"Но когда это сделать?" – думала она, чувствуя, какой нежной и тёплой стала кровать. Ждать слишком долго не хотелось, но и поспешность выглядела чем-то постыдным и порочным. Если бы Фрэнк сам намекнул на это! А так… Господи, неужели ей придётся снова брать всю инициативу на себя?!
Мысль о том, чтобы написать сестре и спросить, когда лучше будет повторить случившееся, появилась, но тут же потеряла смысл. Нет. Ей придётся решать самой. Главное сделать так, чтобы Фрэнк почувствовал себя инициатором. Тогда, быть может, ему удастся побороть свои страхи и сомнения. Пусть не с первого раза и не со второго.
Стефани вспомнила сквозь сон лицо Фрэнка и устало улыбнулась.
Утром, едва закончив завтрак, она выпорхнула из дома и отправилась к Олдину. Улицы были мокрыми от дождя, но на небе уже сверкало солнце. Друг Фрэнка, мимо дома которого проходила Стефани, приветливо помахал ей рукой. Стефани улыбнулась и помахала в ответ.
Подойдя к отелю, она увидела старое дерево, дымящееся после попавшей в него молнии. Управляющий недовольно ворчал, убирая разбросанные ветви и пытаясь разрубить поваленный ствол столетнего великана. Стефани поздоровалась с ним и подарила сочувственный взгляд. Управляющий поднял залитую п отом голову и скупо кивнул в знак приветствия.
"Он смотрит на меня, как на девчонку!" – обиженно подумала Стефани. Неужели она ещё не похожа на женщину? Стефани вспомнила Фрэнка и решила не откладывать повторную близость в дальний ящик.
Три дня спустя, разглядывая себя в зеркале, она невольно вспоминала сестру, и думала, что никогда не сможет быть похожей на неё.
"Как смотрел управляющий на Фелицию! – Стефани нервно кусала губы. – Нет. Ей самой никогда не дождаться такого взгляда!"
Она простилась с Фрэнком и дождалась, когда управляющий отеля выйдет на улицу. "Сколько же раз нужно подтвердить свою женственность, чтобы перестать быть девчонкой? – разочарованно подумала Стефани, когда управляющий прошёл мимо, даже не взглянув на неё. – Может быть, всё дело в Олдине? Что, если управляющий не может простить ей, что она заботится о чернокожем мальчишке?"
Стефани вдруг стало мучительно стыдно за этого человека. Стыдно за мать. Стыдно за отца. Как она устала от этих предрассудков! Если бы можно было хоть на неделю оказаться там, где не существует глупых стереотипов!
Она села за стол и попыталась написать Фелиции письмо. Рассказать обо всём. О Фрэнке, управляющем, родителях….
Смяв листок, она порвала его на мелкие клочья. Хотелось пойти в отель и остаться с Олдином на всю ночь. Прошлая гроза напугала его, и Стефани чувствовала себя обязанной не бросать мальчика в следующий раз. Но небо было безоблачным, а другой достойной причины, чтобы уйти из дома, она не смогла придумать.
Достав спрятанные письма сестры, Стефани отобрала те, где Фелиция рассказывала о своей жизни в Чикаго и запоем прочитала их, словно это был увлекательный любовный роман. Как хорошо, что Фелиция осмелилась приехать к ней и лично рассказать обо всём. Без неё жизнь в Хайфилдс стала бы совсем мрачной и беспросветной. Встречаться с Фрэнком, мечтать о помолвке, краснеть и стыдиться брачной ночи.
Стефани тяжело вздохнула, не то сожалея об утраченной невинности, не то радуясь, что смогла решиться на это. В голове мелькнула странная, неожиданная мысль: "А что, если выйти замуж за Фрэнка и уговорить его уехать в Чикаго?".
Она подумала, что молодость как нельзя лучше помогла бы им устроиться в этом чарующем городе. Фрэнк мог бы заняться торговлей, а она – стать танцовщицей или певицей.
Последнее так сильно взволновало её, что девичье сердце едва не выскочило из груди. Стать певицей! А ведь у неё тоже хороший голос. И внешность. Несколько нарядов и новая причёска сделают её не хуже Фелиции. Трудности, о которых рассказывала сестра, казались незначительным пустяком.
"Ведь я не буду одна!" – говорила себе Стефани, представляя, что на первых порах Фелиция поможет ей устроиться. Разыгравшееся воображение нарисовало сладостные картины далёкой жизни большого города. Стефани Раймонд! Она произнесла своё имя вслух, пытаясь убедиться в его благозвучии. Да. Она определённо будет иметь успех.
Стефани рассмеялась, забавляясь своими мечтами.
Глава двадцать девятая
Беда. Как странно иногда поворачивается жизнь. Идёшь по прямой и никогда не знаешь, что ждёт за поворотом.
– Стефани! – голос отца прорезал тишину, как гром среди ясного неба. Гневный, тяжёлый.
Стефани вздрогнула и затравленно огляделась по сторонам. Полуденное солнце освещало комнату. Неужели она оставила на кровати письма сестры? Нет. Не может быть. Стефани вскочила на ноги и одёрнула платье.
– Стефани! – снова громыхнул за дверью голос отца.
Сильная рука толкнула дверь. Стефани увидела его пылающее праведным гневом лицо, и дыхание её перехватило. Неужели он узнал о Фрэнке?
Она приготовилась отчаянно защищаться. Главное, чтобы этот мальчишка ни в чём не сознавался.
– Что случилось? – спросила Стефани, пытаясь изобразить удивление, но голос её невольно дрогнул.
– Что случилось?! – сильные, волосатые руки отца сжались в кулаки. Дыхание с шумом вырывалось из груди. – Что случилось?! – гневный взгляд, казалось, может заставить кровь в жилах закипеть.
– Я… – Стефани испуганно сжалась. – Я не понимаю…
– Не понимаешь?! – голос отца был словно далёкое эхо. Хотелось броситься к нему на шею и попросить прощения за всё. Расплакаться. Довериться ему. Но что будет потом? Превратиться в изгоя? Стать отверженной, как Фелиция? И что он знает? За что ненавидит её?
– Да что происходит?! – выкрикнула Стефани, потеряв самообладание. Руки предательски задрожали. На глаза навернулись слёзы.
Отец замахнулся, заставив её зажмуриться, но удара так и не последовало.
После, в отеле, под пристальным взглядом управляющего, она стояла на пороге номера, который сняла Фелиция, и заставляла голос не дрожать, рассказывая о том, как сестра привезла в Хайфилдс своего сына, и как она, Стефани, согласилась помочь ей, взяв на себя попечение над мальчиком.
Отец слушал молча, не отрываясь, наблюдая за Олдином, словно тот был диким животным, готовым наброситься на них в любой момент.
Управляющий, забавляясь происходящим, ехидно добавлял подробности визитов Стефани, заставляя её выкладывать всё новые и новые подробности. Особенно низким с его стороны, как решила Стефани, было рассказать отцу о Фрэнке.
– Так он знал? – прохрипел отец, и гнев, который начинал угасать, вспыхнул с новой силой.
Стефани вздрогнула, услышав обещание отца встретиться и поговорить с Фрэнком начистоту. Что будет, если этот мальчишка испугается и обо всём расскажет? Она запаниковала и едва не призналась во всём. Однако страх сначала лишил её сил, а потом появилась надежда, что Фрэнк не выдаст их связь. Одно было ясно наверняка: придётся написать Фелиции и сказать, чтобы она забрала Олдина, и что с Фрэнком встречаться ей больше никогда не разрешат.
Последнее напугало Стефани так сильно, что ноги её подогнулись, и если бы не крепкое плечо управляющего, то она бы не устояла, упав на грязный пол. Прощай мечты о свадьбе. Прощай надежды прожить благочестивую жизнь. Прощай мечты получить благословение родителей. Ей придётся либо остаться старой девой, либо выйти замуж за другого мужчину, которому придётся рассказать о связи с Фрэнком, повесив на себя вечное клеймо распущенной женщины. Но разве это так? Разве она заслужила это? И как быть с Олдином, пока Фелиция не приедет, чтобы забрать его?
Под пристальным присмотром отца Стефани написала письмо сестре. Узнав о случившемся, мать охнула и слегла с мигренью.
– Не смей выходить из дома! – прикрикнул на Стефани отец, когда она сказала, что нужно навестить Олдина и успокоить его.
– Но! – Стефани попыталась возразить, но неожиданно поняла, что никакие уговоры не помогут. С этого дня она обречена быть девушкой второго сорта. Как и Фелиция, она изгнана из сердец благочестивых родителей. И даже если Фрэнк не выдаст их проступка, теперь она обречена жить, зная, что счастливая семейная жизнь ждёт кого угодно, кроме неё.
Отец ушёл, хлопнув дверью и забрав все письма Фелиции. Стефани упала на кровать и расплакалась. Она чувствовала себя грязной и порочной. Она стала такой же, как сестра, но у Фелиции была своя жизнь и своё будущее. А что есть теперь у неё?
Слёз стало больше. Стефани рыдала, надеясь, что раскаяние смягчит ужасный родительский приговор, но этого не произошло.
Ночью снова громыхала гроза, и сон, где она была то юной и невинной, то старой и одинокой, снова и снова прерывался раскатами грома. Всё это было, как наваждение. Тишина и покой, ловля бабочек и мечты о прекрасном принце, который заберёт её в свой замок, уступают место ночной мгле и сверкающим за окном молниям. Затем приходит сон о старости, одиночестве. Эти чувства вызывают слёзы и осознание обречённой безнадёжности. Хочется умереть, и Стефани почти решается оставить этот жестокий мир. Но раскаты грома пробуждают, заставляя понять, что ей ещё восемнадцать, и до седых волос далеко. И снова сны о молодости и невинности.
Утром она спустилась к завтраку, боясь поднять на отца глаза. Мать лежала в своей комнате, и к полудню было решено вызвать врача.
– Можно поговорить с тобой? – осторожно спросила Стефани, но мать заявила, что не желает её видеть.
Отец ушёл, чтобы встретиться с Фрэнком и вернулся ещё более хмурым и злым, чем прежде. Вечером он заговорил о церковной школе для девочек, и сказал, что это самое лучшее место, куда может отправиться Стефани. Она вздрогнула, но не осмелилась спросить, что рассказал ему Фрэнк. Какой же она была глупой и наивной, надеясь, что родители когда-нибудь смогут простить её сестру. Да они даже её простить не смогут, а что уж говорить о Фелиции?!
Эти мысли побороли раскаяние и смирение, родив новое, странное и необычное чувство непокорности. Сначала Стефани решила, что ни за что не поедет в церковную школу. Затем убедила себя, что оставлять Олдина одного, по меньшей мере, глупо и несерьёзно. Как можно быть такими бессердечными?! Разве ребёнок виноват в том, что родился с другим цветом кожи?! Разве виноват, что его отец погиб?!
Впервые в жизни Стефани почувствовала, что невольно начинает презирать эти нравы и стереотипы. Потому что раньше они разрушали чужие жизни, где всё сложно и запутанно, а теперь посягали на её собственную, простую и понятную. Разве заботиться о ребёнке, это плохо? Разве уступить будущему мужу – это непростительный грех? Что осудительного она сделала в жизни?! И почему теперь должна терпеть унижения до конца своих дней?!
Непокорность уступила место гневу. Теперь Стефани была готова защищать Фелицию любой ценой. Сестра стала чем-то вроде маяка для капитана в туманную погоду. Если уж плыть больше некуда, то лучше выбрать новый маршрут, где есть маяк, чем идти ко дну, не попытавшись спастись.
Теперь, встречаясь с отцом, Стефани опускала голову, но в этом жесте больше не было стыда обесчещенной девушки. Она прятала глаза, чтобы скрыть протест.
И ещё этот родительский разговор, подслушанный Стефани, проходя мимо комнаты захворавшей матери. Отец сокрушался о своих дочерях, а мать охала и соглашалась абсолютно со всем. Особенно врезалась в сознание Стефани та часть, где отец говорил о церковной школе, и о том, что почти договорился о переводе туда младшей дочери.
Эти слова напугали и возмутили Стефани. Хотелось ворваться в комнату и накричать на родителей, разбудив их от отвратительного религиозно-морального сна.
Но она не осмелилась. Ушла в свою комнату и долго плакала, сокрушаясь над своей судьбой. Подкравшийся к ней сон превратил её в монашку, потратившую всю жизнь на бесплодные молитвы. Никогда-никогда она не познает, что такое счастье, любовь, страсть, желание. Никогда-никогда она не увидит счастливых беззаботных лиц.
Ещё во сне Стефани вспомнила об оставшихся деньгах, присланных сестрой. Если бы у неё хватило смелости!
Стефани расплакалась, сожалея об упущенных годах.
Во сне она была старой и всеми забытой. Лежала в сырой келье и прятала под подушкой афишу с лицом Фелиции. Почему она не сбежала? Почему не посмела не подчиниться?
Проснувшись, она долго не могла понять, где находится. Неужели жизнь дала ей второй шанс? Неужели ещё не всё упущено?
Ночь за окном была тёмной и непроглядной.
Стефани вглядывалась в неё, и весь мир казался затянутым этой смолянистой мглой. Чикаго. Далёкий недосягаемый Чикаго. Разве сможет она добраться до него в такой темноте? Молодая, неопытная. Нет. Ей остаётся ждать и надеяться на прощение.
Но потом она вспомнила сон, и страх стал таким сильным, что Стефани снова расплакалась.
До самого утра она не смогла сомкнуть глаз, боясь спать, боясь бодрствовать. Нигде-нигде нет для неё покоя. Никогда-никогда она не станет прежней.
Стефани встретила рассвет с какой-то благоговейной благодарностью. Она не останется здесь. Не примет безропотно свою судьбу. Стефани потянулась к ящику стола, но, вспомнив, что отец забрал письма сестры, недовольно поджала губы. Кто сможет подбодрить её и дать совет? С кем можно поговорить по душам? Мать презирает её. Отец стыдится.
Стефани вспомнила Олдина и подумала, что этот мальчик, возможно, смог бы всё понять лучше, чем её умные благочестивые родители. И Фелиция. С какой мужественной стойкостью она рассказывала о своих злоключениях. Господи, да в её жизни больше смысла, чем во всем этом напыщенном городе, где каждый смотрит на тебя свысока, если ты хоть немного отличаешься от него.
Дрожащими от волнения руками Стефани достала присланные сестрой деньги. "Сколько стоит билет до Чикаго?" – подумала она. Хватит ли этого на первое время? Дрожь подчинила себе всё тело, но это был уже не страх – волнение. Если ей удастся добраться до Чикаго. Если она сможет устроиться в этом чужом городе и стать независимой!
Осторожно, боясь даже дышать, Стефани начала собирать вещи и планировать бегство.
Глава тридцатая
Протяжный гудок поставил точку в сомнениях Стефани. Состав вздрогнул. Перрон Хайфилдса уплыл за окном в туманное прошлое. "Всё. Назад дороги нет", – подумала Стефани. Олдин улыбнулся ей и, припав к окну, сосредоточился на скучных пейзажах. Пожилой попутчик по имени Генри Дьюер разбрасывался комплиментами и рассказывал о своей жизни в Чикаго. Стефани слушала молча, лишь изредка кивая головой и невольно сравнивая его с отцом. Сможет ли он когда-нибудь так же просто и непринуждённо болтать о барах, сухом законе, сделках с недвижимостью? Особенно нравилось Стефани, что Дьюер ничуть не смущается Олдина.
– Так значит, это ваш племянник? – спросил он, попыхивая едкой сигарой. Стефани кивнула и демонстративно, с вызовом взяла Олдина за руку. – Очень хорошо, – похвалил её Дьюер. – Должно быть, вы очень сильно любите свою сестру?
– Она лучше всех! – решительно вступился Олдин.
– Ну, конечно, лучше, – снисходительно улыбнулся Дьюер. – Для каждого из нас мать самый лучший и самый проницательный человек.
– Не для всех, – сказала Стефани и тяжело вздохнула. Дьюер удивлённо поднял брови. Стефани посмотрела на него, борясь с желанием рассказать о том, почему едет в Чикаго. Что, в конце концов, плохого в том, что она сейчас выговорится? Дьюер выйдет на своей станции, и они больше никогда не встретятся. К тому же она не станет открывать тайны Фелиции. Лишь пожалуется на родителей. Узнает мнение стороннего человека. К тому же Дьюер выглядит весьма культурным и непредвзятым. Стефани снова тяжело вздохнула.
Дьюер слушал её терпеливо, лишь изредка качая головой и вставляя скромные замечания.
– Удивляюсь, как вы не испугались уехать, – сказал он, искоса поглядывая на Олдина. – Для такой молодой девушки…
– Думаете, отправиться в церковную школу лучше? – скривилась Стефани, решив, что сейчас услышит лекцию умудрённого жизнью человека о преданности родному дому.
– Думаю, что вы очень смелая девушка, – неожиданно похвалил её Дьюер.
Когда они расстались, Стефани пожалела, что её отец не похож на этого человека.
Ещё перед отъездом она написала Фрэнку трогательное письмо, в котором рассказывала о решении отца, и о том, что вынуждена уехать в Чикаго. Были в письме и клятвы верности и признания в любви. Закончила Стефани словами, что будет ждать Фрэнка в Чикаго, и как только устроится, сразу сообщит ему свой новый адрес.
Теперь ей казалось, что письмо было лишним. По крайней мере, добрая половина слов в нём. Дьюер посоветовал ей неплохую контору, которая сможет подыскать недорогое жилье, и Стефани первым делом решила отправиться туда. Каким же шумным и необъятным показался ей этот чужой город!
Молодой служащий с тонкими чёрными усами и зачёсанными назад жидкими волосами наградил её строгим оценивающим взглядом и предложил на выбор пару квартир. Стефани посмотрела на цены и выбрала самую дешёвую. Заплатив комиссионные и ежемесячную плату хозяину – по пять долларов в неделю, она оставила Олдина разбирать вещи, а сама отправилась за продуктами.
Вечером вместе с племянником они написали на дешёвой бумаге письмо Фелиции. Из доброй сотни слов, продиктованных Олдином, она оставила десяток, приписав от себя его несуществующую клятву никогда не убегать из дома, чтобы увидеть мать.
На следующий день, отправив письмо, Стефани подумала, что раз она стала достаточно взрослой, то будет неплохо найти работу. Опыт, которым Фелиция так щедро делилась с ней в Хайфилдс, вселял оптимизм и надежду.
Получив несколько отказов, Стефани познакомилась с сыном управляющего овощной лавки, и согласилась сходить с ним вечером на танцы. Пожилые мужчины, встреченные там Стефани, смущали и вызывали острое чувство неприязни. Они кружились с молодыми девушками, прижимаясь к ним так близко, что Стефани невольно краснела, представляя, как её отец ведёт себя так же. Нет. Он бы никогда не стал таким. Особенно не стал бы покупать билеты, чтобы потанцевать с той или иной девушкой. Молодые и свежие, они зарабатывали на танцах по пять-десять долларов за вечер.
Сын управляющего овощной лавки склонился к Стефании, и прошептал на самое ухо, что некоторые зарабатывают намного больше. Пара пикантных подробностей смутили Стефани и она, обидевшись на ухажёра, ушла домой.
"Неужели развлечение и порок в этом городе идут так близко?" – думала она, беспокойно ворочаясь в новой кровати. Но потом на смену возмущению пришло осознание того, что сын управляющего мог специально рассказать ей об этом. Она вспомнила рассказы сестры о мужчинах в этом большом городе и рассмеялась над своей наивностью.
На следующий день, потратив большую его часть на бесплодные поиски работы, Стефани снова отправилась на танцы. Клуб назывался "Весёлые бабочки", и девушки, танцующие там за деньги, отнюдь не выглядели порочно и распущенно. Скорее смело и решительно.
Стефани довольно хмыкнула и уже собиралась уйти, когда незнакомый мужчина протянул ей оплаченный билет и позвал танцевать. Она попыталась возразить, но потом, решив, что от одного танца у неё не убудет, охотно согласилась.