- И что привело его сюда?
- Есть некоторые признаки гастрита, панкреатита и цирроза печени, - ответил доктор. Последнее и я заметил.
- Пил?
- В числе прочего. Налицо сильнейшая анемия, что может быть связано с заболеваниями печени, но, на мой взгляд, это скорее вызвано нехваткой витамина В12.
Несколько секунд я молча смотрел на труп.
- Он вполне себе в тонусе, - заметил я.
- Он поддерживал спортивную форму, - сказал доктор Валид, - но в последнее время несколько распустился.
- Наркотики?
- Я сделал все общие анализы и не обнаружил ничего похожего, - ответил доктор. - Через пару дней придут результаты по образцам волос, тогда можно будет сказать точнее.
- Но какова причина смерти?
- Остановка сердца. Я обнаружил следы обширной кардиомиопатии. Это когда сердце расширяется и не может работать как положено - но, думаю, в ту ночь погубило его не это, а острый инфаркт миокарда.
Еще один термин, который я выучил в Хендоне применительно к ситуации "Что делать, если у вас подозреваемый рухнул в обморок в камере предварительного заключения". Проще говоря, у него случился сердечный приступ.
- Естественная смерть, хотите сказать?
- На первый взгляд - да. В действительности же он отнюдь не был настолько болен, чтобы вот так в одночасье умереть. Хотя, не буду отрицать, такое иногда случается.
- А почему вы решили, что это по нашей части?
Доктор Валид похлопал труп по плечу и подмигнул мне.
- Чтобы получить ответ на этот вопрос, вам надо подойти ближе.
Я очень не люблю подходить к трупам близко - даже к таким благообразным, как тело Сайреса Уилкинсона. Поэтому попросил у доктора Валида респиратор и защитные очки. Экипировавшись так, чтобы никоим образом не коснуться мертвого тела, я осторожно склонился над ним, и наши лица оказались совсем рядом.
Тот едва уловимый отпечаток, который магия оставляет на физических телах, называется "вестигий". Это, безусловно, относится к чувственному восприятию: так человек помнит запахи, которые ощущал когда-то, и звуки, которые слышал. Нечто подобное чувствуешь по многу раз на дню, но эти ощущения перемешиваются с воспоминаниями, мыслями, запахами и звуками окружающего мира. Некоторые физические объекты - например камни - впитывают все, что происходит вокруг, если в этом есть хоть малая крупица магии. Вот почему у каждого старинного каменного дома свой характер. Но некоторые предметы, вроде человеческих тел, ужасно плохо держат вестигии - чтобы хоть что-то отпечаталось, необходим импульс, сравнимый по силе со взрывом гранаты.
Именно поэтому я был несколько удивлен, услышав мелодию саксофона, исходящую от тела Сайреса Уилкинсона. Она словно выплывала из той эпохи, когда радиоприемники делали из бакелита и стекла. А вместе с ней повеяло запахом стройплощадки, бетона и пиленого дерева. Я не шевелился, пока не узнал мелодию, потом шагнул назад.
- Как вы узнали? - спросил я.
- Я проверяю все случаи внезапной смерти, - ответил доктор. - Просто так, а вдруг что. От него вроде как слышится какая-то джазовая мелодия.
- Вы можете сказать, какая именно?
- О, это не ко мне. Я поклонник рока и романсов девятнадцатого века. А вы ее узнали?
- Это "Body and Soul" - "Тело и душа", - ответил я, - написана в тридцатые годы.
- Кто ее исполнял?
- Да кто только не исполнял, - сказал я. - Это же классика джаза, известнейшая вещь.
- Но от джаза не умирают, - заметил доктор, - верно?
Я вспомнил Фэтса Наварро, Билли Холидей и Чарли Паркера - когда последнего нашли мертвым, решили, что покойник вдвое старше, чем был на самом деле.
- Знаете что, - сказал я, - вообще, по-моему, это вполне возможно.
Во всяком случае, все, что случилось с моим отцом, случилось из-за джаза.
Вестигий такого уровня не может отпечататься на теле без серьезного магического импульса. Соответственно, либо что-то магически воздействовало на Сайреса Уилкинсона, либо он сам был адептом магии. Найтингейл называл адептами тех, кто практикует магию, и утверждал, что дома у них всегда остаются следы магии, даже если адепт абсолютный новичок. И вот я отправился на ту сторону Темзы, по адресу, указанному в водительском удостоверении Уилкинсона, чтобы проверить, нет ли там кого-то, кто так его любил, что мог убить.
Жил покойный, как оказалось, в двухэтажном коттедже в эдвардианском стиле, на "правильной" стороне Тутинг-Бекроуд. Это было царство "Фольксвагенов Гольф", изредка ради разнообразия перемежавшихся "Ауди" и "БМВ". Оставив машину в желтой зоне, я направился вверх по улице. В глаза сразу бросилась ярко-оранжевая "Хонда Сивик". У нее был хиленький двигатель 1,4 VTEC, а женщина за рулем не сводила глаз с нужного мне дома. Затвердив номер машины, я открыл кованые ворота, прошел по недлинной дорожке к дому и позвонил в дверь. Несколько секунд я чувствовал запахи цемента и ломаного дерева, но затем дверь открылась, и все вокруг для меня потеряло всякий смысл.
Пухленькая сексапильная фигурка со старомодно пышными формами. Ярко-голубой свитер из шотландской шерсти. Лицо красивое, но бледное, а каштановые волосы, если бы не были стянуты на затылке в неряшливый узел, наверняка укрыли бы спину до лопаток. Глаза карие, а рот большой и яркий. Уголки полных губ печально опускались вниз. Она спросила, кто я, и я представился.
- Чем могу помочь вам, констебль? - спросила она.
У нее был очень ярко выраженный английский выговор, почти пародийный. Когда она заговорила, мне показалось, что вот сейчас над нами пронесется истребитель "Спитфайр".
- Это дом Сайреса Уилкинсона? - спросил я.
- К сожалению, да, был, - ответила девушка.
Я очень вежливо поинтересовался, кто она.
- Симона Фитцуильям, - назвалась она и протянула руку.
Я машинально пожал ее; ладонь у Симоны была мягкой и теплой. Я почувствовал запах цветущей жимолости. Спросил, можно ли войти в дом, и Симона посторонилась в дверях и пропустила меня.
Дом явно был построен для представителей низшей части среднего класса, но с претензиями. Коридор узкий, однако пропорции его соразмерны и гармоничны. Черно-белая плитка на полу сохранилась со времен постройки, и обшарпанный антикварный буфет из мореного дуба явно стоял в коридоре с тех же пор. Симона провела меня в гостиную. Мой взгляд задержался на ее крепких, но стройных ногах, обтянутых черными леггинсами.
Дом явно был из тех, что подверглись обычной перепланировке с целью облагораживания: стену между гостиной и прихожей снесли, дубовые половицы отшлифовали, покрыли лаком и застелили паласом. Мебель, похоже, была от Джона Льюиса - дорогая, удобная, но очень унылая. К традиционно большому плазменному телевизору подключили спутниковую тарелку и блюрэй-плеер. На ближайших полках вместо книг стояли DVD-диски. Над камином - то есть над тем местом, где был бы камин, если бы его в прошлом веке не заложили случайно кирпичом, - висела репродукция Моне.
- В каких отношениях вы были с мистером Уилкинсоном? - спросил я.
- Он был моим любовником, - ответила она.
Магнитофон марки "Хитачи" был дорогой, но бестолковый: транзисторный и читал исключительно CD-диски, никакого МРЗ-плеера. Рядом стояла пара стеллажей с дисками - Уэс Монтгомери, Дэви Редмен, Стэн Гете и разные хиты девяностых.
- Сочувствую вашему горю, - сказал я. - Но, если можно, я задам вам несколько вопросов.
- Это так необходимо, констебль?
- Мы всегда ведем расследование, если обстоятельства и причина смерти неясны, - сказал я.
По правде говоря, мы, то есть полиция, обычно начинаем расследование только в том случае, если налицо явное правонарушение или же если Министерство внутренних дел внезапно дает установку заострить внимание на каком-нибудь громком преступлении в ущерб текущим делам.
- А разве они неясны? - спросила Симона. - Я так поняла, у бедного Сайреса случился сердечный приступ. - Она опустилась на пастельно-голубой диван и жестом пригласила меня сесть в такое же кресло напротив. - Разве не это называют естественной смертью? - Ее глаза заблестели от слез, и она вытерла их тыльной стороной руки. - Извините, констебль.
Я попросил ее называть меня по имени - чего ни в коем случае не следует делать на данной стадии расследования. Я прямо-таки слышал, как Лесли на побережье Уэссекса ругает меня на чем свет стоит. Впрочем, чаю мне Симона не предложила - должно быть, сегодня не мой день, подумал я.
- Спасибо, Питер, - улыбнулась она. - Можете спрашивать.
- Сайрес был музыкантом?
- Он играл на альт-саксофоне.
- Джаз?
Снова слабая улыбка.
- А что, существует какая-то другая музыка?
- Ладовый, би-боп или мейнстрим? - уточнил я, слегка кичась своими познаниями.
- Кул Западного побережья, - ответила она, - но, впрочем, мог поиграть и хард-боп, когда было надо.
- А вы тоже играете?
- О господи, конечно, нет, - сказала она. - Я ни за что не стану мучить публику своей абсолютной бездарностью. Всегда надо понимать, что ты можешь, а что - нет. Но я хороший слушатель, Сайрес это очень ценил.
- А в тот вечер вы слушали его выступление?
- Разумеется, - ответила она. - Сидела в первом ряду, "Вкус к жизни" - совсем маленький клуб, в таких нетрудно найти место рядом со сценой. Они играли "Полуночное солнце", потом Сайрес закончил свое соло и вдруг сел за пульт. Я подумала, ему стало жарко, но потом он стал заваливаться набок, и мы поняли, что что-то с ним не так.
Она умолкла и отвела взгляд. Сжала кулаки. Чтобы отвлечь ее, я задал несколько официальных вопросов: помнит ли она, когда точно он потерял сознание, кто вызвал скорую и была ли она с ним рядом все это время.
Ответы я записал в блокнот.
- Я хотела поехать с ним на скорой, правда хотела, но его унесли так быстро, что я даже опомниться не успела. Потом Джимми подбросил меня до больницы, но, когда мы приехали, было уже поздно.
- Джимми? - переспросил я.
- Это их барабанщик. Очень хороший человек. По-моему, шотландец.
- Можете назвать его полное имя?
- Нет, наверное, - сказала Симона. - Какой ужас. Для меня он всегда был просто Джимми-барабанщик.
Я спросил, кто еще играл с ними в группе, и она смогла припомнить только, что бас-гитариста зовут Макс, а пианиста - Дэнни.
- Вы, вероятно, считаете меня ужасно черствой, - сказала она. - Конечно же, я должна знать, как их зовут. Но сейчас попросту не могу вспомнить. Может быть, из-за смерти Сайреса у меня просто нервное потрясение.
Я спросил, не страдал ли Сайрес в последнее время от каких-либо заболеваний, не испытывал ли недомогания. Она сказала, что нет. Не смогла она и назвать имя его лечащего врача, но сказала, что, если это важно, она покопается в его документах и найдет. Я сделал пометку: попросить доктора Валида поискать эти данные.
На этом я решил, что задал достаточно вопросов, чтобы скрыть истинную причину своего визита. И самым непринужденным тоном попросил разрешения осмотреть остальную часть дома.
Обычно само присутствие полисмена в доме законопослушного гражданина заставляет последнего ощущать смутную вину непонятно в чем. И, соответственно, гражданин не сильно рад, когда незваный полисмен расхаживает по его дому. Поэтому я даже удивился, когда Симона махнула рукой в сторону коридора и сказала, чтобы я не стеснялся.
Второй этаж оказался примерно таким, как я и ожидал. Первой была дверь в главную спальню. Далее находилась вторая спальня - ее, судя по стеллажам с дисками вдоль стен и совершенно свободному полу, использовали как студию для репетиций. Гостевой спальней они пожертвовали, чтобы расширить ванную и вместить туда ванну, душевую кабину и туалет с биде. Отделка была керамическая, с узором из лилий. Содержимое шкафчика по традиции состояло на четверть из мужских и на три четверти из женских средств по уходу за телом. Сайрес предпочитал одноразовые станки с двумя лезвиями и пользовался лосьоном после бритья; Симона часто делала эпиляцию и покупала косметику для тела марки "Супердраг". Но не было никаких признаков, что хоть кто-то из них двоих баловался эзотерикой.
Дверцы двух шкафов в главной спальне были распахнуты настежь. От них к двум большим чемоданам на кровати вели дорожки из наспех сложенных вещей. Горе, подобно раковой опухоли, проходит несколько стадий, и все равно мне показалось, что Симона слегка рановато вознамерилась избавиться от вещей своего обожаемого Сайреса.
Но тут я увидел среди прочих одежек узкие джинсы, которые ни один уважающий себя джазмен даже не подумает надеть. И понял, что Симона собирала свои собственные вещи. Однако это казалось не менее подозрительным. Прислушавшись, не поднимается ли она по лестнице, я по-быстрому заглянул в оба ящика с нижним бельем. Результатом было лишь ощущение собственного крайнего непрофессионализма.
А вот музыкальная комната обладала характером гораздо ярче. На стенах здесь висели в рамках портреты Майлза Дэвиса и Арга Пеппера, полки были заставлены партитурами. Эту комнату я оставил напоследок, поскольку надеялся ощутить то, что Найтингейл называл "sensis illic", а я - сопутствующим вестигием, до того, как войду в домашнее святилище Сайреса Уилкинсона. Я услышал отзвук мелодии "Body and Soul", снова почувствовал запахи пыли и пиленого дерева. Они перемешались с ароматом духов Симоны, растворились до неуловимости. В отличие от остальных комнат, книжные полки здесь содержали кое-что еще помимо фотографий и необоснованно дорогих сувениров на память об отдыхе за границей. Я уже понял, что всякий, кто решится овладеть практической магией в обход официальных путей, неминуемо должен сначала перелопатить кучу оккультной дребедени, прежде чем придет к истинной магии - если только это вообще возможно. В доме должно было быть по крайней мере несколько таких книг, но Сайрес ничего похожего не читал. У него на полках не было даже "Книги лжи" Алистера Кроули, которую в принципе можно полистать для смеха, если больше читать нечего. Вообще содержимое книжных полок очень напоминало библиотеку моего отца: биографии Арта Пеппера, Чарли Паркера и других джазменов перемежались ранними романами Дика Фрэнсиса.
- Нашли что-нибудь важное?
Я обернулся - на пороге стояла Симона.
- Пока нет, - ответил я.
Сосредоточившись на своих ощущениях, я даже не услышал ее шагов по лестнице. Лесли, помнится, заметила, что неспособность услышать, как у тебя за спиной группа голландцев отплясывает народный танец, - не то качество, которое поможет добиться успеха в наше тяжелое время, когда полиция семимильными шагами движется по пути прогресса. Я возразил тогда, что, во-первых, в тот момент показывал дорогу другому туристу, который был малость глуховат. А во-вторых, танцоры были не голландские, а шведские.
- Не хочу торопить вас, - сказала Симона, - но перед вашим приходом я заказала такси, а вы же знаете, как таксисты не любят ждать.
- Куда вы направляетесь? - спросил я.
- К сестрам, - ответила она, - на первое время, пока не приду в себя.
Я попросил дать мне адрес, она продиктовала, я записал. К моему удивлению, это было в Сохо, на Бервик-стрит.
- Да, я понимаю, - сказала она, увидев выражение моего лица, - они и сами девушки богемные.
- У Сайреса есть какая-то еще недвижимость? Дом, быть может, или сад?
- Я ни о чем таком от него не слышала, - сказала она. Потом рассмеялась. - Сайрес, занимающийся садоводством, - и подумать-то страшно.
Я поблагодарил Симону за уделенное мне время, и она проводила меня до двери.
- Спасибо вам, Питер, - проговорила она. - Вы были очень добры.
Отражение в боковом стекле давало хороший обзор и позволяло видеть, что "Хонда Сивик" все так же стоит напротив дома, а женщина за рулем не отрываясь смотрит прямо на нас. Я вышел и, закрыв за собой дверь, повернулся к машине лицом - и женщина тут же отвернулась и притворилась, будто разглядывает наклейки на заднем стекле соседней машины. Потом она рискнула и обернулась - и увидела, как я пересекаю улицу и направляюсь прямо к ней. Я видел, как ее замешательство перерастает в панику, и она отчаянно колеблется, не зная, то ли включить мотор, то ли выйти из машины. Я подошел и постучал в стекло. Женщина отшатнулась. Я показал служебное удостоверение, и она растерянно уставилась на него. Так бывает в половине случаев: большинство граждан попросту не знают, как выглядит удостоверение полицейского, и не понимают, что за фигню им суют. Но она, похоже, поняла и опустила стекло.
- Не могли бы вы выйти из машины, мадам? - попросил я.
Женщина кивнула и вышла. Она была невысокая и худенькая, в добротном, хоть и не шитом на заказ, костюме - жакет и юбка цвета морской волны. Работает риелтором, подумал я, или пиар-менеджером, или агентом по продаже чего-то дорогостоящего. В любом случае общается с клиентами. Когда приходится таким вот образом разговаривать с полицейскими, люди обычно прислоняются спиной к своим автомобилям это дает им ощущение моральной поддержки. Она же не стала этого делать, только теребила кольцо на левой руке и время от времени заправляла волосы за уши.
- Я просто ждала в машине, - сказала она. Что-то случилось?
Я попросил ее предъявить водительские права, и она покорно достала карточку и протянула мне. Если попросить первого встречного законопослушного гражданина назвать свое имя и адрес, он не только с большой вероятностью скажет неправду, но и вообще имеет полное право отказаться предоставлять такие сведения, если только вы не зафиксировали совершенное им правонарушение. Мало того, в этом случае необходимо еще и написать официальный рапорт, чтобы доказать, что вы не просто так задержали ни в чем не повинную блондинку-риелторшу. А вот если вы сделаете вид, что просто остановили автомобиль с целью проверки документов водителя, тогда вам охотно покажут права, содержащие полное имя водителя со всеми нудными составляющими, его адрес и дату рождения. Все это я и записал в свой блокнот. Блондинку звали Мелинда Эббот, она родилась в 1980 году и проживала там, откуда я только что вышел.
- Это ваш фактический адрес? - спросил я, протягивая ей карточку.
- Вроде того, - ответила она. - Был - и дело в том, что я сейчас как раз жду, чтобы этот адрес снова стал моим. А почему вы спрашиваете?
- Я провожу расследование, - ответил я. - Вам случайно не знаком человек по имени Сайрес Уилкинсон?
- Он мой жених, - сказала она, устремив на меня холодный взгляд. - С ним что-то случилось?
Существует официальная инструкция на тему "Как сообщать печальные новости близким жертвы", одобренная Ассоциацией руководителей полицейских служб. Так вот, пункта "Вывалить все как есть прямо посреди улицы" там нет. Я предложил Мелинде побеседовать в машине, но этот номер не прошел.
- Лучше скажите сразу.
- К сожалению, у меня для вас плохие новости.
Каждый, кто хоть раз смотрел сериалы "Чисто английское убийство" или "Скорая помощь", знает, что это значит.