Возле одной из стай Рэй ненадолго задержался, чтобы полюбоваться на своего тайного любимца – младшего вожака Род-дона. Этот бешеный Пес, буян и задира, по самые ноздри был заряжен бурлящей энергией. Она не давала его мышцам ни минуты покоя, постоянно толкая на авантюры, иногда бессмысленные, но чаще приносящие Род-дону выгоду: надо признать, голова у парня была, хотя использовал он ее не лучшим образом. Несмотря на молодость, именно Род-дон стал одним из первых центров конденсации рассыпавшихся по всему Лесу осколков огрской армии. Правда, чуть позже, когда напряжение пошло на спад, Род-дона сумели обскакать более опытные, поднаторевшие в интригах Псы, и в большие начальники он не попал, закрепившись во главе неполной сотни отборных верзил. Повиновались они Род-дону слепо, хотя его стая была едва ли не единственной в новой армии, где воинская муштра продолжалась без скидок. Род-дон не позволял своим парням лениться и жиреть, но гонял их со смыслом, и заботился о них, как о себе.
Впрочем, Рэй ценил его за другое.
Обойдя лагерь, Рэй вернулся к центру и вошел в одну из хижин, оставив охрану у входа. Окна были заколочены наглухо, но от стен исходило мягкое свечение, достаточное для ориентации.
Как всегда, Кэролл встрепенулась при его появлении, заулыбалась испуганно и радостно.
Остановившись на пороге, Рэй внимательно оглядел комнату, но под разбросанными на полу шкурами не смог бы укрыться и карлик, а все остальное было на виду. Задвинув дверь, Рэй тщательно запер замок.
– Помоги, – велел Рэй, расстегивая застежки кольчуги.
Девушка вскочила с подушек, живо подбежала, шурша прозрачными одеждами, и латы посыпались с него, будто скорлупа. Вздохнув полной грудью, Рэй покрутил плечами, с наслаждением потянулся. Кэролл сочувственно засмеялась.
Шагнув в ванну, Рэй погрузился в прохладную воду, пузырящуюся горьковатым газом, и прикрыл глаза, млея от щекотания пузырьков. Мягкие ладони женщины осторожно мяли ему затылок, изгоняя усталость, проясняя мысли. Конечно, любая диланка управилась бы с массажем куда лучше, но с Кэролл было проще. Вместе с Рэем она совершила завидный скачок в карьере, продвинувшись из солисток ночного армейского балета в наложницы Верховного правителя. Для страховки Рэй убедил ее, что в случае его внезапной кончины она первой взойдет на погребальный костер, но, в общем, Кэролл была простеньким механизмом – наивные ее хитрости вызывали умиление.
– Хочу есть, – объявил Рэй, и Кэролл поспешила в другой конец комнаты и присела на корточки перед нишей, доставая еду. Рэй следил за ней с нарастающим вожделением: ее смуглое тело явственно просвечивало сквозь ткань, дразня и обещая, и это было совсем не то, что откровенная нагота бледнокожих туземок, ладно скроенных, но обделенных тайной.
Разбрызгивая воду, Рэй поднялся из ванны. Кэролл оглянулась, но встать ему навстречу не успела: одним движением задрав все ее платья до плеч, Рей притиснул женщину к полу. Кэролл торопливо ласкала его, тяжело дыша и вскрикивая, но сейчас ему было безразлично – в самом ли деле она испытывает пылкую страсть или лишь искусно ее имитирует. Насытившись, Рей отлепился от разгоряченного влажного тела, усмехаясь своей брезгливости: истинный, к тому же высокородный, огр даже прикосновения женщины не может выносить долго.
– Ополоснись, – приказал он, принимаясь за еду.
Благодарно улыбнувшись, Кэролл грациозно сбросила одежду и скользнула в воду. Безусловно, она была красива, но всему свой срок и своя мера: потом он еще намучает ее вдоволь, ибо оставлять женщину неудовлетворенной – значит толкать на предательство.
Рэй снял с полки кувшин с брагой, спросил:
– Пила?
Кэролл кивнула. Он сделал несколько больших глотков и отставил кувшин. Голова чуть закружилась, но это скоро пройдет. Блаженно Рэй похлопал себя по животу, перевел взгляд на Кэролл и снова ощутил в себе желание.
– Ну, иди! – позвал он, и Кэролл пришла, покорная и страстная, какой и надлежит быть женщине. Впрочем, может, прав Герд, и трудная победа дороже? Влюбить в себя диланку – смогу ли? А почему же нет? Он-то смог!..
Потом Рэй лежал в постели, закинув руки за голову, а Кэролл преданно (много ли стоит ее преданность?) согревала телом его колени. Скоро она заснула, усталая и умиротворенная, – Рэй же, бросив плоти подачку, как собаке кость, мог теперь размышлять без помех.
Лес! – думал он с насмешливым почтением. Экая ты махина. Даже я не знаю еще всей твоей мощи. В целом мире только ты выше меня, так почему бы нам не объединиться? Пусть диланы и дальше служат тебе разумом – я же стану твоей направляющей волей, твоим указующим перстом. Я покажу тебе цель, достойную тебя, и ты достигнешь ее, потому что ничто не сможет устоять перед тобой. Только ты способен установить на планете порядок, а первым после тебя стану я. И это справедливо, ибо я действительно первый среди людей, я лучше других сумел подчинить страсти рассудку и освободиться от условностей и предубеждений. Меня распирает энергия и переполняют замыслы, моя воля безгранична. Только ты, Лес, можешь противостоять мне, но ты будешь моим союзником…
Рэй улыбнулся: это молитва? Если я сумею подчинить себе Лес, то докажу, что сильнее и его. А время покажет, кто прав. Туземцы ли, спеленавшие себя моралью и не способные даже на видимость борьбы… Или кичливые аристократы, утонченно лелеющие грязные страстишки, отвыкшие мыслить и тупо повторяющие обветшалые лозунги… Псы? – это быдло, вонючее и чавкающее, глухое ко всему, кроме животных позывов… Я сильнее всех, следовательно, прав я! Слышишь меня, Герд? Я прав, а не ты, Вепрь-одиночка, потерявший голову из-за дикарки и этим сделавший себя уязвимым. Жаль, что ты не рядом, такой помощник пришелся бы мне кстати. Уж я сумел бы тебя приручить, ты ведь еще веришь в дружбу, в честь, в долг – такие люди бесценны для умного правителя!.. Жаль, жаль, Герд, что ты должен умереть, это будет потеря для меня… трудновосполнимая потеря…
Рэй заснул, и ему не снилось ничего. Воображение у него было в порядке, но Рэй действительно оказался уникален: перегородка, отделявшая его от остальных, строилась на века, и даже Лес не мог ее сокрушить.
6
Привалившись спиной к неохватному стволу одинокого лесного исполина, Герд сидел на траве в самой гуще обширных зарослей кустарника, пусто глядя перед собой. Рядом безжизненно лежала Уэ. После стычки у Дома – уже четвертые сутки! – она почти не просыпалась, а в недолгие минуты просветления с трудом отвечала на тревожные вопросы Герда, глядя виновато и жалобно, отказываясь от всего, и скоро засыпала снова. Некому теперь было предупреждать Герда об опасности, потому-то он и забрался в эти кусты, поднимавшие трескучий шум, стоило кому-то в них сунуться. А что до комфорта, то с этим дело обстояло благополучно в любой точке Леса, и только привычка побуждала Герда ночевать в Домах. Но за последние месяцы ему пришлось отказаться от многих привычек, в том числе и куда более въевшихся. Вместе с армией рухнул мир, рассыпавшись на тысячи крохотных осколков, и выстроить из них новое здание казалось невозможным. Все утратило смысл: его жизнь – эта беспрерывная, веселая и яростная схватка за место под солнцем, его доблесть и слава, его гордость. За что славить, чем гордиться? Чуть сдвинулся угол зрения, и доблестный воин превратился в бешеного кровожадного зверя, заслуживающего лишь смерти. И Герд с готовностью принял бы смерть, если бы не был уверен, что Уэ не переживет его и на минуту, ибо прикипела она к нему куда прочней, чем это принято у огров. Уэ была главной нитью, связывающей Герда с жизнью, и он оберегал эту нить, как мог – но что он мог? Потребовалось бы – ради диланки Герд набросал бы гору трупов, но под этой горой она задохнется еще надежней. А он умел только убивать, другому его не учили. Девочка стала угасать давно, и только огр – истинный огр! – мог так долго этого не замечать. Уэ взвалила на узкие плечи свои непосильную ношу: самой судьбой Герд был обречен на насилие, и цепь убийств тянулась за ним жутким шлейфом. А доконали малышку его кошмары.
Хватит самообмана! – сказал себе Герд. Пора определиться. С кем же я? Я не дилан и никогда им не стану – где уж мне! Я – огр, всеми своими корнями. Самый гнусный Пес ближе мне любого иноземца, разве не так? Мы – звери, да! – но разве наша вина, что некому было пестовать в нас доброту, как это произошло с диланами? И, черт возьми, мы же не безнадежны, раз способны еще замечать и ценить эту доброту. А если так, могу ли я допустить истребление диланов?.. Но повернуть против огров, изменить всему, за что дрался столько лет, переступить через кровное родство? Да пусть я стану трижды дезертиром, но предателем – нет!.. Но Уэ, что будет с ней?.. Проклятие, что делать?! Я разучился решать… Ясно одно: рай в шалаше не состоялся, самоустраниться не удалось… Пора, пора определяться!..
Герд наконец заснул и спал, как всегда, чутко, вскидывая веки на каждый шорох. Но когда его разбудили первые утренние лучи, Уэ рядом не оказалось. Ее вообще не было на пятачке вокруг дерева – она исчезла!
В первые мгновения Герд растерялся, словно заблудившийся ребенок. С трудом задавив в себе желание метаться и звать, он осмотрел поляну – методично, сантиметр за сантиметром. Но как всегда, Лес не сохранил следов. Да и мог ли кто прокрасться сквозь кусты незамеченным?
Оставалось дерево.
Герд долго примеривался к стволу, вздымавшемуся на невообразимую высоту, гладкому и ровному, будто мраморная колонна. Попробовал стилетом на прочность, затем, набрав иголок и вооружившись короткой дубинкой, начал восхождение к далекой кроне.
Работы хватило на полный день, лестница из вколоченных в дерево игл росла нестерпимо медленно. Ближе к вершине, когда Герд миновал уровень лесной крыши, стал сильно досаждать ветер, о существовании которого он уже начал забывать. К исходу дня Герд, ободранный и измученный, все же взобрался на эту сумасшедшую высоту, подобающую более горе, чем дереву. Крону составляли громадные мясистые листья – видимо, очень длинные, но сейчас скрученные в цилиндры, внутри которых, показалось Герду, дышала странная жутковатая жизнь.
Но Уэ не оказалось и здесь.
"Конечно, Уэ – святая, – думал Герд подавленно. – Истинно святая, без ханжества и глупости… Но не могла же она вознестись?"
Отсюда Герд впервые увидел Лес сверху. Его крыша оказалась поразительно плотной и ровной, словно свежевспаханное поле. Лишь изредка в сплошной листве просматривались прорехи, из которых, как правило, вздымались к небу такие же колоссальные столбы.
Озирая окрестности, Герд пропустил момент, когда порывы ветра из сильных стали шквальными, и разразившаяся гроза застала его врасплох. В первые же секунды дождя лесная крыша разгладилась почти до блеска, и вода, стекая по направляющим плоскостям, стала собираться в деревья-резервуары, расправляя прочную пленку их громадных пузырей, – почему-то Уэ нравилось наблюдать за этим снизу…
Герда вдруг обожгла мысль: а ведь Уэ могла уйти и сама! Усыпила меня и ушла – очень просто… Нет! – тряхнул он головой. Так покидают опостылевших любовников имперские красотки, но для Уэ это невозможно. Она нашла бы способ меня предупредить.
В густеющей темноте, оскальзываясь на мокрых иголках, Герд спустился к подножию дерева и долго стоял, прислонившись к стволу, ощущая, как стекают по телу холодные струи. Но ни они, ни предельная усталость не приносили облегчения, не могли отвлечь от смертного холода в груди… или пустоты? Нет, это была жуткая, чудовищная боль, неведомая ему прежде, от которой темнело в глазах, хотелось выть и проклинать все и всех – даже Уэ. Как Герд ни стискивал зубы, меж зубов прорывался рык – чуть слышный, но такой первобытной свирепости, что любой огр, заслышав его, счел бы за благо убраться подальше.
"Драки хотели? – спрашивал Герд неизвестно у кого. – Ну так вы добились своего, раздразнили зверя… Ждите, я иду!"
Дважды за короткий срок из-под его ног вышибали опору. Но если в первый раз его спасла Уэ, то теперь заполнить вакуум было нечем, разве только ненавистью. Судьба догнала его.
"Уэ, как смела ты?! – безмолвно бушевал Герд. – Бросить! Меня! Одного! За что?!.."
"Тише! – прошелестел чей-то призрачный голос. – Тише, мальчик мой, не надо…"
Или это ему померещилось?
Часть третья. Выбор
1
– Неожиданный ход, – сочувственно произнес Дан. – Непонятно только, зачем понадобилось это панцирникам. Или они решили тебя приручить?
Он удобно расположился в развилке приземистого дерева и наблюдал за Гердом прищуренными холодными глазами.
– Я не мог проспать, – угрюмо возразил Герд. – От этих кустов столько треску!..
На сочувствие Дана ему было плевать, как и почти на все остальное. Сейчас его больше заботило, как затолкать поглубже эту душедробильную тоску-боль, почему-то не становившуюся слабее со временем. Внутрь, внутрь ее – подальше от чужих глаз!..
– Герд, дружище!.. Можем ли мы ручаться сейчас за свои головы, если не уверены в мышцах?
– И потом, они не могли знать, что для меня Уэ, – размеренно продолжал Герд. – Просто не смогут представить. Сначала они попытались бы меня купить, запугать – нет, они ударили в точку! Они не могли знать, – повторил он, будто стараясь себя убедить.
– Увы, Герд, могли: я же знал.
Ударом кисти Герд снес ветку. Дерево согнулось, на траву осыпались фрукты. Дан укоризненно покачал головой, и сам Герд ощутил неловкость, но спустить пары было необходимо.
– Это только вариант, – предостерег Дан. – Один из многих.
– Есть и другие?
Длинной рукой Дан подхватил с травы плод, вонзил зубы в сочную мякоть и прикрыл глаза, то ли смакуя, то ли размышляя.
– Не исключено вмешательство туземцев, – предположил он наконец. – Ты же говорил, что девочке стало хуже?
– Не в их правилах действовать тайно.
– Да, но и панцирники постарались бы извлечь из ситуации максимум выгоды – к чему им одна Уэ?
– А не твоя ли это работа, Дан? – вдруг спросил Герд. – Для тебя это был бы козырь!
Дан засмеялся, одобрительно кивая, спросил:
– Может, ты объяснишь и как я это сделал?
"Так же, как и Псы", – хотел ответить Герд, но промолчал. Дан что-то не договаривал – это было ясно. Как и то, что разговорить его не удастся и под пыткой. Но к исчезновению девочки Дан вряд ли причастен: слишком хорошо знал он Герда и поостерегся бы наживать такого врага.
Герд помассировал пальцами усталые, не смыкавшиеся третьи сутки глаза и спросил:
– Ладно, что ты хотел мне предложить?
– А, вот это интересно! – оживился Дан. – Значит, ты готов атаковать Стаю?
– Да.
– И, если потребуется, уничтожить ее?
– Да.
– Стало быть, старая дружба побоку и провались Империя в Подземелье! И все это ради маленькой туземки? – Дан покачал головой. – Сильно!
– Да! – раздраженно повторил Герд. – Хватит болтовни – к делу!
В бытность свою Вепрем Герд никому бы не спустил таких вольностей, но сейчас мог только имитировать гнев. "Нет, – думал он упрямо, – чего бы это ни стоило, но я приучу себя жить в одиночестве. Чтобы у огра, да еще истинного, да еще Вепря – и такое?.. Ломать, ломать себя!"
– Ты не задумывался, – заговорил Дан, – отчего Лес не расправится с панцирниками? Они ведь досаждают ему нещадно, а он терпит – почему? Одно из двух: либо самоубийцы-диланы все же уговорили его сложить оружие, либо… Скорее всего, Лес уже принял в себя пришельцев и теперь пытается вылечить – как собственный больной орган.
– Вылечить? Их? – Герд недоверчиво ощерился.
– Но не все же они звери? И среди них есть любящие отцы, почтительные сыновья, преданные друзья…
– Что не мешает им жечь и вешать!
– Занятное сочетание, верно?.. Видишь ли, дружище Герд, каждый человек, любя других, в сущности любит в них себя. Да-да, именно так! Но этого "себя" надо еще уметь разглядеть. Обнаружить себя в родных и близких нетрудно, но если тебе годами внушали, будто "они" – это вовсе не "мы", а нечто совсем иное, чужеродное, абсолютно ни в чем не тождественное, – тогда нет в "них" меня и дозволено все! Не согласен?
Герд не ответил, пытаясь ухватить мелькнувшую на задворках сознания мысль. В словах Дана было что-то… важное.
– Выходит, они убивают от недостатка воображения? – спросил он. – Так?
– Ну, не совсем. Фантазия ставит вопросы, но если существуют только готовые рецепты да устоявшиеся связи…
– Постой, – сказал Герд, морща лоб. – Эти устоявшиеся связи… можно ли их разрушить?
– Пожалуй. – Дан взъерошил разросшуюся шевелюру. – Они должны иметь вещественное воплощение в мозговой структуре и…
– И что тогда станет с человеком? – перебил Герд.
Дан смотрел на него, задумчиво дожевывая фрукт и аккуратно снимая ухоженным мизинцем капли сока с углов рта.
– Если у него не сложилось цельного мировоззрения, – заговорил он медленно, – логически завязанного на самые глубинные, чувственные свойства психики… а есть лишь свод норм и правил… и вдруг его этого свода лишить… – Дан кивнул. – Видимо, человек потеряет ориентацию и пойдет вразнос – его начнет мотать из стороны в сторону, покуда не образуются новые нормативные связи, новая система ориентиров.
Отбросив огрызок, Дан сорвал с ветки листок, промокнул губы.
– Рефлексы, навыки – затрагиваются? – спросил Герд.
– Зависит от глубины проработки – можно стереть и это.
Дан покосился на рассыпанные по траве фрукты, вздохнул.
– Странный разговор у нас получается, – заметил он. – Чего ты добиваешься?
Герд усмехнулся краем рта:
– Хочу понять себя. Зачем я, куда иду, что мною движет… Не ясно?
– Отчего же, способ не нов: через себя прийти к осмыслению Вселенной. Хоть в этом богоподобные диланы уступают нам: мы-то в теории представляем, что такое совершенство, – они же органически не способны воспринять зверство и подлость. А если и поймут что-то, нам не подскажут, не снизойдут.
Да, мысленно согласился Герд, диланы нам не союзники, о них лучше забыть.
– Резюмирую, – жестко заговорил он. – Следует разорвать действующие в Псиных мозгах связи и создать взамен новые. Пусть каждый убийца увидит в жертве себя. В каждом зарезанном, расстрелянном, сожженном – себя, только себя! Новые связи заставят Псов видеть то, чего нет. И пусть они продолжают убивать, если не боятся обезуметь!
– Все это прекрасно – в теории, – со вздохом откликнулся Дан. – Вот на практике как?
– Но ты же имеешь выход на подсознание Системы? Подскажи Лесу направление, подтолкни его! Диланы этого не сделают, для них свобода воли священна. Но мы-то вылеплены из той же грязи, что и панцирники!
Дан запрокинул голову, с сомнением вгляделся в сплетение веток.
– Собственно, почему не попробовать? – обратился он к Лесу. – Что мы теряем? – Дан снова обратил лицо к Герду. – Но позволь, дружище, чем в это время будешь заниматься ты?
– Искать Уэ.
– В Логове?
Герд неопределенно пожал плечами.
– У тебя зуд в пятках? – осведомился Дан. – Ну так Псы тебе их поджарят – ты этого добиваешься?.. Послушай, Герд, я человек незлой, но безжалостный: ты ведь сейчас думаешь не головой, а мышцами, не исключено – ягодичными. Знаешь, к чему приводят подобные эксперименты?