– Бревна мы, может, и разбомбим, так они натаскают новых. Да еще примут какие-нибудь меры, чтобы подобное больше не повторялось. А потери среди кроманьонцев будут не такими уж большими. После первого же налета, а это всего несколько бомб, они начнут разбегаться, едва увидев дельтаплан. Нет, эту задачу лучше решать радикально. Открыть огонь с воды и с воздуха, когда основные силы атакующих будут примерно посередине пролива. Это хорошо тем, что в таких условиях даже легкое ранение скорее всего станет смертельным, потому как человек не сможет интенсивно грести и его почти наверняка унесет в открытое море.
– А зачем же мы тогда, как папы Карло, уже неделю подряд мастерим бомбы? – поинтересовался я.
– Затем, чтобы после уничтожения десанта совершить налет на известное нам стойбище. Так как народ там остался менее подвижный, чем на берегу, и сидит более скученно, то и потери среди него будут больше. В общем, нам надо настолько ослабить противостоящее нам племя или группу племен, чтобы еще несколько лет после этого они были заняты исключительно собственным выживанием.
Вообще-то, если бы нападающие повели себя более разумно, они вполне могли создать нам серьезные трудности вплоть до летальных. Ведь никаких ресурсов, чтобы прикрыть пригодную для высадки тридцатикилометровую береговую полосу, у нас не было. Ни людских, ни технических. Кроманьонцам следовало малыми силами обозначить атаку в одном месте, а самим мелкими группами высаживаться в нескольких других, и вряд ли мы смогли бы эффективно противостоять такой тактике. Но, видимо, сказался недостаток опыта – ведь люди еще только-только начинали воевать с себе подобными. Наверняка сыграло роль и то, что наши противники были весьма посредственными мореплавателями и поэтому выбрали для переправы самое узкое место пролива. И начали переправляться довольно компактной толпой.
Когда последние плоты нападавших удалились не меньше чем на километр от берега, а первые уже приблизились к середине пролива, началась операция по отражению агрессии. Катя подняла в воздух дельтаплан, а я дал мотору полный газ и направил только что переклассифицированный в линейный крейсер "Барсук" навстречу плотам. В качестве главного калибра он имел Пашин карабин, а универсального – винчестер и наган. Тульскую двустволку мы оставили Ксении как оружие последнего шанса.
Нашей задачей была стрельба по авангарду, и мы быстро к нему приближались. Катя же должна была заняться последними, а если в ТТ останутся патроны, то и предпоследними.
– Ладно, давай попробуем, – буркнул Паша, когда до плывшего первым плота осталось метров триста.
Я чуть довернул нос лодки, чтобы Паше было удобнее, и сбросил газ.
Павел довольно долго целился, а потом выстрелил раз, затем другой. Торчащий на самом носу плота дикарь завопил и свалился в воду.
– Плохо, – скривился Павел, – так на них, гадов, патронов не хватит. Давай приблизимся еще метров на сто. Думаю, это не страшно – даже если у нас заглохнет мотор, мы все равно легко уйдем от них на веслах.
После сокращения дистанции процесс пошел существенно лучше – теперь Павел допускал не более одного промаха на обойму, а иногда и вовсе ни одного.
В основном кроманьонцы плыли по четыре на каждом плоту из двух бревен. И Паша отстреливал двоих, после чего оставшиеся двое не могли управиться с плотом, и его начинало помаленьку уносить в открытое море.
Над нами пролетел дельтаплан, и Катя в качестве оценки нашей деятельности показала большой палец. Видимо, у нее кончились все три магазина (еще два я смог купить там же, где и гильзы), а заряжать их в воздухе она, естественно, не стала.
Скоро дельтаплан пролетел в обратном направлении, а Паша стал стрелять заметно реже, ибо кончались и патроны, и противники.
– Так, – скомандовал он, – вон, видишь плот, на котором трое лежат, а левее его другой, поменьше, на нем один лежит, а другой бесится? Давай между ними, там, в глубине, кажется, еще не всем хватило.
– Ну, похоже, стрелять больше не в кого, – сказал Павел, обозревая поле битвы. – И ладушки, а то осталось всего две обоймы и два патрона в карабине. Будем надеяться, что у Катерины получится с порохом.
– Обязательно, – подтвердил я, глядя на покрывающие брезент на дне лодки гильзы. Их было много. Пули для переснаряжения предстояло изготовить мне, а порох – моей женщине.
Вообще-то возможность купить бездымный порох у меня появилась с получением разрешения на гладкоствол, но "Сокол" для винтовочных патронов не годился. Я прочитал в Интернете, что у карабина от его использования может разорвать ствол или выбить затвор. Однако Катя сказала мне, чтобы я принес из будущего медицинского эфира и парафина. Ацетон у нас еще остался, спирт мы вообще гоним сами, так что никаких проблем с производством подходящего пороха из "Сокола" она не видит.
Я чувствовал не то чтобы разочарование, но явно что-то похожее. Как же так – мы, можно сказать, чуть ли не дрожали от страха, долго готовились, прикидывали, куда и как бежать в случае чего и кого брать с собой, а тут такой облом! Выплыли, постреляли, дельтаплан взлетел, Катя тоже постреляла, и все. Половина врагов уже на дне, а оставшиеся, хоть пока и на поверхности, надолго там не задержатся. Правда, Катя хотела еще слетать к стойбищу. Может, ну их? Там же только старики, женщины и дети, а какая от них может быть опасность?
– Самая обыкновенная, – пожала плечами любимая. – Дети вырастут, старики научат их обращаться с оружием, женщины нарожают им смену и помощь, и вся эта банда придет убивать наших детей. Нет уж, лучше заранее принять меры.
С этими словами Катя начала вешать бомбы на крючки по бокам от пилотского кресла. Из каждой бомбы торчал двухметровый шнур, конец которого следовало привязать к раме тележки. Тогда после сбрасывания бомбы веревка дернет за терку, та зажжет охотничью спичку, и секунд через пять-шесть прогремит взрыв.
Катя летала почти полтора часа, и я уже начинал волноваться, хотя по рации мне уже было сказано, что все в порядке. Но вот наконец из-за холмов по ту сторону пролива показалась движущаяся черточка дельтаплана, и минут через десять я обнимал усталую Катю.
– Разумеется, часть разбежалась, но, по-моему, не очень большая, – сказала она, когда к нам подошли Паша с Ксенией. – Надеюсь, им теперь долго будет не до нас.
Вечером мы как-то самопроизвольно сели обсуждать благополучно пережитый штурм, ну и выпить по чуть-чуть, но не Пашиного самогона, а Ксюхиной легкой настойки из лесных ягод.
– И чего они к нам вообще полезли? – недоумевала Ксения. – Дичи на острове немного, не сравнить с материком. Неандертальцы на них нападать не собираются…
– Пока, – уточнила Катя.
– А что, когда-нибудь соберутся?
– Если нам удастся убедить их в необходимости подобного образа действий, то да.
– Но почему мы должны их убеждать?
– Потому что мы знаем, что люди всю свою историю стремились уничтожить тех, кто от них хоть чуть-чуть отличается. Исключения были, но их не так много. А вообще большая часть истории человечества – это история межрасовых, религиозных и просто захватнических войн. А вот неандертальцы меж собой пока не воюют. Да, споры случаются, и часто разрешаются силой, но это не войны, а драки, причем с правилами. Запрещено использовать палки толще двух пальцев и длиннее руки. Запрещено чем-либо кидаться. Возможно, есть и другие аналогичные запреты.
– Ып, ум-ум мым! – встряла в беседу присутствующая на наших посиделках Апа.
– Еще запрещено кусаться, – перевела Катя.
– Так это, наверное, они только внутри племени так свои споры решают, – усомнился Павел.
– Нет, и межплеменные конфликты разрешаются похоже. Если, что, кстати, бывает довольно редко, два племени не поделят охотничьи угодья, то от каждого выставляется оговоренное количество поединщиков – обычно от трех до пяти. Чьи бойцы победят, тот и прав. Но даже такой сравнительно мягкий способ силовых решений применяется нечасто. Как правило, вожди и великие матери конфликтующих племен как-то договариваются о компромиссном решении. Убийство соплеменника – редчайший случай, и совершивший его носит клеймо преступника всю оставшуюся жизнь. Были ли когда-нибудь примеры подобных отношений в нашей истории? По-моему, нет.
– Да уж, – вздохнула Ксения, – всяких зверств в истории было более чем достаточно. Только в последние годы человечество немного цивилизовалось.
– Вот те раз! – даже привстал Павел. – Югославия, Ближний Восток, Украина – вот уж торжество пацифизма-то там как разгулялось! Не говоря уж про Кампучию и Руанду. Нет, люди какими были, такими и остались. Долго ли Израиль просуществовал бы без самой дееспособной в регионе, а то и в мире армии? Прямо как мы на своем острове, кстати. Поэтому предлагаю выпить за евреев.
Почти все, включая Апу, приняли по стаканчику, только Катя почему-то отказалась. Настойка была настолько легкой, что ее можно было пить даже неандертальцам. Разумеется, понемногу.
– Катерина, ты не видела, смог ли кто-нибудь из аутсайдеров вернуться на свой берег? – поинтересовался Павел, вдумчиво закусив.
– Видела. Никто не смог. Хотели-то многие, но я никому не дала. Кстати, Вадик, в первый же заход принеси из двадцать первого века гильз для моего ТТ. Дельтаплан – это же не лодка, и почти все мои гильзы сейчас на дне пролива. Остался один неполный магазин.
– Хорошо, – кивнул я. – Наверное, и пороха с капсюлями тоже?
– Да, причем побольше. Столько, сколько можно взять, не возбуждая подозрений о подготовке теракта. Да, и захвати еще канистру электролита для аккумуляторов – пора, пожалуй, начинать пытаться производить самим и бездымный порох тоже. Хотя, с другой стороны, человечество лет семьсот подряд воевало исключительно дымным и не жаловалось.
– Ох, и с чего же это люди такие сволочи, – пригорюнилась Ксения. Кажется, она уже слегка опьянела. Или просто переволновалась за день, а теперь ее отпустило.
– Это точно, – подтвердила Катя. – Куда ни придут, везде первым делом учинят геноцид. Добрались до Австралии и тут же извели всю местную мегафауну под корень. Потом пришли в Сибирь и перебили мамонтов – настоящих, а не ту мелочь, что водится на нашем острове. Из Сибири перебрались в Америку, вот уж там развернулись вовсю! Ладно, пустили они под нож гигантских короткомордых медведей и пещерных львов, это все-таки довольно опасные звери. Но гигантских ленивцев-то за что? И уж тем более лошадей. Это им, кстати, потом аукнулось. Вряд ли у европейцев получилось бы так легко завоевать обе Америки, будь у аборигенов лошади. Но их не было, всех изничтожили аж за десять тысяч лет до Колумба. И в сравнительно недавние времена люди вели себя ничуть не лучше. На Командорских островах жили стеллеровы коровы, на Маврикии – дронты, на Гавайях – гигантские гуси, а в Новой Зеландии – огромные птицы моа. Но пришли люди – и в кратчайшие исторические сроки не стало ни коров, ни дронтов, ни гусей, ни моа. Неандертальцы же бродят по Европе уже почти полмиллиона лет, и до сих пор у них никто почему-то не вымер.
Поздним вечером, когда мы вернулись домой с посиделок, я осторожно спросил любимую:
– Кать, а вот ты говорила перед полетом про наших детей. Это было вообще или?..
– Ну вот, и у тебя наконец-то прорезалась интуиция. И хорошо, а то я опасалась, что ты заметишь изменения в моем облике в лучшем случае месяце на девятом. Ты уже готов стать отцом? Если нет, тебе остается еще семь месяцев на подготовку.
Глава 15
Суровые будни моряков, или Очень кушать хочется
Остаток сентября прошел без потрясений, кроманьонцы не появлялись. Хотя, разумеется, мы не отменили патрулирование береговой линии острова и разведывательные полеты через пролив на дельтаплане. Но, видимо, учиненный нами разгром сместил жизненные приоритеты пришельцев. К сожалению, никто не мог сказать, надолго ли это.
Осень порадовала нас отменным урожаем с огородов. Впрочем, это прогнозировалось еще летом, поэтому Павел мобилизовал неандертальцев на выкапывание большой и глубокой ямы под погреб, а потом – на заготовку и транспортировку бревен для потолка, пола и стен. Получилась глубокая землянка, но не для людей, а для овощей и корнеплодов. В таком помещении все время будет держаться температура, близкая к среднегодовой, а она, по моим наблюдениям, составляла тут плюс пять-шесть градусов. Погреб был сооружен рядом с сарайчиком, в котором стоял холодильник. В конце октября я его выключил, протер изнутри спиртом и запер до весны.
Вопреки моим опасениям, беременность у Кати протекала не так чтобы тяжело. Если бы я не умел без слов понимать любимую, то, возможно, ничего и не заметил бы. А так иногда замечал, что ее, кажется, поташнивает и ест она через силу. Но никаких жалоб, повышенной нервности, а уж тем более беспричинных скандалов с ее стороны не было. Хотя я морально приготовился к этому, но, слава богу, оказался перестраховщиком.
Из последнего в этом году захода в двадцать первый век я привез пять баллонов для "Валдая", они продавались отдельно. Четыре под конкретную задачу и один запасной. И пятерых беспородных котят, набранных в разных местах по объявлениям "отдам в добрые руки". Еще один лодочный мотор – точно такую же "Хонду", как та, что стояла на "Катране", я приволок сразу после отражения нападения на Родос.
Баллоны и мотор понадобились нам в связи с резким сокращением числа карликовых слонов на острове. Апа сказала, что на них больше охотиться нельзя. Если убить еще хотя бы десяток, то оставшиеся быстро вымрут сами, без нашего участия. И значит, охотиться теперь придется в основном на материке. Поэтому я решил сделать большой грузовой катамаран – ведь пролив неширокий, и волнение выше четырех баллов бывает в нем редко. Теперь Кате предстояло сшить брезентовые оболочки для каждой пары баллонов, а мне – соорудить мощный дубовый каркас, способный выдержать две тонны с запасом. Правда, катамаран с такими необычно широкими поплавками вряд ли будет быстрым, но ни у кого не было намерений устраивать гонки. Его задача – перевозить охотников на материк, а потом сначала их добычу, а затем их самих обратно. Парусное вооружение на него было решено не ставить, обойдется двумя "Хондами". С "Катрана" можно спокойно снимать мотор, зимой он все равно будет лежать в сарайчике рядом с "Барсуком".
Кстати, я более или менее разобрался с небольшими странностями в поведении кольца. Кажется, оно было на грани открытия возможности переносить своего оператора еще куда-то, но для превращения упомянутой возможности в реальность на этом следовало максимально сосредоточиться, чего я совершенно не собирался делать от слова "вообще". Кажется, из-за этого переходы в двадцать первый век стали получаться чуть труднее, но зато обратно – заметно легче. Именно с этим было связано повышение грузоподъемности, удивившее Катю в начале лета. Меня такое положение дел вполне устраивало. Ведь оно означало, что если уж я смог попасть из палеолита в двадцать первый век, то обратная дорога откроется обязательно и с куда меньшими усилиями. И чего, спрашивается, можно желать еще?
В Москве же все шло без каких-либо неожиданностей. Доллар с евро, как и почти весь год до этого, потихоньку ползли вверх, рубль и реальные доходы населения – вниз, цена нефти падала, цена бензина росла. В общем, лично я не видел никаких нарушений стабильности.
Правда, в институте начали поговаривать о грядущем сокращении штатов. Никто ничего толком не знал, но ни один не сомневался, что сокращать будут не начальство, а инженеров и младших научных сотрудников. Впрочем, меня это не очень волновало, хотя я был именно инженером.
Третья зима в прошлом пришла рано, в конце октября, и была довольно морозной. Еще до нового года по нашему берегу пролива стал намерзать лед. Катя слетала к материку и убедилась, что и там то же самое. Ксения даже начала волноваться, как бы пролив не замерз вообще. Я – пока не очень, ибо с той скоростью, с которой шло расширение ледовой полосы, для завершения процесса потребуется лет пять. Кроме того, в проливе хоть и не очень сильное, но все же течение. Однако на всякий случай следовало принять хоть какие-то меры, и Паша увеличил интенсивность лесозаготовки, а я сел рисовать эскизы судна повышенной грузоподъемности.
Наш новый катамаран, который мы еще в процессе изготовления назвали "Мамонт", был готов двадцать второго ноября, а двадцать четвертого совершил свой первый поход к материку. Задержка была связана с тем, что мы ждали погоду.
В первоначальный проект пришлось почти сразу вносить изменения. Ибо возник вопрос – а как его спускать на воду и, главное, потом вытаскивать оттуда? Ведь почти везде вдоль берега лед, а к февралю, наверное, он будет везде без всяких "почти". Я обозвал себя идиотом за то, что не посмотрел в Интернете, как эта проблема решается в двадцать первом веке. Ведь не может быть, чтобы никому до нас не потребовалось спустить лодку на воду, когда вдоль берега лед! Но путь к Интернету остался на Запятой, а я сидел на Родосе, поэтому пришлось думать своей головой.
После недолгих раздумий я решил несколько усложнить каркас. По первоначальному проекту он клался поверх поплавков и привязывался за специальные петли к их брезентовым оболочкам. Теперь же каркас дополнялся двумя изогнутыми брусьями-килями, охватывающими поплавки снизу. То есть получился какой-то гибрид ледокола с санками. Предполагалось, что сооружение сначала поедет по льду именно как сани. Потом лед начнет над ними проламываться, и в этот момент экипаж, ранее его толкавший, должен быстро запрыгнуть на палубу. Вес корабля увеличится, и дальше он уже сможет добраться до свободной воды в режиме ледокола. Ну и назад – в обратной последовательности.
В первый поход "Мамонт" повели мы с Катей, хотя изначально предполагалось, что постоянным капитаном, механиком и рулевым на нем станет Павел, а испытания мы будем проводить втроем. Однако, узнав о наших планах, Ксения завопила:
– Да вы что, ребята, совсем с ума спрыгнули? Вот возьмете и утонете все разом, что я тогда одна делать буду? Меня же неандертальцы совсем не слушают!
Тут Катина подруга, конечно, слегка преувеличила. Хоть она и пользовалась у местных наименьшим среди нас четверых авторитетом, но все же имела на них определенное влияние.
– Типун тебе на язык, дура старая! – брякнул Паша.
– Это кто тут тебе старая? – возмутилась Ксения.
– Ладно, извини, ляпнул не подумав, – пошел на попятный Павел. – Молодая дура.
Однако мы с Катей пришли к выводу, что зерно истины в Ксюшином вопле все же есть, и в первый рейс отправились вдвоем, решив, что Павла потренируем потом, когда убедимся, что "Мамонт" нормально держится на воде и не имеет требующих немедленного исправления недостатков.