– Стоп, то, что это обжоры я понял и без комментариев, – остановил Смуглый готового разразиться очередной речью бесенка. – Но что здесь делают вот те – просто невообразимо тощие, натурально – скелеты…
– Чревоугодники-с, – поправил лохматый своего спутника. – А что тощие, так еще при жизни про таких говорили: "Не в коня корм", бывает, как без этого?..
– И что же, они вот так и будут жрать до Страшного Суда? – чуть брезгливо передернул плечами очкастый, наверное, представив себе вечный процесс насыщения без удовольствия и перерывов. – Не хотел бы я никому такой участи, гляди, они уже устали, совсем вымотались в этом бесконечном поедании деликатесов, а встать и уйти из ресторана – не могут.
– Так ведь – Ад-с, – в очередной раз, сверкнув черными пуговицами глаз, сюсюкнул бесенок. – Кто сказал, что будет легко грешникам? Небось, все там, вверху, мечтают о раскаленных сковородках и котлах с кипящей смолой…
Лохматенький захихикал, но тут же оборвал себя, сказав уже совершенно серьезно и отчасти даже назидательно:
– А уйти у нас невозможно-с, никак-с, для того эти вот пространства и создавали – комнаты без ключей…
– Мы-то все-таки переходим из одного помещения в другое? – нарочито засомневался Смуглый, преследуя собственные, одному ему известные цели в общении с бесенком.
– А как же? – еще более нарочито удивился в ответ лохматый. – У нас-то ключик есть для перехода.
И он лукаво помахал перед черными кругляшами очков изящно опушенным кончиком своего хвоста.
– А что же это они еще и такое заведение посещают? – продолжая тему обжор и их мучений, очкастый бесцеремонно ткнул тростью в сторону скромной таблички на стене "WC" с двумя дополнительными буквами "М" и "Ж" чуть пониже.
На совершенно бестактный его жест, казалось, никто из присутствующих в ресторанной зале не обратил внимания, с ленивым увлечением склонившись над тарелками и усиленно работая челюстями, но парочку пока еще не утративших любопытства взглядов Смуглый все-таки уловил.
– А как же без этого, без обратного, то есть, процесса? – удивился бесенок, игриво покручивая хвостом возле ног. – Тогда, понимаете ли, весь смысл пропадает, тогда это получается уже и не наказание, а так – блудодейство одно… Однако же, если вы не хотите перекусить или просто отдохнуть перед дальнейшей дорогой, ваша милость, то, думаю, следует поспешить, тем более, мы почти добрались до конечной цели нашего путешествия.
– У нас мало времени? – с ехидцей удивился очкастый, продолжая разглядывать сидящих за столиками и старательно не обращая особого внимания на бесенка, как не обращают внимания на обыкновенную, но слегка назойливую прислугу.
– Да нет же, времени-то у нас – вечность, – заверил своего спутника лохматенький. – Вот только стоять здесь просто так и глазеть, знаете ли, ваша честь, занятие не из самых интересных.
– Это ты здесь, слоняясь запросто по Преисподней, к таким разнообразным зрелищам давно привык, – буркнул больше себе под нос, чем бесенку, Смуглый. – Ладно, двигаемся дальше, чего уж тут тянуть кота за… х-м-м… хвост…
…перед глазами мелькнула длиннейшая толстая перекладина, подпираемая с обоих концов крепкими, в обхват толщиной, тщательно отшлифованными столбами. Вдоль перекладины, через каждые два-три метра свисали довольно короткие веревки с петлями на конце, а в петлях корчились судорожными, последними движениями повешенные. Дергались длинные и короткие, волосатые и чистенькие, прикрытые лишь семейными просторными трусами и заношенными тренировочными брюками ноги, рвались в тщетных попытках освободиться от крепких веревок, прихвативших запястья, мускулистые и не очень руки, выпучивались от боли и предсмертного страха разноцветные глаза на гладковыбритых и покрытых недельной щетиной лицах. На жестком, дощатом полу тут и там валялись крепкие деревянные табуреты, выбитые из-под ног висельников. Впрочем, не везде: в самом конце перекладины, уходящей в глубину невысокого, узкого зальчика, в петлях висели уже упокоенные, а рядом деловито, сосредоточенно переминались с ноги на ногу, вернее, с копыта на копыто, вылитые собратья бесенка, сопровождающего смуглого очкастого человека в этом нелегком для нервной системы людской души пути. А в самом начале, у открывающихся только перед бесами дверей парочка лохматой нечисти уже подставляла под ноги повешенного не так давно выбитый табурет, и один из бесенят, ловко взобравшись на сиденье рядом с ногами покойника, облегчал узел затянувшейся на бледной, худой шее веревки.
– Самоубивцы, значит, – деловито и желчно хихикнул бесенок. – Удавленники-с, кто на себя руки посредством петли наложил… наивные, решили так бога за бороду ухватить, мол, он срок отмерял, а я возьму, да сокращу. А тут им – никакого сокращения, так и будут до Конца Света каждые пять минут ногами дрыгать в веревочной петелечке.
Немного подумав, приметив, как спокойно созерцает Смуглый извивающиеся в агонии тела, дергающиеся ноги, вываливающие вновь и вновь языки на багровеющих от натуги лицах, бесенок добавил "для аппетита":
– Хорошо, что к нам они попадают уже без всех прелестей желудка, прямой кишки и мочевого пузыря, не то здесь и работать бы никто не стал. Мы ведь на запахи хоть иной раз внимания не обращаем, но это не значит, что готовы каждые пять минут нюхать дерьмо и мочу грешников…
Очкастый покрутил головой, прислушиваясь к предсмертным стонам и хрипам, подумал минутку, даже слегка приоткрыл рот, но, видимо, так и не нашел, что сказать бесенку в ответ на его устные иллюстрации происходящего, однако, чувствовалось, что ощущает Смуглый себя в длинном и узком висельном зале совсем не в своей тарелке.
– Хорошо, хорошо, ваша милость, – засуетился слегка лохматенький, тонко прочувствовав дискомфортное состояние сопровождаемого. – Мы уж и пришли, сейчас только последнюю дверь открою – и на месте…
За адской метафизической стеной располагался…
Деловой, функциональный, без малейших излишеств, в меру просторный и в то же время ничуть не кажущийся большим, а уж тем более – огромным, кабинет с тяжелыми бордовыми, чуть приоткрытыми портьерами на окнах, чтобы сквозь них легко было разглядеть симпатичный зимний пейзаж за прозрачным, адски чистым стеклом. За простеньким, заваленным неизвестными, но очевидно крайне важными бумагами канцелярским столом сидел, сгорбившись, бес. Он отличался от мелкого, заросшего густой шелковистой шерстью бесенка, сопровождающего вошедшего в кабинет смуглого очкастого человека, как вылезающий из "роллс-ройса" миллионер отличается от сидящего на тротуаре нищего. Будто вырубленное из темно-красного гранита, скуластое лицо беса было лишено волос, лишь на голове, чуть скрывая аккуратные, но за тысячи лет существования слегка притупившиеся рожки вились вороные кудри. Тело беса, во всяком случае, та его часть, что виднелась над столешницей, было затянуто в некое подобие темного, шоколадного цвета делового костюма, воротничок чуть более светлой – кофе с каплей молока – сорочки был стянут узким галстуком-удавкой, давно вышедшим из моды в мире живых. Руки беса, перебирающие лежащие перед ним бумаги, более напоминали человеческие, нежели лапки непонятного звереныша, чем отличались от верхних конечностей мелкого бесенка в лучшую, более привычную людскому взгляду сторону.
Подняв на вошедших глубоко посаженные, бездонные, как Вечность, черные глаза, бес коротко махнул рукой, присаживайтесь, мол, а сам продолжил быстро, деловито, но с явным и нескрываемым раздражением просматривать таинственные адские документы, перекладывая их с одной половины стола на другую. К некоторым из бумаг неизвестный столоначальник Преисподней быстрым, привычным движением прикладывал вполне по-человечески выглядевший кругляшек печати, вот только сразу же после этого, вполне канцелярского, знакомого всем и каждому действа кабинет почему-то наполнялся неприятным запахом жженой бумаги, а переместившиеся с места на место документы еще какие-то доли секунды подсвечивались, казалось, изнутри невнятным багровым светом.
Наконец-то, с первоочередной, не терпящей отлагательств частью бумаг было покончено, и бес пристально глянул на присевшего рядом со Смуглым лохматого бесенка, от этого тяжелого, ничего хорошего не обещающего взгляда нечистого будто ветром сдуло со скрипучего, расшатанного и неудобного, канцелярского стула. Бесенок исчез, растворившись в той самой стене кабинета, через которую привел сюда очкастого.
– Вот так всегда, Симон, – глядя прямо перед собой, но явно обращаясь к оставшемуся в кабинете человеку, сказал с легким налетом горечи в голосе бес. – Привыкли, что впереди вечность, значит, можно опаздывать, задерживаться, плевать на регламент и дисциплину, установленные испокон веков порядки и традиции…
И будто ответом на эти слова колыхнулась, растворяясь в пространстве, стена кабинета, выкрашенная самой обыкновенной салатовой масляной краской, и в открывшемся проеме успела мелькнуть за спинами входящих гладкая, голубовато-зеленая, влажная поверхность то ли озера, то ли большой, спокойной реки.
Вошедших было двое, и один из них был точной копией бесенка, сопровождавшего смуглого человека с тростью, поименного только что Симоном, а второй… вернее, вторая… миниатюрная девушка с яркими, большущими, в пол-лица, серыми глазами, худенькими, острыми плечами, проглядывающими из широкого воротника её нескладного, на пару размеров больше, чем надо бы, свитерочка буроватой, странной окраски, тонковатые для женщины, скорее, подростковые ножки были обтянуты черными, поблескивающими брюками, изрядно расклешенными над скромными, поношенными туфлями на невысоком, но ощутимом каблучке, короткая, мальчишеская стрижка иссиня-черных волос оголяла кажущуюся беззащитной тонкую шею и чем-то дополняла общий облик юной, не более шестнадцати, но уже вполне самостоятельной и разбитной девицы, что еще больше подчеркивалось ярким слоем губной помады, подводкой глаз и броскими тенями на веках.
Грозный взгляд сидящего за столом беса, будто святой водой, изгнал из помещения лохматого сопровождающего неизвестной очкастому девушки, которая хоть и старалась казаться скромной, но без всяких церемоний и приглашения устроилась на уголочек стоящего напротив Симона стула и, пытаясь хоть как-то скрыть свою обеспокоенность, скрестила на груди тонкие руки. Её в меру любопытный взгляд скользнул по присутствующим и уперся в пол под ногами… идеально чистый, лакированный, высшей марки сборный мозаичный паркет, столь неожиданный в таком присутственном месте.
– Даю вводную, – без предисловий, даже не удосужившись познакомить между собой грешников, чуточку монотонно начал бес. – В одном из Отражений имеется грешный человечек, который рано или поздно попадет к нам…
Это была стандартная формула, почти заклинание, с которого едва ли не всегда начинались любые разговоры о мире живых и грешных между бесами и их подопечными. Но вот продолжение было достаточно необычным: бес провел ладонью над столом, и прямо перед ним, слегка заслоняя дьявольское лицо, возникло четкое объемное изображение рыжеватого, кудрявого мальчишки лет двадцати, некрасивого, носатого и веснушчатого, с неправильными чертами лица.
– Так нам что же – убивать придется… Нулика, э-э-э-э… Мишку Нуланда, то есть?.. – перебивая явно собирающегося продолжить речь беса, спросила девушка неожиданно приятным голоском, но с легкой, вовсе её не портящей, как бы, прокуренной хрипотцой.
– Какого Нуланда? – будто совсем забыв о правилах преисподнего этикета, удивленно спросил Симон, уже пристально, не так, как первый раз, разглядывая собеседницу через черные стекла очков.
Бес чуть брезгливо прищурился, взмахом руки одновременно останавливая готовый возникнуть диалог между присутствующими и убирая изображение над своим столом.
– Ты, Зоя, хуже малого дитяти, – высокомерным тоном поименовал нечистый девушку, чуток поморщившись, видимо, припомнив, что означает её имя на одном из мертвых языков. – Или проповедей при жизни наслушалась? Небось, в церковь каждое воскресение ходила? И за что только тебя к нам определили…
Ладно, определили и определили, не мое это дело, – уже серьезно нахмурившись, продолжил бес. – Я не судья, не палач, у меня свой участок работы.
Так вот, о работе. Ваша задача в ближайшие два-три дня, но чем раньше, тем лучше, вывести этого грешника из города, из места его проживания, куда-нибудь подальше и задержать там на недельку, не более. Как вы это сделаете: напоите до белой горячки, кольнете наркотиком и похитите, уговорите, соблазните, напугаете – это вопрос только ваших личных возможностей в степени воздействия.
Кстати, Зоя, ты в этой акции играешь всего лишь вспомогательную роль, чтобы легче было опознать субъекта, подвести к нему Симона. Считай, тебе повезло однажды, еще при жизни, хоть раз попасть в нужную компанию.
Учтите, сохранением жизни грешника на данном отрезке Вечности интересуемся не только мы".
– Ты хочешь сказать, что это совместная акция? – чуть фамильярно, но все-таки гораздо осторожнее, чем сделала перед этим девушка, перебил беса Симон, внимательно слушавший речь нечистого.
– Нет, не совместная, – как показалось очкастому, с легким огорчением, покачал головой бес. – Те, сверху, дистанцируются от любой нашей акции, но, тем не менее… с молчаливого одобрения, будем говорить так. Впрочем, присутствия с их стороны аналогичной группы я не исключаю. Далее по делу.
Вы попадете в достаточно привычную атмосферу, практически – в свое же время, может, будут нюансы, но они непринципиальны. Действовать придется в собственных телах, с которыми вы расстались после смерти, некогда подыскивать другие, да и привыкание к ним у вас займет слишком много времени. А сделать все надо очень и очень быстро.
От меня вам, обоим, слово: за досрочное или в нужный срок выполнение задания обещаю увольнительную на пять… нет, на десять лет, живите там, как хотите, урывайте кусочки своего мелкого человеческого счастья. Ну, а по возвращении – смягчение режима, как положено. Кроме того, но это уже – совсем по секрету, без особого разглашения, возможно и ходатайство конкретно за ваши грешные души сами понимаете кого... Но – про ходатайство еще бабушка надвое сказала, особо-то не обольщайтесь.
Вот теперь – всё. Держите!"
Бес протянул через стол два простеньких, в четвертушку писчей бумаги, листочка самого, что ни на есть, канцелярского вида и легкой призрачно-зеленоватой расцветки. Симон, приняв свой лист, деловито сложил его пополам и аккуратно положил во внутренний карман пиджака, а вот Зоя, впервые столкнувшаяся с таким документом не только в Преисподней, но и, похоже, по предыдущей грешной жизни, поддернув длинноватые, хоть и подвернутые предварительно рукава свитерочка, внимательно проглядела бумажку, чуть повернувшись в профиль к очкастому, и мужчина только сейчас заметил, что на спину девушки падает длинная, одинокая и узкая прядь выбеленных едва ли не от самых корней волос.
"Ну, и мода там, у живых в этом Отражении", – подумал Симон, невольно вспоминая, какими же были прически у девушек его родного мира, когда он покинул его вовсе не по собственной воле.
"Командировочное предписание" гласил крупный, чуть смазанный шрифт в заголовке, а далее, помельче и потускней – "настоящее выдано грешной душе, именуемой – Зоя" и номер, ох, какой чумовой, из дюжины цифр, не меньше, да еще с двумя буквенными индексами через дефис. Вообщем, удостоверялось этим предписанием полная законность пребывания не так давно упокоившейся Зои в мире живых. На обратной стороне дьявольского документа, невидимая глазу простых смертных, в центре золотистой, свободной октограммы горел зловещим тусклым огоньком с сизыми, угарными переливами отпечаток раздвоенного копыта.
– И для кого это? – по-своему оценив выданную бумагу, непонимающе поглядела девушка на беса. – Кому такой документ там нужен будет?
Бес с явным раздражением махнул рукой, мол, разберешься, зачем мелкими вопросами докучать крупному начальству, но все-таки – снизошел, счел нужным добавить:
– Все подробности, а так же довольствие получите у моего помощника, а теперь – работать, всем…
Казавшиеся незыблемыми стены, канцелярская мебель, роскошный пол и потолок внезапно начали деформироваться, поплыли, как плывет кусок воска под яркими горячими солнечными лучами, черты лица и фигура беса исказились, будто по ним прошла широкая волна…
И в ту же секунду, так ничего толком не поняв и не успев почувствовать, Симон и Зоя оказались сидящими в удобных кожаных креслах, в некой просторной приемной, разгороженной на две неравные части невысоким, до пояса, деревянным барьерчиком с узкой калиточкой в нем. И через эту калиточку моментально, вьюном, протиснулся очередной бес, вернее сказать – полубес, полубесенок – очень уж в нем смешались отличительные черты, как человекообразного "большого" беса, так и маленьких шустрых бесенят, сопровождавших Симона и Зою на аудиенцию. Морщинистый невысокий лобик цвета старой меди, роскошные кудрявые бакенбарды, переходящие в небольшую, такую же кучерявую бородку, едва различимый среди этих зарослей тонкогубый рот, пронзительные, жгущие до глубины души, черные глаза, почти человеческие руки, потрепанный, но все же конторский костюмчик вместо густых зарослей шерсти.
– Вот они какие, наши новые герои… – не глядя, затарахтел полубес привычный, затверженный наизусть монолог, но тут же осекся, приметив черные очки Симона, и махнул рукой, слегка поросшей шерсткой. – Ладно, давайте без преамбул, раз тут у нас не новички… пойдемте в "Уютный уголок", там посидим, все детали обсудим, а то здесь, в казенной обстановке, и мысли какие-то казенные, и слова такие же получаются…
Полубес щелкнул кончиком хвоста по стене и широким жестом предложил Симону и Зое проследовать перед ним, в открывшийся за стеной маленький, уютный, полупустой зальчик совсем не по-преисподнему скромного ресторанчика.