* * *
Седов забыл бы о вопросе дочери, не будь Тонька за ужином такой вежливой и внимательной. Она не ставила на стол локти, хотя раньше делала это, игнорируя замечания отца. Не крошила хлеб и не болтала с набитым ртом. Дочь была образцом поведения за столом, хоть картину пиши, и опытный папа нервничал все больше. А когда на брошенный вскользь вопрос: "Ну и как покаталась?" - Тонька ответила невнятным бормотанием, сопровождаемым поднятым большим пальцем, и быстро сменила тему на подготовку к школе, в душе Седова заорал сигнал тревоги. Он с трудом дождался, когда дочь доест, чмокнет его в слегка заросшую щеку и отправится спать, бросился к себе и уставился на монитор, так и показывающий внутренности ангара.
На первый взгляд все было в порядке, но если присмотреться, на носу пескохода определялся незапланированный предмет: бугорок около метра в высоту, накрытый противорадиационной попоной. Так как радиация сквозь купол не проникала, Седов сделал логичный вывод: бугорок Тонька прятала, и прятала именно от него, от отца родного, что ничего хорошего не предвещало.
Сжав руками виски, Седов прогнал подступающую панику.
- Ничего страшного, может, там сюрприз, милый сюрприз, только и всего, - уговаривал он себя, но интуиция подсказывала, что сюрприз под попоной таился отнюдь не милый.
Седов подождал еще немного: не только у него был острый слух. Несколько раз он чуть было не отправил в комнату дочери оптотаракана, чтобы убедиться, что утомленная Тонька дрыхнет без задних ног, но каждый раз передумывал. Три года назад он пообещал дочери никогда не шпионить за ней и с тех пор держал слово, иногда, правда, скрипя зубами.
"Доверие ребенка восстановить труднее, чем доверие взрослого, - одобряла его поведение Марина. - Для них доверие связано с уважением, даже где-то с восхищением взрослым. Они тяжело переживают разочарование и пока не умеют прощать. Таких обещаний лучше избегать, но так как вы его уже дали, придется держать…"
Проклиная собственную опрометчивость, немаленький, по-фермерски располневший Седов на цыпочках прокрался по коридору, добежал до ангара и сдернул с сюрприза попонку.
Такого он не ожидал даже от Тоньки. Он даже крякнул от неожиданности: на носу пескохода лежала песчанка.
На первый взгляд в рыжеватой фасолине размером с большой арбуз не было ничего устрашающего. Но Седов знал про фасолину две страшные вещи: во-первых, из одной такой взвилась песчаная буря, частицы которой за считаные минуты подчистую выжрали металлические части скафандра Лючии. Эта информация была передана им старшему по смене, вместе с доказательством - телом задохнувшейся жены. А во-вторых, эта штука была живая. Потому что Седов своими глазами видел на экране транслятора, как Лючия протянула руку и фасолина двинулась к ней, потянулась тупым концом, словно безглазой мордочкой, прежде чем развернуться в водоворот, на его глазах превратившийся в песчаную волну. Вот этого Седов не рассказал никому, потому что был опытным исследователем и циничной сволочью. Записывающее устройство в скафандре жены имело металлические части, вследствие чего доказательств его словам нет. Так что на фоне посттравматического синдрома его заявление о живых каменных фасолинах выглядело бы симптомом психического расстройства, а это тот самый диагноз, что даже под вопросом раз и навсегда ставит крест на надежде восстановиться со временем в пустынной разведке.
Седов осторожно обошел пескоход по дуге. Он был разведчиком, это помнило тело. Он был разведчиком, не одну тысячу миль марсианской пустыни намотавшим на гусеницы своего пескохода, и это помнил разум. Где-то на периферии сознания орала дурным ультразвуком паника, но это было неважно. Сейчас все его действия подчинялись одной цели: избавиться от песчанки.
Первые колонисты расставили на каждой ферме по лазерной пушке, "на случай падения метеоритов". Постепенно вокруг планеты поставили орбитальную защиту, которая успешно прошла испытания и была признана непробиваемой, и колонистов призвали сдать оружие. Отчего-то фермеры не поспешили исполнить приказ, а на все воззвания земного правительства отвечали уклончивым: "Да мало ли!"
Плюнув, местное марсианское правительство в обход директивы с Земли издало закон "О правилах хранения зарегистрированных лазеров", выдало владельцам изготовленные за счет местного бюджета сейфы и безжалостно оштрафовало нескольких нарушителей правил. В ангаре Седова тоже был сейф, и сейчас он бросился к нему и попытался открыть. Ключи в замках надо было повернуть одновременно в разные стороны, но от бешенства у Седова тряслись руки и никак не удавалось добиться необходимого уровня синхронности. Он выругался сквозь зубы и задышал глубоко, пытаясь успокоиться.
- Папа, ты что? Ты зачем?! - крикнула от двери Тонька.
"Небось не у одного меня ангар на мониторе маячит", - сделал вывод Седов, бросил гребаные ключи, повернулся к дочери и непедагогично заорал:
- Ты что, спятила? Ты зачем тварь эту под купол затащила? Жить надоело?
- Папа, это не живая тварь, это просто камушек! - воззвала к логике Тонька.
Седов увидел, как побледнела дочь, и понял: испугалась. Титаническим усилием он попробовал взять себя в руки. "Раз-два-три-четыре, вдох, четыре-три-два-один, выдох", - дышал он, как учила Марина, но гнев по-прежнему владел им. Зато теперь он понял, что ни за что не рискнул бы расстрелять фасолину из лазера: кто ее знает, вдруг это не уничтожило бы ее, а активировало. Так что с сейфом можно и не возиться. Хорошо!
- Давай его оставим, пап, а? Смотри, какой гладенький. Я его на клумбу положу, будет красиво. Ну пап, ну пап, ну пожалуйста! - зачастила Тонька, загораживая собой до поры безобидную тварь.
"Трындец. Говорила же Марина, что надо купить собаку", - подумал Седов, и его слегка попустило. По крайней мере, руки перестали ходить ходуном. "Нервы подбери, разведчик!" - скомандовал он сам себе и, как мог, спокойно заговорил с дочерью:
- Красиво, говоришь? Эта тварь может в любой момент стать песчаной бурей!
В глазах Тоньки заблестели слезы, и Седову стало стыдно. Подростку надо о ком-то заботиться: о сестре, братике или животине, только вот тяжело с земными животным на Марсе. Кошки и собаки трудно адаптируются, и карантинная служба следит за ними почище полиции: при малейших признаках патогенной мутации уничтожает без сантиментов. Вот и пожалел, называется, ребенка, уберег от возможной потери…
- Дети должны обретать и терять, это опыт, необходимый для правильного развития, поймите же! - увещевала его Марина.
"Вот бы ее сейчас сюда", - злорадно подумал Седов и присел на бочку с жидким азотом.
- Bonvolu, папа! - выкрикнула Тонька сквозь слезы.
Bonvolu - это вам не простое "пожалуйста". Родственники не разговаривают на эсперанто: зачем, если у них и без того общий язык? "Пожалуйста" на эсперанто означало, что дочь потеряла надежду и сейчас он для нее такой же чужак, как, к примеру, математичка мадам Льюма. Холера!
Единственное решение, которое Седов видел, было простым, как двери: отнести рыдающую Тоньку в дом, запихать в кокон и сидеть рядом, пока не успокоится, а потом завести пескоход и отвезти фасолину поглубже в пустыню. Но отцовская интуиция орала в полную мощь: сделать так - значит потерять доверие дочери на долгое время, а может, и навсегда.
С удивлением Седов рассматривал тварь. Здесь, в ангаре, она не казалась ни живой, ни опасной. Такой себе гладкий камушек в золотистых прожилках на гладкой рыжей поверхности. Может, чуть теплый камушек, а может, так только кажется.
Сейчас Седову показалось, что его гипотеза - полная чушь и он на самом деле сдвинулся после гибели жены. Но он вспомнил, что позвала его Лючия, явно желая показать что-то необычное. Звала она таким тоном, будто нашла нечто потрясающее, небывалое. Например, живую тварь в марсианской пустыне. Седов знал, что для старшего по смене "я хорошо знал свою жену" - не аргумент, но для Седова-то как раз аргумент!
Тонька подошла к фасолине и погладила ее, как гладят кота или собаку, и Седов резко выдохнул. Он понял, что, не отдавая себе в том отчета, его марсианка притащила песчанку не как сувенир. Она чувствовала в ней живое существо.
Он предпринял еще одну попытку вразумить дочь:
- Прости, маленькая. Этот камень оставить никак нельзя, он опасен. В любой момент из него может подняться песчаная буря, которая пожрет весь металл, и придется нам с тобой в скафандрах топать до города, а потом восстанавливать ферму. "Может, и хорошо, - вдруг подумал Седов. - Вне очереди заменю весь металл на пластик, буду жить, как король, в полной безопасности…"
- Ладно, папа, - сдалась Тонька. - Давай его отвезем, где был.
- Кстати, а где ты его взяла? - невинно поинтересовался Седов.
Тонька покраснела и спрятала лицо поглубже в капюшон, и Седов понял, что искин она все же взломала. Талантливая девочка!
- Та-а-ак, - начал он, сурово сдвинув брови. - И где? Как глубоко в пустыню забиралась, негодяйка?
- Папа, пожалуйста, - всхлипнула Тонька. - Я его завтра отвезу.
Ну вот что с ней делать? Не ругать же и без того расстроенную девочку.
- Спать ложись! - скомандовал отец, проигнорировал просительный взгляд Тонькиных глазищ и решительно погрузил фасолину в кабину пескохода.
Седов набрал на экране искина вчерашний маршрут и двинулся в глубину ночной пустыни, тихо бормоча ругательства. Конечно, он заблокирует искин, но сколько времени понадобится талантливой девочке, чтобы снова взломать бортовой компьютер? Кто их знает, этих детей Марса в первом поколении. Инициативных, мать их, и самодостаточных.
Сам Седов вырос на Земле, и с Лючией познакомился там же. Молодые и полные амбиций, они готовились к первой своей экспедиции на Марс и не подозревали, что Красная планета околдует их и научная станция станет их первым семейным гнездом.
Лючия была одержима поясом астероидов.
- Углеродные, силикатные и металлические - это приблизительная классификация, даже и не классификация вовсе, так, прикидка без местности, - рассказывала она. - Там наверняка десятки, а то и сотни разновидностей! Ван Ваныч нацелился на Цереру, но мне нравится Веста. Я прямо чувствую, что Веста - самая загадочная из крупняков!
Ван Ваныч был профессором и начальником космогеологов. И хоть был он сутуловат и рыжебород, что для подтянутого инструктора по вождению пескохода Седова ни в какие ворота не укладывалось, молодой супруг порой ревновал к нему свою прекрасную Лючию.
- Моя весталка, - говорил он и закрывал рот жены поцелуем: только так можно было отвлечь ее от астероидов.
Из-за него Лючия бросила свои телескопы и кабинетные расчеты, таинства картографии и вершины большой астрономии. Вместе они прошли курс обучения и вошли в исследовательскую группу, изучающую марсианскую пустыню. Если бы только Седов знал, что четырнадцать лет спустя из невинного камушка-фасолины взовьется песчаный вихрь и для Лючии все закончится! А для него закончится все, кроме Тоньки.
"Знал бы, и что? От судьбы не уйдешь", - подумал вдруг Седов и замер.
Неожиданная, непривычная мысль эта словно сгладила, притушила немного загнанное в глубину души отчаяние, сводя его к тихой грусти.
В бедро бывшего, ныне в бессрочном отпуске по состоянию здоровья, разведчика ткнулась лежащая на соседнем сиденье песчанка, и на миг Седову показалось, что его утешают. А потом показалось, что он все-таки спятил.
Вернувшись, Седов постарался не замечать распухший от слез нос дочери, но с разговорами не лез - понимал. "Кажется, придется рискнуть завести собаку", - подумал он.
Тонька спряталась в своей комнате, шуршала там фольгой: утешалась земным шоколадом. Верное средство!
* * *
Два месяца прошло, как один день. Первое время Седов все поглядывал на экраны, опасаясь новых выходок Тоньки, но она как будто успокоилась, стала тише и взрослее, что ли, не взбрыкивала больше, не удирала тайком. Возможно, впервые столкнувшись с непоколебимой решимостью отца, Тонька изменилась. Седов надеялся, что в лучшую сторону. "Выросла малышка", - думал он с легкой грустью. Скоро дочь закончит марсианскую школу в городе Мира и подаст документы в космошколу на орбите. Оттуда отпускать будут только на каникулы и навещать разрешат раз в месяц по расписанию, эх.
Лето подходило к концу, нужно было готовиться к занятиям. Тонька дочитывала литературу по списку, решала какие-то "дополнительные логарифмы на смекалку" и ездила в город погулять с возвращающимися с Земли и Венеры друзьями. Близился четырнадцатый день рождения дочери, и втайне от нее Седов просматривал каталоги, консультировался с кинологами и мучил вопросами генетиков: подбирал породу собаки, стремясь свести риск к минимуму.
Он откладывал визиты к психотерапевту, отделываясь консультациями по визиофону, но Марина и не настаивала. По то и дело возникающему особому выражению профессиональной удовлетворенности в ее глазах Седов понимал, что идет на поправку, и пребывал в легкой, тщательно скрываемой даже от себя самого эйфории.
* * *
Седов спал с блаженной улыбкой на лице, когда вой сирены разорвал ночную тишину. Он выпрыгнул из кокона, босиком пронесся по коридору, за что попало ухватил перепуганную Тоньку и рванул в убежище, за ненадобностью давно переделанное под погреб для хранения удобрений и вкусовых добавок для дрожжей.
"Надо было отправить ее на каникулы на Землю!" - думал Седов, скатываясь по литым ступеням и пинками расшвыривая приваленные к люку пакеты с компостом.
Открыв крышку, он швырнул дочь внутрь, запрыгнул сам и закрутил запоры. Рев сирены остался снаружи.
Тонька врубила генератор, огляделась и подытожила:
- Темно и пыльно. Что случилось, пап?
Седов возблагодарил лень, а может, паранойю, не позволившую ему демонтировать мониторы в убежище.
- На купол надейся, а сам не плошай, - пробормотал он, подключаясь ко внешним датчикам. - Сейчас посмотрим, малышка.
На их ферму надвигался упругий песчаный смерч. Такое испытание их убежище вполне может выдержать. А может, и нет, но об этом думать Седов не будет, как не будет вспоминать ждущую его на той стороне Лючию. Он должен позаботиться о Тоньке! Но как?
С минуту Седов горько жалел об оставшемся в ангаре лазере, пока не сообразил, что здесь, в укрытии, лазер никак не поможет. А потом его окатило ледяной волной: скафандров в убежище тоже не было. Освобождая место под коробки с пищевыми концентратами, он вынес их в ангар. Выходит, еды у них достаточно, чтобы дождаться спасателей из города Мира, дверь обита толстым, очень толстым слоем пластика, вода, кажется, есть, а что с кислородом?
Уже понимая, что совершил непоправимое, Седов посмотрел на индикатор кислородного резервуара и тихо застонал. Полчаса. У них было полчаса, и за это время никакая экспедиция не успеет добраться до их фермы.
- Все хорошо, пап? - спросила Тонька.
Седов почувствовал, как вокруг запястья сомкнулась в ободряющем пожатии влажная ладошка, и сердце его сжалось от восхищения и нежности. Храбрая девочка! Ведь это он должен ее успокаивать и утешать.
- Прорвемся, малыш, - сказал Седов как можно убедительнее и пожал руку дочери в ответ.
Оставалось только надеяться, что это обычная песчаная буря, которая не интересуется гастрономической ценностью металлических частей купола, например. Купола, под которым у них есть воздух и защита от радиации.
Надежда продержалась недолго: на мониторе отлично было видно, как тугой столб песка поглотил алюминиевый флюгер. Седов повернулся к дочери. Девочка, не отрываясь, смотрела на монитор и повторяла как заведенная:
- Vane! Vane!
На языке надежды его дочь отчаянно повторяла одно слово: "Напрасно".
Седов изо всех сил ударил себя кулаком по лбу. Осел, идиот! Надо было бежать к ангару, заводить пескоход и рвать к городу Мира, а он запер их в заботливо выкопанной, хорошо укрепленной и оснащенной мониторами могиле! Он убил дочь, вот что он сделал, пытаясь ее спасти.
Седов стиснул зубы и напомнил сам себе об ответственности родителей перед детьми. Он должен найти выход!
Всем телом Седов чувствовал нарастающую мелкую вибрацию: чуда не будет, буря двигалась к ним.
- Пап, - сказала Тонька дрожащим голосом. - Ты только не ори, пап, у меня есть идея.
Она прошла за ящики с концентратами, повозилась там и выкатила к ногам Седова рыжеватую фасолину. Опешивший Седов не нашел ничего лучше, чем спросить слегка осипшим голосом:
- Откуда она здесь?
"Ничего в мире не происходит просто так, - говорила Марина. - Это слабое утешение, я понимаю, но вы просто верьте, что во всем есть смысл. Так намного легче!"
Бедная девочка, она смотрела на него васильково-синими глазами, полными искреннего желания помочь. "Как? Чем ты можешь помочь мне, маленькая? Что видела ты в жизни с высоты своих двадцати пяти, из которых я, сорокалетний, кажусь тебе унылым стариком, не желающим расстаться со своим прошлым?" Земля - это тоже прошлое. Пройдет время, и их дети, новое марсианское человечество, заведут себе свое, марсианское прошлое, и кто знает, может, тогда полетят корабли к далеким звездам, потому что, только накопив багаж прошлого, можно оттолкнуться в будущее, иное, о котором ничего не известно, кроме того, что оно есть.
Будет! Теперь, кажется, будет.
Седов понял дочь с полуслова. Он подхватил песчанку и бросился к двери, принялся откручивать старомодный запорный вентиль.
- Быстрее, быстрее, - бормотал он.
На тяжелое стальное колесо легли тонкие девчачьи руки и принялись тянуть и крутить. Седов впервые заметил, какой сильной стала его дочь. "Инициативной и самостоятельной", - даже сейчас не удержался от иронии внутренний голос.
Он выскочил из убежища и бросился к ангару. Влетел, чуть не высадив дверь, запрыгнул в скафандр. Легкий, без металлических деталей: благодаря его докладной под грифом "Секретно" у всех марсиан теперь были такие. "Когда-нибудь все пескоходы лишатся металлических деталей", - подумал Седов и принялся запаковываться. Подвигавшись на пробу в готовом к работе скафандре, он взял песчанку и вышел навстречу буре.
Кто мог знать, сработает ли их дурацкая идея? Седов стоял и ждал, стараясь не думать ни о чем. Как охотник поджидает добычу, выждал он, когда буря приблизится на расстояние броска, а дождавшись, швырнул в нее песчанку.
Сначала не происходило ничего, и Седов решил, что проиграл. Но тут песчанка слегка вытянулась и изогнулась, словно оглядываясь. Седову показалось, что некто внимательный и недоверчивый ощупал его с ног до головы цепким взглядом и, словно удовлетворившись, кивнул. А потом фасолина развернулась, выпустив густую тонкую струйку песка, и раскрылась, как цветок со множеством острых тонких лепестков. Лепестки закрутились по краям и потянулись вверх, переплелись, сливаясь, и вот уже второй смерч поднялся над красной пустыней.