Гарсия был очень удивлен тем, что Магнус может атаковать корабли на расстоянии, но все же хотел убедиться, что груз в полной безопасности, поэтому они подплыли к большому кораблю. Пиратская шхуна теперь осталась далеко позади. Магнуса все это вполне устраивало. Они охотились на пиратов на морских просторах, а он всегда хотел кое-что попробовать.
– Давай со мной! Будет здорово, вот увидишь.
Он ухватился за веревку, лихо перелетел через сверкающую голубую гладь и начищенную до блеска палубу и спрыгнул… точно в трюм. Рагнор последовал за ним.
– Зажми нос и не дыши, – посоветовал ему Магнус. – Кто-то проверял груз и оставил трюм открытым. Мы с тобой туда только что спрыгнули.
– Да уж, спасибо тебе большое. Теперь мы по уши влипли.
– Еще бы.
Они помолчали, оценивая весь ужас ситуации. Магнус увяз по самые локти. И, что гораздо хуже, потерял свою роскошную шляпу. Он старался не вспоминать о том, в чем именно они увязли. Запретив себе думать о птичках, он почти убедил себя, что увяз в чем-то другом. В чем угодно.
– Магнус, – сказал Рагнор, – я вижу, что груз, который мы охраняем, какое-то весьма неприятное вещество. Но, может быть, ты мне все-таки скажешь, что именно это такое.
Увиливать дальше было бесполезно. И Магнус ответил.
– Ненавижу Перу. Хочу домой, – глухо откликнулся Рагнор.
Магнус был не виноват в том, что после этого его друг устроил истерику и умудрился потопить корабль вместе с ценным грузом, но его, Магнуса, все же обвинили в этом. Хуже того, ему даже не заплатили. Но в Перу запретили появляться совсем по другой причине.
1885 год
В следующий раз Магнус побывал в Перу выполняя задание с друзьями, Рагнором Феллом и Катариной Лосс. Именно тогда он убедился, что Катарина обладает не только сверхъестественными магическими способностями, но и таким же сверхъестественным даром убеждения, ведь Рагнор клялся, что ноги его больше не будет в Перу, и уж точно не в компании Магнуса. После совместных приключений в Англии в 1870-х годах он уже меньше злился на своего друга, но теперь, когда они шли по берегам Лурина с клиентом, все же украдкой бросал на Бейна подозрительные взгляды.
– Ты все время на меня злишься, и совершенно напрасно. Обидно же, Фелл, – сказал Магнус.
– Я много лет ждал, пока запах выветрится! Много лет! – ответил Рагнор.
– Ну, выбросил бы старую одежду и купил новую. Новая и пахнет приятней, и выглядит лучше. И вообще, это было много десятков лет назад. Чем я тебе насолил в последнее время?
– Не ссорьтесь при клиенте, мальчики, – мягко сказала Катарина, – или я столкну вас так, что ваши головы треснут, как яйца.
– Я, знаете ли, говорю по-английски, – сказала Найарак, клиентка, которая щедро платила им.
Все почувствовали себя неловко. До Пачакамака они добрались молча. Нагромождения каменных обломков напоминали замки, которые построил ребенок. Руин здесь было гораздо больше, чем пирамид, но тому, что уцелело, было уже несколько тысяч лет, и Магнус чувствовал, что даже в обломках пульсирует магия.
– Я знал оракула, который жил здесь семьсот лет назад, – торжественно произнес Магнус. Найарак эти слова впечатлили. А Катарину, которая знала, сколько лет Магнусу на самом деле, нет.
Оказывать колдовские услуги за деньги Магнус начал, когда ему не было и двадцати. Тогда он еще не застыл во времени, как стрекоза, угодившая в смолу, – сверкающая, но навечно заключенная в золотую тюрьму. Когда он еще рос и его лицо и тело каждый день неуловимо менялись, он чуть больше походил на человека.
Клиентам, ожидающим, что они будут иметь дело с древним, опытным колдуном, нельзя говорить, что ты еще мальчик. Магнус рано начал врать о своем возрасте и так и не избавился от этой привычки. Иногда, забывая, кому что соврал, он попадал в неловкое положение. Однажды его спросили, каким был Юлий Цезарь. Магнус долго смотрел на того, кто задал вопрос, а потом выдавил: "Невысоким?" Магнус окинул взглядом песок у стены и ее растрескавшиеся, осыпающиеся края. Он пытался создать впечатление человека, который здесь уже бывал, а когда бывал, носил самые эффектные наряды. "Пачакамак" означает "властелин землетрясений". По счастью, Найарак они были нужны не в этом качестве. Магнус никогда не устраивал землетрясений намеренно и предпочел бы не вспоминать о несчастных случаях своей юности. Найарак всего-навсего хотела завладеть сокровищем, которое мать ее прабабушки, прекрасная благородная девушка, жившая в Аклахауси – Доме женщин, избранных солнцем, – припрятала, когда пришли завоеватели.
Магнус не знал, зачем оно ей понадобилось – денег у нее, похоже, хватало, – но платили ему не за то, чтобы он задавал вопросы. Все вместе они часами бродили в тени и под палящими лучами солнца у разрушенных стен, на которых время оставило отметины и почти стерло фрески, до тех пор, пока не нашли то, что искали.
Когда они извлекли из стены камни и добыли сокровище, солнце осветило золото – и лицо Найарак. Магнус понял, что девушка искала вовсе не сокровища, а правду, подлинные следы своего прошлого. Она знала о Нижнем мире, потому что ее однажды похитили феи. Но это золото было не иллюзией, не чарами – оно сияло в ее руках так же, как прежде – в руках ее предков.
– Спасибо вам большое, – сказала она, и Магнус поймал себя на том, что завидует ей.
Когда девушка ушла, Катарина сняла с себя чары. Теперь были видны ее голубая кожа и белые волосы, сверкавшие в лучах заходящего солнца.
– С этим покончено. У меня есть предложение. Я давно завидую тому, как вы весело проводили время в Перу. Может, задержимся здесь ненадолго?
– Конечно! – сказал Магнус.
Катарина захлопала в ладоши.
– Ни за что, – нахмурился Рагнор.
– Не волнуйся, Рагнор, – беззаботно сказал Магнус. – Я уверен, никого из тех, кто помнит тот конфуз с пиратами, уже нет в живых. И обезьяны за мной точно больше не гонятся. Кроме того, ты знаешь, что все это значит.
– Не нравится мне эта идея. Будь моя воля, я бы сию минуту вас покинул, но было бы жестоко оставлять даму в чужой стране наедине с безумцем.
– Как здорово, что мы договорились! – сказала Катарина.
– Назовемся Триумвиратом Ужаса! – довольно сказал Магнус. – Приключение будет в три раза веселее!
Позже они узнали, что их разыскивают за осквернение храма, но в Перу Магнусу запретили появляться не тогда, и вовсе не по этой причине.
1890 год
В Пуно стоял погожий денек, озеро за окном сверкало голубым, а солнце палило с такой неумолимой силой, что, казалось, выжгло с небес всю лазурь и оставило лишь раскаленную белизну. Чистый горный воздух, озеро и дом оглашала мелодия Магнуса. Внезапно жалюзи на окнах спальни Рагнора со звоном поднялись.
– Что… Что ты делаешь? – сердито спросил колдун.
– Мне почти шестьсот лет, – заявил Магнус, и Рагнор хмыкнул. Каждые несколько недель Магнус менял свой возраст, как ему заблагорассудится. – Я подумал, что пора бы научиться играть на музыкальном инструменте. – Он продемонстрировал свое новое приобретение, маленький струнный инструмент, похожий на двоюродного брата лютни. Лютня, похоже, постыдилась бы такого родства. – Эта штука называется чаранго . Я собираюсь стать чарангистом!
– Я бы вообще не назвал эту штуковину музыкальным инструментом. Скорей уж орудием пыток, – кисло заметил Рагнор.
Магнус приобнял чаранго так, словно это был обидчивый, капризный ребенок.
– Это уникальный инструмент. Резонатор сделан из броненосца! То есть из его панциря.
– Тогда ясно, почему у него такой звук. Вой голодного, заблудшего броненосца.
– Да ты просто завидуешь, – спокойно заметил Магнус. – Ты не артист в душе, не то что я.
– О, да я просто зеленею от ярости, – огрызнулся Рагнор.
– Рагнор, ты же знаешь, я обожаю, когда ты шутишь о цвете своего лица.
Магнуса грубость Рагнора ничуть не задела. Он снисходительно посмотрел на него, поднял чаранго и продолжил играть свою красивую дерзкую мелодию.
Вдруг оба услышали топот женских ног и шелест юбок – во двор выбежала Катарина. Волосы ее развевались, а лицо было встревоженным.
– Магнус, Рагнор! Я слышала, как кричит кошка! Бедное животное, должно быть, ужасно страдает. Помогите мне его найти!
Рагнор повалился на подоконник и зашелся истерическим смехом. Магнус смотрел на Катарину до тех пор, пока не увидел, как ее губы дрогнули.
– Да вы просто сговорились! – заявил он и снова начал играть, но Катарина остановила его:
– Серьезно, Магнус. Это невыносимо.
Тот вздохнул:
– Критиковать каждый может.
– С чего это ты вздумал играть?
– Я уже объяснял Рагнору. Хочу овладеть музыкальным инструментом. Решил посвятить себя ремеслу, хочу стать чарангистом и не желаю больше слышать возражений.
– Если уж перечислять то, чего мы больше не желаем слышать… – пробормотал Рагнор.
Катарина улыбнулась.
– Ясно, – сказала она.
– Ничего вам не ясно, мадам.
– Я все поняла, – уверила его Катарина. – Как ее зовут?
– Я протестую. Женщины тут совершенно ни при чем. Я предан музыке!
– Хорошо. Как его зовут?
Его звали Имасу Моралес, и он был прекрасен.
Колдуны остановились у гавани на озере Титикака, и Магнус старался вести активный образ жизни, который Катарина и Рагнор, с детства привыкшие к одиночеству из-за необычного цвета кожи, не разделяли. Магнус гулял по городу и поднимался в горы, ввязываясь в мелкие приключения. Несколько раз его приводила домой полиция, о чем ему постоянно напоминали Рагнор и Катарина, хотя инцидент с боливийскими контрабандистами был чистейшим недоразумением.
В ту ночь Магнус не вмешивался в дела контрабандистов. Он просто гулял по Плаза Республикана, обходя красивые ухоженные кусты и прекрасные скульптуры. Ряды городских окон сияли, подобно звездам. Ночь была восхитительной, самое время для встречи с прекрасным юношей.
* * *
Сперва внимание Магнуса привлекла музыка, а потом он услышал смех. Он обернулся и увидел сверкающие черные глаза и бегающие по струнам тонкие пальцы. У Магнуса был свой список черт, которые ему хотелось бы видеть в партнере: черные волосы, голубые глаза, честность, – но на этот раз его привлекла индивидуальность. Что-то такое, чего он раньше никогда не видел и хотел бы видеть чаще.
Он подошел поближе и смог привлечь внимание Имасу Теперь они оба поймали друг друга на крючок, и можно было начинать игру. Он спросил музыканта, не преподает ли он. Он хотел больше времени проводить с новым знакомым. Но научиться играть он тоже хотел – чтобы узнать, сможет ли он так же увлечься.
Уже после нескольких уроков Магнус понимал, что звуки, которые он извлекал из чаранго, отличаются от тех, что извлекал Имасу. Довольно сильно отличаются. Катарина и Рагнор умоляли его бросить инструмент. Незнакомые люди на улице просили его о том же. Даже кошки убегали от него. Но…
– У тебя большой потенциал, – сказал Имасу серьезно, и глаза его рассмеялись.
Магнус старался слушать добрых, вдохновляющих и необыкновенно красивых людей. Поэтому он продолжил заниматься чаранго, хотя дома ему играть запретили. В общественных местах ему тоже были не рады – один ребенок заплакал, газетчик отчитал его за нарушение общественного порядка, а группа слушателей даже устроила небольшой протест.
Последнее, что ему оставалось, – уйти в горы и играть там, что он и сделал. Он был уверен, что бросившееся в бегство стадо лам – простое совпадение. Ламы не могли его осудить. И кроме того, теперь чаранго явно звучало лучше. Либо он уже немного с ним освоился, либо стал жертвой слуховых галлюцинаций. Магнус предпочитал верить в первое.
– Мне кажется, я действительно нашел свою дорогу. В горах. В метафорическом, музыкальном смысле. Настоящих дорог там могло бы быть и побольше, – признался он однажды Имасу.
– Превосходно, – с горящими глазами произнес Имасу. – Мне не терпится тебя послушать.
Беседовали они в доме Имасу – нигде больше в Пуно Магнусу играть не дозволялось. Мать и сестра Имасу, к сожалению, страдали от мигреней, поэтому многие занятия с Магнусом ограничивались теорией музыки. Но сегодня Магнус и Имасу остались дома одни.
– Когда вернутся твои матушка и сестра? – беспечно спросил Магнус.
– Через несколько недель. Они отправились навестить тетушку. Э-э-э… не думай, что они сбежали… то есть покинули дом из-за какого-то неудобства.
– Такие прекрасные дамы. Жаль, что они так болеют, – заметил Магнус.
Имасу моргнул.
– Я о головных болях, – напомнил ему Магнус.
– Ах, ну да, – сказал Имасу. Он замолчал, а потом хлопнул в ладоши: – Ты собирался мне что-то сыграть.
Магнус просиял.
– Готовься. Сейчас ты будешь изумлен, – торжественно произнес он.
Он поднял инструмент, чувствуя, что теперь они с чаранго научились понимать друг друга. Ему стоило только захотеть, и музыка заструилась бы из самого воздуха, от речных вод и даже от занавесок, но с чаранго все было по-другому. Человечно и удивительно трогательно. Скрежет и колебания струн сливались, рождая мелодию, подумал Магнус. Он держал музыку в своих руках.
Магнус посмотрел на Имасу и увидел, что тот опустил голову на руки.
– Эй, – взволнованно воскликнул Магнус, – тебе плохо?
– Я просто поражен, – слабым голосом сказал Имасу.
Магнус почувствовал легкую гордость:
– А! Ну, хорошо.
– Поражен тем, как плохо это звучало.
Магнус моргнул:
– Прости?
– Я больше не могу врать! – выпалил Имасу. – Уважаемые лица города просили меня, чтобы я уговорил тебя прекратить. Моя собственная матушка, святой человек, умоляла меня со слезами на глазах…
– Ну не настолько же я плох…
– Настолько! – Плотину недовольства музыкой словно бы прорвало. Имасу повернулся к Магнусу, и его глаза уже не сияли, а лишь только сверкнули. – Хуже, чем ты можешь себе представить. При звуках твоего чаранго цветы моей матушки теряют всякую волю к жизни и вянут на глазах. Семена киноа теряют вкус. Ламы нервничают из-за твоей музыки. Дети уверены, что у озера живет отвратительное чудовище, наполовину лошадь, наполовину жалкий цыпленок-переросток, которое криками молит о том, чтобы ему наконец была дарована смерть. Горожане поговаривают, что ты совершаешь магические ритуалы…
– Что ж, они угадали… – заметил Магнус.
– … с помощью слоновьего черепа, огромного гриба и одной из своих странных шляп.
– … или нет, – продолжил Магнус. – Шляпы у меня, кстати, восхитительные.
– С этим я спорить не стану. – Имасу провел рукой по густым темным волосам, которые вились вокруг его пальцев и льнули к ним, как чернильно-черные лианы. – Послушай, я понимаю, что ошибся. Я увидел красивого юношу, подумал, что было бы неплохо поговорить о музыке и найти общие интересы, но я не заслужил этого. Тебя побьют камнями на площади, а я, если мне придется еще хоть раз слушать, как ты играешь, утоплюсь в озере.
– Не надо, – сказал Магнус с ухмылкой, – я слыхал, там живет ужасное чудовище.
Имасу по-прежнему кипятился из-за игры Магнуса, но сам колдун быстро потерял к этой теме интерес.
– Когда настанет конец света, раздастся звук, как две капли воды похожий на тот, что издаешь ты!
– Любопытно! – сказал Магнус и выкинул чаранго из окна.
– Магнус!
– Думаю, дальше нам с музыкой не по пути. Настоящий артист знает, когда нужно уйти на покой.
– Не могу поверить, что ты это сделал.
Магнус беспечно махнул рукой:
– Знаю, это разбивает твое сердце, но иногда нужно оставаться глухим к мольбам музы.
– Я о чем – инструмент дорогой, а я слышал, как что-то треснуло.
Имасу был по-настоящему обеспокоен, но все же улыбался. Лицо его напоминало открытую книгу, сияющую яркими цветами, увлекательную и легко читающуюся. Магнус отошел от окна, приблизился к Имасу, обвил пальцами одной руки его мозолистые пальцы, а другой легко обхватив его запястье. Он увидел, как по всему телу Имасу прошла волна дрожи, словно бы он был инструментом, из которого Магнус мог извлечь любой звук, какой бы ни пожелал.
– Я опустошен тем, что мне придется бросить музыку, – прошептал Магнус, – но думаю, ты еще узнаешь, что я обладаю множеством талантов.
Когда тем вечером Магнус вернулся домой и сообщил Рагнору и Катарине, что бросил музыку, Рагнор сказал:
– Лет пятьсот у меня не было желания прикоснуться к другому мужчине, но теперь мною овладело желание поцеловать этого юношу.
– Отойди! – сказал Магнус.
Наутро жители Пуно собрались вместе на фестивале. Время проведения фестиваля – простое совпадение, сказал Имасу Магнусу. Колдун рассмеялся. Солнце осветило лицо Имасу, оставив золотые полосы на его загорелой коже, он прижал свои губы к губам Магнуса. Из дома они вышли поздно, и парад посмотреть уже не смогли.
Магнус спросил друзей, не против ли они того, чтобы ненадолго задержаться в Пуно, и был не удивлен, когда они согласились. Катарина и Рагнор были колдунами. Для них, как и для Магнуса, время было подобно сверкающему дождю, меняющему мир. Колдуны не слишком ценили время до тех пор, пока им не случалось полюбить смертного. Тогда время становилось золотом в руках скряги, бесценным, утекающим сквозь пальцы; каждый год – наперечет.
Имасу рассказал Магнусу о смерти отца и увлечении сестры танцами, которое вдохновило его на то, чтобы аккомпанировать ей, и о том, что он – вторая любовь в его жизни. В Имасу текла кровь как испанцев, так и индейцев, и смешивалась она даже сильнее, чем у большинства метисов. Для кого-то он был слишком похож на испанца, для других – наоборот. Магнус рассказал Имасу о том, что в нем самом течет как голландская, так и батавская кровь. О крови демонов, своем отце и волшебстве он пока упоминать не стал. Магнус научился быть осторожным, доверяя людям свои воспоминания. Когда люди умирали, казалось, что вместе с ними умирали и все частички его самого, которые он им доверил. На то, чтобы раны затянулись, требовалось много времени, и он уже не был прежним. Жизнь преподала ему долгий, болезненный урок. Но Магнус, судя по всему, еще не очень хорошо его усвоил – ему хотелось о многом рассказать Имасу: не только о своем происхождении, но и о прошлом, о дорогих ему людях – о Камилле, об Эдмунде Эрондейле и его сыне Уилле; даже о Тессе и о том, как познакомился с ней в Испании. В итоге он не выдержал и рассказал ему последнюю из этих историй, умолчав, впрочем, о Безмолвных братьях и о том, что Катарину чуть не сожгли на костре как ведьму. Но времена года сменяли друг друга, и Магнусу стало казаться, что, может быть, стоит рассказать о волшебстве, а потом предложить Имасу покинуть матушку и сестру. Они свили бы гнездышко, которое Имасу наполнил бы музыкой, а он, Магнус, – волшебством. Магнус решил, что настало время осесть – по крайней мере, на время.
Он был поражен, когда Имасу тихо предложил:
– Может быть, вам с друзьями пора задуматься о том, чтобы покинуть Пуно?
– Как, без тебя? – глупо спросил колдун.
Он загорал в окрестностях дома Имасу, строя планы на ближайшее будущее, и эта фраза застала его врасплох.
– Да, – сказал Имасу, и по виду его стало ясно, что он жалеет о том, что приходится объясняться, – абсолютно точно без меня. Дело не в том, что с тобой не было здорово. Мы славно повеселились, не так ли? – умоляюще добавил он.