- Все. - Мирон зачем-то вытер руки о штаны. - Теперь этот мир закрыт.
- Как ты это сделал? - удивился Велимир.
- Каждый страж дороги миров это умеет, - ответил Мирон. - Все, теперь можно отправляться дальше и об этом мире не беспокоиться.
- Он что, теперь будет закрыт навсегда?
- Почему? - усмехнулся Мирон. - Мы вернемся лет через пять и проверим. Может, там что-то изменится?
- А если не вернемся?
- Что ж, придет другой страж дороги и откроет окно. А если этот мир ему не понравится - снова закроет. И пусть будет так.
Честно сказать, мне всю жизнь хотелось немного попутешествовать. Пойдем.
И они пошли. Все дальше и дальше, по прямой, как стрела, и бесконечной, как смерть, дороге миров. С каждым пройденным метром им все труднее было помнить, кто они такие и зачем вышли на дорогу. А еще они изменялись. Страж миров все более походил на медвежонка коалу, а диспетчер превращался во что-то на сильных мускулистых лапах, с маленькой круглой головкой и длинными, покрытыми перьями руками по бокам туловища…
А дорога бежала вперед. То время, которое она потратила на наблюдение за Птицем и медвежонком, кончилось. В конце концов, как могли их крошечные мысли, чувства и желания сравниться с тем, чем обладала она? Однако все же что-то интересное в них было. Может быть, поэтому, когда они стали частью дороги, в одном из ее отростков возникли два новых мира. Мир высоких эвкалиптов и пьянящий свободой мир крыльев…
1990 г.
Лабиринт снов
Предисловие
Был 1993 год.
В страну хлынул вал англо-американской фантастики. Заграничных авторов издавать было выгоднее, их читатели, вырвавшиеся из-за "железного занавеса", расхватывали, как горячие пирожки. Кроме того, нашим авторам надо было платить гонорары, а для того чтобы издать иностранца, надо было всего лишь взять один из сотен накопившихся за годы Советской власти самиздатовских переводов и, не изменив в нем ни единой запятой, отнести в типографию.
В общем, возможности напечататься не было практически никакой. Мои коллеги приуныли. Я же говорил им, что не стоит отчаиваться. Читатели, наевшись за пару лет иностранщиной, снова потребуют своих, родных авторов. И не стоит терять время. Надо писать. Скоро наши рукописи понадобятся (так оно и случилось).
Сам же я в то время писал "Лабиринт снов", вдруг придумав новый мир, и вовсю игрался с ним, получая наслаждение, сходное с наслаждением ребенка, которому купили новую, яркую и интересную игрушку.
И написал и начал даже продолжение, но дописать его не успел, поскольку ко мне пришла вампирша Лисандра, и с этого начался мой цикл "Маги". Он заслонил все.
А повесть…
Мне кажется, она была чем-то вроде разминки перед тем, как я взялся за действительно крупные вещи. И еще, я повеселился как мог, хотя в этой повести нашлось место и грусти. Впрочем, веселья в ней больше.
И я об этом не жалею.
Всегда помни, кто ты, зачем пришел в этот сон, и не пропусти момент, когда из него нужно уходить.
Одна из заповедей инспекторов снов
"Фиг вам" - сказала Красная Шапочка, доедая Серого Волка
Народное присловье
1
В настоящей женщине должно быть что-то от волчицы. А эта…
Ну, не важно.
Может быть, именно поэтому она и ушла.
Я вытащил из ящика письменного стола пистолет и, положив его перед собой, закурил сигарету.
Вороны за окном орали как оглашенные.
Вот и все.
Я посмотрел на пистолет. Он казался гораздо тяжелее, массивнее, чем был на самом деле. Забавно. Пистолет. "Смит-Вессон", шестьсот пятьдесят граммов весом, с магазином на десять патронов.
Мне вспомнилась барахолка и запросивший за него полторы тысячи небритый, невзрачный мужичок. Тщательно пересчитав деньги, он пожал мне руку и растворился в толпе.
Значит, все это было не зря. Сейчас эта покупка пригодится.
Сигаретный дым вяло уплывал в форточку.
Мне хотелось закрыть глаза, расслабиться. Постепенно, кусочек за кусочком, забыть все, что я когда-либо знал, до тех пор, пока вместо памяти не останется лишь полная пустота. И тогда появится ощущение небывалой, никогда до того не случавшейся свободы. Я подпрыгну и, словно воздушный шарик, взлечу, выскользну в форточку…
Если бы это было возможно!
Я вылез из-за стола, прошелся по комнате и остановился у окна. Прижавшись лицом к стеклу, стал смотреть на улицу.
Там был грязный асфальт, и по нему куда-то катил на велосипеде мальчишка в драном трико, а также стоял, неловко приткнувшись к обочине, новенький "запорожец" с наклейкой на ветровом стекле "Патроль ниссан". Вот остановились две соседки, толстые, глупые и осатаневшие от жизни. Почти сразу же одна обозвала другую дурой и сейчас же услышала в ответ, что сама "больно умная". Они вяло, словно проговаривая давно надоевшую роль, стали ругаться. А мимо них тянулась нескончаемая вереница мужиков в фуфайках. Каждый держал в руках сетку, наполненную пустыми бутылками.
Тяжело хлопая крыльями, пролетела большая, можно сказать - огромная, ворона. Кажется, она мне подмигнула.
Я вспомнил птицу-лоцмана и затосковал.
Нет, никогда я ее больше не увижу, не услышу шума ее крыльев, никогда больше она не опустится на мое плечо.
Наверное, надо было тяжело вздохнуть, но вместо этого я повернулся спиной к окну и внимательно посмотрел на пистолет.
Теперь он казался маленьким спящим зверьком, готовым в любой момент проснуться и забрать жизнь того, кто до него дотронется. Впрочем, вполне возможно, он лишь делал вид, что спит, а на самом деле просто ждал. Меня. Он знал, что я никуда от него не денусь, сколько бы ни ходил, сколько бы ни смотрел в окно.
Я вернулся к столу, и пистолет послушно лег в мою руку.
В воздухе все еще чувствовался запах духов той, что ушла. Ничего, скоро он исчезнет.
Холодный ствол ткнулся в висок. Теперь осталось только сказать себе: "А слабо?.."
Кстати, надо встать так, чтобы пуля, не дай бог, не вылетела на улицу. Еще попадет в кого-нибудь.
Ну вот, теперь, собственно, можно и начинать.
Щелкнул предохранитель.
Интересно, когда найдут мое тело? Сейчас, днем, все на работе. Выстрел никто не услышит. А если и услышит, то пойти узнать, кто в кого стрелял, просто побоится. Этот мир жесток. Излишне любопытный может запросто получить в живот пулю. Просто так, за компанию.
Получается, мое тело найдут не скоро. Может быть, только тогда, когда запах из комнаты станет нестерпимым.
Я опустил пистолет.
Передо мной по стене бежала тоненькая горизонтальная линия, потом от нее отделилась вертикальная и опять горизонтальная. Они соединились.
Не может быть.
Вот линии очертили прямоугольник, он стал темнеть, по нему, словно по экрану испорченного телевизора, побежали полосы. На секунду линии исчезли, потом возникли вновь, став четче. И наконец передо мной появилась дверь.
Оставалось лишь ее открыть и куда-нибудь войти.
Сунув пистолет в карман, я достал из шкафа старую кожаную куртку. Надев ее, я открыл дверь. За ней была черная, безграничная пустота. Правда, сразу за порогом лежал круг света, словно приглашение, напечатанное на открытке с пошлой картинкой.
Похоже, змора придумала что-то новенькое. А может, ей не понравилось, что я хотел сбежать из статичного мира? Нет, в таком случае она бы просто вытащила меня в свой мир, а там мгновенно превратила бы мой пистолет в нечто совершенно безобидное.
Я выкинул окурок в форточку. Через несколько секунд с улицы послышался истошный женский крик:
- Хулиган! Посадить тебя, козла интеллигентного, надо, чтобы в честных людей окурки не бросал. Сейчас милицию вызову! Книжки поганец читает и нос задрал! Ну выгляни, выгляни, вонючка, я тебе зенки-то выдавлю!
Пожав плечами, я подумал, что фокус с неожиданным возникновением двери больше всего походил именно на вежливое приглашение. К чему бы это?
Я шагнул на круг света, и он спружинил подо мной, как хорошо натянутый батут.
Ну и что дальше?
С сухим бумажным треском круг разорвался, и, словно Алиса в кроличью норку, я полетел вниз.
Ударивший в спину ледяной ветер едва не перевернул меня на живот, но неожиданно стих. Я падал, падал и падал вниз. Длилось это до безобразия долго. Временами мне казалось, что я вовсе и не падаю, а неподвижно завис в пустоте и это никогда не кончится.
Потом я замерз и, чтобы согреться, стал дрыгать ногами и размахивать руками. Впрочем, через некоторое время опять потеплело, и я посчитал это благоприятным знаком.
Я даже посмотрел вниз, но там была лишь непроглядная темнота. Вот мимо меня пролетела широкая, усеянная голубыми звездочками огненная лента.
Откуда-то я знал, что она живая.
Интересно, каким меня видит это существо?
Я вздохнул.
Странное равнодушие и отрешенность постепенно овладевали мной. Не хотелось ничего, даже дышать стало трудно.
Вдруг у меня под ногами полыхнуло. Мимо меня пролетело облако сверкающих искр, и я ухнул в тяжелый, вязкий, словно кисель, голубой туман. Он неохотно расступался под моей тяжестью, но постепенно стал жиже, поредел. Теперь я падал все быстрее и быстрее. Сквозь туман стали проступать какие-то неясные контуры. Я стал прикидывать, на что они похожи, но вдруг упал на наклонную поверхность и стремительно покатился вниз.
Мир кружился вокруг меня. Я отчаянно пытался остановиться, но никак не мог. А потом склон кончился. Я приложился обо что-то головой, да так, что из глаз посыпались искры, и потерял сознание…
2
…Воздух пах миндалем.
Вынырнув из беспамятства, я долго лежал, даже не пытаясь открыть глаза, и со всхлипыванием, судорожно нюхал этот запах, пропускал его сквозь ноздри, наслаждался им.
Постепенно, придя в себя окончательно, я сообразил, что все же попал в мир зморы.
Ну еще бы, какой другой мир мог так пахнуть? В какой еще другой мир я мог попасть?
Голова у меня кружилась, слегка подташнивало. Видимо, я хорошо обо что-то приложился там, на склоне. Хотелось забыться и не думать ни о чем, совсем ни о чем. Или же нет, думать, но только о чем-нибудь постороннем, не имеющем никакого отношения к зморе и ее странному миру, о чем-нибудь давнем, давно забытом и вдруг, как бы без особой причины вспомнившемся…
Да, я вспомнил.
Мне почему-то вспомнился Гунлауг-учитель.
Именно он…
Теплая осенняя ночь. Костер, в котором потрескивают сырые смолистые веточки. Рассеянно подобрав с земли длинную обожженную палку, Гунлауг вонзает ее в костер, так что к небу взлетает целый рой искр, и продолжает рассказывать:
- …Защитники крепости один за другим умирали от голода. Кончились снаряды для больших баллист, и котлы, из которых в первые месяцы осады лили на головы штурмующих кипящий жир, опустели. Хоронить мертвых было некому. У тех, кто еще оставался в живых, не хватало на это сил.
Но никто из осажденных и не помышлял о сдаче. Все знали, что пощады не будет. А тем временем злобные тролли, предчувствуя победу, ликовали. Когда же из темных джингахарских лесов на подмогу к ним явились вооруженные кривыми тяжелыми мечами, в латах из кожи саламандр гоблины, тролли стали готовиться к последнему штурму.
Зная, что наутро их ждет неминуемая гибель, ночью, оставив на стенах лишь нескольких часовых, защитники крепости собрались на совет. На исходе ночи, когда большая кровавая луна Темисо поднялась на свой небесный трон, а маленькая - голубая, по имени Джамиран - стыдливо, как и каждую ночь, спрятала свое лицо за горизонтом, встал верховный жрец бога Гипноса.
Он сказал, что выслушал всех и понял, что никто не знает, как спастись от лютой смерти. Но он придумал, как ускользнуть из крепости и обмануть кровожадных троллей. Для этого надо уйти в странный и загадочный мир снов. Правда, добавил он, заканчивая свою речь, вернуться из мира снов обратно будет уже невозможно.
Задумались было дайны, но тут слабый ночной ветерок донес до них со стороны лагеря осаждающих скрип и стук. Это сколачивались штурмовые лестницы и щиты, чтобы защищаться от стрел.
И каждый посмотрел на небо родного мира, на стены родного города, каждый вспомнил о могилах славных предков. Но выхода не было. Мало кому хотелось умирать, и никто не желал зла своим женам и детям.
Когда же наступил рассвет и голубое солнце показалось над горизонтом, верховный жрец бога Гипноса пропел заклинание и возникла дверь в мир снов…
Через час солнце поднялось уже достаточно высоко и окрасило аквамариновым цветом покрытые жемчужными раковинами крыши домов города дайнов.
И начался штурм.
Не встретив ни малейшего сопротивления, тролли и гоблины ворвались в крепость и не обнаружили в ней ни одного человека. Все защитники исчезли неизвестно куда. Остались лишь покинутые дома и то имущество, которое дайны не смогли унести с собой.
Сообразив, что их провели, вожди гоблинов и троллей переругались. Каждый винил в неудаче другого. Наконец, собрав то, что осталось, а надо сказать, что дайны прихватили с собой наиболее ценные вещи, тролли и гоблины с позором вернулись, одни в свои джингахарские леса, другие - в мрачные теснины кромпонских гор. С тех пор отношения между этими двумя племенами испортились, и редко когда какой-нибудь гоблин, встретив на глухой лесной тропе тролля, отказывал себе в удовольствии вонзить ему кинжал в спину. Если в подобной ситуации оказывался гоблин, то тролль поступал точно так же.
Исчезновение же дайнов так и осталось великой тайной, поскольку никто в других племенах не мог определить, куда они исчезли. И только временами жрецы бога Гипноса, когда при них начинали обсуждать этот загадочный случай, понимающе переглядывались и едва заметно усмехались.
А дайны, попав в мир снов, увидели, что он странен и чужд. Многие поначалу погибли, поскольку не знали, как в этом мире жить и добывать себе пропитание. Если бы им не помогал верховный жрец бога Гипноса, они бы погибли все. А так уцелело несколько сотен самых сильных и умных.
Шло время. Народ дайнов выжил и все увеличивался. Поначалу находились безумцы, пытавшиеся искать путь обратно, в тот мир, из которого пришли. Ничего у них не вышло.
Сменялись поколения. Постепенно стерлись воспоминания о статичном мире, и мир снов стал для дайнов родным. Те, кто в нем родился, не могли уже представить, как можно жить в другом мире и каким он может быть, этот другой мир. Даже тогда, когда дайны подружились с птицами-лоцманами и научились не только путешествовать по снам, но и находить выходы в статичные миры, никто уже не мог определить, какой из них является им родным. Да и ни к чему это было. Потому что мир снов стал для них родным.
Дайны даже сменили имя. Теперь за то, что были они честны и храбры, всегда поступали по справедливости, а также не щадя живота боролись со всякой в изобилии населяющей сны нечистью - со зморами, паразитами снов, темными порождениями кошмаров и, конечно же, с черными магами, - их прозвали инспекторами снов. Неизвестно, из какого языка было взято это слово, но для многих жителей мира снов оно имело значение и воспринималось не только как имя.
Вот так в мире снов появились первые инспекторы снов.
С этого начинается их история…
Гунлауг-учитель задумался.
На мгновение из темноты вынырнула и, пролетев над костром, сгинула без следа птичка-врушка об одном крыле. Гунлауг кинул в огонь еще одну ветку. Взлетел рой золотистых ос и там, в бездонной синеве, медленно и беззвучно погас.
- Кстати, - задумчиво сказал Гунлауг, - те первые дайны, явившиеся из реального мира в мир снов, могли производить странное действие - спать. С каждым новым поколением это искусство встречалось все реже, пока и вовсе не утратилось. А жаль. Судя по всему, с помощью этого искусства первые дайны могли создавать сны. Если бы мы смогли вернуть это забытое искусство, то значительно бы увеличили свою власть.
Вздохнув, Гунлауг вытащил из костра уголек и, прикурив от него сигарету, швырнул обратно.
- Впрочем, жизнь слегка напоминает ненасытное чудовище. Больше всего она любит взимать дань, плату. И, как правило, всегда берет больше, чем дает. Так уж получается, такова жизнь, и ничего тут не поделаешь. Видимо, с дайнами произошло то же самое. За то, что попали в мир снов, они заплатили тем, что утратили дар эти сны видеть.
Иногда я спрашиваю себя, равноценный ли это обмен? Не знаю. Для того чтобы это определить, мне надо хотя бы один раз умудриться не провалиться в безвременье, а заснуть.
Кто знает, что я тогда почувствую и что со мной случится?
Да и вообще, так ли уж он неравноценен? Как это определить? Вот например: кто скажет, сколько стоят те пять минут, когда ты летом стоишь у окна, куришь и вдруг понимаешь, что вся вселенная, все окружающее вошло с тобой в странную мимолетную гармонию, и ощущаешь великий, безграничный, неописуемый покой? И стоит ли за эти пять минут заплатить несколькими седыми волосками? Кто знает? Кто определит? Кто оценит?
Он усмехнулся и добавил:
- Вот такие дела, мой нерадивый, ленивый, глупый ученик, из которого, если позволит великий Гипнос, выйдет действительно что-то стоящее…
Я открыл глаза и приподнял голову. Меня все еще слегка мутило. Я чуть было снова не рухнул на асфальт, но удержался и даже попытался сесть. Как ни странно, это мне удалось.
Через пять минут я настолько пришел в себя, что даже заметил и смахнул приставший к щеке окурок.
Ну конечно, это был мир зморы. Что же это еще могло быть? Над головой у меня висел огромный, раза в два больше, чем солнце, огненный шар. В его безжалостном свете медленно плавились унылые кирпичные трехэтажные дома с выбитыми стеклами. Они закрывали горизонт, но я знал, что в мире зморы до него недалеко - километров пять, не больше.
Неподалеку, на капоте насквозь проржавевшего автомобиля, сидел здоровенный стервятник и смотрел на меня неподвижными, похожими на оловянные пуговицы глазами. Вот он разочарованно покрутил головой и, развернув огромные крылья, с противным криком улетел.
А вдруг змора пригласила меня сюда для того, чтобы эта милая птичка не подохла от голода?
Встав, я посмотрел на свои руки и, увидев, что они почему-то испачканы мелом, вытер их о штаны.
В этот момент откуда-то из-за ближайших домов наплыл жуткий монотонный вой. Он звучал все громче и громче, пока не стал таким, что мне показалось, будто у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки. Я хотел было заткнуть уши пальцами, но тут вой смолк. На мгновение воцарилась неестественная тишина, но вот в одном из полуразрушенных домов что-то скрипнуло, потом оттуда послышался грохот, словно по паркету прокатили большой булыжник.
Я подумал, что не был в мире зморы целых три года. Кстати, он ничуть за это время не изменился.
Все же интересно, зачем я ей понадобился?
Прикинув, в каком направлении находится черная стена, я двинулся в путь.
Под ногами шуршали выцветшие на солнце бумажки от конфет. Подошвы моих ботинок гулко шлепали по потрескавшемуся асфальту.