Они сидели, закутавшись в плащи, и пили то самое жгучее, как огонь, вино, закусывая нежным мясом лани и хлебом. Девочки пили воду, не без зависти поглядывая на взрослых - им очень хотелось попробовать вина.
- Вот, Авлона, - сказала Пентесилея, с непривычной для амазонки нежностью проводя рукою по рыжей головке разведчицы, - завтра ты с Ахиллом поедешь в Трою. Мне кажется, мы нашли твою сестру, ту, которую ты все время вспоминала.
- Мою сестричку? - голос девочки зазвенел, она привстала, вся вытянулась, задрожав от волнения. - Мою милую сестричку?! Она жива? Да?!
- Если только я не ошибаюсь. Но и Ахиллу кажется, что вы с ней очень похожи. Вот вы и проверите. Ты ведь хочешь увидеть Трою?
- Очень, очень хочу! - Авлона захлопала в ладоши, совершенно забыв, что амазонке не пристало вести себя так легкомысленно. - А ты, царица… Ты не поедешь с нами?
- Ты же знаешь, - тут голос Пентесилеи вновь стал низким и жестким, - ты знаешь, что я должна вернуться на Ламес и провести в храме не менее пятидесяти дней. Это полагается делать после обряда искупления.
- О, боги! - воскликнул Ахилл. - Так ты что же, вернулась только из–за меня?!
- Мне не хотелось, чтобы ты плыл один. А вдруг не доплыл бы? - она чуть–чуть усмехнулась. - И Крита с Авлоной не узнали бы, что обряд уже совершен и я жива. Закон разрешает уехать на один–два дня, а после возвратиться в храм. Мы переночуем здесь, и утром ты отправишься с Авлоной и Критой в Трою. Ты ведь можешь прийти туда, когда захочешь, я правильно поняла?
- Могу. И что дальше?
- Если мы ошибаемся, мои амазонки уедут в Темискиру.
- Они поедут вдвоем так далеко?
Обе девочки рассмеялись, а Пентесилея лишь пожала плечами.
- Крита ездила уже не раз - это она привозила Приаму мое письмо с предложением помощи и привезла мне его ответ. Она прошла обряд посвящения, она - взрослая амазонка. Авлона будет с нею. Но я надеюсь, что она и в самом деле найдет свою сестру и тогда останется в Трое, во всяком случае, до моего возвращения.
- А потом? - вскричала девочка, - если моя сестричка жива, то тогда… Неужели мы не возьмем ее с собой в Темискиру?
- Не возьмем, - Пентесилея отвернулась и смотрела на пламя костра, тихонько отхлебывая вино из кожаной чашки. - Она замужем, Авлона, и у нее есть ребенок. Она ведь уже взрослая. Но ты сможешь остаться с нею или бывать у нее часто, живя в Темискире, или жить то там, то здесь, пока не решишь окончательно. Чего бы ты больше хотела?
- Я не знаю. Я подумаю и придумаю что–нибудь. Только бы она нашлась!
Пентесилея усмехнулась.
- Малышка, видно - очень хороший человек, раз спустя четыре с половиной года Авлона все еще помнит ее и так любит. И это забыв дом, отца, братьев…
- Андромаха - удивительная женщина, - сказал Ахилл и, забыв о крепости напитка, залпом допил его и едва не поперхнулся.
- Андромаха! - закричала Авлона и вскочила на ноги, уронив лепешку и кусочек мяса. - Ан–дро–ма-ха! Да–да, ее так зовут, да! Это она! Моя сестричка! У нее тоже рыжие волосы и зеленые глаза, и она - самая добрая на свете!
- Ну вот - и имя она вспомнила, - Пентесилея улыбнулась и странно посмотрела на Ахилла. - "Удивительная женщина"! Скажи, что и ты в нее влюбился! Ну?
Он даже не смутился, услыхав этот вопрос.
- Жена друга священна. Или ты не знаешь этого, царица? Ведь теперь тебя снова можно называть царицей, ты сохраняешь свои права?
- Сохраняю. Но когда ты увидел ее впервые, вы с Гектором еще не были друзьями.
- Тогда она была женой моего врага, а у меня в душе была одна лишь боль после смерти Патрокла. Нет, Пентесилея, женщину я полюбил только раз в жизни. И эта женщина - ты.
- Ты полюбил нашу царицу? - в восторге маленькая Авлона забыла обо всех правилах и о всякой сдержанности. - Так приезжай в Темискиру, победи десять амазонок и женись на ней! Можно я тоже буду с тобой состязаться?
- Почту за честь, - серьезно ответил Ахилл.
- Он победил уже столько амазонок, что может взять в жены половину города, - отрезала Пентесилея, гневно взглянув на лазутчицу, сразу смущенно нырнувшую за спину хохочущей Криты. - Хватит болтовни, не то ахейцы будут заявлять, что все амазонки - пустоголовые дурочки и не говорят умных вещей, а только трещат, как тетерки! Расстилайте свои мешки и плащи, и чтоб до рождения звезд вы спали, слышите?! А мы еще немного выпьем вина и поговорим.
Они проговорили до самой утренней звезды. Сзади к Ахиллу подошел Рей и ткнулся в плечо теплой шелковистой мордой. Герой потерся об нее щекой.
- Я его укротила и объездила, а он все равно выбирает тебя, - сказала задумчиво амазонка. - Все выбирают победителей.
Он даже вздрогнул: она почти повторила мысль Гектора и его слова, о которых не могла ничего знать.
- Ты после Ламеса вернешься сюда? - почти робко спросил базилевс. - Я тебя еще увижу? Если скажешь "да", я задержу отплытие мирмидонских кораблей.
- А когда оно назначено? Когда уплывают ахейцы?
- Возможно, вскоре после праздника Аполлона. Но я буду тебя ждать.
Она молчала, задумчиво и печально глядя на море. Потом проговорила:
- После обряда искупления исчез шрам от раны на бедре, той, что нанесло твое копье. Он был совсем свежий, и живая вода стерла его. А старые остались. Если бы все раны могли исчезнуть… Я вернусь, Ахилл. Дождись. Только ничего обещать не стану.
- Я не прошу никаких обещаний, Пентесилея. Но мне нужно снова увидеть тебя!
Она засмеялась и выплеснула в костер остатки вина из своей чашки.
Огонь вспыхнул ярко, метнулся вверх алыми языками и вновь упал, лениво ползая по угольям и деловито треща. Ночь кончалась.
А утром они расстались.
Глава 5
Праздник начался на рассвете.
Едва первые проблески зари окрасили вершины холмов, Троянскую долину огласили мощные и стройные звуки. Они напоминали пение флейт, но были в сотни раз сильнее и глубже, а мелодия, в которую они слагались, при всей своей простоте, поражала красотою. Это звучали лонтры, музыкальные инструменты, которыми в Трое всегда сопровождали любое торжественное событие. Лонтра внешне походила на флейту, только была гораздо длиннее и толще, и вместо дырочек в ней проделывались узкие отверстия–щели, расположенные возле широкого конца. Ее делали из особых пород дерева и вставляли внутрь трубку, свернутую из тончайшей пластины серебра. Голос лонтры оглашал огромное пространство, с ее помощью можно было подавать сигналы армии во время сражения, но инструмент считался священным и использовать его для битвы запрещалось, поэтому в армии пользовались обычным сигнальным рогом.
Впервые за двенадцать лет Скейские ворота распахнулись не для того, чтобы пропустить отряды воинов. Они раскрылись во всю ширину, но какое–то время в них не было видно никого, кроме городской стражи. И вот появились десятка два юношей, облаченных в длинные пурпурные хитоны. Это младшие жрецы храма Аполлона шли торжественным шагом, неся огромные гирлянды цветов. Вторя голосам лонтр, они пели утренний гимн богу Аполлону и славили свет солнца и наступление утра. За ними показались музыканты с лонтрами, затем флейтисты и девушки с кифарами. Но кифары и флейты пока молчали, их время не настало.
В величавую музыку лонтр вторглись гулкие удары тимпанов. Их несли мальчики, одетые в светлые туники и яркие плащи, в венках из веточек туи, дерева любви. Вслед за ними показалась процессия жрецов. Старшие жрецы Трои, подобно египетским служителям богов, носили только белую одежду, но у них она была украшена золотой или серебряной каймой, а на груди всегда вышивались символы божества, которому посвящал себя жрец.
Впереди шли жрецы Аполлона в лавровых венках, вышитые ветви лавра украшали их одеяния. Они вели белых овец, которых предстояло первыми принести в жертву. Завершить праздник, впервые за много–много лет, должна была величавая гекатомба, совершаемая в честь окончания войны и заключения мира. Но предназначенных для нее быков пока держали в загонах на склонах холма.
Следом за жрецами Аполлона выступали жрецы храма Зевса (только раз в году они бывали вторыми в праздничном шествии, когда повелитель богов уступал на один день славу и почести своему лучезарному сыну). Потом двигалась процессия храма Афины Паллады, неся перед собою золотую фигурку богини - знаменитый Троянский палладий, за ними шли жрицы храма Артемиды–девы и жрецы Посейдона. Служители храма Диониса по обычаю несли для жертвоприношения кувшины с вином и корзины плодов. Шествие жрецов замыкали служители таинственной Астарты - высокий седовласый Лаокоон и двое его сыновей. Только они были не в белых, а в темно–синих одеждах, украшенных вышитыми серебром змеями. В их руках были посохи, каждый из которых завершался резной змеиной головой. Лаокоон, в отличие от своего отца, мрачного Адамахта, не носил привешенного к концу бороды змеиного черепа, да и нрава был не столь угрюмого, а потому не внушал троянцам трепета и тайной неприязни. Следом за жрецами шли юноши и девушки с лавровыми ветвями в руках.
Процессия выливалась из Скейских ворот и, огибая восточный угол стены, медленно поднималась по когда–то людной, ныне же пустынной дороге к холму Аполлона, к храму, построенному, по преданию, основателем города Критским героем Илом, откуда и происходило второе название великой Трои - Илион. Здесь должно было состояться первое жертвоприношение и прославление бога–покровителя города. Оно всегда происходило на восходе солнца, но последние двенадцать лет совершалось в стенах Трои, в самом же храме одиноко и бесстрашно служил только старый Хрис, который теперь готовился встретить шествие и возглавить службу.
Пока жрецы, музыканты и лавроносцы открывали праздник, огромная городская площадь заполнялась людьми. Здесь были теперь все жители Трои: самые юные и самые старые, семьи с детьми - большими, маленькими, грудными. Богатые и бедные, ремесленники и воины, торговцы, не забывшие взять с собою понемногу товара, чтобы предлагать его во время праздника, рабы, либо сопровождавшие своих хозяев, либо отпущенные по случаю торжества и вольные в этот день делать, что им вздумается, гетеры из верхнего города, виноделы, охотники и пастухи, заранее пришедшие в город из далеких сел - весть о том, что наступил мир, ворота откроются и праздник пройдет за пределами Трои, облетела, кажется, уже всю Троаду.
Собравшиеся ждали царской колесницы. Она не замедлила выехать из дворца и, встреченная ликующими криками, двинулась к золоченой статуе Троянского Коня. Приам, на этот раз одетый с утонченной роскошью восточного царя, но без показной пышности, стоял в колеснице рядом со своей женой. На Гекубе было густо–малиновое платье, расшитое по вороту рубинами, и сплошь затканное золотом покрывало из тончайшей, совершенно прозрачной ткани. Царские венцы были обвиты венками лавра. За колесницей Приама показалось еще несколько - в них ехали его уцелевшие в битвах сыновья, брат царя Анхис и племянник Эней, самые знаменитые троянские герои. Появление колесницы Гектора было встречено ревом толпы, перекрывшим звучание лонтр и тимпанов. Люди бросали в колесницу цветы и ветки туи, пытались, подпрыгнув, дотронуться до своего героя, ликуя, желали ему победы в состязаниях. В этот день - и об этом уже все знали - Гектор, впервые после своего тяжелого ранения, собирался вновь померяться силами с другими героями на больших праздничных играх. Он смеялся в ответ на приветствия, здоровался с воинами, окружившими колесницу, то и дело осаживал своего возницу, чтобы тот, в усердии не отстать от колесницы Приама, кого–нибудь не задавил. Троянцы были так рады Гектору, что почти никто не заметил одной особенности: на голове героя был не лавровый венок, как на всех царских сыновьях и знати, а простой серебряный обруч, который он носил и в обычные дни.
Когда царская колесница достигла Троянского Коня, произошло то, чего все ждали, о чем за годы войны успели почти забыть - статуя ожила! Огромный конь медленно и величаво тронулся со своего места и, сопровождаемый ликующими криками, двинулся к Скейским воротам. Рассвет уже наступил, уже разгоралась над холмами заря, и в ее блеске великолепная статуя сверкала чистым золотом. Колеса, спрятанные в копытах коня, были совершенно незаметны, механическое устройство, приводимое в движение двенадцатью находившимися внутри статуи рабами, работало бесшумно и со стороны казалось, будто Троянский Конь действительно ожил и движется сам по себе!
Ахилл, Одиссей и Антилох стояли на выступающей сторожевой площадке Троянской стены, справа от Скейских ворот, и во все глаза следили за великолепным шествием.
Ахилл был приглашен на праздник Аполлона давно, и был единственным ахейцем, получившим приглашение от самого царя, притом еще до окончательного заключения мира. Когда соглашение с Агамемноном было достигнуто, назначено время выплаты дани и вооруженное противостояние прекращено твердыми приказами с обеих сторон, ахейским базилевсам передали, что Приам будет рад, если кто–то из них захочет посетить его праздник, и что им будут оказаны почести. Атриды побороли искушение, не подозревая на этот раз коварства со стороны Приама, но разумно рассудив, что любое случайно брошенное слово, нечаянная обида, неосторожный намек могут вновь вызвать вражду. К тому же, если идти в Трою им, то надо брать и воинов, а уж стычку между ними и воинами троянскими можно считать предрешенной - двенадцать лет смертельной ненависти не могли быть забыты за несколько дней. Возможно, втайне гордым братьям Атридам и хотелось бы чтобы случайная ссора привела к возобновлению войны, однако теперь это было вдвойне невозможно: Ахилл уже никогда не будет сражаться с троянцами, и у троянцев снова есть Гектор…
Но базилевсу итакийцев хитроумному Одиссею, было не справиться со своим любопытством, к тому же он искренне радовался миру и совершенно не собирался его нарушать. Он не питал жгучей ненависти к троянцам, зато любил Ахилла и был ему бесконечно благодарен за прекращение войны. И когда мирмидонский базилевс предложил ему пойти на праздник Аполлона вместе с ним, сын Лаэрта с радостью согласился. Что до Антилоха, то ему, не помнившему настоящих праздников на родине, очень хотелось повеселиться, да и увидеть Трою тоже хотелось.
Они пришли едва стало светать, и имя Ахилла, названное страже, тотчас раскрыло перед ними ворота. Более того, когда сообразительный Одиссей, понимавший, что, стоя внизу, они мало что увидят, попросил у начальника стражи позволения подняться на стену - чтобы посмотреть начало праздника с ее высоты, тот позволил, лишь незаметно отдав своим воинам приказ следить за ахейцами. Но сделано это было из простой добросовестности.
- Как она едет, эта фигурища? - прошептал Одиссей, любуясь величавым движением Троянского Коня. - В жизни не видывал ничего подобного! У нее наверняка внутри люди.
- Так и есть, - кивнул Ахилл. - Но что за красота, а! Как тебе город?
- Ты был прав, - Одиссей огляделся, обозревая освещенную рассветом Трою, улицы которой были полны людей и оттого особенно нарядны. - Она прекраснее Микен, прекраснее Критских городов, прекраснее Афин. Отсюда всего города не видно, но и того, что я вижу, довольно, чтобы это сказать. И все же, друг мой, при мысли, что я скоро увижу мою серенькую Итаку и мой дворец, сложенный из неотесанных как следует плит и ничем особо не украшенный, и единственный в моих владениях город, где дома одноэтажные, с крохотными окнами, вымазанные глиной - при мысли об этом меня прошибает слеза, а ты знаешь, что я не охотник плакать… Моя Итака кажется мне красивее этого величайшего из городов, и я рвусь к ней всей душою. Но, честно сказать, хорошо, что нам не пришлось все здесь пожечь и порушить. Гнусное было бы дело!
- Как нарядны колесницы царя и царевичей! - прошептал Антилох, во все глаза рассматривая шествие. - Приама я никогда в жизни не видел… Красивый старик. А жена его даже и старухой не кажется! Неужели это она ему нарожала столько сыновей, что мы за двенадцать лет всех не перебили? А кто дальше? Ба-а! Гектор! Никогда его не видел без доспехов. Он же совсем еще молодой… А это кто - Деифоб, что ли? Как ему повезло год назад, что у меня наконечник соскочил с копья… Не то бы он уже так не катался! О, богоравные базилевсы! - тут юноша возвысил голос, не в силах сдержать возмущения. - Посмотрите–ка на пятую колесницу! Это же Парис! И улыбается, и машет рукой, как все троянские герои, будто он тоже герой! Ах ты, собака… Ну, был бы у меня лук!
- Живо уйми свой пыл! - воскликнул Ахилл, хватая Антилоха за руку и с некоторой тревогой оглядываясь на троянскую стражу. - Мы здесь гости. Это первое. Второе - он совсем не улыбается, а строит кислосладкую мину, чтобы не выглядеть хуже всех. С чего ему улыбаться–то? У него жену увезут через несколько дней, опозорят на всю Трою, какие уж тут улыбки!
- А в-третьих, - подхватил Одиссей, - ты стоишь так близко к краю стены, что можешь с нее свалиться. Мне и тебя было бы жаль, но еще меньше хотелось бы, чтобы ты сломал шею кому–то из троянцев внизу и поставил под угрозу договор с Приамом и наш счастливый отъезд из–под стен этого великолепного города!
Под торжественную музыку лонтр и тимпанов Троянский Конь миновал ворота и выехал на дорогу, увлекая за собой царскую колесницу и все шествие. Когда колесница Гектора уже поравнялась со Скейскими воротами, троянский герой, внимательно оглядывавший толпу, с недоумением сказал стоявшему рядом с ним юному Троилу:
- Не могу понять, где Ахилл? Людей очень много, но не мог же он, с его–то ростом, среди них потеряться… Или я ослеп?
- Ты не ослеп, брат, ты просто не туда смотришь, - невозмутимо ответил юноша. - Посмотри наверх!
Гектор живо вскинул голову и увидел Ахилла почти над собою, на выступе стены.
- Ахилл! Да продлят боги твои дни, и чтоб тебя нимфы в лесу защекотали до икоты! - загремел Приамид, не смущаясь тем, что слышат его не только собравшиеся вокруг троянцы, но, вероятно, и царь с царицей, ибо их колесница отъехала еще недалеко - Что ты делаешь на стене?! У меня чуть глаза не лопнули, пока я тебя высматривал… Спускайся поскорее и садись в мою колесницу! Быстро, или из–за нас в воротах застрянет все шествие!
- Здравствуй, Гектор! - так же громко ответил Пелид. - Сейчас спущусь… Но со мною Одиссей, сын Лаэрта, базилевс итакийцев, и сын нашего мудрого Нестора Антилох. Я не хочу оставлять их!
- И не оставляй! Спускайтесь, достойные мужи! - Гектор махнул рукой спутникам Пелида. - Колесниц у нас много. Вниз, скорее! И садитесь, куда захотите, а наши великие мужи потеснятся ради гостей!
Толпа троянцев, между тем, живо разобралась, что к чему. Не успел Ахилл спуститься по крутой каменной лестнице, как навстречу ему уже ринулись десятки людей с цветами и пучками туи, и громовой рев, только что сопровождавший Гектора, обрушился на ахейского героя:
- Слава великому Ахиллу!