Убийство на Стромштрассе - дело чрезвычайное, но редкое. Люди здесь живут не богатые, в меру. Это не задворки Альтштадта, откуда поутру тела можно выметать метлой, как осыпавшиеся груши. Смерть не делает различий между сословиями, с равным интересом она смотрит и в трущобы, и в богато отделанные особняки, но все же в этом районе по делам службы появляться мне приходилось нечасто. Дела обычно скучные, домашние. То жена ткнет подгулявшего мужа ножом, то, напротив, муж, застав благоверную в пикантных сношениях с посторонним господином, посчитает долгом достать пистолет и украсить прихожую мозгами последнего - всякое бывает. Бывают детоубийства, бывают и вовсе обычные смерти - в таких случаях я ухожу, оставив дело на жандармов. Смерть никогда нельзя было упрекнуть в однообразии.
Но след вел не в дом, и это показалось мне необычным. Значит, не тихое "домашнее убийство", как принято говорить среди нашего брата, не моя специальность. Но вызов есть - и это значит, что придется заглянуть - если, конечно, раньше меня не поспел кто-нибудь более шустрый из Ордена. Это было бы неплохо.
Тело обнаружилось в узком тупике между домов, я бы не сразу разглядел его, если б рядом не топтались несколько жандармов. Двое стояли поодаль, куря папиросы и косясь в сторону мертвеца безо всякого выражения, еще один заполнял бумаги, видимо, составлял протокол. Работа у жандармов подчас не интереснее моей.
- Курт!
В просветах сирени мелькнул синий мундир. Шеврона я не разглядел, но тон сукна спутать было невозможно - более темный, чем у прочих магильеров, не такой насыщенный, как у люфтмейстеров с их небесной лазурью, просто приглушенно-синий, скорее даже серо-синий цвет. В точности такой же, как у меня. Я вздохнул с облегчением - кажется, кто-то все же успел раньше. Ну и отлично. В такой день нечего дышать некротичными миазмами и глядеть на стылое тело, можно сдать дело и отправляться восвояси, прежде отыскав люфтмейстера и отправив донесение господину фон Хакклю.
- Эй, Курт! - кричавший, наконец, продрался сквозь сирень, хоть и не без потерь - кивер его сполз набок, ворот мундира расстегнулся, на щеке алело несколько царапин, отчего я не сразу признал его, а признав, удивился: - Вот те на! Где встретились, подумать только, а?
- Макс? Однако… Даже меня опередил?
Макс Майер, Его Императорского Величества обер-тоттмейстер второй категории, рассмеялся самым естественным образом, отчего его полное лицо пошло розовыми складками:
- Отчего бы и нет? Ты на живот-то не смотри, как до дела дойдет, еще и вас, молодежь, обгоню. Ну, здравствуй, здравствуй! - он пожал мне руку, искренне, крепко. - Вовремя ты, сейчас жандармы шушукаться начнут - гиены, мол, на пир сбегаются…
Внезапно он замер, напрягся, тело его, со стороны кажущееся неповоротливым, как у отяжелевшего с годами быка, застыло, точно в оцепенении, а на лице появилось странное выражение. "Точнее, даже не выражение, - поправил я сам себя, - а всякое отсутствие выражения". Должно быть, парой минут раньше и я выглядел не лучше. Правду говорят, ни к чему смотреть за тоттмейстером на службе.
- Это всего лишь Арнольд, - сказал я. - Он при мне. А ты, смотрю, не утратил нюха.
Оцепенение сошло, и Макс Майер рассмеялся:
- Ах, верно, я и забыл, что ты таскаешься в компании с этим висельником! Неудивительно, что в полицай-президиуме на тебя так косятся. И охота тебе с мертвецом гулять…
- Охота или нет, а он полезнее многих живых, - заметил я. - К тому же я успел к нему привыкнуть.
- Ты - да, но окружающие?.. Была б моя воля, Курт, приказал бы упокоить этого бедолагу в городском рву. - Макс постучал толстым пальцем по моему эполету. - Это из-за таких, как ты, горожане смотрят на тоттмейстеров, как на чудовищ.
- Ерунда, - сказал я, может, излишне грубовато - реплика Макса все же задела меня, хотя тема и успела стать привычной. - Арнольд зарегистрирован и стоит на учете, а устав Ордена разрешает каждому тоттмейстеру иметь в услужении покойника, если этот покойник был умерщвлен с соблюдением закона. Я в своем праве, Макс.
- И по-прежнему упрям, как старый мерин, - кивнул он. - И как ты его терпишь, Арнольд?
Арнольд, стоявший до этого времени молча, внезапно приподнял голову, так что стал виден его рот - запекшиеся узкие губы и посеревшие неровные зубы за ними. Когда они разомкнулись, один из жандармом, тот, что стоял ближе, едва не отпрыгнул.
- Уж лучше он, чем такой хитрый обжора, как ты.
Голос у Арнольда был низкий, гудящий, ровный - как гул горного ветра в расщелине. И я знал, что дело тут не в искажающем звук капюшоне.
Макс опять рассмеялся - судя по морщинам на его лице, смеялся он часто - и в восторге хлопнул себя руками по ляжкам:
- Ай, молодец, Шутник! Ах-ха-ха… Не лезешь, я погляжу, еще за словом в карман. Спасибо, повеселил.
Жандармы, курившие неподалеку от тела, глядели на нас с явным неодобрением. В глаза, однако, старательно не смотрели. "Была бы их воля, - подумалось мне, - и нас бы упокоили - в городском рву".
- Отстань от него, - сказал я вслух, глядя, как Макс пытается подавить рвущийся из него смех. - Что за тело-то?
- А, тело… - выдохнул он, остывая. - Да забудь. Я уже закончил здесь. Если хочешь, можешь сам попытаться.
- Ты его поднял?
Макс хмыкнул.
- Ну попробуй, подними его, - он махнул рукой по направлению к мертвецу. - Сможешь - я тебе дюжину шампанского выставлю.
- Такой старый? Странно, по запаху, вроде, вполне свежий… Да и нашли бы тут тело, за несколько дней-то… Почти центр города, как ни крути.
- Вполне свежий, тут не в этом дело. Голова разбита. Как арбуз. Хочешь взглянуть?
Изучать мертвеца под деланно-безразличными взглядами жандармов, таящими желтую искру ненависти и отвращения, не хотелось.
- Не очень, - сказал я равнодушным тоном. - Вряд ли этот бедняга при жизни заслужил, чтоб его рассматривали два тоттмейстера. Велика честь. Так что с головой?
Макс сжал кулак и резко растопырил пальцы, изобразив что-то вроде взрыва пушечного ядра:
- Говорю же - как арбуз. Разбита в крошку.
- О.
- Булыжник, лучшее оружие улиц… Слушай, ты уже отобедать успел?
- Еще нет.
- Тогда пошли, - он ухватил меня под руку. - Хватит дышать мертвечиной, я имею счастье знать неподалеку чудесную ресторацию, где еще подают самый замечательный тыквенный баумкухен по эту сторону Рейна. Ты ведь составишь компанию? Не все же время столоваться с мертвецами, а?
Напор Макса был способен увлечь за собой кого угодно, он, как океанская волна, опустошающая берег, утягивал и парализовал волю. Собственный желудок, прежде молчавший, подал достаточно ясный сигнал. Я вздохнул:
- Веди уж. Но если она окажется не так хороша, как ты тут расписываешь, придется тебе составить Арнольду компанию.
Шутки на эту тему всегда были популярны среди тоттмейстеров. Макс с готовностью рассмеялся:
- Пошли, Шутник, увидишь, что все без обмана. Ты отощал, смотрю, кожа да кости, сам как покойник. Гоняет тебя господин полицай-гауптман, а?
- Работы немного, - ответил я сдержанно, - но и рассиживаться не приходится.
Макс фыркнул:
- Вы там у себя, в шестом округе, бездельничаете. Тебя бы к нам на месячишко…
- Я бы отъел такой животище, как у тебя?
- А то и побольше! Веришь ли, на аппетит у нас не жалуются. На той неделе что было… Смех и грех. Представляешь, притаскивают нам тело. Не тело - чистый винегрет. Ну, вот как есть притаскивают, в мешке… Высыпают, значит, на стол мне. Запашок, а?.. Оказалось, не из Альтштадта даже, из пригородной деревни. У них там с тоттмейстерами худо, вот и решили, значит, к нам везти. Так вот, высыпают из мешка… Нашинковано, как мясо для пирога, - где кость, где мышца… требуха, понятно… Не знал бы, что человек, - веришь ли, решил бы, что корм собачий. Девчонка одна в молотилку для льна угодила…
- И зачем им тоттмейстер?
- Дураки, - Макс отмахнулся. - Подумали: а нет ли тут умысла?.. И к нам повезли, значит. И вот, стоят эти балбесы, а Фридрих - он тогда как раз дежурил по управлению - меня вызывает. Я рядом проходил, думал уже сбежать по-тихому, да не вышло. Ну и прихожу я, как полагается, весь при параде, аксельбанты и пряжки сверкают, сапоги блестят… Ну как на Его Императорского Величества парад, ей-Богу. А там стоят эти… и останки на столе. Ну, голова уцелела, как ни странно, худо-бедно начал я это дело поднимать. Слышу, за спиной бульканье, гляжу - а это наши добытчики, староста да ребята его, что девушку притащили, по стене ползут, зеленые, как капуста. А по столу, значит, считай, голое мясо ползает… Рук нет, ног нет, а движется - мышцы сокращаются, суставы работают… У самого аж дыханье сперло. И все это, значит, шевелится…
- И не тошно тебе такое перед обедом рассказывать?
Макс добродушно усмехнулся.
- А я-то что? Это же Фридрих. Зато, думаю, из той деревни к нам в Альтштадт больше гостей не будет. Насмотрелись, значит, на городскую ворожбу…
* * *
Ресторация в самом деле оказалась неподалеку - Макс еще не успел закончить, а мы уже стояли перед вывеской. Я пропустил Макса вперед, надеясь, что он позабудет про свой рассказ. Так и вышло, живая натура Майера не позволяла ему сосредоточиться на чем-то одном, за что он время от времени получал взыскания, однако это не отменяло его замечательной природной интуиции, благодаря которой мой приятель порой обходил многих из тоттмейстеров выше званием.
Арнольда я благоразумно оставил снаружи, но и без него компания из двух тоттмейстеров выглядела достаточно необычно, чтобы привлечь к себе внимание. Посетители, которых в связи с вечерним временем было предостаточно, враз смолкли, хотя среди них немного нашлось тех, что смотрели в нашу сторону. Меня всегда удивляла способность обычного человека распознать взглядом тоттмейстера. Пусть цвет нашего сукна темнее, чем у прочих магильеров, пусть на шевроне вместо лепестков пламени, как у фойрмейстеров, или крыльев лебенсмейстеров - пара скрещенных костей, все это трудно заметить, если нарочно не присматриваться. Может, и верно говорят - лица нас выдают?.. Какой-то особенный, присущий только нам запах, который окружающие чуют так же безошибочно, как мы сами - запах смерти?
Судя по всему, Макс и впрямь часто сюда заглядывал - хозяин кивнул ему, как знакомому, а прислужница уже ждала у столика. Судя по тому, что столик находился в боковом эркере, отдельно от всех других, я предположил, что держат его специально для Макса. В этом не было ничего странного: расположение тоттмейстера всегда ценилось.
- Картофельные клецки, ветчину с фасолью, два средних шницеля и тыквенные баумкухены, - Майер начал распоряжаться еще до того, как мы заняли свои места. - Курт, что ты предпочитаешь? Вайсбир? Может, рислинг?
- Хелль, если найдется.
Девушка покинула нас почти сразу. Я обратил внимание, что в глаза нам она старалась не смотреть. Едва ли разменявшая третий десяток, она спешила покинуть комнату с такой поспешностью, что это могло бы выглядеть нелепо.
- А ты здесь освоился, - сказал я, осматривая эркер. - По крайней мере, меню определенно знаешь не хуже хозяина.
Макс опять засмеялся довольным смехом человека, который справился со всеми хлопотами и теперь готовится вкусить вкусный и сытный обед. Если смех Макса Майера и отличался разнообразием, этот его вариант был мне наиболее знаком.
- Это что, по их винной карте я могу устраивать экскурсии! Папиросу?
- Благодарю.
Макс курил голландские папиросы - длинные и тонкие, непривычные мне. Табак в них горчил, но в то же время оставлял на языке интересный и непривычный привкус. Выпустив несколько колец, я, наконец, задал вопрос, который не шел у меня из головы всю дорогу:
- Так что там с телом?
- Тело? - удивление Макса не выглядело наигранным. Скорее я готов был поверить в то, что он действительно про него забыл. Непосредственность и жизнелюбие этого человека иной раз сказывались и не так.
- С разбитой головой. Кто это был?
- Ах да. Понятия не имею. Жандармы опросили местных, никто не признал… Мужчина, едва за сорок… Зачем он тебе?
Вопрос был разумный, естественный, но ответ на него долгое время не мог родиться у меня на языке. И в самом деле - зачем? Дело не мое, Майер осмотрел мертвеца, он же составит рапорт за своей подписью, участок это его и…
- Недавно я видел кое-что похожее.
Я ожидал, что Макс отпустит какую-нибудь остроту, вроде той, что все мертвецы похожи друг на друга, но тот на удивление был серьезен.
- Где же?
- Не здесь, около Кауфманн-Платц. Вчера, около полудня.
- Тело?
- Женщина, тридцати с небольшим. Несколько ножевых ран и размозженная голова.
Макс покачал головой:
- Женщина, ай-яй-яй… Я понимаю, если бы мужчине… Помяни мое слово, лет через десять в этом городе никого не удивишь и убийством ребенка.
- Мне показалось это странным.
- А мне, напротив, никогда не казались странными мертвецы в Альтштадте. Куда более странным мне кажется то, что горожане еще не перерезали друг другу шеи… Виноват, не перебиваю.
- Убийства в том участке не редкость, но не такие. Женщину убили, судя по всему, ножом. Несколько ударов в грудь и живот, один из которых стал смертельным. И смерть наступила сразу же - я видел ее так же, как вижу тебя сейчас, и чувствовал это отлично. Кто бы ее ни бил, она упала после этого удара замертво. Но, - я сделал небольшую паузу, - убийце показалось этого мало, и он нанес ей сильнейший удар по голове, изрядно разворотив череп. Это совершенно излишний удар, Макс. Бессмысленный.
- Убийства редко когда носят осмысленный характер, - вставил он. - Видишь ли, не так уж часто мы обрываем чью-то жизнь с полным сознанием этого. Сам знаешь, как бывает чаще всего - кто-то перебрал шнапса, полез в драку, схватился за нож… Когда пыль осядет, у тебя на руках готовый труп, а то и пара. Все бессмысленно, нелепо и нелогично, - Макс бесцеремонно сплюнул табачной крошкой под стол. - Если бы все убийцы подчинялись логике, наша работа была бы попроще, верно? Да только такие мне пока не встречались.
Вернулась прислужница. Пока она расставляла тарелки, я молчал, наблюдая за тем, как поднимается к невысокому закопченному потолку призрачный дымок. Теперь я сам не понимал, отчего завел этот разговор, зачем затащил в уютную ресторацию отдающую скверным запахом тему, которую полагалось бы оставить снаружи. Но Макс, судя по лицу, терпеливо ожидал продолжения и, когда девушка удалилась, я сказал:
- Такого на моей памяти не случалось. Были пьяные драки в трактирах, была резня на почве ревности или нападения буйнопомешанных, но картина в каждом случае была проста и вполне ясна. К примеру убийца в приступе ярости мог схватить топор и в остервенении размолотить жертве голову. Такое бывало, и не раз. Или, скажем, какие-нибудь хулиганы забивали насмерть бродягу кольями - там тоже оставалась малоприятная картина, но ее можно было объяснить. Меня поразило, - я поискал нужное слово и на удивление быстро нашел, - несоответствие. С одной стороны, несколько сильных и точных ударов ножом. Это не работа профессионала, но все же говорит об изрядном хладнокровии убийцы, понимании им цели и способов ее достижения. С другой - разбитая, словно в приступе животной ярости, голова. Мне сложно увязать это в одну картину.
- Кажется, понимаю. У жандармов что-то есть? - осведомился Макс, поигрывая ложкой, почти терявшейся в его лапище.
- Ни черта. По крайней мере, вчера у них не было даже свидетелей. Тело я попытался поднять, но, сам понимаешь…
- Теперь ясно, почему ты вспомнил про это. Сегодняшнее тело на Стромштрассе?
- Да. Я не успел его осмотреть, но картина внешне показалась мне похожей. Удар чем-то острым в сердце и размозженная голова. Ты осматривал его, наверно, есть более точная информация?
- Ну, что-то есть, - сказал Макс без всякой охоты, одновременно ловко расправляясь со шницелем. - Мужчина, сорок два года, болен не был, в молодом возрасте перенес несколько переломов - ничего серьезного… Умер от удара узким длинным клинком в область сердца.
- Сколько ударов? - спросил я быстро.
- Один.
- Вот как?
- Нанесен довольно профессионально, быстро и сильно, - рассказ не мешал Максу опустошать тарелку. Его пальцы порхали с неожиданной для их размеров грацией, подхватывая куски мяса, обмакивая их в подливку и отправляя в рот. Туда же вслед за ними летели клецки, фасоль и шницель. - Не могу судить о том, насколько опытен был убийца, но что это не ребенок, не дурак и не слабак - свидетельствую. Ну и… голова. Расколота - не одним ударом, а, как минимум, пятью-шестью. Оружие мы нашли рядом, просто булыжник из мостовой. Никаких следов, разумеется, ни обрывков ткани, ни крови убийцы, ни отпечатков ног. Так что, скорее всего, борьбы не было. Удар - и готово!
- И ни одного шанса поднять тело?
- Проще поднять мумию египетского фараона, - ухмыльнулся Макс, опрокинув в рот стакан вина и шумно, с удовольствием, выдохнув. - Я же пытался.
- Угу.
Я без особого аппетита ковырялся вилкой в тарелке. Готовили здесь недурно, но за мыслями кусок в горло не лез. Даже пиво казалось водянистым и излишне терпким.
- Значит, совпадение? За сутки два тела, погибшие от ножа и изуродованные после смерти?
- Отчего бы и нет? Картина похожа, однако же тела нашли едва ли не в разных концах города, да и общего среди них нет. Посуди сам - она жила на Кауфманн-Платц, а значит, имела какой-то доход, он - обычный бродяга…
- Постой, отчего ты решил, что бродяга? - вскинулся я. - Его имя не установлено.
- Эх, Шутник, иногда полезно бывает просто окинуть мертвеца внимательным взглядом, а не лезть к нему в душу, - Макс подмигнул. - Жандармы осмотрели тело. Одежда ветхая, старая, тело давно не мыто, исподнего вовсе нет… Судя по всему - бродяга. Не знаю, что он забыл там, на Стромштрассе, может, уснул, найдя укромный уголок, или собирался ограбить кого-нибудь из местных…
- А в итоге распрощался и с жизнью, и с головой. Не самый удачный выдался вечер.
- Ну, если ты способен шутить, не все так плохо, - Макс едва успел отставить пустой бокал, как прислужница подала ему новый. - Но я все еще не вижу связи.
- Связь ясна, - я посмотрел ему в глаза, и Макс, явно собиравшийся отделаться очередной шуткой, вдруг посерьезнел. - Разбитая голова может быть не случайностью. Верно?
- Понимаю, к чему ты.
- Уверен, ты понял это, как только я заговорил.
Некоторое время он смотрел на меня сквозь стакан.
Стекло и багровое, как летний закат, вино причудливо искажали его черты, а глаза походили на пару лун, бледных и равнодушных. Потом Макс рассмеялся как ни в чем не бывало.