Говорят еще, что когда Ырташ был настолько широк, что пущенная стрела едва-едва достигала другого берега, а Атулу-батыр(2*) был так молод, что еще бегал на женскую половину лакомиться урамой (3*), на берегу Ырташа стояло селение, небольшое и небогатое, но жил в нем люд работящий, ленью не сидел.
И случилось так, что у уважаемого и богатого человека Сабира-абыя любимая жена понесла. Долгое время духи были неласковы к красавице Нафизе, много раз приносила она в жертву черных баранов, но только на седьмой год сделалась не порожняя. Сабир-абый возрадовался и сразу призвал сихерче (4*), чтобы тот дал предсказание о судьбе ребенка. Привечал при встрече, говорил ласково, просил назвать судьбу будущего ребенка и духов задобрить, чтобы наследник родился.
Сихерче призвал духов и сказал, что у Сабир-абыя дочь родится. И еще сказал, что девочка будет любима духами, но больше детей у Сабир-абыя не будет. Разгневался Сабир-абый, прогнал сихерче, даже не приветив на прощание, как принято привечать мудрого человека. На пороге сихерче пробормотал только:
- Пусть падет на тебя проклятье. Не захотел дочери - и не будет у тебя дочери! И сыновей не будет!
И словно пена на реке истаял.
Старики говорили, что не к добру сердить ведуна, теперь духи навсегда отвернутся от Сабыр-абыя и впредь не будет ему удачи. И в тот же день погиб лучший баран стада абыя.
Испугался Сабыр, помолился духам, принес им в жертву балан и казылыки, велел послать за сихерче, чтобы его уважить, но того и след простыл.
А через девять лун пришло время Нафизе-апа рожать, привели к ее постели самую мудрую кентек инэ (5*) в селении. Тяжело рожала Нафиза-апа, три дня и три ночи, и трех баранов зарезал для духов Сабыр-абый. Не услышали духи. Тогда кентек инэ призвала в помощь Умай-ана (6*), и великая богиня прислала в дом путника в потрепанном жилэне и старом тубэтее. Откуда он пришел, никто не ведал, и никто не знал его лица. Имени своего странный человек тоже не назвал, пошёл прямо к Сабыр-абыю. О чем говорили, не ведомо, только скоро путник ушел, даже не отведав баурсака. Сабыр-абый вышел с темным лицом и велел повесить над всеми окнами и дверями агыйыки (7*).
Вскорости Нафиза разродилась, и в тот момент, когда дитя вышло из чрева, ушла к прародителям. Кентек инэ приняла дитя и нашла у него на пятке родимое пятнышко в виде змеи. Тогда она явилась к Сабыр-абыю и сказала:
- Дочь у тебя родилась, господин, а жена умерла. А у ребенка на пятке пятно в виде змеи. Худой знак, духи пометили. Не проживет долго.
Закручинился Сабыр, еще больше лицом потемнел.
- Путник ко мне приходил, мудрая женщина. Сихерче тот, что жену и меня проклял. Велел дочь ему пообещать в жены, едва достигнет шестнадцати лет, чтобы жива осталась. Я и сговорил. Теперь не знаю, как от обещания освободиться.
- Правильно сделал, что агыйыками дом увешал, а еще запри дочь, чтобы никто и никогда ее лица не видел, и всем говори, что уродлива дочь твоя настолько, что и людям показать стыдно. Авось и откажется от уродины твой колдун. А если не откажется, тайно свези в другое селение и там за хорошего человека отдай.
Так и поступил Сабыр-абый. Прилюдно назвал дочь "Коркун", что означает "Уродливая", и никому не показал. Даже празднества в честь рождения и наречения отменил, ни одного гостя в дом не пригласил. Только девочка родилась настоящей красавицей и, когда никто не слышал, называл ее Сабыр Фираёй(8*).
Долго горевал по жене Сабыр и не брал другую. Да и не хотел никто сговариваться, на несчастье дочерей и сестер посылать - все ведь слышали про проклятье обиженного сихерче. Время шло, Коркун-Фирая росла, становилась девушкой. Такой красивой, что Сабыр-абый и наглядеться не мог, пуще зеницы ока берег. Даже радоваться стал, что никто кроме него такой красоты не видит - волосы густые, как у лошади грива, до пола достают, глаза черные, как ночь, лицо круглое, как золотая монета, сама статная. Держал дочь взаперти, даже Солнышку и Луне не показывал, без покрывала за порог не пускал.
Вот гуляет однажды Коркун около реки - по весне широко разлился Ырташ, видит - в воде былинка торчит, а на былинке маленький мышонок сидит, из последних сил держится, вот-вот упадет и утонет. Пожалела красавица мышонка, подобрала подол и пошла за ним в воду. По щиколотку зашла - холодит вода ноги, промокли сапожки, а былиночка все далеко. По колено зашла - совсем замерзла, а былиночка далеко, мышонок пищит на ней, плачет. А страшно дальше идти, совсем платье замочит, отец спросит, отчего платье мокрое. Придется говорить, что посмела без разрешения подол подымать да в воду лезть. Но жалко тварь живую - зашла по пояс. Совсем худо стало, показалось ей - в лёд превращается. Оступилась и в водоворот попала. С жизнью попрощалась уже, думает, наказали духи за непослушание.
Тем временем ехал мимо молодой батыр благородного происхождения. Видит, человек в воде тонет. Не испугался, прямо на коне в воду бросился. В самый последний момент вытащил. Смотрит - девушка. Покрывало сползло, и открылось батыру, что прекрасна она, как луна в небе. И полюбил ее всем сердцем в тот же миг. Очнулась Коркун, испугалась, спряталась опять под покрывало.
Говорит батыр ласково:
- Кто ты, девица? Открой свое имя, ибо прекрасна ты, что глаз не отвесть.
- Коркун, дочь Сабыр-абыя меня кличут.
- Странные же у вас порядки, красавиц уродами называть, - рассмеялся батыр. - Я бы тебя Фираей назвал, девица. Хочу к отцу твоему сватов направить, коль люб тебе.
Возрадовалась Фирая, ибо назвал незнакомый батыр ее истинное имя верно, да и пригож собой, статен и силен. И одежда на нем богатая.
- Люб ты мне, добрый батыр.
Радостная, домой возвратилась, хотела батюшке раньше срока сказать. Только видит, незнакомый человек в мужской половине, страшен, только духов пугать, сам черен, а глаза голубые, дурные, только порчу и наводить. Испугалась, спряталась у себя. Отец пришел, сам смурен, молвит:
- Сговорена ты, дочь любимая, единственная, мною еще до рождения, не успел я раньше тебя спрятать, а сегодня пришел муж твой будущий долг требовать. Готовься к свадьбе.
Заплакала Фирая, закручинилась. А кормилица и говорит ей:
- Взгляд у этого человека как у жина (9*). Нехорошо тебе за ним будет.
Совсем опечалилась Фирая и рассказала кормилице про батыра, который ее сосватать решил. Пошла тогда кормилица к тому батыру и говорит:
- Коли любишь мою дочь молочную, спаси ее от злого сихерче!
И порешили они с батыром в ночь перед свадьбой устроить похищение невесты.
Вот сидит Фирая, глаз сомкнуть не может от страха, просит духов, чтобы от ненавистной свадьбы избавили, и милостивую Умай-ана, чтобы спасла ее от страшного человека. Слышит - топот копыт. Распахнула окно - а там батыр. "Выходи, - говори, - красавица. Спасу тебя от злого мужа". Прыгнула к нему Фирая и поскакали по степи, только пыль столбом.
Долго ли скачут, а слышат грохот за спиной страшный - земля в ужасе дрожит, луна в небе побледнела. Испугалась Фирая, спрашивает:
- Кто это, батыр?
- Не бойся, алтыным (10*), это ветер в степи гуляет. Только не оборачивайся.
Дальше скачут, конь под ними устал, дышит тяжело. Снова грохот и как-будто копыта по камню цокают.
- Кто это, батыр? - во второй раз спрашивает Фирая.
- Это дождь по пятам, алтыным, не бойся. Только не оглядывайся.
Дальше скачут, вот уже река близко, на реке лодка поджидает, конь под ними хрипеть начал. Громче прежнего за спиной шум и грохот.
- Кто это, батыр?
- Это…
Ничего не успел досказать, обернулась Фирая, видит - страшный человек за ними по пятам - не скачет, летит на огромной птице. Хохочет:
- Вот и увидел я твое лицо, красавица! Теперь ты моя, никуда не сбежишь!
И пал конь под Фираей и батыром от страшного смеха. Вскричал батыр:
- Уходи, злой сихерче! Не отдам тебе свою невесту!
Еще пуще расхохотался колдун и пал замертво смелый батыр.
- Ну, красавица, придешь ли поздорову?
- Лучше в воду брошусь, чем твоей женой стану, чудище! - ответила Фирая.
- Не нужна ты мне женой, глупая женщина! Ты, от рождения духам предназначенная, должна быть принесена в жертву могучему духу реки!
И схватил сихерче девицу, и сам бросил в реку.
Потемнели небеса от горя, и темными были три дня и три ночи, птицы петь перестали, собаки - лаять, закручинился весь люд, а пуще всех Сабыр-абый, а вода в реке от злодеяния почернела и по сей день чернеет в тот день, когда злой колдун убил красавицу Фираю. Оттого и позвали реку Ырташем. А коль не верит кто, пусть придет к ней в самую короткую летнюю ночь и заглянет в воду. Только, сказывают мудрые люди, опасная это затея - или злой дух на дно утянет, или врэк (11*) несчастной девушки собьет с пути или смерть предскажет. Так что мало нынче смелых находится древние сказания проверять.
Так ли было дело, не ведает уже никто….
1* себер татарлары - сибирские татары.
2*герой татарского эпоса
3*урама - татарская сладость, печенье типа "хвороста", но в форме спирали.
4*сихерче - колдун, шаман
5* повивальная бабка.
6* богиня-покровительница рожениц и младенцев
7* охранный амулет
8*"Красавица".
9* джин, злой дух.
10* "золото мое"
11* душа, призрак
Они зашли. Наблюдал за ними, как обычно, исподлобья, внимательно, как смотрел всегда, чтобы определить, будут бить или сегодня дадут роздых. Если собираются бить, понятно сразу - один отходит к противоположной стене, ставит миску с едой на пол, пока второй "разминается". Самое страшное - у обоих выражения лиц одинаковые, равнодушно-скучающие. Обоим не особо нравится такая работа, но это работа и необходимо исполнять ее со всем возможным старанием.
Сегодня бить собирались. Ну да, они примерно через день… Интересно, у них по плану? Только теперь у Андрея был свой план. И еще ему просто обязано было повезти.
Того первого, который любитель "разминки", подпустил совсем близко. Ловко увернулся от пинка под ребра, подскочил, где-то самым краешком сознания испугался того, что сейчас должен будет сделать… И вдруг засомневался. Только дальше он действовал по инерции и вряд ли сумел бы остановиться. Ну а мордоворот не ожидал и оказался совершенно беззащитен. У него и в мыслях не было, что последнюю неделю покорная, уже смирившаяся жертва сумеет оказать сопротивление.
У мордоворота номер один лицо сделалось, словно безобидная мышка вдруг обернулась страшным драконом, когда черенок… Андрею некогда было задумываться. И смотреть тоже времени не было. Номер два ругнулся громко и испуганно, он явно не понимал ситуацию, пошел на пленника. Кирпич… Верещала какая-то дрянь на запястье номера один. На ватных ногах подошёл, наступил на запястье. Визг умолк. На мордоворота старался не смотреть. Скорее всего, уже мертв. Второй, которого кирпичом, лежал без движения. Никакого торжества свершившейся мести или чего-то вроде Андрей не ощутил. Вытащил связку ключей у номера два из-за пазухи. Как во сне нашел нужный. С полу поднял свою кепку и запихнул в карман - нельзя, чтобы у них осталась хоть одна вещь пленника, а то выследят. Вздохнул глубоко - стучало в висках. Еще позавчерашние побои. Решился. Распахнул дверь.
Навалилось плотным месивом - звуки, запахи, яркий свет. Магия… Теперь чувствовал. Не ошибся. Тогда - пробормотал привычную формулу концентрации и "прыгнул". К себе домой. Хоть это и глупо, и ожидаемо. Если будет погоня…
Всё равно.
А погони не было.
Родной квартиры - тоже.
Была ослепительная белизна. Был холод. Такой, что сразу вспомнил - декабрь. Начало или середина. Или вообще конец? Сибирь. До горизонта - ни деревца. И ни намека на жилье. Куртка вельветовая, поскольку - это вспомнилось с трудом, как давно прочитанная сказка - тогда был ноябрь, снег еще не лег. Слякоть и лужи, грязь, редкие снежинки даже до земли не долетают. Градусов пять ниже нуля. Жара почти. Вспомнилось - и тут же забылось за паникой. Должен был быть дом. Дома тепло, стоит собственный барьер, есть еда, оттуда можно дозвониться до друзей и попытаться понять, что происходит. Переждать угрозу. Почувствовать себя в безопасности. Помыться, в конце концов.
Вместо квартиры - вот это. Попробовал снова - формула концентрации, тщательное припоминание ориентировок, прыжок… не состоялся. Может, всё дело в том, что после месяца плена не удается точно вспомнить? Начнем сначала. Обои в спальне, по совместительству рабочем кабинете зеленые с темно-золотым рисунком… ромбы… или квадраты? Квадраты, наверно… Стол - такой гигант аляповатый из темного дерева… Дуб морёный. Шторы… Штор не помнил совсем. Черт побери, это бессмысленно! Вот абсурд! Не помнить собственного дома! Это ж надо быть таким клиническим идиотом! Глупо, глупо, до чего же глупо! Убил двух человек, чтобы замерзнуть вечером на заснеженной пустоши. Сразу встало как в живую перед внутренним взором - тот, номер один, которого ложкой. В конце концов, этот дуболом всего лишь исполнял свою работу. Второй, может быть, жив… Ни разу за всю свою жизнь не убивал. Ни разу…
Дом… дом родной… Ну, чуток еще! Господи, если ты всё-таки есть… помоги? Единственный раз, а? Трясущимися губами снова повторил формулу концентрации сил… А потом понял, что память тут ни при чем. Просто никаких сил уже не было. Закончились.
Расхохотался. Вдруг очень смешно показалось - сил оказалось на один прыжок, и силы эти были растрачены так бездарно. Смех перешел в клекот и хрипы - холодно было. И все равно смешно. Идиот!
Огляделся. Белизна, белизна и белизна… В вечернем сером свете снег еле заметно поблескивает, небо темно-серое… Руки в царапинах и ссадинах начинают неметь. Далеко впереди угадывается едва заметная черная полоска. Город? Наверно, город… Или деревня… Знать бы еще, где находишься… Знать бы…
Потом паника вдруг прошла. Уступила место некоему трезвому осознанию: "Скорее всего - не дойду. Замерзну. Но всё равно можно попробовать. Если очень повезет, кроха сил на разведение огня наскребется. Ветки нужно найти. Погреться и добрести до города." Оказалось, что этой немудреной цели - найти ветки и развести огонь - на первое время достаточно, чтобы полностью занять сознание и больше не бояться. Глубже запахнулся в куртку, напялил осеннюю легкую кепку, поднял воротник, брюки заправил в носки, руки спрятал в карманы. И пошел в сторону темной полоски.
***
В следующий раз проснулась от хриплого телефонного звонка. Телефон в прихожей. И до него нужно было идти. Идти показалось непосильным трудом. Звонок мысленно послала к чертовой бабушке и вознамерилась спать дальше. Телефонные вопли не прекращались. Какого лешего?!
- Ох, твою же!…
Пока стремглав летела к телефону, вспомнилось и про лешего, и про вчерашнее, и про нынешний день недели. От и до. И еще про то, что мусор не вынесен - от запашка тошнило. И даже заранее догадалась, чей голос услышит в трубке.
- Алло? - там, в прихожей, над телефонной полкой висело зеркало. Мимоходом глянула на себя, подумала, что выглядит весьма паршиво.
- Алина! Алина Сергеевна, ты?! - пролаяли в трубку, по всей видимости, сглотнув пару ругательств. Анатолий Петрович, прямой начальник. Суров, но справедлив. Если наорет, то только за дело и не прилюдно. Быстро вспыхивает, но и остывает тоже быстро. Доктор исторических наук. Один из лучших специалистов в области сибирских культур верхнего палеолита. Терпеть не может нарушения дисциплины. Господи…
- Я, Анатолий Петрович… - договорить про то, что к сожалению, не сумеет прийти сегодня на работу, поскольку прихворнула и сейчас собирается к врачу, не дали.
- Алина! Это что за безобразие?! Ты где шляешься?! Тут из универа студентов привезли, им нужно показать экспозицию и прочитать лекцию по железному веку в Сибири! И вот они стоят у меня под дверью и их тридцать человек! И что мне с ними делать? У них есть два часа, после чего их увезут обратно! У них на дорогу три часа ушло! Где ты шляешься?! Проспала?! - вспомнила, что Анатолий Петрович по гороскопу, кажется, дракон… Вот уж воистину.
Вчерашнее приключение вдруг стало казаться не таким уж и значительным. Ну, подумаешь, пантера… Плечо поцарапала… Может, и показалось вообще! С кем не бывает? Тьфу! Может, и не нужно ни к какому врачу? Бросила в зеркало внимательный, испытующий взгляд. Если замазать круги под глазами тональником, да румян немного… В прихожей было темно, но прекрасно различила и нездоровый желтоватый оттенок кожи, и синеватые собственные губы… Тогда еще помаду… А потом разглядела такое, отчего закружилась голова и затошнило сильней. И поняла, что на работу точно не пойдет. И к врачу тоже. И вообще никуда не пойдет… Сошла с ума. Точно сошла с ума. Не своим, чужим и придушенным голосом пошептала:
- Анатолий Петрович… Я очень сильно… заболела. Я не могу прийти. Я… я…
И бросила в трубку. С губами всё было в порядке. В носом тоже. Даже бледность - ничего. Тональник… толстый слой… Тонну румян… Ничего, сойдет…
Только с нормального, привычного лица на Алину смотрели желтые кошачьи глаза с вертикальными остренькими зрачками.
Она пошла в ванную комнату, там больше зеркало и ярче свет. Закусила губу и снова заглянула… Ничего не изменилось. Желтые глаза. Вертикальные зрачки. Телефон опять разрывался, только Алине не было больше до этого никакого дела. Сползла на холодный кафельный пол, сжалась в комок. Сидела, тихонько всхлипывая и подвывая. Потом поднялась и снова посмотрела в зеркало. То же самое. Глаза оставались желтыми, как старые фонари. Захотела позвонить Кольке. Испугалась. Что же это такое?! Это не гепатит. Там тоже глаза желтеют, но зрачки остаются нормальными. Что за бред?! Вчера поцарапала пантера. У пантеры тоже глаза были желтые глаза. Был такой фильм с Алеком Болдуином, "Люди-кошки". Там девушка была…
Что-то еще важное упустила. Поняла - плечо не болело больше. Осторожно отодрала пластырь и долго тупо разглядывала розовую полосочку шрама. Так мог бы выглядеть порез месячной давности… К врачу идти теперь уже в любом случае несколько поздновато.
Дрожь прошла.
На работу нельзя. Несмотря на тридцать человек студентов, которые жаждают в течение ближайших двух часов услышать про железный век. Телефон звенеть перестал. И, кстати, голова больше не болела. Тошнота опозналась как сводящий желудок голод. С кухни пахло мясом. Продолжало трясти, но есть хотелось сильней.
Из духовки достала вчерашнюю недоготовленную курицу. С нее еще стекал красный жирный сок. Доготовить? Нет, есть определенно хотелось сильней. Сильней и сильней…
***