Но он не умер. Спустя несколько минут автомобиль таки смог прорвать незримую завесу, и Лиза увидела край леса, а за ним – зеленые холмы, маленькое и почти идеально круглое озеро: осколок неба, синее донышко изумрудной чашки, а чуть поодаль, на одном из холмов – маленький домик в окружении низеньких цветущих вишен, и весь этот кусочек весны был залит настолько ярким и беззаботным солнцем, что на мгновение Лиза зажмурилась. Машина выехала из-за деревьев, и что-то сомкнулось за ней плотной непроницаемой завесой, но в природе этой завесы Лиза не могла сейчас разобраться. Данила облегченно вздохнул и устало опустился на руль.
– Все живы? – спросил он едва слышно. Лиза кивнула, а тут и Шура шевельнулся и задышал глубже, чувствуя, как спеленавшие его путы растекаются серым туманом. Некоторое время он просто дышал свежим весенним воздухом с привкусом вишневого цвета, а затем открыл глаза и посмотрел на Лизу. Она была рядом, она пахла страхом, кровью и болью, и Шура невероятно отчетливо понимал, что любит ее – по матрице ли, по инстинктам или еще как – неважно: просто любит, как умеет…
– Данил, там в бардачке пластырь, – промолвила Лиза. – Дай, пожалуйста.
Шура опустил глаза и увидел, что на правой руке Лизы наливаются черно-красные синяки от укусов и кое-где сочится кровь. Данила вынул пластырь, Лиза протянула ему руку, и он принялся обрабатывать раны.
– Человечий укус хуже собачьего, – проговорил он, настороженно косясь в сторону Шуры. – Тут, по-хорошему, надо бы пару швов наложить…
– Я не бешеный, – буркнул Шура и осторожно коснулся колена Лизы. – Прости.
– Ничего, – ответила она, стараясь не смотреть в его сторону. Данила открыл дверь и выбрался из машины, постоял немного и сел прямо в траву.
– Приехали, – вздохнул он. – Конечная.
* * *
Мобильники здесь не работали, даже хваленый Шурин "Апфилл", который, по заверениям Пономарева, никогда не бывает вне зоны доступа. Ключи от дома обнаружились у Данилы – по тому, как уверенно он открыл дверь и вошел внутрь, Шура понял, что целитель бывал здесь раньше, и не раз.
– Прошу в гости, – позвал он, и Лиза прошла в дом, а Шура поплелся за ней. Ему все еще было нехорошо – казалось, что каждая мышца в теле нашпигована иголками. А в доме было светло и тихо, и, вопреки ожиданиям, не пахло той гниловатой сыростью, которая есть во всех необитаемых домах. Впрочем, этот дом не создавал впечатления необитаемого – здесь почти не было пыли, дорожки на полу оказались выметенными, а изящные занавески на окнах – чистыми, и даже ходики на стене весело стучали, показывая точное время. Лиза прошла в одну из комнат и сказала оттуда:
– Я буду здесь, а вы соседнюю занимайте.
– Хорошо, – послушно отозвался Данила и пошел по коридору, волоча прямо по полу свою немудреную поклажу. Шура чувствовал, что целителю очень плохо физически, но не знал, как и чем ему можно помочь.
В отведенной им комнате помимо очень хорошей мебели оказался даже телевизор – "Горизонт" 1985 года выпуска. Пока Данила пытался открыть окно, Шура нажал на кнопку включения – телевизор не работал, и это почему-то показалось Шуре забавным.
– Из развлечений только книги, – Данила кивнул в сторону стеллажа Ikea, под завязку забитого разноцветными томиками в мягких переплетах.
Шура подошел поближе – сплошная фантастика и ужасы – и не сдержал усмешки.
– Антон очень любил такие книжки, – сказал Данила. – Ну, тот маг, который жил здесь раньше. Читал и откровенно глумился. Знаешь, я был у него еще пацаном… Так вот, представь: сидит в кресле такой старенький-старенький дедушка, читает Головачева и в голос хохочет. Я тогда очень удивился.
– А где сейчас Антон? – спросил Шура.
Данила улыбнулся – светло, грустно и как-то беззащитно.
– Умер он. Зимой, два года назад. Ему тогда за девяносто было.
Шура промолчал. В открытое окно дул ветер, пропитанный ароматом вишен. Шуре подумалось: хорошо, что здесь нет абрикосов… и подумалось еще, что вчера, только вчера! – он убил человека. Почему ему не больно, не горько, не стыдно, в конце концов, почему ему никак – тускло и скучно, как в комнате с давно не мытыми окнами. Или он действительно перестал быть Шурой и превратился окончательно в Артура?
– Ребята…
Он обернулся. На пороге стояла Лиза и смотрела так… Шура не понял, как именно, но подумал, что примерно так смотрит тяжелораненый на врача, который должен сделать ему операцию.
– Что, Лиз? – спросил Данила. Она помолчала и выпалила:
– Пойдемте. Надо бы начинать.
* * *
Отец ушел, когда Шуре было восемь. Он ушел не к кому-то – просто собрал вещи, потрепал Шуру по макушке и, сказав: "Держись, парень, а то она и тебя укатает", закрыл за собой дверь. Мама тогда не проронила ни слезинки, она вообще почему-то не плакала, а вот Шура лег на кровать, свернулся калачиком и зарыдал так, что у него случились судороги. Потом с ним работал психолог, и Шура практически забыл и уход отца, и его почти равнодушный жест, и свои слезы, а тут…
Они вышли из дома и устроились на холме. Данила начертил каким-то ржавым ножом круг и Лиза встала в центре. Шура хотел взять ее за руку, но не взял.
Мама говорила с соседкой на кухне, когда предполагалось, что Шура спит, и он услышал многое: и то, что обожаемый отец был полным ничтожеством и идиотом, и то, что он наплевал на жену и предал сына – а Шура обнимал потертого плюшевого медведя, которого отец подарил ему на день рождения и беззвучно плакал, пока спазм не пережимал горло, и он не начинал задыхаться.
Данила перекачивал энергию, конечно, не так чисто, как Пономарев, однако очень хорошо и технично для своего возраста и уровня. Лиза стояла абсолютно неподвижно и лишь один раз тихо сказала:
– Жжет…
Данила сразу же перестроил рамку, и Шура поморщился: на какое-то время темно-синий поток энергии стал колючим, оцарапал ладони и горло.
Почему ему было настолько плохо тогда? Чье поведение он послушно отражал – неужели одноклассницы Лерки, что сидела с ним за одной партой, которую тогда бросила мама, и у нее случались нервные припадки прямо на уроках – тогда за ней приходила бабушка и забирала ее домой, а Шура провожал зареванную, шмыгающую носом девчушку до раздевалки и помогал ей надеть старенькое пальтишко, и бабушка смотрела на него внимательно и понимающе. Да, наверно, Лерка…
Шура стоял и смотрел, как Лизу опутывает золотистая пряжа, которую протягивал через него Данила. У них получится, должно получиться – Лиза снова станет собой, Лиза снова будет…
Данила не удержал рамку, и поток искривился. Шура смог кое-как его выправить, но на ногах не устоял, и упал на колени в молодую траву. Где-то вдали остался круг, Данила, Лиза, пребывавшая в чем-то вроде транса – Шура не видел и не слышал.
В стране мертвых тоже была весна. Шура обнаружил себя на лужайке в маленьком тихом березнячке. Все кругом было залито теплым и ласковым солнцем, и Шура вдруг подумал: не так уж это и плохо – быть здесь. Он огляделся и обнаружил чуть поодаль брата Лизы – тот сидел на поваленном стволе дерева в компании…
Шура нервно сглотнул. Рядом с братом Лизы расположился его двойник – кучерявый юноша в серой футболке с неразличимым от множества стирок рисунком, черных джинсах и стоптанных кроссовках. Шура узнал эту одежду – он всегда так ходил гулять с соседской собакой, когда еще учился в школе. Неужели у вещей тоже есть страна мертвых? Двойник вытянул ноги и запрокинул голову, подставив лицо солнечным лучам – на окаменевшего от изумления Шуру он даже не взглянул.
– Не обращайте внимания, Артур, – подал голос брат Лизы. – Это мой приятель, Черников. Хороший, в принципе, парень, но с ним случилась беда не так давно.
– Мелочи, – откликнулся двойник, и его голос оказался совершенно незнакомым, это не был голос Александра Черникова. – Наткнулся на наркоманов в парке.
– Нам обоим с этим повезло, – сказал брат Лизы. – Наткнулись на наркоманов, нас наткнули. Не обращайте внимания, Артур, я сам не знаю, с чего это он сегодня такой говорливый.
Шура молчал – онемевший и беспомощный, он просто не знал, что теперь делать и как быть. Его прошлое сидело неподалеку – все то, чего он лишился при запечатлении и чего еще не осознал до конца. Он мог бы подойти – к самому себе? – и постараться понять, что все-таки произошло, и кто именно остался жить, а кто погиб на берегу пруда однажды вечером. Он мог бы… но двойник вдруг встал и побрел своей дорогой – через несколько мгновений он скрылся за деревьями.
– Он гуляет сам по себе, – прокомментировал брат Лизы. – Однажды его просто заберут звугги.
У Шуры по спине пробежал холодок. Брат Лизы смотрел на него пристально, однако равнодушно, словно его интересовал не Шура, а что-то другое.
– Что вы хотите делать с Лизой? – спросил он. – Этот мальчик… что он задумал?
Шура помотал головой, пытаясь сосредоточиться, и вдруг увидел, что брата Лизы зовут Кириллом, что он был самым настоящим некромантом – магом, способным управлять мертвыми – и что именно поэтому его и убили, подослав обколотого подростка, вооруженного заточкой, в больницу, когда Кирилл, врач-терапевт, был на дежурстве. Таково было решение группы магов, в которую, по счастью, не входил Гамрян – а вот Пономарев, похоже, входил. Точно, входил.
Кирилл едва заметно кивнул, словно соглашался с полученной Шурой информацией.
– Так что же задумал целитель? – продолжал он. – Нарастить новую ауру и укрепить каркас? Или запаять щель? Чем вы там сейчас занимаетесь?
– Все правильно, – кивнул Шура. – Наращиваем и укрепляем.
– Хорошо, – Кирилл обернулся и некоторое время смотрел в ту сторону, куда удалился Шурин двойник, прислушиваясь к чему-то, что не слышал Шура. – Только будьте готовы к тому, что вас ищут, и времени вам отпущено очень мало.
– Понятно, – промолвил Шура. Кирилл встал и, сунув руки в карманы видавших виды брюк, добавил:
– А Эльдара убивать не стоило, Артур. Он, конечно, был псих, и я от этого их брака тоже не в восторге, но убивать не стоило. Он не успел вам навредить. – Кирилл вынул из кармана большую серебряную монету на шнурке, покрутил в пальцах и спрятал обратно. – Если встретитесь с ним здесь, то попробуйте притвориться этим малахольным Черниковым. Хотя какой из вас, на фиг, Черников.
Он вздохнул и побрел туда, куда отправился двойник.
* * *
Вечер выдался теплым, но каким-то по-осеннему прозрачным. Шура ушел прогуляться, оставив спящую после ритуала Лизу на попечение Данилы, который мучился от головной боли и мечтал об анальгине. Говорить с ним не хотелось – вообще не хотелось говорить, делать что-то. Он ушел к озеру и сел на прогретые за день мостки. Запах воды, теплого дерева, растущей травы слегка кружил голову, словно хороший коктейль; Шура смотрел, как сползает за лес солнце, как среди темных стволов начинает клубиться туман – нехороший, неправильный какой-то туман, который, впрочем, не мог пробиться за черту, установленную когда-то старым колдуном. В доме зажегся свет. Отсюда, с мостков, Шура видел тихую золотую искру, и ему было легко и немного грустно.
"Чью грусть ты отражаешь?" – спросил внутренний голос и не получил ответа на свой вопрос. Шура смотрел на лес, на воду, слушал, как бродит вокруг весна, чувствовал, насколько одинок – невероятно, космически одинок. Где-то совсем рядом были люди, его женщина ("Твоя ли?" – не замедлил встрять внутренний голос), его друг ("Друг ли?") – а ему казалось, что вернулся в вечер в парке почти что год назад, когда принял решение, и все изменилось окончательно и бесповоротно. Где-то бесновался Пономарев, пытаясь отыскать свою драгоценную пропажу, где-то Ваня и Мадина искали Лизу по всем знакомым, где-то ждал похорон Эльдар – вчера, только вчера он был жив, а сегодня… Шура смотрел в воду, но видел только клубящийся водоворот чернил, черные паутинные нити, которые извивались перед ним, заслоняя зрение и сбивая дыхание. Тихий огонек дома, тепло идущей весны, спокойствие вечера – все это осталось позади, а в мире Шуры остались только чернильное облако и запах гари.
Впрочем, выход из этой ситуации как раз был, и Шура удивился, как не додумался до него раньше. Конечно, это было гадко, больно и мерзко, но это лучший вариант из всех возможных – снова стать собой, понимая, что Лиза и Данила справятся и без него. В конце концов, кем он стал? Стоит ли о нем жалеть вообще?
Он поднял голову, с усилием оторвав взгляд от воды, и увидел Эльдара. Тот стоял совсем рядом, и Шура, пожалуй, осекся бы, называя его мертвецом – абсолютно живой, со знакомым нервным блеском в глазах, наглый, красивый и энергичный, именно такой, каким Шура увидел его впервые.
– Здравствуйте, Сашенька, – ласково промолвил Эльдар.
– Здравствуйте, – ответил Шура.
– Плохо вам? – осведомился Эльдар и на мгновение преобразился: Шура понял, что муж Лизы действительно мертв: коротенькая тень у его ног съежилась и исчезла.
– Плохо, – кивнул Шура.
Эльдар вздохнул и сел рядом – старое иссохшее дерево мостков даже не скрипнуло.
– Бедный мальчик, – сказал он. – Я не держу на вас зла, мой хороший.
– Спасибо, – сказал Шура.
Эльдар усмехнулся и похлопал его по руке – ладонь мертвеца оказалась сухой и прохладной.
– А все потому, что мама не научила вас одной простой вещи: никогда нельзя принимать решения сходу, тем более, такие важные решения. Например, убить трех магов и знахаря. Или вернуться из мертвых к женщине, которая вас узнала сразу же. Или пройти запечатление.
– Он сказал, – Шура закусил губу, пытаясь удержать слезы. – Он сказал, что я смогу помочь Лизе.
– Да знаю я, что он сказал, – ухмыльнулся Эльдар. – На что еще можно поймать такого прекраснодушного мальчика – конечно, на россказни о счастье для всех и практически даром и байки о чести и долге. Это, князь, голубчик, старые бредни, а нынче свет поумнел, и все это вздор. Зачем надо было принимать скоропалительные решения по такому сложному и трудному вопросу? Не посоветовавшись, не узнав себя лучше, книг не почитав, в конце концов?
– Он сказал, что я смогу помочь Лизе, – повторил Шура.
Эльдар кивнул.
– Помог?
Шура повел плечом.
– Не знаю… Правда, не знаю.
Помолчали. Солнце окончательно уползло за зубчатую кромку леса, и туман среди деревьев приобрел нехороший зеленоватый оттенок. Эльдар проследил за взглядом Шуры и произнес:
– Здесь такое бывает, Саша. Не бойся.
– Я и не боюсь, – пробормотал Шура; казалось, туман ощупывает границу прохладными влажными лапками, и из леса доносятся разочарованные стоны его невидимых обитателей.
– Сейчас я все обдумал, – сказал Шура. Эльдар смотрел на него мягко и испытующе. – Мне понятно, что ситуацию можно изменить только одним способом, и это будет правильно. Лиза… Ну, она справится, Данила ей поможет, ей многие помогут – Гамрян, Ванька. И у нее больше не будет проблем из-за меня, никаких. – Он нахмурился, понимая, что незачем все же рассказывать об этом мертвецу, которого он сам и убил. – В общем, я принял решение, – отрезал Шура и уставился на воду – там уже отражался месяц и первые звезды.
– А ты уверен, что это решение не приняли за тебя? – поинтересовался Эльдар. – Что это именно твои мысли и выводы?
– Чьи же еще-то? – удивился Шура.
Эльдар усмехнулся и встал – мостки под его ногами не дрогнули.
– Тебе виднее, конечно, – сказал он. Сквозь его тело Шура теперь мог видеть озеро и холмы. – Но прежде, чем действовать, подумай еще об одной вещи: почему я решил простить тебя?
– Подумаю, – пообещал Шура.
Эльдар кивнул ему и спрыгнул с мостков на воду.
– Умничка, – проговорил он и пошел по воде на середину озера. Шура смотрел ему вслед: Эльдар становился тоньше и прозрачней, пока не растворился окончательно. Над озерной гладью поднялась легкая струйка пара, и со стороны леса донесся вопль: так, должно быть, кричат души грешников в аду на сковородах.
Для меня ада не будет, устало подумал Шура. И рая тоже. Corpus sine spiritum cadaver est, так что надо просто вернуть все вещи в исходное положение.
Он устроился на мостках поудобнее, протянул руку и сорвал молодую зеленую травинку, росшую у самого берега. Она упоительно пахла жизнью, каждая ее клеточка призывала: жить, жить, жить! – и на какое-то мгновение Шура услышал этот гордый, сладостный зов. Потом он произнес несколько слов из выданного Пономаревым арсенала, и травинка умерла в его пальцах, но зато приобрела ледяную остроту и твердость лезвия. Шура помедлил и коротким резким взмахом располосовал правое запястье.
Кровь выступила неохотно, словно его тело не желало умирать и боролось за жизнь. Жизнь, жизнь! – пела мертвая травинка в пальцах; Шура поморщился и прочертил на запястье еще три полосы, а затем лег на мостки и опустил руку к воде.
Кровь падала лениво, как густой тягучий сироп.
Что такое спин? Ты показывал на прошлом занятии, а меня не было.
Шура смотрел в небо – звезды были крупными и лохматыми, будто белые осенние цветы. Они казались возбуждающе пряными на вкус и пахли зеленым чаем.
Шур, ну я же ведьма…
…и любить тебя опасно…
Но тем не менее…
…я попробую. Даже если ты против, я все равно попробую.
Он слышал эхо от падения капель в воду – тихое, печальное эхо.
Головой надо думать. А не грешным делом.
Лиза… Кого я отражаю сейчас? Ваню?
Головой надо думать…
– Бедный глупый мальчик, – на лоб Шуры легла рука мертвеца. – Ну подумай сам: ты не убийца. Ты орудие убийства. Тебе приказали убрать меня – и ты убрал. Тебе приказали замести следы – и ты замел. А теперь тебе велели умереть, потому что ты осмелился ослушаться – и вот ты послушно умираешь…
И Шуру словно окатило ведром холодной воды – так, что он сразу вобрал в себя весь окружающий мир: и огражденный от внешних воздействий и проникновений уголок старого колдуна, и хищный туман в лесу, и Эльдара рядом, и ползающих неподалеку звуггов, и Лизу в доме, и себя, и боль в распоротой руке, и возможность на краткий миг, на доли секунды – всё? уже всё… – чувствовать и понимать самому.
Тогда Шура вскочил и заковылял прочь от озера. Пару раз он спотыкался и падал, когда боль становилась совсем уже невыносимой, но все равно поднимался и двигался дальше, и ночь кричала: жить, жить, жить! – и пахла травой и его кровью.
Данила сидел на крыльце; красивый фонарик освещал страницы книги, лежавшей у него на коленях. Шура вывалился из темноты, как партизан из леса, и от неожиданности Данила даже ойкнул.
– Саш, ты чего такой, ты где был, – начал он и тут увидел его разрезанную кровоточащую руку и осекся. Глаза Данилы стали большими и круглыми, словно у девчонки, увидевшей мышь.
– Пластырь дай, – сказал Шура, уставившись в землю и понимая, что не сможет сейчас посмотреть Даниле в лицо. – Я порезался.
Данила не шевелился, глядя на Шуру испуганно и непонимающе.
– Порезался я, – устало повторил он. – Порезался.