чем я могла облегчить его положение в таких обстоятельствах. Малабарка с благодарностью кивнул и начал устраиваться поудобнее.
- У нас нет времени... - еле слышно пробормотал он уже в полусне. - В гавани, Аххаш, стоит оч-чень неприятная галера... Не галера, а сплошная неприятность.
...Самое большее через четверть стражи я поняла, что все мое тело неимоверно затекло. А солнце, как назло, жгло все сильнее и сильнее... а зеркальное облачение я порвала в клочья. Остатков как раз хватило, чтобы сделать тюрбан на голову и краем прикрыть лицо: я хорошо знала, какие ожоги бывают на такой светлой коже, как моя. По воде, казалось, растеклось второе солнце, слепя и сверху, и снизу, прах все подери окончательно и бесповоротно!
Безумно хотелось спрыгнуть за борт и немножко поплавать, если уж совсем не движемся: и размялась бы, и остыла. Да только нельзя было. Даже пошевелиться было нельзя: это могло разбудить Малабарку. Он ведь как устроился, так почти сразу и выпал из мира. Один раз я уже не позволила ему выспаться, хватит.
И все-таки до чего же жарко было в этом черном! И не то что нужного нам ветра с полудня или полудня-захода - вообще ни ветерка не было с самого утра. Сейчас, конечно, тихое время, но чтобы до такой степени... По воде пробегала даже не рябь, а какая-то нервная дрожь. Никогда бы не могла подумать, что море может быть настолько спокойным. Одно утешало: в такой штиль нас по крайней мере не унесет в непонятном направлении, где встали, там и будем стоять.
Небо и вода, вода и небо. Синее, сомкнутое с голубым. И только наша лодка посередине... да, мне и раньше приходилось плыть на корабле вне видимости берега, но по сравнению с многолюдной галерой лодка была почти ничем. Жалкая деревянная скорлупка, спящий человек у моих ног - и я, одна под палящим полуденным солнцем. Я судорожно сжимала обломок ракушки на своей груди, но даже мой знак зари не мог защитить меня от одиночества и страха.
А если (маловероятно, но все-таки) отсутствие лодки было обнаружено и сейчас на нашем хвосте висит погоня? А мы тут болтаемся рыбьей требухой на воде, как сказал бы Малабарка!
Эта мысль добила меня. Слезы бессилия так и хлынули из моих глаз - слезы, которым я не позволяла пролиться ни в Древнейшем Храме, ни на горе, под которой казнили Салура, ни после нашего во всех отношениях запредельного прорыва из гавани. А сейчас они лились и лились, жгучие, как настойка полыни, и хотелось упасть лицом вниз, в кровь разбить кулаки о борт, взвыть раненой волчицей... Но я не смела - Малабарка спал! - и лишь тихонечко скулила себе под нос, чем распаляла себя еще больше. Только сейчас я осознала, на что похоже настоящее, абсолютное бессилие.
- Слышишь, ты, как там тебя? - наконец прошептала я, и шепот мой был отчаяннее крика. - На что мне эта моя хваленая причастность, если даже ветер, брат мой названый, перестал меня слышать?!
Ответа, разумеется, не было. Я и не рассчитывала на ответ - просто не осталось сил держать все это в себе. Рухнула плотина, упали засовы, ворота слетели с петель... Я плакалась куда-то в пространство, Не подбирая слов:
- Что тебе надо, скажи! Скажи, я же умная, я пойму! Я все сделаю, как ты захочешь! Почему огонь зажигается и боль уходит из тела, а отвод глаз, вернейшее из верного, не работает? Почему? Почему ветер не слышит моего зова, ты, дарующий силу превыше детей Луны? На что мне эта сила, если я не властна подобрать к ней ключей?
Тишина. Хоть бы чайка над водой крикнула...
- Ну пожалуйста, прошу тебя! В бездну мою гордость, все равно была принцесса, да вся вышла. На колени встать не могу, уж прости - разбужу человека...
Тишина - но что-то неуловимо дрогнуло, я так и не поняла что. Может быть, всего-навсего Малабарка во сне?
- Или ветер завидует, что огню я пою, а с ним так, запросто? Так не умею я петь, фальшивлю, и сама слышу, как фальшивлю, и ничего с этим поделать не могу с самого детства! Если так хочешь, спою как умею, но уж не обессудь. Я же не голосом пою, а тем, что внутри меня... сердцем, наверное... - Не удержавшись, я громко всхлипнула. Голос срывался, огромного труда стоило собраться, чтобы слова не утонули в рыдании:
- Ветер - никого на свете он не заприметит на пути своем... Где те взрослые и дети - ветер не ответит, ветер ни при чем...
Положение мое осложнялось еще и тем, что песни для ветра я не знала. Единственное, что пришло в голову, - мой собственный перевод имланской баллады, корявый уже в силу того, что имланский язык короче моего родного. Зато он неплохо ложился на один старинный рыбачий напев, где я, наоборот, знала мелодию, но не слова...
Что же ветер не поможет?
Совесть не загложет,
не придет во сне...
Кто же ветер потревожит.
Вознесет, низложит
в светлой вышине?
Почудилось? Нет, тоненькая струйка воздуха, ласковее руки Малабарки, скользнула под моей рубашкой, мимолетно охлаждая разгоряченную спину. Слезы с новой силой хлынули из моих глаз, но неимоверным усилием я проглотила комок в горле.
Стоит умереть в покое,
Веря - не построить храма на воде?
Воет ветер в тон прибою,
Что это такое?
К счастью ли, к беде?
Неожиданно на последних словах мой голос окреп и обрел такую глубину, будто и вправду шел из самого сердца. Откуда-то из неведомой дали нахлынула вера, что получится! Озарение промелькнуло молнией, и, повторяя припев, я чуть-чуть изменила слова:
Воет ветер в тон прибою,
Знаю, что такое -
к счастью, не к беде!
Свежий порыв плеснул с полудня и захода, рванул промокшую от слез ткань, которой я прикрывала лицо, и она забилась у меня над плечом, как маленькое знамя. Новый порыв, еще сильнее, чуть не сорвал с головы тюрбан, затрепал мои широкие рукава...
Теперь голос мой лился широко и свободно. Я по-прежнему отчаянно врала мотив, но это уже ничего не значило - ветер бил мне в лицо, однако мой голос без труда летел навстречу ему:
Ближе! Может, ты обижен,
Что я неподвижен, словно неживой?
Вижу: чайка ниже, ниже,
Падает... Смотри же!
Ветер надо мной!
Последние слова я, наверное, выкрикнула так громко и радостно, что Малабарка вскинулся как ужаленный:
- Что? Что такое?
- Ветер, Малабарка! - воскликнула я, смеясь от счастья. - Ветер, сам пришел, я его напела! Ставь парус - теперь это надолго! - Я и в самом деле ощущала, что надолго. Легкая, звенящая уверенность - может быть, это и есть причастность?
"Да", - неожиданно пришел безмолвный ответ.
Малабарка уже возился с парусом. А я раскинула руки, словно пытаясь обнять этот уверенный поток с полудня и захода, который осушил мои слезы и почти мгновенно смыл с тела всю усталость. Затем перескочила на нос лодки и, поскольку слова в песне кончились, просто завела голосом тот же напев, наслаждаясь свободным полетом звука.
Ветер ударил в парус, и лодка рванулась, как пришпоренная чистокровная кобылица. Малабарка опустился рядом со мной, чуть приобнимая одной рукой, и его счастливый смех вторил моему голосу. Та же ослепительная радость, что и во мне, била из него ключом. И пусть у него она была от того, что он снова в море, а у меня - от сознания своей силы, я отчего-то понимала, что его и моя радость в равной степени угодна тому, кто услышал песню из моего сердца.
Я вплетала в свой напев обрывки других, невесть где и когда слышанных, зная, что вряд ли когда-нибудь смогу это повторить, и не жалея об этом ни мгновение. А лодка летела по волнам выпущенной из лука стрелой, унося нас прочь от моей родины к какой-то новой, но, несомненно, прекрасной жизни...
Черная хроникаГлава 9. Междуштормье
Море гневалось на нас два дня и две ночи. Я не знал, когда восходит солнце, а когда появляются звезды. Небо опустилось, лохматые мочала туч цеплялись за верхушки волн. Мгла клубилась над морем, а под ней вздымались неровные зубы валов. Может, солнечный диск и плавал на своем благодатном корабле по высшему небу, но лик его был от нас закрыт. Может, звезды и пели свой холод, как всегда, по ту сторону мира живых, но нам не было видно темного порога... Просто я чувствовал, Аххаш, чувствовал, как будто у меня в брюхе спрятаны водяные часы, ведь их точность не зависит ни от медленного плавания солнца, ни от звездостояния, ни от лукавых игр луны; так вот, я какой-то неведомой проделкой знал и понимал: прошло примерно два дня и две ночи. И если дальше так пойдет, нам верный конец.
День и ночь мы ровно шли по ветру, чья сила покорилась моей девочке. Как я радовался ее силе и ее удаче! Чума непереносимая! Как я радовался. Когда-то я ходил вместе со всей стаей на старый и богатый город Лиг; я не был тогда ни абордажным мастером, ни даже мастером баллист и катапульт, я был храбрым щенком, крысенышем из рода Милькара. Тогда мы избегли страшной опасности, обманули горожан и взяли хорошую добычу... Я радовался: как хороши Черные Крысы в деле, как спокойно и умело они работают. Так же и сейчас мне понравилось ее искусство, ее работа. Ланин воспрянула духом, и даже движения девочки изменились. То есть в лодке ходить некуда, ноги стоят в резерве. Но руки, руки! И раньше я замечал: когда она говорит, пальцы вычерчивают в воздухе круги, линии, непонятные знаки... Как человек, который уверен, что до его собеседника скорее всего не дойдет смысл сказанного, и надо говорить громко, четко, подробно передавать все оттенки мысли, да еще помогать себе руками, - тогда, может быть, до упрямо ленивых мозгов доберутся хотя бы отдельные слова. С кем она тут имела дело... Нам не удалось как следует поспать. Наша пища - редкое дерьмо и прибавляет мало сил. Ракушки, Аххаш? Ракушки? Кажется, легче всего совершить медленное самоубийство, питаясь ими с нашим упорством. Силы наши таяли. Несмотря на все это, Ланин охватил такой восторг, что движения ее рук чуть- чуть не превратились во взмахи крыльев. Размеры ее невидимого алфавита возросли вчетверо. В Пангдаме в день избрания нового верховного архонта его имя высекают на особой стене буквами локтя по полтора высотой. Моя девочка рассказывала мне истории о своих охотах, о паршивом псе Кайсаре и об учебе у того достойного старика, Салура, а ладони ее высекали на воздушной стене имена такого архонтища... О!
Все было хорошо, парус тащил нас, куда нам и требовалось. Потом в скулу нашему доброму ветру, от которого и мне хотелось пуститься в пляс, задуло недобрым холодком. Я огляделся.
- Ланин, ты не чувствуешь?
- Не чувствую чего, Малабарка? Счастья? О да. Чувствую. - За день и за ночь мы сказали друг другу много приятных слов.
- Опасность, Ланин. Посмотри: оттуда идет опасность. - Аххаш, меня пробирает ознобом.
Она повертела головой, уставилась на темноватое облачко в той стороне, куда я показал. Пожала плечами, мол, ну облачко, прах его побери, ну темненькое, беды не вижу.
- Я по-другому устроена, Малабарка. И я сейчас гостья в твоем доме, в море. По правде говоря, я полагала, что твоя очередь быть проводником... Я люблю тебя.
Все произошло стремительно. Я слышал от стариков, сколь быстр гнев Хозяина Бездн и сколь редок. С двенадцати лет я хожу на длинных кораблях, но никогда, никогда - Аххаш! не видел ничего подобного. Я все еще произносил свой ответ Ланин. Тот самый ответ, которого она ждала и желала, тот ответ, который - правда... Последние слова я проглотил вместе с парой глотков соленой воды. Упрямо договорил. Договорил, Нергаш! Хоть бы ты бесился в три раза страшнее, я хочу сказать Ланин все, что следует сказать, и ты мне не помешаешь. Да что тебе за дело до нас!
- Ланин, девочка моя! И я люблю тебя.
В считанные мгновения нас накрыло шквалом. Небо потемнело, море сделалось как лицо сына, только что бросившего на волну труп отца.
- Держись!
Первый вал поднял нас высоко. Будь он крепостной стеной, мы разбились бы в щепы, ахнув вниз. Второй навис над нами не хуже могильной плиты над покойниками - так хоронят в Ожерелье. Нас мотало, как прибой мотает жалкий плавник, ударяя им о гальку. О, проклятые боги тьмы! Я не боюсь! Я не боюсь!
Маленькая ручка Ланин вцепилась мне в плечо, встряхнула меня. А? Оказывается, я смеялся, глядя на водяные валы, я поносил их, забыв обо всем. Рыбья моча! Смерть наша спереди и сзади, слева и справа, она повсюду.