На поребрике, у самых ног красавицы, резвился маленький, белый как облачко, котенок. Женщина дразнила его, держа над ним свой пояс и подергивая так, чтобы кончик то опускался ниже, то взлетал вверх - и зверек прыгал, старясь его поймать, цеплял коготками, срывался, падал, иногда чуть не в воду, снова ловил и ловил… Кошки не считались в Трое священными, как в Египте, хотя мода держать их в богатых домах пришла именно оттуда. Не обожествляя кошек, их, тем не менее, любили и баловали, и подарить знатной женщине котенка считалось проявлением самого доброго отношеия.
Гектор вошел во дворик через внутреннюю галерею дворца и, остановившись в десятке шагов от скамьи, на которой сидела женщина, окликнул:
- Елена!
Она быстро обернулась. У нее было овальное лицо с высоким чистым лбом, идеальной линией тонких бровей и едва заметной переносицей. Брови и густые ресницы казались особенно черны на фоне светлой, как лепесток чайной розы, кожи. Что до глаз, то они были очень большие, почти неестественно большие, светло–голубые и прозрачные, как вода в бассейне.
Увидев Приамида, женщина поспешно приподнялась.
- Здравствуй, Гектор! - проговорила она смущенно.
Герой подошел к ней и сел рядом.
- Оставь свое покрывало, Елена. Ты не на улице, а дома, и мы ведь не чужие… Я не хотел тебя тревожить, но вот не могу найти Париса. Где он, а?
Елена чуть заметно пожала плечами, и ее лицо, и без того подобное мрамору, совсем окаменело.
- Не знаю. Я его не видела.
- И он не говорил тебе, куда пойдет? - уже почти резко спросил Гектор.
Женщина отвернулась, наклонившись, подхватила тершегося у ее ног котенка и прижала к груди, будто боялась, что сквозь ее плоть и тонкую ткань платья станет видно отчаянное биение сердца. Котенок запищал и вырвался - Елена стиснула его слишком сильно и, не желая того, причинила зверьку боль.
- Разве ты не знаешь, Гектор, что он давно уже не говорит мне, куда ходит и зачем? Спроси мужчин, они скорее знают.
- Мужчин? - у Гектора вдруг вырвался злой смешок. - Ну нет! Что делают мужчины и где их искать, я знаю и сам. Кто не на посту, тот в мастерских, либо на другой работе, либо отдыхает в своем доме, чтобы быть готовым работать или сражаться. Наш дом велик, и я думал, что ты, жена Париса, можешь знать лучше других, где твой муж. Если я ошибся, прости - обидеть тебя я не хотел.
Елена опустила голову.
- Как раз ты единственный, кто не обижает меня, Гектор, - почти шепотом произнесла она. - От кого только я не слышу обидных слов! Кто не смеет говорить в глаза, тот шипит мне в спину… Вся Троя меня ненавидит!
Она проговорила это с такой горечью, что раздражение Гектора улеглось. Он сел на скамью рядом с Еленой и ласково накрыл своей большой смуглой ладонью ее судорожно стиснутые на коленях руки.
- Перестань! Как у всех женщин, у тебя слишком бурное воображение. Не спорю, то, что с нами происходит по милости Париса и отчасти по твоей глупости, никому не нравится. Но так уж и ненавидит! Так уж и вся Троя!.. В Трое, я надеюсь, пока достаточно мужчин, у которых хватит ума не валить все на женщину. И не плачь - глаза покраснеют.
- Они и так уже красные. Я проплакала половину ночи.
- Ясно, - Гектор нахмурился. - Так Париса, значит, с тобой не было?
- Со мной был только мой котенок и две рабыни, - Елена посмотрела в лицо царевичу и усмехнулась. - И не притворяйся, великий Гектор, что ты не знаешь этого!
- Чего?
- Того, что твой брат нередко пренебрегает своим супружеским ложем!
- Это не мое дело, - молодой человек отпустил ее руки и встал. - Если я сейчас найду его, то скажу ему и об этом… попробую сказать. Но нужен он мне по другой причине.
Гектор нашел Париса случайно. Выйдя за пределы дворца, он направился по одной из улиц к площади Ареса, где обычно упражнялись воины, сражаясь деревянными мечами, стреляя в цель из луков и бросая копья. Молодой военачальник бывал там каждый день, если только не было сражения и мирные упражнения не сменялись кровавой бойней. Гектор постоянно давал уроки своим воинам. Стать с ним в пару, меч на меч, считалось великой честью даже для самых опытных и искусных.
За поворотом улицы, перед площадью, был разбит небольшой сад, где стояла восьмиугольная каменная беседка. Она была в стороне от мощеной кирпичом дорожки, и Гектор, как обычно, прошел бы мимо нее, но оттуда вдруг долетел взрыв женского смеха, и затем донесся мужской голос, в котором герой тотчас узнал голос своего брата.
- Нет, нет, обманщица! - почти кричал Парис. - Браслет ты не получишь: ты была слишком холодна! Я отдам его твоей подружке.
- Да, да, мне, отдай его мне! - взвизгнула женщина.
И другая обиженно пропела:
- Ей легко быть горячей… Ее отец, говорят, был из Эфиопии. Вон она какая черная! Ты обманул меня, прекрасный сын царя!
Гектор стремительно шагнул к беседке. Внутри нее, на расстеленной посередине шкуре леопарда, сидели, грызя миндаль, две полуобнаженные молодые женщины. Над ними, на притороченной к стене беседки скамье, развалился царевич Парис, держа в одной руке полную горсть орехов, а в другой - золотой с изумрудами браслет, который он небрежно подкидывал на ладони.
Парис слыл самым красивым из сыновей Приама и Гекубы, и он был, действительно, очень хорош. Высокий, ладно сложенный, светлокожий и светловолосый, как Аполлон на дворцовых росписях, он был подвижен и легок, а движения отличались особенным, почти женским изяществом. У него была гордая посадка головы, а лицо, идеально правильное, как у мраморной статуи, часто принимало отрешенно–надменное выражение. Темноголубые глаза, густые золотистые кудри, свободно падавшие на плечи, персиковый румянец, часто озарявший щеки, - все это делало Париса неотразимым для многих женщин. Он обладал и изрядной силой, но ее трудно было заметить - главным в царевиче Парисе было другое…
Парис, улыбаясь, наблюдал за перепалкой двух красавиц - рыжей и курчаво–черноволосой. Сам царевич, как и девушки, был почти совсем раздет - на нем оставалась только белая набедренная повязка. Пурпурный с золотом хитон валялся у самого порога беседки, там же были брошены сандалии, а леопардовая шкура, которую красавец носил вместо плаща, служила подстилкой для его любовных игр. Однако на руках царевича по–прежнему красовались четыре или пять драгоценных браслетов, в ушах - серьги в виде длинных золотых капель, голову украшал золотой обруч, на пальцах блестели кольца.
- Привет тебе, брат! - негромко произнес Гектор. - А я искал тебя.
Парис, увидав его, едва не поперхнулся миндалем, а обе женщины хором завизжали и вскочили, проворно набрасывая на себя одежду. Вход в беседку перегораживала огромная фигура героя, и темнокожая красавица с ловкостью мартышки махнула через высокий каменный борт. Вторая, более плотная и не такая сильная, беспомощно заметалась, в ужасе тараща глаза на грозного богатыря.
- Я вижу, - тем же спокойным тоном продолжал Гектор, - что приказы царя Трои существуют не для всех. Царь Приам запретил гетерам заниматься своим ремеслом во время войны, чтобы не вводить в соблазн и не расслаблять воинов. Он даже работу всем вам предоставил, чтоб вы не поумирали с голоду. Я не сомневаюсь, что потихоньку вы принимаете у себя дома любителей ваших обезьяньих ужимок, но чтоб вот так устраивать забавы возле площади, где упражняются воины… Как велю изловить вас обеих и наголо остричь, чтоб не смели больше пакостничать!
- Пощади, великий Гектор! - взвизгнула рыжая красотка и бухнулась на колени. - Нас сюда привел царевич, твой брат…
- Мне плевать, кто вас сюда привел, царевич, или рогатый сатир из леса! - возвысил голос герой. - Вам ведь сойдет любовник и с копытами, лишь бы заплатил! Вон отсюда, и если еще раз увижу любую из вас возле площади Ареса, бритьем головы вы не отделаетесь!
Рыжая исчезла с такой же быстротой, как и ее ловкая подружка, проскользнув мимо отступившего на шаг великана. Когда ее испуганный визг смолк в конце улицы, Гектор повернулся к Парису. Тот успел надеть свой хитон и сидел на скамье, неестественно выпрямившись и заметно побледнев. От его румянца не осталось и следа.
- Ну что, Парис? - спросил Гектор, подавляя готовое прорваться наружу бешенство. - Значит, мы все воюем двенадцатый год подряд из–за того, что ты украл чужую жену, а ты, клявшийся тогда, что жить без нее не можешь, бегаешь ночами к потаскухам, да и днем не обходишься без них!
- Вовсе не каждую ночь, брат! - воскликнул красавец. - Это бывает только иногда, когда я… ну, когда мне становится трудно терпеть капризы Елены. И зачем ты так говоришь? Я ведь тоже воюю!
- Ты?! - в ярости Гектор так ударил кулаком по одному из столбов беседки, что она содрогнулась. - Я вижу, как ты воюешь! Совсем недавно все любовались твоей "отвагой", когда ты принял вызов Менелая на поединок, обещав ему, что вернешь Елену, если проиграешь. И что? Он обезоружил тебя, сшиб с ног, как мальчишку! И ты удрал, как заяц, а потом и не подумал сдержать свое слово! И это не первый твой "подвиг"! Тебя в лучшем случае видят в покоях украденной тобою женщины, в худшем ты у гетер или у каких–то своих любовниц, о которых пока никто не знает. На поле сражения ты появляешься реже всех! Да и не только на поле сражения. Сегодня утром была твоя очередь снимать посты на стене и проверять караул. Почему это сделал Полит?! У Полита нога искалечена, он хромает, однако он бегал вместо тебя по крутым лестницам и совершал обход. Он и от участия в битвах не отказывается, хотя мог бы сослаться на больную ногу, и его бы никто не осудил! Ты позоришь род Приама изо дня в день, Парис! Простые воины смеются над тобой! Мне говорили, что шестнадцатилетние юноши, впервые уходя в сражение, молят богов дать им отвагу, чтобы не быть в бою "как муж Елены"!
- Они смеют тебе говорить такое!? - вскрикнул Парис, краснея.
- Мне никто не посмеет сказать такое о моем брате! - Гектор с трудом перевел дыхание, подавляя гнев. - Но я же слышу разговоры, мне рассказывают, что делается в войсках… У меня нет больше сил терпеть твою трусость и твои подлости, брат!
- Какие еще подлости, Гектор? - глухо спросил красавец. - Что такого подлого я сделал?
Гектор усмехнулся.
- По–твоему, не подло открыто изменять женщине, которая из–за тебя совершила безумный поступок, обычно караемый смертью? Ты же позоришь Елену у всех на глазах!
- Да не у всех на глазах, никто ничего не знает, кроме рабов! - возопил Парис. - А если об этом болтает Елена, то сама и виновата… Ты же знаешь, Гектор, что характер у нее премерзкий, и я с ней тоже хлебнул дерьма!
Гектор скривился.
- Опять ты отпускаешь словечки, от которых воротит…
- А в этом не моя вина! - пожал плечами царевич. - В том, что от моих слов иногда пахнет хлевом, винить надо наших с тобою любезных родителей, дорогой мой Гектор!
- Родителей при мне не поминай таким тоном! - тут в голосе Гектора прозвучал уже не гнев, но такое едва сдерживаемое бешенство, что Парис снова побелел, как известка. - Даже если они в чем–то виноваты, не нам их судить. Не тебе, во всяком случае. За то, что ты смеешь называть виною царя и царицы, вся Троя уже одиннадцать с лишним лет платит непомерную дань. И все, хватит болтать! Не смог утром снять посты, снимешь их вечером, после захода солнца. Ты понял?
Парис побледнел еще сильнее.
- Ты считаешь, что можешь мне приказывать? - спросил он тихо. - Как старший брат младшему?
- Как военачальник и командующий армией, я во время войны могу приказывать даже царю! - с расстановкой проговорил Гектор. - И посмей не исполнить приказания… Ты знаешь меня. А теперь иди–ка на площадь и поупражняйся с мечом и копьем, не то ведь разучишься держать их в руках.
Он повернулся, быстро вышел из беседки и, пройдя шагов пятнадцать, обернулся. В его взгляде уже не было гнева, он смотрел на Париса с грустью и смущением.
- Брат, прости меня. Я, возможно, говорил слишком резко. У меня не все хорошо с нервами - война… Но постарайся понять и не делать стольких глупостей и гадостей!
- Хорошо, Гектор, я постараюсь.
Парис сказал это, пытаясь придать своему голосу мягкость, даже дрожь. Но он был слишком взволнован и разозлен, и обычный дар притворства изменил ему.
- Думаю, ты постараешься просто лучше все это скрывать, - вновь усмехнулся Гектор. - Ладно, хотя бы так…
С этими словами троянский герой вновь отвернулся от беседки, в досаде пнул ногой валявшийся на дорожке женский поясок, потерянный одной из гетер, и зашагал к площади Ареса.
* * *
- Постойте, Александр Георгиевич! - Михаил едва дождался, когда профессор прервет чтение, чтобы затянуться в очередной раз своей трубкой. - Вы употребили слово "нервы". То есть, автор употребил… У них, что же, было это понятие? Я считал, что древние греки его не знали.
Каверин написал на листке бумаги десяток букв и показал их молодому человеку. Анна, перегнувшись в кресле, тоже посмотрела.
- Я уже несколько раз встретил в тексте это слово, - пояснил профессор. - Прежде оно мне в греческих рукописях не попадалось. Здесь вообще много новых для меня слов, сам язык куда шире и богаче как древнегреческого, так и современного греческого языка. Вероятно, это и есть то самое часто упоминаемое в свитках "критское наречие", самый богатый из языков крито–микенской эпохи… А существительное, о котором ты, Миша, иначе как "нервы" не переводится, если судить по совокупности смысловых оттенков тех фраз, в которых я его нашел. Вкладывал ли автор в него то понятие, которое вкладываем мы, или люди его эпохи немного иначе все это мыслили - кто знает? Словом, я говорил и в десятый раз повторяю: их понимание и восприятие мира куда ближе к нашему, чем у знакомых нам античных авторов, чем у людей Средневековья, чем даже у мыслителей эпохи Возрождения! Это невероятно, но это ясно следует из рукописи, а она написана именно тогда - в двенадцатом веке до нашей эры.
- Я уже понял, что они удивительно похожи на нас, - задумчиво проговорил Михаил. - Ну, а дальше, Александр Георгиевич?
Профессор оторвался от трубки и поднял со стола очки:
- Здесь снова отсутствует один свиток - вероятно, твой бойкий турок продал его. Дальше в тексте есть и более значительные пробелы, кое где не хватает и по пять–шесть свитков. Но здесь, видимо, было описано то, что мы хорошо знаем по "Илиаде": сцена гибели Патрокла. Очень важно было бы сравнить ее с гомеровской и с теми вариантами мифа, которые мне известны. Ее, однако, нет… И мне пришлось продолжить текст с того момента, когда Ахилл узнает от посланного к нему воина, что его друг ослушался запрета, вступил в поединок с Гектором и был убит.
Глава 6
Ахилл медленно встал и огляделся, будто хотел убедиться, находится ли еще на том самом месте, где его настигло известие… Ему казалось, что сейчас все кругом изменится, и окажется, что это сон или бредовое видение, что это не наяву - то, ЧТО он сейчас услышал.
Но все оставалось по–прежнему: его шатер с откинутым пологом, застывшие на пороге воины, покрытый пылью и кровью Антилох. И это слово, стучавшее в голове, как тяжелый таран: "Убит. Убит. Убит."
- Ты лжешь, - тихо сказал герой, глядя в лицо Антилоху с выражением такой дикой ненависти, что у юноши мелькнула мысль о его внезапном безумии.
- Но тут же Ахилл прошептал: - Нет, ты не лжешь. Это правда…
Несколько мгновений он сидел совершенно неподвижно, с лицом разом почерневшим и изменившимся, словно его сжали в тисках и смяли.
И вдруг невероятный крик, крик чудовищной, неописуемой боли огласил шатер, лагерь и, казалось, всю равнину. В нем не только не было ничего человеческого: это был крик даже не земного, не реального существа. Будто кричал, низвергаясь в Тартар, титан, побежденный богами, кричал, летя сквозь треснувшую толщу скал, ломая руки и хребет, оставляя на камнях куски плоти. Кричал, видя, как улетает вверх, темнеет, меркнет, исчезает навсегда небо над его головой…
В ужасе Антилох и все остальные кинулись вон из шатра. Мгновение - и Ахилл рванулся следом. Но он бежал не за ними. Продолжая кричать, герой кинулся к равнине, на которой, вдалеке, где–то за облаками пыли, еще слышался гул стихающего сражения.
Он мчался едва ли не быстрее самой быстрой колесницы. Ему навстречу попадались ахейские воины, но все шарахались в стороны. Все, кто знал, и кто не знал о случившемся.
Троянские отряды подходили к городской стене, за которой уже исчезли колесницы их военачальников, когда до них долетел ужасный крик Ахилла и, обернувшись, они увидели, как герой возник из пыльной завесы и марева дрожащего от зноя воздуха. Он был без оружия, босой и в одном хитоне, но от этого показался троянцам еще страшнее. Громадный, с тучей вставших дыбом черных волос, с чудовищно искаженным лицом, выражавшим одну лишь всесокрушающую ярость, с глазами, полными кровавого пламени.
- Спасайтесь! - закричал кто–то из воинов.
И отряды в панике, налетая друг на друга, ринулись к Скейским воротам.
Ахилл догнал их, когда перед городской стеной оставалось еще человек сто. Он взмахнул рукой, и двое убегавших упали на землю с разбитыми головами. Медные шлемы их были смяты, как листы лопуха… Еще удар, еще. Последние из беглецов вбегали в ворота, а за воротами бились в предсмертных судорогах либо лежали неподвижно не менее тридцати человек.
- Закрывайте, закрывайте! - кричали беглецы страже. - Скорее, или он ворвется в город!
Стражники сверху отлично видели все, что происходило у ворот, и уже отдали приказ тем, кто стоял внизу возле рычагов, двигавших громадные створки. Рычаги завертелись, створки пришли в движение, и, когда в ворота вбежал последний из уцелевших воинов, меж ними оставалась лишь узкая щель.
Еще мгновение, и Ахилл тоже оказался у ворот. Протиснуться в них было уже невозможно. Герой ухватился за громадное бронзовое кольцо, рванул, и… С внутренней стороны на два рычага налегали восемь человек, еще шестеро тянули за ремни, привязанные к внутреннему кольцу, и не меньше десятка подбежали и вцепились в бронзовые украшения створки, всей своей массой оттягивая ее на себя. Но чудовищная сила Ахилла, утроенная безумием, превысила силы двадцати с лишним могучих троянцев и мощь бронзовых рычагов. Створка поползла назад, щель стала расширяться.
- Помогите, помогите! - в ужасе закричали стражники и воины.
В это время Эней, троянский богатырь и военачальник, племянник царя Приама, последним въехавший в Скейские ворота на своей колеснице, увидал происходящее и, соскочив с повозки, бегом вернулся к воротам. Он тоже ухватился за рычаг, напрягая все силы своих железных мышц.
Несколько мгновений, казалось, сохранялось равновесие. Затем створка вновь дернулась наружу - силам Ахилла, как всем казалось, не было предела. Его громовой крик, не умолкавший ни на мгновение, слился с отчаянными воплями по ту сторону стены. Троянцы забыли, что на них нападает смертный, не думали, что, ворвавшись в город, без оружия и доспехов, герой все равно будет обречен погибнуть. Они ощущали только всесокрушающую волну ненависти, обрушившейся на них, и им мерещилось, что в город рвется сама смерть…
И тут раздался грохот, похожий на удар грома - кусок толстой медной обшивки ворот, вместе с огромным бронзовым кольцом, отлетел, оставшись в руках Ахилла. Герой опрокинулся на спину, створка стала на свое место, и стражники в мгновение ока задвинули мощные железные засовы. Эней выругался, отскочил от ворот и ринулся вверх по лестнице на стену, крича караульным: