Стоило войти внутрь, как пахнуло характерным для этих мест запахом - чем-то удушливо кисловатым, резким и подгнившим. Точно перед лицом хлопнуло тронутое некрозом огромное плотное крыло мертвой птицы. Этот запах не душил, он пробирался внутрь, собирался где-то в глубине легких и оставался там мутной застойной жижей, от которой возникало скорое желание вывернуть наизнанку желудок. Запах навевал мысли о нелицеприятном - о каких-нибудь полуразложившихся трупах, слизкими бурыми бурдюками возлегающих на столах, о едких растворах и отвратительного вида инструментах, но я в очередной раз уверился в том, насколько этому запаху не отвечала окружающая обстановка. Все было чисто, ухожено, стекло сияло, медные ручки точно начищали ежечасно, даже мебель была относительно новой и приличной.
- Господин тоттмейстер? - дежурный внимательный юноша с аккуратными усиками вежливо склонил голову. Он ничуть не удивился, да и не странно - это было единственное место в городе, где появление тоттмейстера не вызывало ни у кого удивления.
- Курт Корф. Мне нужно тело. Найдено третьего дня на Стромштрассе, - добавлять не было нужды, не так уж часто в том районе случались удачные находки такого рода, но я все же закончил. - Мужчина, размозжена голова и колотые раны, имя неизвестно.
Дежурный кивнул и склонился над книгой, которую можно было бы принять за огромный гроссбух: страницы ее были исписаны аккуратным и убористым почерком, ровным, как в гимназических прописях. Несколько секунд он шевелил губами, а его палец медленно опускался по странице.
- Нашел, господин тоттмейстер. Неизвестный, Стромштрассе, голова… Он…
- Какая комната?
- Простите. Боюсь, вы не сможете его допросить.
- Извольте сказать комнату, - холодно отчеканил я. - Допрос - мое дело, а вовсе не ваше. Извольте заниматься своей работой, а беседы с покойниками оставьте мне!
- Простите, - он оторвался от книги. - Вы не так меня поняли, господин тоттмейстер. Тело номер семьдесят два-пятнадцать от мая сего года уже уничтожено.
- Что?
- Кремировано. Еще ночью, судя по записи. Боюсь, от него не осталось ничего, золу мы обычно ссыпаем в общую яму и…
- Но он умер два дня назад!
- Это верно.
- Он должен был лежать еще три дня!
- Приказ Ордена, - дежурный не стал уточнять, какого Ордена, но это и не требовалось - во всей Империи лишь один Орден имел право определять судьбу покойников. - Видимо, поступил еще вчера. Прошу извинить.
Я отошел от его стола; сзади уже напирали следующие: кто-то искал останки сгоревших при вчерашнем пожаре, какой-то жандарм стучал кулаком по столешнице и требовал предъявить ему висельника, привезенного из Мунде тремя днями ранее, и угрожал рапортом, за ним кто-то искал своего родственника, сломавшего шею на лестнице…
Орден?.. Но почему? Разве… Глупости какие. Орден действительно иногда приказывал сжечь тело до наступления положенного срока, но обычно к тому были причины - например, покойник умер от холеры или тифа, или же его присутствие в этом мире было необязательным в связи с поимкой убийцы. Но убийца не пойман! Кому могло прийти в голову уничтожать тело?
"Это резонно, - опять сказал я самому себе, мой внутренний "я" иногда умел быть более рассудительным и хладнокровным, чем внешний. - Кто-то из тоттмейстеров здраво рассудил, что от мертвеца без головы толку немного, разве что держать его для разведения опарышей на рыбалку. Ты просто опоздал, только и всего".
Это было неприятно, но справедливо. Петер молча стоял рядом, не решаясь задать вопрос. Впрочем, сейчас ему, кажется, было не до вопросов - сам он был бледен, смотрел в пол и чувствовал себя определенно неудобно. В первый раз здешний запах и в самом деле способен довести до обморока.
- Эй! Извините, - я вернулся к столу дежурного. При моем появлении очередь проворно уступила мне место, позабыв и про срочно нужного родственника со сломанной шеей, и про висельника из Мунде. - Тело вскрывали?
- Конечно, господин тоттмейстер. Смерть насильственная, по порядку нужно…
- Тогда дайте мне прозектора. И быстрее. Того, кто вскрывал тело.
- Одну минуту.
Если дежурному и потребовалось больше, чем одна минута, то не намного. Прозектором оказался невысокий бритый господин в очках и старомодном костюме, на меня он взглянул без всякого удивления. Лицо его было мне незнакомо, но в этом не было ничего удивительного.
- Господин тоттмейстер?
- Одну минуту, господин прозектор, если позволите.
Он кивнул и жестом пригласил меня в кабинет, по всей видимости, свой. Здесь не было ничего такого, чего ожидаешь увидеть в мертвецкой: никаких инструментов, никаких кусков плоти, никаких склянок - лишь письменный стол, несколько книжных шкафов и пара кресел.
- Ваш ассистент? - прозектор приподнял бровь, когда за мной зашел Петер.
- Не совсем. Свидетель. Неважно.
- А интересует вас тело с Стромштрассе?
- Оно самое. Вы вскрывали его?
- Да, я. У меня есть записи, но если вас интересует что-то конкретное, спрашивайте, я еще помню детали.
Теперь надо было задать вопрос. Вопрос, которого у меня пока еще не было.
- Если можно, вкратце по всему телу.
Прозектор пожевал губами, то ли пытаясь сосредоточиться, то ли раздражаясь, - задачу я ему и в самом деле поставил необычную. Прозектор и тоттмейстер могут говорить часами, их услугами зачастую пользуются одни и те же люди, так что в профессиональном смысле некоторые называют нас коллегами. "Вкратце по всему телу" - это был странный вопрос. Однако же он не затруднил собеседника.
- Ну, тело… Мужчина, если судить по состоянию зубов, волосам и… от сорока до сорока пяти, я бы сказал.
- Сорок два.
Он поморщился, но продолжил:
- Смерть, видимо, мгновенная, проникающее слепое ранение сердечной мышцы. Нанесено спереди, лезвие прошло между ребрами.
- Все-таки лезвие?
- Конечно. Обоюдоострое, длинное, узкое. Насколько я могу судить, конечно.
- Нож?
- Нехарактерно для ножа или кинжала. Может быть, что-то вроде этого, - он указал пальцем на кортик, висевший в моих ножнах, - но сказать сложно. Можно утверждать, что бил опытный убийца: удар хорошо наведен и осуществлен с приличной силой. В случайной трактирной драке так обычно не бьют.
- Ясно.
Пока я не услышал ничего нового - все это рассказал мне Макс, это же было и в его отчете. Мгновенная смерть, отсутствие болезней, кажется, какие-то переломы в юности…
- На ноге я нашел след перелома, по всей видимости, давнего…
- Спасибо, господин прозектор, этого довольно. Я бы хотел узнать о… - я задумался, он выжидал, медленно шевеля пальцами, точно вил невидимую нить, - о чем-то необычном. Скажем так - о чем-то нехарактерном.
Он приподнял бровь:
- В каком смысле?
- В общем, господин прозектор. Может, вы заметили что-то при вскрытии, что-то такое, что показалось вам неуместным? Какую-то странность?
Он пожал плечами:
- Да что ж странного… Простите, не припоминаю. Печень увеличена, помню, но в меру - отнюдь не странность для человека такой комплекции и образа жизни… Кажется, он был бродягой? Бродяги все пьяницы поголовно. Перелом… Ах да, говорил. Хорошо сросшийся, гладкий… Трупные пятна сильно выражены, как помню.
- И что же с ними?
- Да ничего, - он растопырил пальцы так, что, будь в них невидимая нитка, непременно бы порвалась от резкого движения. - Просто пятна, вполне ожидаемые. Цвет синюшно-желтоватый, форма естественная. При пальпации остаются неизменны. Вот, пожалуй, и вся странность.
Я вскинулся, как собака, почуявшая след. След неясный, зыбкий, путанный…
- Позвольте, но ведь неизменность трупных пятен - их последняя стадия, не так ли? Вы осматривали тело тем же днем, а значит, они должны были быть свежими!
- Все верно, но только это с трудом можно отнести к странностям, которыми вы интересуетесь. Действительно, пятна показались мне застаревшими, навскидку я бы предположил, что смерть наступила сутки или двое назад, но такие случаи на самом деле иногда случаются. Особый, знаете ли, тип крови, бывает, хоть и редко. У таких тел признаки гниения выражаются сильнее и раньше. Так что я не счел необходимым ставить под сомнение заключение вашего коллеги, господина… м-ммм… Мейерса.
- Майера, - след, только что заманчиво круживший под самым носом, растворился, обратился пустым пшиком, оставив после лишь запах усталости и злости - слишком привычный запах за последние несколько дней. - Значит, это все?
- Увы. Я лично делал вскрытие, и мой опыт позволяет мне надеяться, что будь там какая-нибудь странность, я бы ее нашел.
- Не сомневаюсь, господин прозектор. Прошу извинить за то, что отняли у вас время. Удачного дня.
- Пожелайте уж лучше удачных мертвецов, - улыбнулся тот. - Да только такие пожелания сбываются реже, чем хотелось бы…
- Пошли, Петер.
Петер все еще пребывал в полуоглушенном состоянии, но мой голос подействовал - он зашагал следом. Мы уже стояли в коридоре, когда господин прозектор вдруг крикнул:
- Желудок!
- А?
- Желудок, - он сделал несколько быстрых шагов и оказался у дверей. - Простите, совсем забыл. Желудок и его содержимое. Они у господина Пельке. Он у нас квалифицирует такие вещи, я делаю лишь секционное вскрытие. Спросите, глаз у него зоркий, если вдруг ваша странность окажется в желудке, он непременно найдет.
- Благодарю, очень на то надеюсь.
- Третий по левую руку кабинет.
- Премного благодарен.
В коридоре я остановился, размышляя. Желудок? Вот уж дело… Что я могу найти в желудке? Записку с именем убийцы? Ключ? Шифр? Что смогут мне рассказать переваренные и пролежавшие два дня в стеклянной чаше останки жареной пулярки с гарниром из тушеной капусты? Впрочем, если бродяга… скорее уж это будут черствые корки и картофельная шелуха. Альтернатива, которая тоже вряд ли что-то мне поведает.
"Ты собирался узнать все, - напомнил я сам себе. - Ты готов был рыть землю только лишь ради призрачного шанса найти мельчайшую зацепку - а теперь ощущаешь брезгливость, стоит впереди замаячить надежде?"
Это и в самом деле было глупо - уходить, если осталось что-то еще. Но что я надеюсь найти? Желудок при всей своей важности при жизни после смерти редко раскрывает какие-то тайны. Яд?.. Глупости, не может там быть никакого яда, потому как никто не отравляет бродяг - и уж точно после того, как втыкает им в сердце клинок.
Петер стоял молча. Он вообще избегал заговаривать первым, следуя за мной молчаливой тенью, так, что иногда звук его шагов и шелест дыхания напоминали мне об Арнольде. Только вот от Арнольда был прок, мальчишка же болтался на мне, как рак, ухвативший клешней собачий хвост.
- Мы еще не уходим, - бросил я. - И будь добр придать лицу естественный цвет, еще пара минут - и они решат, что вместо предыдущего слуги я нынче вожу за собой утопленника.
Он сглотнул и выпрямился, но лучше выглядеть от этого не стал. В помещении, где смерти на квадратный метр приходится больше, чем в любом некрополисе древности, и в самом деле с непривычки трудно дышать.
К счастью, господин Пельке оказался у себя. В противоположность своему коллеге выглядел он недружелюбно, точно постоянно куда-то спешил и всякий посторонний, оказавшийся в пределах видимости, пугался у него под ногами.
- Кто? - рявкнул он на скрип открывающейся двери. Увидев меня, он взял другой тон и даже сделал некоторую попытку улыбнуться, но взгляд остался прежним, неприязненным. - Простите, господин магильер. Заходите, конечно. Могу чем-то помочь?
Вступление здесь не требовалось, от меня его и не ждали.
- Вы осматривали желудок неизвестного со Стромштрассе? - спросил я прямо. - Его должны были передать вам, по всей видимости, вчера.
- Желудок… Да, позвольте, было. Хотите взглянуть?
- Нет, не стоит. Мне хватит вашего мнения. Вас отрекомендовали как отличного специалиста в этой области.
Его улыбка по кислоте могла бы поспорить с недобродившим вином. Однако спорить он не стал, достал из кармана мятый, залитый чем-то жирным лист, повертел его в руках, что-то выискивая.
- Вот он. Здесь просто… э-э-э… рабочие наброски, знаете ли, самое основное. Итак, вас интересует что-то конкретное?
- Я бы не сказал. Мне нужно мнение относительно как желудка, так и его содержимого.
- Понимаю… Так, вот… Желудок вполне здоров. Видимых повреждений не обнаружено, следов язвы нет, аппетит, видимо, при жизни был отличный, расстройствами пищеварения покойный не страдал…
- Необычно для бродяги, не так ли?
- А? Бродяга?
- Покойный, судя по всему, был бродягой. Тело его так и не было опознано. А у них редко когда случается нормальный стол, часто маются животом и вообще…
- Может быть, вполне может, я, знаете ли, не читаю дел, мое дело - оно все тут… Значит, дальше. Содержимое. В желудке обнаружены практически непереваренные остатки того, что я назвал бы мясным бульоном, э-э-э… фрикадельками, хлебом и свиной колбасой. По тому, что они слабо тронуты желудочным соком, могу предположить, что покойник ваш за полчаса до кончины плотно и не без вкуса пообедал, - прозектор усмехнулся, точно в сказанном было что-то забавное, и засунул мятый лист обратно в карман. - Вот, собственно, и все, что я там нашел.
- Интересное меню для человека без крыши над головой, не находите?
Он пожал плечами. Чувствовалось, что разговор со мной он закончил и уже увлечен своими делами, мой же голос лишь досаждает ему, как звон комара.
- Ну почему же, почему… Вполне может быть и бродяга. Эти бродяги, знаете ли…
- Почему может?
Он удивленно взглянул на меня, так, точно совершенно забыл о моем присутствии.
- Простите?
- Почему вы полагаете, что он может быть бродягой? Судя по тому, что он ел, жил он если и не в достатке, так уж точно не в нужде. Или вы полагаете иначе?
- Я? Полагаю? А, вы об этом… Видите ли, есть один признак.
- Какой же?
- Пища. Все ее компоненты, особенно, конечно, мясные, тронуты заметным гниением. Да-да, молодой человек, вы совершенно правы, это не самое приятное зрелище, особенно внутри желудка… - Петер глубоко вздохнул, точно борясь с накатившей слабостью. - В общем, к тому моменту, когда желудок был у меня, все содержимое прогнило в серьезной мере.
- Это было вчера, не так ли?
- Именно вчера.
- Но на теле к тому моменту не было заметных следов разложения, если не считать трупных пятен. Как же вышло, что еда в его желудке так быстро испортилась?
- А это и есть то самое объяснение, - пояснил прозектор. - Наверняка бродяга и есть. Уверен, когда он ел это, признаки гниения уже были. Проще говоря, он съел что-то до крайности несвежее. Типично для уличного сброда, знаете ли. Я даже удивлен, как он смог это проглотить - обычного человека тут же вывернуло бы наизнанку. Тут ведь не просто душок, это уже скорее гниль… Впрочем, все объясняется тем, что убит он был вскоре после своей последней трапезы. Не случись убийцы, уверяю, его доставили бы тем же днем, только в роли убийцы выступило бы острейшее пищевое отравление.
Его слова имели смысл. Никто в здравом уме не станет есть тронутую гниением пищу - если этот кто-то не голодный бездомный, конечно. Настолько голодный, что позарился даже на то, что не каждая собака бы съела… Что даже странно, ведь прозектор, делавший вскрытие, не отметил сильного истощения, да и Макс упоминал в рапорте, что мужчина сложен вполне нормально, явных признаков худобы не имеет. Что же это за страшный голод? Пьян? Нет, следов спиртного в желудке вроде бы нет, что тогда? Как здоровый мужчина, трезвый и, скорее всего, не умалишенный, может съесть такую дрянь?
Только если поврежден рассудком, крайне рассеян или крайне голоден.
Или…
Это второе "или" заставило меня замереть. Оно было очень маленьким, это "или", но одного его появления хватило для того, чтобы я почувствовал себя каменной статуей. Господин Пельке озадаченно смотрел на меня - видимо, и в лице я тоже переменился. Но это уже было неважно.
Есть еще один способ, как давно мертвая еда может оказаться в живом человеке.
Я выскочил из кабинета, забыв поблагодарить господина Пельке. Чтобы добраться до стола дежурного мне потребовалось лишь несколько секунд. Кажется, вокруг него стояли еще какие-то люди, но они исчезли, стоило мне оказаться рядом. Дежурный, подняв на меня глаза, обмер и сразу показался ниже ростом.
- Приказ! - я ударил ладонью по столу. - Чей приказ?
- Господин?..
- Приказ о преждевременном сожжении неопознанного тела со Стромштрассе! Кто подписал его?
- Простите, одну…
- Там должна быть подпись тоттмейстера из Ордена! Дайте приказ!
- Одну минуту. Я посмотрю… Вот он. Сейчас… Вот подпись, господин тоттмейстер.
- Кто?
- Господин… - он задержал дыхание, разбирая написанное. - Господин Эм. Майер.
Я отошел от стола в полной тишине. Мне смотрели в спину, я слышал чей-то шепот: "Смертоед, видишь эмблему? Все они того…", - но окружающее казалось отдаленным, мутным, точно на землю вокруг меня вдруг сошел густейший туман.
Макс, что же ты…
- Вы в порядке?
Я опустил взгляд. Петер Блюмме настороженно смотрел на меня. Наверно, так обычно смотрят на попавшего в капкан волка - с отвращением и в то же время с какой-то жалостью.
- В порядке. Все в порядке. Пошли отсюда. Хватит дышать мертвечиной.
Когда мы отошли от мертвецкой на приличное расстояние, я спросил его:
- Из пистолета стрелял прежде?
Он смутился:
- Два раза.
- Хватит. Спустить курок сумеешь. Держи, он уже взведенный, - я достал из-за пояса один из своих пистолетов и передал ему. - Спрячь за ремень, идиот! Вот так… Стрелять в крайнем случае. Только если я скажу или… Или если буду мертв. Понял?
- Да.
Он был удивлен, но не испуган. И определенно он не станет задавать вопросов - по крайней мере до того, как спустит курок.
- Мы идем к убийце? - только и спросил он.
- Не знаю. Может, и так. И никакой мести, понял? Никакой стрельбы без приказа! И… и еще будь внимателен. Он может быть очень опасным человеком.
- Он убил двух человек. Я понимаю, что он опасен, - Петер опять вздернул подбородок. Глаза его горели.
- Дурак, - сказал я устало. - Поэтому я и говорю тебе ничего не делать, пока я не скажу. Он убил лишь одного человека, но он опасен совершенно по другой причине.
- Одного? - он даже приостановился.
- Он убил твою мать, - сказал я, не глядя на него, в сторону. - Но не того мужчину со Стромштрассе. Смерть - это капризная дама, и принимает она лишь один раз. Нельзя убить того, кто уже мертв.