"На кладбище с тобой сходил – вот и забыл, – подумал Нулик чуть раздраженно. – Да тут и Джонни-мнемоник обо всем забудет, ежели с живой покойницей возле её могилки постоять…" Но ответил он совсем по-другому:
– Ах, ты это… Так это же просто, вот потому и забыл, тут думать не надо… это когда наоборот – думать надо, я только и делаю, что мозгами шевелю…
Автомобиль, не торопясь, катился по совершенно пустынной, будто вымершей, улице на выезд из города, и рыжий горе-водитель присматривался, где можно с наименьшим ущербом для техники и окружающей среды развернуться. Оживившаяся, вернее, в очередной раз, теперь уже после посещения кладбища, почувствовавшая себя живой и находящейся среди грешных людей, Зоя спросила лукаво, при этом старательно разглядывая заоконный пейзажик:
– Братик, а ты не хочешь меня приодеть? Все-таки, один свитерок – это очень мало для гардероба порядочной девушки…
– Желаете бальное платье и хрустальные туфельки? – с легкой насмешкой уточнил Симон, однако, на душе у него заскребли невидимые, черные, как безлунная ночь, кошки – девушка повела себя именно так, как ожидалось, и в этом было мало хорошего, ведь после одежды последует спиртное, возможно, наркотики, загул на пару-тройку дней… время, отведенное бесом на акцию не предусматривало предварительной "разгрузки" психики воплощенной грешницы.
– А что? – хитренько подмигнула Зоя. – Можно и бальное… я вовсе не против в полной мере ощутить себя живой…
…несмотря на особое положение и военные патрули, частенько встречающиеся на улицах, в городке было, где разгуляться задумавшей принарядиться молодой девушке, во всяком случае, Зоя еще по старой, прижизненной, памяти знала огромное количество таких мест. Поэтому, загруженные свертками, коробками, коробочками и полиэтиленовыми сумками всех размеров и фасонов, они вернулись в квартирку Нулика лишь через четыре часа. Впрочем, ради справедливости надо отметить, что последний час своих городских похождений они потратили на великолепный, сытный и опьяняющий своим живым вкусом обед в отличном ресторане, открытом, как сообщил гостеприимный рыжий парнишка, совсем недавно и не успевший испортиться, избаловаться потоком постоянных, привычных посетителей. Правда, самого обладателя буйных рыжих кудрей поначалу пускать в это заведение не хотели, справедливо возмутившись видом его замызганной "ковбойки", тренировочных штанов и камуфляжной, безразмерной жилетки, но Симон, особенно остро ощущающий после кладбища свою ответственность за порученное в Преисподней дело, довольно быстро уломал и швейцара и метрдотеля, поделившись с ними казенными командировочными суммами.
Сразу же по прибытии домой вспомнивший о своем утреннем обещании, Нулик уселся за продолжавший светиться блеклым сине-зеленым светом все время их отсутствия монитор компьютера, старательно шаря курсором по неведомым никому, кроме него, хитрым окошкам с паролями доступа в местные полицейские базы данных. Зоя, не обращая на рыжего хозяина дома никакого внимания, тут же начала примерять обновки, разбрасывая нижнее белье, блузки, платья, халатики и прочие, нужные и не очень, приобретения по всей комнате, и изредка выбегая для показа обновок на кухню, в которой устроился Симон. А тот, разглядывая и оценивая мимикой лица, жестами рук, в конце концов, просто словами кружевные лифчики, узкие, в обтяжку, будто вторая кожа, брючки, вечерние платья с обнаженной спиной и разрезами до середины бедер, ощущал себя на каком-то ущербном, андеграундном показе мод – среди по-холостяцки загаженной кухоньки Нулика, да еще с единственной манекенщицей-дюймовочкой в главной роли – со своими ста шестьюдесятью сантиметрами роста Зоя на королеву подиума никак не тянула.
Когда девушка в очередной раз зарылась среди вещей в комнате, раздумывая, чем бы таким соблазнить больше похожего на Каменного Гостя, чем на мужчину из Преисподней, Симона, тот прислонился затылком к гладкой, прохладной стенке холодильника, единственной серьезной и солидной вещи в доме приютившего их объекта акции, ну, если, конечно, не считать вычислительную технику. Полуприкрыв глаза, благо, черные очки скрывали это от окружающих, Симон, неожиданно для самого себя, впал в странное состояние полудремы, полубодрствования, в котором видел и слышал всё, что происходило вокруг него, мог даже как-то связно, пусть и не очень естественно и быстро реагировать на происходящее, даже отвечать на вопросы, но в то же время будто пребывал в ином, неизвестном, непонятном, но почему-то привычном и знакомом где-то на подсознательном уровне мире.
Он ощущал всем своим существом и видел, как медленно, но уверенно и неотвратимо подымается из океанских глубин боевая подводная лодка, он был одновременно и внутри, и вне её, походя рассматривал в панике уходящих в разные стороны от чернеющего корпуса субмарины рыб, и слышал проходящие через центральный пост четкие, внятные и однозначные команды.
Он совершенно спокойно, не напрягаясь, приметил, как в квартирку Нулика, по-свойски, как положено старым знакомцам, вошли двое парней лет по двадцать, крепких, сильных, веселых и уже с порога – слегка возбужденных, одетых в простенькие спортивные брюки и просторные куртки с сине-красными полосами вдоль рукавов. С ними была худенькая, совсем молоденькая блондиночка со спутанными, небрежно расчесанными жидкими волосами, она проскользнула блеклой тенью, и Симон не успел приметить подробности её одежды, разве что – коротенькая юбочка мелькнула узким подолом и исчезла в комнатке.
Подводная лодка, остановившись на нужной ей глубине, замерла, притихла, продолжая внутри жить в бешеном, сумасшедшем ритме, пропуская через центральный пост и другие боевые отсеки десятки, сотни команд… и минуло совсем немного времени, как над свинцовой, серой, чуть взволнованной поверхностью океана вздыбился, встал рукотворный фонтан соленой воды, взлетающей вслед за узким, хищным и стремительным телом ракеты, выброшенной из неведомых глубин силой людского разума. И не успела еще ледяная северная вода опасть, возвращаясь к поверхности океана, а ракета окуталась сизо-серым дымом, сквозь который вырвался усмиренный человеческой волей и мыслью огонь. На доли секунды остановившись, будто зависнув на огненном своем хвосте, боевая ракета рывком словно прыгнула в хмурое, ненастное небо.
В комнате весело переговаривалась Зоя с пришедшими мальчишками, кажется, вполне открыто, без комплексов, по-простому, как сейчас принято у молодежи, договариваясь о чем-то очень интимном и совершенно конкретном А на кухне появилась блондиночка, сменившая короткую юбочку,модную ветровку и то, что под ней было, на растянутую, линялую футболку, размера на два больше нужного, но все равно едва прикрывающую безволосый бледный лобок девчушки.
В это мгновение Симон оказался в самом эпицентре ракетного старта, в серо-сизой, плотной, вихрящейся мути взвешенных в воздухе частиц сгоревшего и недогоревшего реактивного топлива, непонятных газов, взбаламученного холодного воздуха. И откуда-то, из непостижимой глубины мрачной бездны, он услышал требовательный голос, больше похожий на отдаленный рык, пришедший прямо в мозг, минуя уши: "Монета!"
Чуть шевельнувшись, двумя пальцами агент судорожно сжал в жилетном карманчике выданный еще в Преисподней крупный золотой диск… ракета, оставив позади грохот и бурю взбаламученного пространства, прорывалась сквозь тусклые, полные ледяной влажности, плотные, будто налитые свинцом, тяжелые облака… Зоя, задорно похохатывая, откровенно лапая за попку и подталкивая, провела одного из мальчишек трехшаговым коридорчиком в ванную…
"Не та, – раздраженно, как учитель бестоковому ученику, сказал голос в голове Симона. – Не та монета…" И агент с неимоверным усилием, будто отдирая прилипшие, приклеившиеся к металлу пальцы, отпустил тяжелый диск, чтобы через секунду нащупать другой…
– Ну, вот, сразу бы так…
Перед Симоном – неизвестно в каком Отражении, но явно невидимый для местной публики – стоял, слегка покачиваясь с пятки на носок и обратно, невысокий плотненький мужчина с явно выраженным брюшком, одетый в старинный длиннополый сюртук, яркий, пестрый жилет под ним, белоснежную сорочку и пышный, бантом, вишневого цвета галстук.
– Докладывай, – буркнул недовольно Тарель, уставившись взглядом куда-то пониже подбородка Симона.
– О чем? – невольно пожал плечами агент. – Прибыли нормально, на объект вышли сразу же, сейчас продолжаем разработку…
– Проблемы, претензии? – коротко уточнил бес-куратор.
– Куча, – отозвался Симон, принимая деловитую краткость общения ответственного за местное Отражение представителя Преисподней.
– Излагай, – милостиво кивнул Тарель.
– Нас никто не предупредил о местной обстановке, – не стал скрывать своего недовольства агент.
– Ерунда, – отмахнулся бес. – Здесь это день через день, то введут, то отменят, народ привык и не обращает внимания.
– В этот раз город стал фактически прифронтовым, – резонно возразил Симон. – Как бы не вышло серьезных затруднений при изъятии объекта из местной обстановки.
– Потому и срок сокращен до минимума, – туманно пояснил Тарель. – Надо успеть.
– К тому же объект оказался связан со спецслужбами, да и эдемские за ним приглядывают, как мне показалось, – продолжил Симон, уже предчувствуя ответ куратора.
– Никакой связи, тем более – со спецслужбами, – самоуверенно заявил Тарель. – Этот мелкий грешник просто выполнял для полиции небольшую работу, по своему, заметь, профилю. Отношения: заказчик – исполнитель, только и всего. А вот эдемские, думаю, приглядывают не столько за ним, сколько за вами. Так всегда было.
Из ванной, в сопровождении юноши вышла Зоя. Из одежды на ней остались изящные, совсем недавно приобретенные модные туфельки на высоченной шпильке, черные чулочки и поясок для них, на плечи было накинуто маленькое полотенце, второе же, побольше размером, опоясывало бедра мальчишки. "Откуда это взялось столько полотенец у бесхозяйственного Нулика? – подумала, наверное, уже третья ипостась Симона. – Не иначе, как благодарные гости забывали, вот и скопилось для будущих пользователей…"
Ракета, продолжая свое плавное, неотвратимое движение сквозь упругое сопротивление воздуха, резко, будто скачком, вырвалась из налитых свинцом, влажных и холодных облаков, блеснула тусклым, серовато-стальным боком в лучах солнца и начала быстро-быстро вываливаться все выше и выше, в вечную темноту безвоздушного пространства, туда, где горели миллионолетним огнем величественные и равнодушные звезды, и где ничто не могло помешать её стремительному, смертоносному движению.
– Что будешь делать дальше? – нетерпеливо спросил куратор, легким движением глаз обратив свое внимание на нечто невидимое агенту.
– Выйду на сектантов, – ответил Симон. – Попробуем действовать через них.
– Конкретные пожелания есть? – теперь стало откровенно заметно, что Тарель куда-то торопится.
– Есть конкретные, – сдержанно кивнул агент. – Придержать другие группы, чтобы не помешали в неподходящий момент. Думаю, от нас сейчас будет больше пользы.
– Все еще считаешь вас парой? – еле заметно усмехнулся бес. – Её работа окончена, пусть развлекается и грешит.
Безропотно подчиняясь законам баллистики, из бездонной черноты космоса ракета вернулась в атмосферу, но теперь перед ней не было облаков, внизу расстилалась освещенная утренним солнцем слегка всхолмленная равнина, подпираемая откуда-то с запада ласковыми и теплыми океанскими водами. Буровато-зеленый, с желтизной и редкими бордовыми вкраплениями, яркий и четкий, будто нарисованный, пейзаж рассекали ровные серые линии автомобильных трасс, блестели под солнцем нити уходящих в бесконечность рельсов, а почти в центре этой картинки, стремительно вырастая в размерах, играли всеми цветами радуги большие и маленькие параллелепипеды домов из стекла и бетона. Ракета сверила увиденное с заложенной перед стартом в её электронный мозг картой и, подрабатывая коррекционными двигателями, совсем чуть-чуть повела носом, точнее прицеливаясь на город…
– Время не ждет, – сказал Тарель.
Из комнаты раздосадованный, взлохмаченный еще больше обычного, на ходу кое-как застегивая рубашку и подтягивая окончательно свалившиеся едва ли не до колен штаны, выбежал Нулик, что-то неразборчивое, эмоциональное и отчаянное выкрикнул, махнул рукой и, шустро-шустро обуваясь, требовательно, хоть и без малейшей надежды на исполнение, проворчал через плечо оставшимся в комнатке гостям: "Не расходитесь там до упаду, я скоро…" Рыжий парнишка, сорвав с вешалки неизвестно, как там оказавшийся, чей-то явно чужой вельветовый пиджак и почти утонув в нем, глухо хлопнул дверью.
Белое, пронзительное сияние…
Симон устало поднял веки.
– Здрасте, с пробужденьицем, – буркнула, зыркнув на него большущими, как у куклы, ярко-синими глазищами, девчонка. – Будешь пить?
Черные кругляшки очков смешно и нелепо сползли едва ли не на самый кончик носа мужчины, позволяя неведомой пока гостье увидеть чуть воспаленные, красноватые веки глубоко посаженных, бесцветно-серых, водянистых глаз Симона.
Девчонка сидела у самого входа на кухню, на табуретке, прислонившись спиной к стене и подтянув колено левой ноги к собственному подбородку так, что край футболки сбился где-то на талии, ноги, показавшиеся сперва худыми и блеклыми, были у нее крепкими, стройными.
– Я тут одна сижу, как алкоголичка, – лениво пожаловалась девица. – Выпить хочется – аж жуть… ты – натурально спишь, прямо сидя, а эти, там… им бы только попихать в кого своими стручками…
На столе возвышалась купленная по дороге с кладбища, но так еще и не початая, большая бутылка хорошего коньяка, рядом с девицей сиротливо стоял простой граненый стакан.
– Давай, выпьем, – безоговорочно согласился Симон, в голове которого все еще продолжали гудеть ракетные двигатели, и звучали эхом отголоски заключительных слов Тареля.
Мужчина, поправляя очки, привстал, рассеянно оглянулся в поисках посуды и, как бы невзначай, поинтересовался:
– Тебя как зовут-то?
– Меня не зовут, я сама прихожу, – ответила старой шуткой девица и засмеялась, похоже, над собственным остроумием. – Ребята прозвали Машкой, но, вообще-то, я Марина…
– Очень хорошо, Марина, – ответил агент, наконец, разыскав среди грязной посуды хрустальный, лишь чудом или попущением высших сил существующий в этом доме в единственном экземпляре, бокал. – Я – Симон, только так – строго и без всяких фамильярностей, ладно?
– Ладно, Симон, – согласилась Маринка, будто подгоняя голодным взглядом неторопливо споласкивающего под струей воды бокал агента Преисподней. – А ты – хороший мужик, Симон, не озабоченный…
– А зачем мне непременно быть озабоченным? – наконец-то, решил вопрос с посудой и вернулся к столу мужчина.
– А кто вас, мужиков, знает, – откровенно призналась Маринка, протягивая свой стакан под горлышко открытой Симоном бутылки. – Ты лей до конца, не бойся, я в осадок редко выпадаю…
– Да я тебе не муж и не брат, следить, чтобы не напилась, – усмехнулся агент.
Девчонка искренне засмеялась, похоже было, что появление собутыльника изрядно подняло ей настроение, она отсалютовала стаканом, едва ли не под риску наполненным янтарным, вкусно пахнущим напитком, и без задержек на тосты и прочие церемонии сделала солидный глоток, не только не поморщившись, а, кажется, даже прикрыв на пару секунд свои огромные глазищи от удовольствия. Симон, безо всякой потусторонней магии и прочих хитроумных штучек, едва ли не физиологически ощутил, как приличная доза чудесного коньяка скользнула по пищеводу девушки, оставляя во рту замечательное послевкусие, как задержалось тугим, огненным комком в желудке и тут же, без остановки, начала подыматься, будоража на ходу кровь, к голове… все это было отчетливо – черным по белому – написано на симпатичном, юном лице Маринки.
– Зойка про тебя говорила, что ты – её брат, старший, при чем, а сегодня замотался с утра очень, устал, вот и сидишь на кухне, отдыхаешь, как умеешь, – сказала девчушка, окончательно пересмаковав коньяк всеми органами чувств, включая, кажется, шестое. – Так что, ты брат или она, как все мы, бабы, врет и не краснеет?
– На текущий момент, в самом деле – брат, – согласился Симон, скромно, как бы, неторопливо, но с огромной внутренней жадностью, прихлебывая в самом деле очень достойный напиток, прав он оказался в магазинчике, когда не погнался за ценой, проигнорировал назойливое требование напарницы: "Самый дорогой бери…"
Как-то незаметно, легко и совершенно безболезненно, с первых же глотков коньяк вычистил голову агента от затухающего гула реактивных двигателей, от звуков плещущейся воды на поверхности хмурого океана, от бесконечного безмолвия равнодушных звезд, от заключительных слов исчезающего беса.
– Ты поэтому с ними в комнату и не пошел? – оживившись, заинтересованно начала перебирать варианты Маринка. – Тебе с сестрой нельзя, это же инцест… смертный грех или как там считается? или все-таки можно, но чтобы без детей? Так сейчас никто залететь не хочет, думаешь, я детей хочу?.. так, кувыркаюсь для за ради удовольствия, если человек, конечно, приятный.
Она снова засмеялась, прихлебнула коньяку, поискала что-то глазами на столе и спросила собеседника:
– А сигаретки у тебя не найдется?
Симон молча вытащил пачку крепковатых для юной девушки сигарет и разовую, но достаточно изящную зажигалку, и просто положил все это на столешницу, двинув в сторону Маринки. Пока та самостоятельно прикуривала, совсем не обидевшись на такое вопиющее нарушение этикета, мужчина почему-то лихорадочно пытался вспомнить – предусматривается ли в Преисподней отдельное наказание за инцест? Конечно, никаких регламентирующих документов грешным душам никогда и никто из бесов, а тем более бесенят, не показывал и даже не ссылался на них, но заведенные испокон века порядки на том Свете были чрезвычайно строгими, и развратников, к примеру, никогда не смешивали с убийцами или обжорами. Но сейчас, как ни напрягался Симон, он не мог припомнить ничего конкретного, видимо, интимная связь братьев и сестер, а также родителей с детьми и прочих близко кровных родственников шла "десятой" строчкой в списке прегрешений, и была, как бы, вспомогательной, на приговор особо не влияющей, но учитываемой.
Впрочем, если совсем уж углубиться в дебри, то можно было бы вспомнить и обязательный брак с сестрами египетских фараонов, и почти тысячелетние близкородственные браки "внутри домов" европейских феодалов.
Прерывая не такие уж важные и нужные ему самому размышления напарника, на пороге кухни, неслышно, как привидение, появилась Зоя, с мутноватыми, все еще переживающими выпавшие на её долю удовольствия глазами, взлохмаченными короткими волосами и плавными, чуть нетвердыми жестами. Она бесцеремонно, будто и не заметив этого, выхватила из рук Маринки стакан, изрядно хлебнула коньяку и, резко выдохнув после выпитого, сказала с легким разочарованием:
– Зря ты, Симон, тут отсиделся… я такого кайфа давно не помню… с тех самых пор…
Впрочем, не до конца погашенное плотскими удовольствиями чувство осторожности не позволило ей закончить фразу и выговорить, с каких именно времен она не помнит такого наслаждения.
– А ты правда, как с зоны или из монастыря сбежала, изголодавшаяся, – сделала авторитетное заключение Маринка, без обид принимая обратно стакан с остатками коньяка.