Я понимала его тревогу. Здесь, вдали от обжитых мест, случайные встречи приносили мало хорошего. Верно приняв нас за удачно поторговавших в Хьялле купцов, лесные тати вышли на охоту.
Вцепившись в низкие борта телеги и вздрагивая, когда Реас подхлестывал и без того мчащуюся во весь опор пегую, я испуганно уставилась на дорогу.
- Эй, стойте! - вылетел из-за поворота всадник.
Как бы не так! Стараясь рассмотреть преследователя, я изо всех сил вытянула шею, но стоило ему показаться, как дорога делала петлю, и он вновь скрывался в зарослях. "Хорошо, что здесь так много кустов и поворотов, - думала я. - А то еще стали бы стрелять…"
Мне представились страшные лесные разбойники, их тяжелые луки и летящие в мою грудь стрелы с длинными, не ведающими жалости наконечниками… Я закусила губу и устыдилась: "Струсила, а вот Олав ничего не боялся! Как он сказал там, на площади? "Я сумею защитить тех, кого люблю".
Воспоминание шевельнулось в душе теплой птицей и тут же спорхнуло, оставив после себя щемящую боль. Любовь Олава оказалась недолгой, а память короткой…
- Эге-гей! Фьюить! - Окрик Реаса слился с посвистом хлыста, и от этой двойной угрозы лошадь рванулась из последних сил. Мои пальцы скользнули по борту телеги и внезапно ощутили под собой пустоту. Земля метнулась навстречу.
- Мама! - рухнув в пыль, взвизгнула я и кубарем покатилась по дорожным ухабам. Топот конских копыт разорвал уши, а грохот удаляющейся повозки с орущим на пегую Реасом сдавил сердце страхом и болью. Вскочив на четвереньки и стараясь не обращать внимания на кровоточащие ссадины, я поползла в лес.
Всадники нагнали меня раньше. Большие круглые копыта с белыми отметинами посередке преградили путь, и незнакомый голос выкрикнул:
- Тут девчонка! Сама вывалилась!
- Бери ее, - отозвался другой. - Не тяни! Сильные руки оторвали меня от земли. Потные лошадиные бока промелькнули мимо, грива коснулась лица, а нос ткнулся в подрагивающую конскую шею.
- Шевелись! - поторопил моего похитителя кто-то невидимый.
Бесцеремонно подбросив меня еще раз так, что лука седла воткнулась в бок, а перед глазами замаячило обтянутое шелком чужое колено, похититель саданул коня пятками в подбрюх:
- Вперед, Вихор!
Земля качнулась, а в рот дунуло пылью. "Вот и меня забрали, - как-то отрешенно подумала я. - Как же теперь Рекон?" Но ни страха, ни искреннего огорчения за эстонку я не испытывала. Пожалуй, без Олава мне было безразлично, где и кому служить. Лишь бы не убили. А убивать, похоже, не собирались…
- Приехали. - Грубая рука шлепнула меня пониже спины и, перехватив поперек живота, сбросила с лошади. От тряски у меня глазах потемнело, а лицо похитителя превратилось в белое размытое пятно.
- Ты что, заснула?! - рявкнул он. Я помотала головой. Земля качнулась и поплыла под ногами.
- Худо ей, не видишь?! - Второй похититель подхватил меня под мышки и куда-то поволок, приговаривая сквозь зубы: - Не было бабе забот - купила баба порося…
- Не ворчи, не ворчи, - спеша следом, посмеивался тот, что меня вез.
Спотыкаясь и подворачивая ноги, я кое-как добрела до дверей полуразвалившейся избы. Это была даже не изба, а хлев для скотины, с прохудившейся навесной крышей и хлипкой дверью.
Темное, как перед дождем, вечернее небо разогнало поздних прохожих. Иногда мимо проскальзывали спешащие, закутанные в теплые плащи фигуры, но никому не было дела ни до меня, ни до моих похитителей.
"Закричать, что ли?" - устало подумала я, но покосилась на своих спутников и отказалась от этой мысли. Они обращались со мной осторожно, не били, как Трор, и кто знает - может, на мой крик сбегутся куда как худшие хозяева?
- Проходи, - ткнул меня в спину невысокий темноволосый похититель с горбинкой на носу. Это он вез меня, чуть не тыча в лицо плотно прижатым к боку скакуна, шелковым коленом.
Я толкнула дверь и вошла в длинную и темную клеть. В углу пахла дымом старая каменка, разбросанные по полу охапки сена заменяли лежанки, а на единственном, похожем на обыкновенное обтесанное бревно столе сидел… Сигурд!
От неожиданности я заморгала и попятилась. Зачем здесь киевский воевода? "Олав!" - вспомнила вновь, но не верилось, что Сигурд станет потакать прихотям вновь обретенного родича. Нет, киевлянин задумал что-то хитрое, понятное лишь ему одному, и мне придется смириться с его решением. Сигурд - не Реас, с ним не поспоришь…
Воевода встал. Его плащ длинными складками соскользнул к высоким сапогам из мягкой кожи, и свет упал на строгое, красивое лицо.
- Ты не боишься? - оглядывая меня, спросил Сигурд.
- Нет. - Я действительно не боялась. То ли оставила весь страх на корабле Орма, то ли растеряла его по дороге, мотаясь животом по потной лошадиной спине…
- Это хорошо, - сказал он и коротко махнул рукой своим дружинникам. Те поспешно скрылись за дверью.
- Ты удивлена?
Я кивнула. Сигурд отвернулся, подошел к печи и шумно фыркнул, отплевываясь от забившегося в нос дыма.
- Олав просил за тебя.
Он лгал. Может, я была мала и глупа, но чтобы киевский воевода стал марать руки из-за блажи родича-малолетки?!
- Не веришь, - понял Сигурд и одобрительно скривился. - Олав говорил, что ты умна.
"И уродлива", - мысленно добавила я.
- Подойди.
Я шагнула вперед, шатнулась и едва устояла на ногах. Отблески огня пробежали по моим ободранным коленям и грязному лицу.
- Я же не приказывал бить тебя! - нахмурился Сигурд.
- Меня не били. Я упала…
- Упала?
- Да. Реас испугался твоих людей и погнал лошадь, а я вывалилась из телеги… - Значит, Реас не получил за тебя денег?
В недоумении выпучив на воеводу глаза, я промолчала. Разве он предлагал за меня плату?
- Ты хотел купить меня? Зачем?
Сигурд поморщился:
- Я же сказал - Олав просил! - И, заметив мое протестующее движение, пояснил: - Олав - сын моей сестры, и я могу исполнить любое его желание. Ты станешь моей рабыней.
От недоумения я поперхнулась. Я - рабыня Сигурда? Разве у знаменитого воеводы мало рабынь? Или он и впрямь решил оставить меня при Олаве?
Не замечая моего смятенного вида, киевлянин продолжал:
- Ты станешь особенной рабыней. Для всех, кроме меня и того, кто будет присматривать за тобой, ты будешь свободной, но если хоть одна живая душа узнает правду - умрешь! Умрет и тот, кто узнал. Поняла?
Я закивала. Оказывается, и у воевод есть сердце! Скоро я увижу Олава! А правда?.. Да кому она нужна, эта правда! Главное, Олав опять будет рядом!
Едва слушая воеводу, я переминалась с ноги на ногу и поглядывала на вход. Казалось, за хлипкой дверью стоит не горбоносый слуга Сигурда, а мой урманский приятель. Мне не терпелось увидеть его.
- Отныне одевайся и веди себя как свободная. Никто не обидит тебя под страхом моего гнева. - Сигурд сложил руки на груди. Его длинные, слишком тонкие для меча пальцы нервно скомкали край плаща. Предчувствуя дурное, я замерла.
- Даже я не стану тревожить тебя попусту, - продолжал воевода, - но не смей забывать, кто твой хозяин. Когда придет срок, ты станешь жить, как захочу я, думать, как захочу я, и говорить с Олавом лишь о том, что велю я. Непослушания не прощу, но если сумеешь угодить - отплачу сторицей. Поняла?
- Да.
Мне хотелось прыгать от радости. Воевода обещал кров, защиту и Олава, а требовал за свою услугу столь малой платы! Неужели он сомневался в моей благодарности?!
- Коли так, - киевлянин поднялся и, не глядя на меня, двинулся к двери, - останешься спать здесь, утром мои люди отвезут тебя в Ладогу.
- В Ладогу?!
Я думала, что Сигурд возьмет меня с собой в Киев…
- А ты куда собиралась? - уже в проеме двери оглянулся воевода. Его красивое лицо скривилось в жестокой усмешке. - Олав не увидит тебя еще долгие годы… Пока я не пожелаю.
Дверь распахнулась, выпустила его и захлопнулась, словно пасть огромной рыбы. Стараясь понять странности Сигурда, я прошла к печи и опустилась на служившее столом полено. Подставляя теплу влажный бок, оно слегка качнулось. Я дотронулась пальцем до отсыревшего дерева и оглядела прячущиеся в темноте стены. Почему Сигурд выбрал для разговора эту заброшенную халупу? Чья она? Кто жил в этом доме?
Я вздохнула. Похоже, в отличие от меня, у избы не было хозяев…
Утром меня разбудили резкие голоса у двери. Еще не разомкнув глаз, я признала своих недавних похитителей - горбоносого и того, который пожалел меня, столь неуклюже свалившуюся с лошади. "Сигурд, - вспомнила я, - вчерашний разговор! Эти воины пришли отвезти меня в Ладогу".
- Эй, ты готова? - сунулась в дверь рожа горбоносого. Воину воеводы явно не нравилось сопровождать в Ладогу какую-то болотную девчонку, но с приказом не поспоришь.
- Готова, - откликнулась я и двинулась к выходу. Во дворе в грязной луже переминались два оседланных жеребца - рыжий и гнедой. Горбоносый указал на рыжего:
- Полезай… - и подтолкнул меня в седло. "Ах да, отныне для него я - свободная", - усмехнулась я. Свободной, да еще и неведомо о чем толковавшей с Сигурдом девке положен особый почет. Не то что рабе жалкого эста, которую запросто можно ткнуть мордой в собственное колено. Теперь все будут относиться ко мне с уважением. Правду будем знать лишь я, Сигурд и тот неизвестный Сигурдов слуга, который будет за мной следить.
Горбоносый прыгнул в седло, я обхватила его руками, и мы тронулись в путь. Хотя нет, не тронулись - полетели. Да так, что к вечеру были уже в Ладоге. Городище напугало меня. Его каменные стены сумрачно глядели на дорогу широким зевом ворот, тяжелые абламы нависали над убегающей рекой, а доносящийся издали шум моря плыл над головами монотонным, угрюмым гулом.
"Не будет мне тут удачи", - косясь на темный городище, почуяла я. Не замечая моей тревоги, горбоносый въехал в ворота. Стражи признали знак киевского воеводы и почтительно склонились. Поднимая пыль, скакун горбоносого ворвался в городище. За время пути ни сам горбоносый, ни его добродушный спутник не обмолвились со мной ни словом, но теперь они остановили коней и воззрились на меня, будто ожидали каких-то указаний. Я глупо улыбнулась и заморгала…
- Ну, где он? - нарушил молчание горбоносый.
- Кто - "он"?
- Как кто? - Глаза воина округлились, а брови поползли вверх, делая его похожим на сову. - Дед твой! Сигурд сказал - он будет ждать нас.
- Д-д-дед?
- Очумела… - зло крякнул горбоносый, но приятель остановил его: -
- Погоди… Дай девке очухаться. Сигурд же говорил - она его с малолетства не видела. Вот приглядится и узнает.
Пригляжусь?! Я чуть не расхохоталась. Да сколько бы я ни глядела на бестолково снующих под ногами горожан, отыскать средь них своего давно умершего деда уж точно не смогла бы. А того, кого нарек моим дедом Сигурд, не узнаю и увидев. Но признаваться в этом я не собиралась. Посылая меня в Ладогу, воевода знал, что делает…
- Кого ищете? - крикнул один из ладожских стражей и направился к нам. Горбоносый резко повернулся в седле:
- Девку привезли, а она деда признать не может.
- Деда? - Воин задумчиво почесал затылок. - Не того ли, что весь день возле ворот какую-то родню ожидал? Он сказывал, будто девку ждет… От воеводы Сигурда. Она, мол, из болотных земель…
- Где он?! - чуть не сорвавшись с седла, наклонился к стражу горбоносый. Видя его нетерпение, я хмыкнула.
- Вон у ворот дожидается. Не здешний. Пришел откуда-то…
Горбоносый спрыгнул с коня, впился в мое запястье костлявыми пальцами и побежал к воротам. Волочась следом, я размышляла над хитростью Сигурда. Воевода придумал слишком много уловок, чтоб спрятать от любопытных глаз обыкновенную рабыню. Меня везли двое его воинов, и еще кто-то упредил старика… Теперь и захочешь - следа моего не сыщешь. Неужели все это из-за Олава?
- Он?! - Тряхнув меня за плечо, горбоносый указал на пристроившегося у ворот старика. Худой, в добротной дорожной одежде, с корявым посохом в длинных, узких пальцах старец сидел на корточках, что-то чертил концом посоха по земле и шевелил губами. На подошедших он не обратил ни малейшего внимания.
Опять хитрость Сигурда? Что ж, если воеводе так хочется - я сама признаю "деда".
- Он. - Уверенно кивнув, я шагнула к старику и слащавым голосом пропела: - Дедушка, родненький, уж не чаяла свидеться…
Неведомым образом раздражение горбоносого передалось мне, порождая в душе негодование на приставившего ко мне немощного старика Сигурда и на самого старика, так покорно выполнявшего его волю. "Раб проклятый! Небось думал встретить красавицу, новую воеводскую забаву, усладу для глаз, - глядя на напрягшуюся стариковскую спину, злорадствовала я. - То-то удивится, увидев мою рожу!"
Но радость оказалась недолгой. Дед медленно поднял худое, покрытое шрамами лицо и неуверенно ткнул посохом в мою сторону. Я охнула, воины попятились. Он был слеп.
Тем же вечером слепой слуга Сигурда увел меня из Ладоги. Выполняя хозяйский наказ, старик спешил, да мне самой не хотелось оставаться в сумеречном городище. Что-то бубня себе под нос и шаря посохом по жухлой траве, слепец тянул меня прочь от мрачных ладожских стен. Я послушно плелась за ним, стряхивала с ног налипшие комья глины и думала об Олаве. Где-то он проводил эту ненастную ночь? Веселился на пиру с вновь обретенным родичем или вспоминал проклятого Клерко-на и мечтал о мести?
- Значит, тебя зовут Дара?
Я вздрогнула. С той поры, как мы покинули Ладогу, слепец впервые заговорил со мной.
- Да. А как твое имя? Сигурд не называл его.
Старик остановился, обернулся. "Зачем? Он же слепой, все равно ничего не увидит", - мелькнуло в голове, но рука старца безошибочно отыскала мое плечо. На его узких губах появилась улыбка.
- Не назвал? Ах, Сигурд, Сигурд… - Слепой закашлялся. Раскаты грома заглушили его кашель, и на мгновение мне показалось, будто старик смеется. Я попятилась.
- Ты боишься грозы? - уловив мое движение, удивился он.
- Нет.
- Тогда чего трясешься?
- Замерзла, - ответила я и отвернулась. Что-то в этом старике было не так… Я не знала что, но чуяла опасность всем своим существом, как плохой пловец чует глубокие речные омуты. Слепец пугал меня. Если б рядом был Олав…
- Думаешь о дружке урманине?
- Да.
- Хорошо. - Слепец хмыкнул и, тыкая впереди себя посохом, зашагал дальше. Поскальзываясь на размокшей глине, я поспешила за ним.
Вскоре лядины кончились, и на нас темной душистой громадой надвинулся лес. Его растревоженные дождем запахи напоминали об утраченном доме. В Приболотье запах земли и сырости всегда носился в воздухе и даже зимой сочился из-под снега, будто чье-то тихое дыхание. "Это храпят во сне подземные боги Озем и Сумерла, - говорила мне мать. - Зима для них, что ночь для людей, - время сна. А весной они просыпаются и принимаются за работу. Проращивают зерна, поят деревья, согревают землицу на полях…"
- Остановимся здесь. - Старик раздвинул ветви старой ели и шагнул под их ненадежную защиту. Внутри оказалось тихо и сухо. Дождевые струи не пробивали густую хвою, а стекающие по ветвям капли глухо тюкали снаружи о влажный мох. Старик снял мокрый дорожный плащ, расстелил его на земле и уселся, осторожно уложив посох на согнутые колени. Слабые, едва проникающие в наше укрытие отблески Перуновых стрел иногда выхватывали из темноты его белые шевелящиеся руки. Они усердно копались в тощей суме старика. Трясясь от холода, я подползла поближе.
- На.
Что-то сухое и жесткое ткнулось в мои замерзшие пальцы.
- На, - настойчиво повторил слепец, - ешь. Черствые, ничем не сдобренные лепешки уже давно утратили свой аромат и вкус, но я безропотно вцепилась зубами в стариковское угощение, а едва насытившись - заснула.
Старик разбудил меня с первыми рассветными лучами.
- Пора, - коротко сказал он.
Пора так пора… Только куда мы идем?
- К реке Чадогощи, - угадал мои мысли слепец. - Там у меня припрятан челн. На нем поплывем до Мологи, а оттуда до моего дома рукой подать.
В его голосе слышалась печаль, и я взглянула на его лицо. Грубый длинный шрам уродовал дряблую щеку моего спутника, подбородок и шею. Второй шрам, чуть меньше, пересекал лоб и блеклый, схожий с рыбьим глаз.
- Ну что же ты? Вставай! - поторопил слепец. Мне стало стыдно. Пытаясь загладить неловкость, я вскочила и случайно зацепила стариковский посох. Тот выскользнул из его пальцев. "Балда неуклюжая!" -ругнулась я и, подхватив посох, протянула его слепцу. Ветер прорвался сквозь лесные заросли, швырнул мне в лицо еловую ветку и что-то горячо зашептал на ухо. Старик поспешно выхватил посох из моих рук:
- Не трогай его больше! Он - мои глаза… Его голос дрожал, и мне вдруг стало жаль его. Бедняга! Как, должно быть, страшно в его темном, слепом мире! Каким одиноким он себя чувствует! Наверное, от этого его молчаливость и суровость. А нам же долго жить бок о бок… И лучше, если мы будем помогать друг другу, а не терзаться нелепыми домыслами…
На Чадогощи старик долго шарил посохом по камышам, кряхтел и хватался за притопленные коряги, а затем устало признался:
- Нет челнока. Увел кто-то… Жаль… Плыть по течению в лодье было бы гораздо приятнее, чем бить ноги в непролазной лесной глуши.
- Пошли, - сказала я. - Что зазря горевать… Слепец кивнул:
- Погляди-ка, там вдоль берега была тропа… Я раздвинула ветви ольховника. Узкая, но утоптанная дорожка извивалась между кустами.
- Тут она.
Старик вылез из камышей, сунул ноги в поршни и улыбнулся:
- Давно я дома не был, а все как раньше… Даже тропка цела.
- А куда она денется? - удивилась я и поторопила слепого: - Пошли, что ли?
Он вздохнул, поднялся и зашагал вперед. К следующей ночи тропа вывела нас к Мологе. Неширокая река блеснула под холмом серебристым боком и застенчиво скрылась в зелени кустов. Лунный свет прыгал по речной ряби, словно пытался проникнуть в самую глубину, где таинственные водяные духи хранят свои сокровища.
- Молога, - сказала я слепцу. Он потянул носом свежий речной ветер и подтвердил:
- На той стороне должен быть Красный Холм. Видишь его?
- Вижу.
- Вот за ним озеро Ужа. Там я и живу.
- Один?
- Нет, - он покачал головой, - там целое печище. Да ты не бойся - люди в нем добрые, ни словом, ни делом не обидят. Когда я ослеп, они меня подобрали и выходили. А раньше моя изба стояла прямо на Красном Холме.
Он помрачнел. Отвлекая старика от тягостных воспоминаний, я притворно заспешила:
- Ладно, ладно, после расскажешь, а теперь пошли - чай, я тоже стосковалась по домашнему теплу.
Его изба стояла в стороне от озера, на лесной поляне. Чуть дальше, отгородившись от леса каменным завалом, расположилось большое печище.