Глава 13
СССР, Ярославская область, пос. Переборы. Июнь 1942 года.
Рукописи, оставшиеся в наследство от прабабки, дали Павлу необходимый толчок, закрутили маховик сознания и указали направление, в котором следовало идти. Дальше он сам вынужден был развивать способности, искать свой путь, трудный и сумрачный, где на каждом шагу подстерегала опасность.
Да и было ради чего. Находиться в лагере, где он постоянно подвергался давлению конвойных и зеков, стало просто невыносимо. А если не удаётся изменить реальность, нужно попробовать изменить своё отношение к ней. Для начала.
Паша начал с самого простого - попробовал воздействовать на свою психику. На это ушло больше двух месяцев ежедневных занятий. В итоге Завьялов научился почти мгновенно нагонять на себя страху без всякой на то причины, а затем быстро переходить в состояние агрессии или полной отстранённости. Точно так же ему удавалось выводить себя из любого состояния, которое навязывалось ему извне. Когда он понял, что теперь в совершенстве может управлять собой и своими эмоциями, Паша попробовал применить эти хитрости на соседях по бараку. Для начала - на самых слабых, а затем на матёрых зеках и охранниках.
Он стал присматриваться к поведению окружавших его людей, анализировал их слова и поступки, старался предугадать действия, шаг за шагом. Постоянно ставил себя на место других, пока не научился присоединяться к ним на своей, известной только ему волне - как будто мёртвой хваткой цеплялся и уже не отпускал.
Распознать мысли и угадать действия представителя лагерного общества гораздо проще, чем свободного человека. Тут всё просто, почти на уровне инстинктов. Причём те, кто охраняет, более предсказуемы, нежели те, что сидят. У них имеется неоспоримое преимущество, которое делает их характеры прямыми как палка, - чувство безнаказанности. В этом их сила и слабость одновременно. Зеки вынуждены больше играть, быть скользкими, уметь извернуться. Если нужно - прикинуться босотой. А при случае забыковать. Особняком стояло только лагерное начальство. Эти себе на уме. И конвой, и зеки для них - что насекомые. Влез сапогом в муравейник и дальше почапал, только подошву обтёр. Но и на них управу найти можно, если нужда будет.
Завьялов определил: основные мотивы, влияющие на поведение людей в зоне, разнообразием не отличаются. Неповиновение - раздражение - боль. Голод - обман - боль. Слабость - страх - боль. Радость - неприятие - боль. Боль присутствовала везде и всегда. Она была и отправной точкой, и результатом, причиной и следствием. Поэтому всегда ожидаема. Предсказуема до этой самой боли. До зуда.
Когда Пашка понял, что может влезть в сознание практически любого человека, он попробовал управлять их эмоциями и заставить действовать так, как ему нужно. С неуравновешенными вертухаями было проще, нежели с блатными.
Вскоре Завьялов мог напугать, ввести в транс или в ярость кого угодно. При этом уходило колоссальное количество сил, но самым тяжёлым было лишить человека воли. Для этого требовались особая концентрация и максимальный покой. А какой покой может быть в бараке? Он практиковался, используя любую свободную минуту.
Пошатываясь после сна, зеки выстроились в две шеренги на улице. Пашка стоял в первом ряду, возле старого еврея Германа Гольца, того ещё доходяги. Отощавший, с ввалившимися глазами, еврей был лёгкой добычей, не сопротивлялся. Завьялов перекинулся с ним парой слов, зацепился, настроился, вжился в его состояние. Постепенно ввёл Германа в глубокий транс. Плечи у него опустились, руки плетьми повисли. Глаза помутнели, голова склонилась, упёрлась подбородком в грудь. Скис еврей, только что слюни не пускает. Ткни пальцем - упадёт.
Когда назвали его фамилию, он и ухом не повёл.
- Гольц! Гольц, сучий сын!
Дежурный увидел Германа в первом ряду и, ясное дело, взбесился. Решил, что тот уснул. Подобные выходки карались особо сурово, вплоть до недельного карцера. Особенно после майского побега. Тогда много голов слетело, вертухаи до сих пор ходили перепуганные. Не приведи господи на перекличке не прокукарекать - сразу в пердельник загремишь на полную катушку.
Конвойный тяжело шагал в их сторону, видно было, что руки у него чешутся. Не отпуская еврейчика, Пашка и вертухая зацепил. Герман шатался, вот-вот завалится. Завьялов и сам почти падал от усталости, ухватился за рукав стоявшего рядом Старостина. Тот перепугался, дернулся как параличный, увидев остекленевший Пашин взгляд. Зашептал.
- Паря, ты что? Слышь, Завьялов…
Конвойный подошёл вплотную к шеренге зеков, остановился в шаге от Гольца, замахнулся, чтоб залепить доходяге промеж рогов. Да внезапно обмяк, расплылся, словно коровье говно, ноги в коленках складываться начали. Не соображая, что происходит, дежурный опустил занесённую руку. Пустым взглядом обвёл строй, развернулся и пошёл на место.
Впервые Паше удалось подавить чужую волю.
* * *
План побега вызревал, обрастая новыми, на первый взгляд малозначительными, но очень важными деталями. Время приезда машины к дому Осипчука, частая смена сопровождавших Пашу вертухаев, ужесточённый последнее время в зоне режим - всё это подвергалось тщательному анализу. Да ещё и Маша шла на поправку.
Время сейчас играло против Завьялова. Скрыть положение на фронте было уже невозможно, начались бомбардировки. Эвакуировали людей и целые предприятия. Поговаривали даже, что по Ярославской области рыщут истребительные батальоны, отлавливают диверсантов, разведчиков и дезертиров. Нервничал начальник лагеря, зверели конвойные, затаились зеки. Линия фронта медленно, но уверенно ползла на восток. Немецкие танки были в пятидесяти километрах от границы Ярославской области, выходили к Волге. Медлить с побегом дальше было некуда, и Завьялов решил рвануть до конца лета.
Основное препятствие - постоянное присутствие двух вертухаев во дворе дома Осипчука. Если Паша решит эту проблему, остальное будет не так сложно. Со всеми проволочками до Пятигорска он надеялся добраться меньше чем за неделю-полторы. Чтобы пересечь линию фронта, особой горной подготовки не нужно - минимум продуктов, верёвка, ледоруб и с десяток крючьев. Всё это он найдёт в сарае - осталось от дядьки. Неплохо было бы разжиться какими-никакими документами. А если удастся раздобыть военную форму, будет вообще отлично.
Вопросом, почему именно Кавказ, Завьялов уже не мучился. Достаточно того, что путь уже определён, а кем - неважно. И если этот кто-то упорно говорит, что линию фронта нужно перейти именно на Эльбрусе, значит, так тому и быть.
Ещё немного, и Машка окончательно поправится. Родственники успокоились, и совсем скоро отпадёт необходимость в его визитах. И тогда снова лагерь. А оттуда уйти будет крайне сложно, просто сил не хватит. И времени.
* * *
В очередной приезд к Осипчуку Завьялов осмотрел Машу и вышел на веранду. Придал лицу озабоченный вид. Мать девочки заметила, что Паша недоволен, сама побоялась спросить и направила мужа.
- Ну, что там?
- Андрей Михайлович, в общем, Маша справилась, но… Думаю, что это ещё не всё.
- Ты о чём?
- Ну, рубцы и фиброз - это нормально, если останутся. Но очаги ещё… А там бактерии… Если снова будут размножаться, возможен рецидив, дело такое.
- Ну, ты скажи, что нужно, Завьялов. Лекарства какие… Или ещё чего?
- Я не знаю. Вам бы со спецом поговорить, снимки сделать… Я же не врач. Могу посоветовать подышать девчонке. Но мне травы нужны, а их тут нет. Это нужно туда, за водохранилище ехать, - Пашка махнул рукой в сторону плотины.
Завьялов знал, что Коваленко не одобрит подобных поездок. И так уже на Пашку исподлобья смотрит. Сколько он сюда ездит? Месяц, если не больше. Последний раз, провожая из лагеря машину, лично подошёл, заглянул в открытое окно и сказал: "Я смотрю, ты там совсем прижился, Завьялов. Смотри не залечи ребёнка". Пашке без труда удалось навязать Осипчуку чувство тревоги, и Михалыч пообещал, если нужно, переговорить с начальником лагеря.
- Нужно, гражданин начальник. И чем скорее, тем лучше.
- Завтра же и решу, - заверил Осипчук.
На следующий день начальник строительства получил разрешение, и Павла в сопровождении двух конвойных переправили по плотине через Волгу и дальше, на восточный берег водохранилища, к наполовину затопленному Леушинскому монастырю.
Добирались на лагерной полуторке - Пашка с одним из вертухаев в кузове, второй в кабине вместе с водилой. Вместо положенных для подобных случаев энкавэдэшников Коваленко отправил для конвоирования "политического" двух вохровцев. Не таких матёрых, как чекисты. Эти только на объектах торчали, да по периметру шастали. Пашка расценил это не иначе как фарт.
Дорога закончилась задолго до монастыря. Дальше - только непролазная жижа, плавни и ручьи. Водохранилище начали заполнять ещё в сорок первом, и теперь, даже летом, грязи вокруг было столько, сколько обычно случается по весне. Завьялов сидел в кузове напротив лузгающего семечки Глеба Дягилева. Слышал, как в кабине второй вохровец Прохор ругался с водилой.
- Что встал? Двигай поршнями!
- Куда я поеду, очумел? Машина утопнет, кто будет доставать? Ты, что ли?
- А-а! - конвойный махнул рукой и захлопнул дверь.
- Давай его вниз, Глеб. Не проедем дальше. Пешком придётся, едрись твою. Давай, живее! Пашка спрыгнул на землю, за ним Глеб.
- Куда идти, морда? Всю дорогу просидевший в кабине Прохор был недоволен перспективой топать пешком, да ещё по грязи.
- За монастырь. Завьялов показал на деревянный забор и часовню, по цоколь затопленные водой.
- Едрись, это ж километра три! Давай, шагай вперёд, Завьялов. И без фокусов у меня. Подстрелю, как зайца.
Конвойный снял с плеча трёхлинейку и держал теперь её наперевес. Пашка повернулся и зашлёпал по грязи. Из-за вязкого болота под ногами до монастыря добирались больше часа. Всю дорогу Прохор материл Завьялова на чём свет стоит. Наконец вышли на сухое место, прямо перед покосившимся деревянным забором. Паша остановился, осматриваясь по сторонам. Сзади ткнули стволом в плечо.
- Собирай лебеду свою.
Пашка присел, заглядывая чуть ли не под каждую травинку. Взял в руку комок земли, перетёр в ладонях, понюхал.
- Не здесь, Прохор Петрович. Это к лесу нужно идти.
- Я тебе дам - к лесу! Собирай здесь и пошли взад.
Завьялов встал и повернулся к вохровцам. Глянул так, что Петрович сглотнул и приподнял винтовку. Глеб немного отступил и встал чуть позади Прохора. Все трое молчали с минуту. Наконец Прохор чуть слышно прошипел, непонятно к кому обращаясь:
- Ишь, зыркает. Того и гляди позвонки выдёргивать начнёт. У-у, рожа…
- Мне велено Машку вылечить, Петрович. А кости твои мне и даром не нужны. Опусти винтовку. Если девка помрёт, ты же и виноват будешь. Подселят тебя вместо меня в барак, вот там тебе не только позвонки - язык вырвут.
Круглов заговорил в Пашке, не иначе. Он давно уже помогал Завьялову выживать в лагере, с той самой ночи. Видать, была в нём сила внутренняя, как пить дать. Даром что под Днепром ходил. Прохор перепугался не на шутку, но смотрел ястребом, вида старался не показывать. Только винтовкой снова дёрнул, то ли для острастки, то ли со страха.
- Поговори ещё…
Пашка не ответил, развернулся и пошёл к лесу, прислушиваясь к шагам за спиной. У самой опушки остановился и снова присел. Пошуровал руками по молодым побегам, поднялся и двинул в лес. Позади не отставали, Петрович продолжал бухтеть, угрожая подстрелить, "если что". Пашка только усмехнулся, понимая, что оба вохровца уже сидят на крючке, легли на дно и посасывают наживку, как карпы. А трепыхаются больше рефлекторно, чем сознательно.
Правильно, что он решил заманить их сюда, в лес, а не бежать из дома Осипчука. Во-первых, свидетели лишние Пашке ни к чему, да и народу тьма, вместе с домочадцами и Машкой - восемь человек. Совладать с такой толпой вряд ли бы удалось, несмотря на то, что Завьялов стал за последнее время достаточно силён. А с двумя он справится, тем более Глеб и сопротивляться уже не может, бредёт безвольно, словно баран на заклание.
Идущие позади вохровцы не видели, как взгляд Завьялова изменился, стал стеклянным и совершенно отстранённым, а губы чуть заметно зашевелились. Паша пересёк небольшой ручей, остановился и снова повернулся к вохровцам.
- Пришли, что ли? - чуть слышно спросил Прохор, стараясь смотреть мимо Паши, куда-то над его головой. Завьялов понял, что Петрович держится из последних сил. Дягилев и вовсе скис, снял с плеча винтовку и опустился на траву. Завьялов молчал, продолжая наблюдать за конвойными. Глеб сидел в траве, обхватив руками голову, только Петрович пытался бороться, и трёхлинейка плясала в его руке вверх-вниз - сил направить её на Завьялова у Прохора уже не было.
- Брось, - совсем тихо сказал Пашка. Прохор Петрович замотал головой, винтовку не бросил. Пашка сделал несколько шагов к вохровцам и теперь стоял по щиколотку в прохладной воде ручья, не замечая, как намокают его поношенные ботинки и низ шаровар.
- Брось, я сказал. На этот раз Петрович не смог ослушаться, и винтовка, выскользнув из его рук, упала в воду. Паша нагнулся и потянул за ствол. Взялся за него обеими руками и что было силы ударил прикладом Прохора по голове. Тот упал как подкошенный - пытался закричать, но голос сорвался на хрип. Пашка был уверен, что Петрович жив, только заметил, как из пробитой головы вохровца сползла по виску тонкая красная нить, завернула за ухо и побежала к подбородку.
Глеб даже кричать не стал. Принял удар, брызнул из ушей красным, завалился на бок и замер. Завьялов опустился на траву рядом с телами. Сидел не меньше получаса, силы восстанавливал. Снял с Глеба полинявшую гимнастёрку, штаны и сапоги. Оделся и переобулся. Подпоясался ремнём. В нагрудном кармане нашёл удостоверение стрелка военизированной охраны на имя Глеба Степановича Дягилева. Еще раз взглянул на лежащие в траве тела, подобрал обе винтовки и пошёл прямо по воде, вниз по течению ручья. Шагов за сто положил оружие в воду и завалил камнями. Поднялся по склону и зашагал через лес.
Глава 14
Германия, земля Гессен, Франкфурт-на-Майне. 2005 год.
Манфред предложил пройтись пешком, и Марта не стала возражать. Они перешли на противоположную сторону улицы, Лист остановился напротив входа в ресторан. Сделал вид, что хочет сориентироваться, чтобы в другой раз было проще найти заведение. На самом деле он ждал, не появится ли на выходе парень, так внимательно наблюдавший за их столиком.
Из ресторана вышли несколько посетителей. Шумно разговаривая, пересекли улицу и скрылись за углом. Незнакомец так и не появился.
Девушка взяла Фреда под руку, и они направились в сторону набережной. Всю дорогу до дома Марты Лист так и не заметил ничего подозрительного. Но присутствие в ресторане наблюдателя не давало Манфреду покоя. Теперь и встреча в переходе не казалась ему случайной. Марта заметила беспокойство Фреда, пыталась его расспросить, но Лист только отмахнулся и соврал, что никак не может сориентироваться в городе.
Они попрощались возле дома, и он пообещал позвонить, как только закончит свои неотложные дела.
Около полуночи Лист подошел к отелю "Сенатор". На противоположной стороне ярко светились окна кафе. Через стеклянный витраж он заметил Ракеша, сидевшего за угловым столиком. Манфред пересёк улицу и, оставаясь незамеченным, подошёл ближе. Ракеш нервно озирался по сторонам, иногда поглядывая в окна. Ворот его пальто был поднят, руки в карманах, на столике чашечка кофе. Ни дать ни взять шпион - любитель. Фред вспомнил сегодняшнее утро, когда индус с серьёзным видом осматривался перед входом, опасаясь слежки. Теперь он торчал в ярко освещённом зале, на виду у всей улицы, и усиленно боялся. Это было заметно.
Лист вышел на свет, постучал пальцем по стеклу и поманил Ракеша рукой. Тот чуть не расплескал по столику кофе, рассчитался и выскочил на улицу.
Они свернули за угол, в менее освещённый переулок.
- Ну, слава богу. Я уже начал волноваться.
- Я думал, что вас подстрелили. Вы уже были в номере?
Ракеш кивнул и ответил, что, конечно, он был в номере, перед этим долго наблюдал за отелем из подъезда соседнего дома и вот теперь ещё и из кафе. Спросил Листа, как ему удалось скрыться от погони.
- Сначала вы мне расскажите.
- Мне нечего рассказывать. Я увидел, что никого позади нет, вызвал такси и почти сразу приехал сюда.
- Странно. Почему тот, второй, не побежал за вами?
- Вы им нужны, не я.
В процессе разговора Манфред не мог избавиться от ощущения, что Ракеш врёт. Индус это заметил.
- Послушайте, я же пытаюсь вам помочь, и специально повёз на Хауптфридхоф именно этой дорогой. Не к центральному входу, а к боковому. Я так же, как и вы, боюсь, что нас могут выследить.
- Кто вам сказал, что я боюсь? - удивился Манфред.
- Хорошо, вы не боитесь. Я боюсь.
- Скажите тогда, что им нужно.
- Не могу пока. Завтра в Страсбурге…
- С чего вы взяли, что я полечу с вами в Страсбург? - перебил Лист.
- Если хотите докопаться до истины, то вам придётся лететь туда, куда я скажу. Вы, кажется, забыли наш уговор - информация в обмен на доверие.
На этот раз Ракеш говорил решительно, как человек, который знает, что делает. Но Манфред не собирался уступать.
- Что они ищут, Ракеш? Может быть, то же самое нужно и вам, а?
- Завтра во Франции вы сами всё узнаете. Всего один день, Лист. Один день.
- Чёрт с вами! - сдался Лист.
Манфред рассказал о погоне, о драке. Упомянул о том, как петлял по городу и вышел к дому, который его заинтересовал по дороге на кладбище, и о том, что ему удалось вспомнить.
- Меня выслеживали ещё до того… - Фреду не очень хотелось говорить о собственной смерти, поэтому он закончил фразу: - до того события.
- Вот видите, вы здорово продвинулись за эти два дня.
- Значит, это правда?
- Насколько я знаю, за вами уже тогда установили наблюдение.
- А точнее?
- Я же вам говорил, что родился позже.
- Вы меня, мягко говоря, удивляете. Как будто от вас убудет, если вы мне расскажете правду. Этого вы не знаете, это знаете, но не скажете… По непонятной причине.
- Думаете, я не знал, где находилась ваша франкфуртская квартира? - спросил индус.
- Думаю, что знали.
- Если я расскажу вам всё, что мне известно, боюсь, ваше сознание этого просто не вынесет, понимаете? Это одна из причин. Если я вам всё выложу, как вы этого хотите, то вполне возможно, вы потеряете массу важных деталей. Вы сами должны вспомнить… Сами.
Ракеш сделал ударение на последнем слове. Манфред не нашёлся, что ответить, вспомнив состояние шока, которое он испытал на кладбище. Лист решил не говорить Ракешу о молодом человеке из ресторана - не исключено, что просто показалось, ведь последние события могут у кого угодно спровоцировать манию преследования.
Размышляя об этом, он рассеянно слушал последние инструкции Ракеша.
- Завтра в семь утра мы встречаемся в международном аэропорту. Вылет в восемь тридцать. В Страсбурге будем к одиннадцати. От оружия нужно будет избавиться, выбросите его в контейнер.
- А незапланированной встречи утром не будет? Как сегодня на кладбище, например? Пистолет бы не помешал, случись что.