- А как же. Егеря вон, в прошлом годе случай был, оставили машину за околицей, так медведь приходил, вдоволь наигрался.
- Словно взбесился. От колес ничего не оставил, тент изодрал и стекла побил, - подтвердил Виктор.
Подумав о медведе, Лука тотчас представил себе этого зверя, как щенка испуганного и улепетывающего со всех сил от неведомой опасности. В кармане он нащупал трофейный коготь. Показалось - его слегка шершавая поверхность обожгла ладонь.
- Ну, уж проходите, гости дорогие! - Бабка Дарья повела их на запах свежеиспеченного хлеба.
В доме было темно и все, что бросилось в глаза Стрельникову - это огромный кустарно вырубленный стол посреди кухни (в полдома кухня), белый куб огромной русской печи и длинные, во всю стену, скамейки под рядом мелких окошек. Низкие дощатые потолки. Что-то подобное он видел когда-то в музеях под открытым небом, где собирали старинные дома со всех краев и весей.
- Хлеб поспел, сейчас и картошечку поставим!
За окном замычала корова.
- Сейчас, сейчас! - крикнула старуха, - уймись, милая!
Оставив гостей, Дарья Семеновна выскочила во двор. Приветствуя ее появление на скотном дворе, закудахтали куры, раздался гусиный гвалт, заблеяли не то козы, не то бараны (в этом Лука был явно не специалист). Если прислушаться отрешенно, то выходило - обычная деревня со всякой живностью. И как-то не верилось, что народу в этой глухомани живет - на пальцах сосчитать можно.
С крыльца донесся стук, и в избу вошел старик на одной ноге. Вместо другой - когда-то лакированный под махагони деревянный протез.
- Здорово, гостям! - хрипло пробасил дед. - А я слышу - будто кто подъехал. Думаю, может, благодетели раньше срока пожаловали? Егеря, значит, - пояснил он, обращаясь к Стрельникову. - Ждем их. Скоро должны быть.
Дед был как дед - с небольшой аккуратной бородкой, с крепкой, почти солдатской выправкой, несмотря на свою инвалидность. Лицо его можно было назвать добрым, если бы не брови - мохнатые, тяжелые, делавшие взгляд его цепляющим и пронзительным. Он приблизился к Стрельникову и протянул руку. Его ладонь оказалась хоть и не крупная, но сильная для столь пожилого человека. Лука не остался в долгу - всегда приятно выразить почтение, казалось бы, столь банальным образом, через рукопожатие.
- Никак, брат твой, Виктор? - старик все не отпускал Луку.
- Точно, дед, угадал.
- Чего мне гадать, коли, я все про всех знаю, - проворчал старик. - Шучу. Ты же сам в последний раз хвастался. Брата, мол, жду. Счастливее человека я и не видывал, - он засмеялся и вновь обратился к Стрельникову: - А я Фаддей.
- А отчество? - удивился Лука.
- Без отчества. Меня так и называют всегда, ежели официально - "Фаддей Без Отчества". И попрошу без всяких "вы".
- Лука, - в свою очередь представился Стрельников, чем вызвал искреннее любопытство. Старик вскинул брови, отстранился, будто заново посмотрев на гостя.
- Весьма редкостное имя для нашего времени, - только сейчас он отпустил руку Стрельникова и пригласил садиться за стол.
- Сейчас жеванем, а потом за разговоры. Ну, где там мать?
На зов его вернулась Дарья Семеновна.
- Выпустила Нинку травки пощипать.
- Привязала? - спросил Фаддей.
- Да уж, на память пока не жалуюсь, - сердито ответила старуха, на что дед весело подмигнул гостям, затем снова повернулся к супруге:
- А Маринка где? Обедать с нами не сядет?
- Она к Евгении пошла. Что-то они там шьют.
Лука подмечал имена. Евгения - это, наверное, соседка. Виктор говорил, две только женщины в деревне. Значит, Маринка - должно быть, какая-то родственница.
Гостям был пожалован самогон. К радости Стрельникова, на его внезапный отказ (покосился только Виктор) Фаддей ответил без церемоний: "Я два раза в такие игры играть не приглашаю!". Налил себе и брату. Первую они выпили с ходу, после второй старика потянуло на разговор.
- Маринка - внучка моя. Загляденье девчонка. Сами увидите. Сейчас еще погостюет у дедов последний разок и… - дед присвистнул и махнул рукой, - унесут ее белые крылья. Город-то - нехорошее место. Соблазнов полно всяких.
- Чего мелешь-то, бес? - откликнулась Дарья Cеменовна. - Какие соблазны? Ей учиться надо. В институт она у нас поступила, - сообщила бабка главную семейную новость. - Вот и решила перед учебой погостить у стариков.
- Ну а ты, паря, чем в наших краях заниматься собираешься? - спросил Фаддей, обращаясь к Стрельникову. - Меня не проведешь. Я ученого человека за версту чую.
- Почему же ученого? - смутился Лука.
- Да я всех учеными зову, кто мне нравится.
Лука рассказал вкратце, так чтобы стало ясно и не вызывало лишних вопросов.
- Фотография - это дело хорошее. - Фаддей достал из-под стола бутыль, но даже не видя напряженного взгляда Луки, исполняя свое обещание, снова налил только себе и Виктору. - В городе-то пока жил, молодой еще - помню, баловался. А здесь бросил. Сам понимаешь. Никаких условий. Правда, сейчас, вроде как есть фотокамеры, которым даже пленка и бумага не нужна, а картинки можно по телевизору смотреть. Да уж больно дорого, полагаю, стоят, а? А с другой стороны, мне ли интересоваться - у нас и телевизора-то нет.
- Да, - согласился Лука, - хорошая камера недешево стоит. - Менее всего ему хотелось разговора на профессиональную тему, и он перевел его в другое русло. - А как у вас тут с погодой?
- Дак ведь я могу тебе наперед сказать, какая ожидается, - Фаддей хитро прищурил глаз. - С моих понятий, дня два, а может три, жмурь будет.
- Это как - жмурь? - спросил Виктор.
- А значит, солнце будет такое слепительное, что весь день ходить будешь глаза щуря. Жмуриться.
- А я думал, наоборот, дубак жуткий, - вставил Виктор. - Ну, в смысле - замерзнуть можно до "жмуриков".
На язвительное замечание Виктора Фаддей шутливо погрозил пальцем.
- Он у нас любит всякие словечки выдумывать! - засмеялась бабка Дарья.
- Да, точно. Ну-ка, отгадайте, что такое курвень? - спросил Фаддей и захохотал, на что Дарья сердито замахнулась: - Да ну тебя!
- Да уж, тут голову поломаешь, - тоже засмеялся Лука.
Он смотрел на Фаддея, ожидая разгадки, и заметил, как тот изменился в лице, увидев кого-то в дверном проеме.
- А тебя-то что, черт на плечах принес? - заругался Фаддей на вошедшего, - Ты где пропадал, идиот? Мы уж тут все чуть с ума не посходили.
Лука обернулся. Оказалось - это кот. Угольно черный, худой до безобразия, и абсолютно уверенный в себе. С легким налетом презрения ко всяким правилам общежития, он скользнул через порог и уселся на тканом коврике, внимательно уставившись на людей.
- Единственный кот на всю Мору остался, и тот шастает в лесу! А мышей кто ловить будет? - все еще в сердцах восклицал Фаддей, как будто общался с равным себе.
А кот взаправду вел себя почти как человек. Он медленно направился к Фаддею, стараясь сильно не крутить хвостом, хотя и был взволнован. Остановился, посмотрел на старика виноватыми глазами (постарался, бестия!), дождался, когда тот немного снизит тон, и только после этого, крадучись на полусогнутых, забрался под стол, где начал тереться о здоровую старикову ногу. Все, дескать, в порядке, хозяин! Чего ты шумишь?
- Подлизываешься, Мазепа? - старик погладил кота.
- Мазепа?! - удивился Лука.
- Мазепа и есть, - сказал дед, вновь обращаясь к коту: - Так уж и быть, получишь чего-нибудь вкусненького. Как никак, радость у нас - кот из леса вернулся.
Непонятно было - то ли дед шутит, то ли серьезно говорит. Какая-то радость у него получилась с налетом грусти.
- Не живут у нас ни кошки, ни собаки, - сказал он, обращаясь к Стрельникову. - Сколько не заводили, надолго не задерживаются. Исчезают. Не знаю, что уж такого в наших краях. Коровы, гуси и прочая тварь, эти кое-как живут. Куры - так тем вообще на все плевать.
- А что такое курвень, кстати? - спросил Виктор.
- Курвень - это когда моя жена с утра идет в курятник яйца собирать, а я свою культю еще с вечера куда-то дел, найти не могу. Кричу ее, зову, да разве доорешься! Приходится так на одной ноге по избе прыгать, ругаться, пока не отыщется.
Все засмеялись. Правда, смех казался натянутым. Он быстро прервался, когда с крыльца донеслись шаги и на пороге появился щуплый старичок с жиденькой бородкой.
- А, Вася! - уже привычным для Стрельникова сердитым голосом (видимо по-другому Фаддей и не говорил), хозяин приветствовал вошедшего: - Чего пожаловал?
- Я смотрю, гости у вас. Добрый день, - старичок низко поклонился. Луке показалось: с излишней почтительностью.
Хозяин щурился на него, но пройти не приглашал. Да и тот уходить просто так не собирался. Стоял, полный надежд. Возможно, этого жителя Моры больше интересовали не гости, а напиток, подаваемый по такому случаю к столу. В другой ситуации, по всей видимости, Фаддей прогнал бы Василия взашей, но при чужих постеснялся.
- Да, гости у нас, - произнес, наконец, хозяин и смилостивился: - Проходи. Мать, налей еще чуток.
После того как всей компанией, за исключением Стрельникова, уговорили оставшийся самогон, Фаддей дал команду жене готовить место для гостей и увлек Василия (тот с большой неохотой покинул стол) за собой во двор.
- Этот дед Василий - бывший вертухай, - сказал чуть позже Виктор, когда они загнали машину во двор. - Говорят, в свое время в лагерях на вышке стоял с оптической винтовкой. Божится, что ни одного заключенного в своей жизни не убил. Да что-то не верится. Ведь ворошиловский стрелок, его душу. Вохра поганая.
Лука представил себе Василия в качестве надзирателя.
- Да ну, как-то сомнительно, что этот тип действительно мог в лагере работать. Какой-то он дохловатый. И несерьезный.
- Насчет дохлого - не уверен. Насчет "несерьезного" - еще увидишь. Заодно познакомишься с его закадычным корешем. Зовут того Еносий, а по молодости он занимался как раз тем, что сидел в тех самых лагерях. Вроде как из репрессированных, а затем прижизненно реабилитированных. Та еще странная парочка. Может, его дед сам Василий и охранял. Никто, кстати, до сих пор этот вопрос разъяснить не может, а они на этот счет помалкивают. Так вот этот Еносий - совершенная противоположность. Здоровый, раскормленный тюфяк. Старше Василия, а выглядит на десяток лет моложе. Хотя тоже одной ногой в могиле стоит. Да тут все - одной ногой.
- Ты говоришь, здесь три старика. А когда я делал снимки, я точно видел еще одного мужика. Он стоял у леса. Высокий, тощий. Я же тебе говорил, но он скрылся…
Лука не успел договорить. Отвлекла бабка Дарья. Она притащила постельное белье и повела их в пристрой.
- Тут и будете жить.
- Царские хоромы, Дарья Семеновна! - сказал Лука, едва только глянул внутрь. На широченных полатях можно было разместиться хоть вдесятером.
Хозяйка повелела распоряжаться своим временем как заблагорассудится. Главное - не забывать запирать калитку. А если уж вернулся поздно, придется лезть через забор, потому как на ночь ворота и калитку задвигают тяжелым засовом и все окошки заставлены.
- Чтобы медведь не баловался, ежели заявится.
Они вернулись во двор, чтобы разгрузить машину. Потом взялись за генератор. По какой-то причине он не перенес дорогу и никак не хотел запускаться. Пришлось разбирать. Захмелевший Виктор зло ругался. Пока занимались починкой, не заставил себя ждать тот самый старик Еносий. Узнав от Василия о приезде нового человека, он тоже поспешил "засвидетельствовать почтение".
- Если что, милости просим к нам, - предложил он. - Третья изба отсюда. Только не та, что справа, - та брошена - а левая.
Он действительно производил впечатление несуразного человека. Вместо шнурков на ботинках была закручена алюминиевая проволока. Ею же вместо ремня подвязаны брюки. Сам - кудлатый и с легкой рыжинкой в седеющих волосах.
Спустя несколько минут общения, Стрельников заметил, что у старика действительно не все дома. Или настолько простым Еносий был человеком. Все что-то лез указывать, поддакивал на любое слово Виктора, хотя в технике был полный ноль. Виктор уже шепнул брату, что меньше всего ему хотелось бы отвечать на сыплющиеся от Еносия глупые советы, а проще - взять и пристрелить.
Этот старик, загадочный как и его товарищ, мгновенно испарился, едва только во двор вернулся Фаддей.
- Все шастают, паскуды! Вынюхивают, злодеи. Дал же бог соседей, мать их. - Гремя костылем, он снова ушел в дом.
- А ты все ворчишь, старый! - послышался из открытого окна голос бабки Дарьи. - Мало тебе налили…
Они там о чем-то заспорили, и вскоре старуха выбралась на крыльцо, сердито бурча.
- Дарья Семеновна! - окликнул ее Виктор. - Лука говорит, что видел в деревне какого-то мужика молодого высокого.
- В брезентовом плаще, худой очень, - добавил Лука.
- А, так это Игнат. Сын Прокопьевны, царствие ей небесное, - Старуха с грустью вздохнула, будто вспомнив о давно прошедших годах. - Был он здесь когда-то агрономом, да как все начало хиреть, уехал. Лет пятнадцать уж прошло. Мать-то его, Прокопьевна, еще раньше померла. А он все приезжал. Говорит - тянут родные места. По первости наведывался каждый год, потом года три или четыре его вовсе не было. И вот - снова нарисовался. Странный он. Ни с кем не общается. Появляется внезапно, так же внезапно исчезает. Первое время я даже боялась столкнуться с ним ненароком. Говорю ему: "Игнат, когда-нибудь богу душу отдам. Как из-под земли берешься". А он в ответ: "Прости, мать". Да уж прощу, конечно…
Она посмотрела в сторону ворот, как будто Игнат и сейчас внезапно мог очутиться во дворе, после чего стала говорить заметно тише.
- В этот раз, как приехал, говорит, рак у него в очень тяжелой форме. Недолго жить осталось. Вот и решил перед смертью навестить родину, как будто здесь обрести покой хочет. Несчастный он, - бабка вздохнула и пошла к скотине.
Стало темнеть. Виктор, наконец протрезвевший и от того еще более сердитый, закончил ремонт генератора. Протянули провода, собрали вручную прожектор из галогеновой лампы с большим отражателем и подвесили к бельевой веревке. Хлипкое устройство раскачивалось и грозило упасть на землю. Лука вскочил, схватил провод. В такой позе он и застыл, когда генератор вдруг затарахтел, прожектор вспыхнул идеально белым сиянием, и едва не ослепший от яркого луча Лука сквозь внезапно хлынувшие слезы увидел девушку в белом сарафане, возникшую перед ним словно призрак прекрасной незнакомки.
Она загородила глаза ладонью.
- Неужели у нас будет свет? - раздался мелодичный голос.
Незнакомка была чудо как хороша. И он был совершенно очарован ею. Неожиданный приступ интуиции подсказал вдруг, что эта молодая женщина должна раз и навсегда занять главное место в его душе. А еще он подумал вдруг, что она кого-то ему поразительно напоминает.
- А вот и Маринка! - послышался радостный голос Фаддея…
Виктор храпел рядом, а Лука все не мог уснуть. Луна заглядывала в окошко, осенив противоположную стену крестом рамы. Было так светло, что проглядывался каждый предмет. В особенности - крупная фигура брата, ноги которого чуть свисали с полатей.
Душно. Лука выбрался из домика и уселся на пороге. Голыми ступнями он чувствовал тепло дощатого настила, еще не остывшего после жаркого дня. Прислушался. Что-то непривычно давящее и тревожное ощущалось в округе. И он понял что. В любой деревне ночью всегда лаяли собаки. Вразнобой, на разные голоса, периодично, но их лай раздавался со всех концов. А тут уже целый час ни единого звука, кроме легкого шелеста листьев. Некому возвестить о появлении чужого, некому обозначить границы территории, за которые не стоит соваться. Живут здесь люди, а деревня - мертва. Потому что жизнь в ней не ощущается. Даже лес, возвышавшийся над деревней, хранил совершенное молчание.
Он сидел не шелохнувшись, все еще надеясь, что какой-то звук жизни даст о себе знать. Однако напряженный слух улавливал только храп и бормотание Виктора. Даже скотина в хлеву молчала. Раздосадованный, Лука вышел на середину двора и уселся на огромной высохшей колоде для рубки дров. Поджал колени, обняв руками. И только сейчас заметил, что во дворе он не один. На крыльце зашевелилось белое пятно.
Маринка. Внучка Фаддея - именно она вызвала его бессонницу. Лука долго пытался вспомнить, почему ему показалось, что она на кого-то похожа, но сейчас он решил, что это была игра воображения.
- Вам тоже не спится? - спросила она.
- Да, есть немного, - ответил Лука.
- Пока через наш лес проедешь - семь потов сойдет, - сказала девушка.
Она сошла с крыльца и встала напротив. Белым на ней оказалась легкая сорочка. Лука хотел уступить ей колоду, даже при том, что места на ней хватило бы и для двоих. Но она так быстро очутилась рядышком, что он успел только чуть подвинуться. Ощутил, как по телу пробежала дрожь, когда она прикоснулась к нему бедром. Ему стало неловко - вот он сидит посреди ночи в одних трусах, а рядом - молодая женщина. С ума сойти…
- Скоро будет холодно. Я специально взяла из дому шаль. Если хотите - можете тоже укрыться. Она большая, - и девушка протянула ему пушистый платок.
Ее детская непосредственность вызвала шквал нежных чувств. Еще во время ужина, когда все непринужденно разговаривали, он наблюдал за ней, замечая, что и она посматривала на него утайкой. В ней ощущалась ранимость и еще нерастраченная вера в чужую доброту. Ужасала одна мысль о том, что кто-то может ее обидеть. И не дай бог это окажется он - Лука Стрельников. Он ощутил вдруг дикое желание укрыть Марину той самой шалью, которую держал сейчас в руках, и прижать ее к себе, будучи готовым в любую секунду встать на ее защиту.
- Вы не обидетесь, если я задам один вопрос? - спросила вдруг она.
- Пожалуйста.
- Откуда у вас такое имя?
Лука мог припомнить множество вариантов, когда кто-то обращался к нему с таким неоригинальным вопросом. Но что-то важное вдруг скользнуло в ворохе памяти. Возможно, тон ее голоса был похож на что-то однажды услышанное. Но Стрельников не смог вспомнить. После короткой паузы он ответил:
- Это мама постаралась. Я тоже ее спросил однажды, почему она меня так назвала. Она ответила: "Сергеев, Андреев и прочих, всегда будет много. А Лукьян - один". Как в воду глядела. Лично я за всю жизнь ни разу не встретился с тезкой. В детстве, правда, ребятишки часто дразнили, у меня ведь и фамилия соответствующая: "Лук со стрелой", "Эй, Лука - стреляй!", "Лука, дай чеснока!" и так далее.
- Наверное, было обидно? - сказала она и добавила: - Но у этих ребятишек было хорошее чувство юмора. Ведь, правда?
- Это уж точно, - согласился Стрельников.
- Я еще не скоро спать пойду. Я часто так сижу по ночам.
- А комары?
- А их здесь нет.
Лука удивленно сообразил, что это правда. Ночных кровососов не было слышно. Что было весьма странно.
- Давайте поговорим.
- Давай.
Они продолжили болтать на разные темы. Говорили шепотом. Иногда возникали долгие неловкие паузы, пока не стало холодать. Девушка зябко поежилась, и Лука отважился накинуть на спину Марины шаль. Он переборол желание подольше задержать руки на ее плечах. Не хотелось, чтобы она неверно расценила этот жест и обиделась.
- Тебе нравится здесь?
Ему действительно было интересно, что она думает - о лесе, о деревне.