Когда спрута доставили, обложенного льдом и обернутого предохранительным полотном, Билли помогал его распеленывать. Именно он массировал мертвую плоть, разминая ткани, чтобы понять, насколько распространился противогнилостный состав. Он так был поглощен своим делом, что как бы не замечал существа в полной мере. И лишь когда монстра поместили в аквариум, Билли поразился по-настоящему. Он наблюдал, как рефракция заставляет головоногое сдвигаться, словно оно приближается или отодвигается - магическое движение в неподвижности.
Это не было видовым образцом, одной из тех заключенных в сосуд платоновских сущностей, которые определяют все им подобное. И все же это головоногое было целым и полным и никогда не подлежало рассечению.
В конце концов внимание посетителей привлекут и другие экспонаты: хитро сложенная рыба-ремень, ехидна, обезьяны в бутылях. А в конце зала стоит застекленный шкаф с тринадцатью баночками.
"Кто-нибудь знает, что это такое? - спросит Билли. - Давайте я покажу".
Вот надписи на этикетках: порыжелые чернила, старинный угловатый почерк. "Эти экземпляры собраны одним выдающимся человеком, - обратится Билли к кому-нибудь из детей. - Можешь прочесть это слово? Кто-нибудь знает, что оно значит? "Бигль"?"
Кое-кто поймет, конечно. И тогда они в изумлении уставятся на эту небольшую коллекцию, с трудом заставляя себя поверить, что вот она здесь, на самой обыкновенной полке. Маленькие животные, собранные, усыпленные, законсервированные и каталогизированные во время плавания к берегам Южной Америки, два века тому назад, молодым натуралистом Чарльзом Дарвином.
"Это его почерк, - скажет Билли. - Он был молод, он еще не пришел к своим поистине великим выводам, когда нашел этих животных. Они помогли ему выстроить теорию. В этих животных нет ничего особо выдающегося, но именно с них все началось. Скоро будет юбилей его путешествия".
Кто-нибудь изредка пытался затеять с экскурсоводом спор об озарении, постигшем Дарвина. Билли не давал себя втянуть в такие дебаты.
Даже эти тринадцать стеклянных яиц эволюционной теории, крокодилы чайной окраски и глубоководные нелепости, необычайно старые и ценные, мало кого интересовали рядом с головоногим гигантом. Билли понимал важность дарвиновских находок, а посетители могли понимать или нет. Это не имело значения. Вступая в этот зал, ты пересекал радиус Шварцшильда , выходил за рамки благоразумия, и этот труп головоногого был главной достопримечательностью.
Билли знал по опыту, что так все и будет. Но на этот раз, открыв дверь, он остановился и несколько секунд неотрывно смотрел вперед. Посетители входили в зал, натыкаясь на его неподвижную фигуру. Они ждали, не понимая, что такое им показывают.
Центр зала был пуст. Животные в сосудах взирали на место преступления. Девятиметровый аквариум, тысячи галлонов раствора, сам мертвый головоног - все исчезло.
Глава 2
Как только Билли поднял крик, его окружили коллеги, вытаращив глаза и требуя рассказать, что случилось и куда, черт возьми, подевалось проклятое головоногое.
Посетителей поспешно вывели из здания. Впоследствии Билли почти ничего не помнил об этом торопливом выдворении, только мальчика в слезах, совершенно безутешного - он не увидит того, за чем пришел! Приходили биологи, охранники, кураторы, и все с глупыми лицами смотрели на огромное пустое место посреди зала. "Что?.." - говорили они, в точности как Билли, и "Куда это?.."
Слух быстро распространился. Все бегали взад-вперед, словно что-то искали, словно положили что-то не на свое место и оно может найтись под каким-нибудь шкафом.
- Не может быть, не может быть, - повторяла Джози, девушка-биофизик.
Да, этого не могло быть, оно не могло исчезнуть, так много мяса из бездны не могло бесследно пропасть. Ни подозрительных кранов, ни дыр в стене с очертаниями огромного аквариума или головоногого, как рисуют в комиксах. Оно не могло исчезнуть - но его не было.
Правил для подобных случаев не существовало. Что делать в случае утечки химикатов - было известно. Если разобьется сосуд с экспонатом, если результаты не соответствуют ожидаемым, даже если посетитель во время экскурсии впадает в неистовство, ты действуешь согласно определенному распорядку. Но как же быть сейчас? - думал Билли. Какого черта?
Наконец прибыла шумно топочущая компания полицейских. Сотрудники Центра стояли в ожидании, ежась, точно от холода, - будто вымокли в придонной воде. Полицейские пытались брать показания.
- Боюсь, я не понимаю… - мог сказать кто-нибудь.
- Он исчез.
На место преступления никого не пускали, но поскольку пропажу обнаружил Билли, ему разрешили остаться. Он дал показания, стоя рядом с пустым местом. Когда полицейский закончил и отвлекся на что-то, Билли отошел в сторонку и стал наблюдать за работой стражей порядка. Те смотрели на древних некогда-животных, которые отвечали им неподвижными взглядами, на отсутствие гигантского аквариума, на громадную пустоту, оставшуюся от головоногого.
Они измеряли помещение, будто из-за своей обширности пространство могло что-то скрывать. У Билли не было идей получше. Помещение выглядело огромным. Все остальные аквариумы казались заброшенными и удаленными, а их обитатели словно просили прощения.
Билли уставился на подставки, на которых должен был стоять стеклянный сосуд с архитевтисом. В нем все еще бурлил адреналин. Он слушал разговоры полицейских.
- Да без малейшего гребаного понятия…
- Черт, понимаешь ведь, что это значит?
- Я лучше промолчу. Подай ту рулетку.
- Серьезно, говорю я вам, дело надо передавать, без вопросов…
- Ты чего ждешь, приятель? Эй, парень!
Наконец-то обратились и к Билли. Кто-то из полицейских - на грани вежливости - велел ему сваливать. Билли присоединился к остальным сотрудникам, ждавшим снаружи. Те приглушенно разговаривали и топтались, более или менее группируясь по специальностям. Билли увидел, как спорят между собой начальники.
- О чем это они? - спросил он.
- Закрывать музей или нет, - сказала Джози, которая грызла ногти.
- Что? - Билли снял очки и заморгал, агрессивно уставившись на спорщиков. - Да какого хрена это обсуждать? Туша здоровенная, да, но что теперь - закрывать нас из-за нее?
- Леди и джентльмены. - Старший полицейский хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание. Остальные стражи порядка, окружив его кольцом, о чем-то шептались и слушали друг друга, склоняя голову к плечу. - Я - старший инспектор Малхолланд. Благодарю вас за терпение, и простите, что заставил вас так долго ждать.
Сотрудники музея фыркали, переминались с ноги на ногу, кусали ногти.
- Я хочу попросить вас не говорить об этом, леди и джентльмены, - сказал Малхолланд.
В зал скользнула молодая женщина в полицейской форме, выглядевшей неряшливо. Она разговаривала по телефону при помощи гарнитуры, негромко обращаясь к невидимому собеседнику. Билли наблюдал за ней.
- Пожалуйста, не говорите об этом, - повторил Малхолланд; шепоток в основном стих. - Так, - сказал Малхолланд, выдержав паузу. - Кто обнаружил пропажу? - (Билли поднял руку.) - Вы, стало быть, мистер Харроу. Могу я попросить остальных подождать, пусть даже вы уже рассказали то, что вам известно? Со всеми вами побеседуют мои подчиненные… Мистер Харроу. - Малхолланд приблизился к нему, видя, что остальные полицейские повинуются. - Я прочел ваши показания. Буду признателен, если вы проведете меня по зданию. В точности по тому же маршруту, что и вашу экскурсию.
Билли заметил, что молодая женщина в форме куда-то испарилась.
- Что вы ищете? - спросил он. - Полагаете, что найдете его?..
Малхолланд окинул Билли мягким взглядом, словно тот был умственно отсталым.
- Улики, - объяснил он.
Улики. Билли провел пятернею сквозь волосы. Ему представились отметины на полу, где, возможно, поставили некую коварную систему блоков. Подсыхающие лужицы консерванта, которые тянутся по следу, красноречивые, как крошки. Ну да.
Малхолланд созвал своих коллег, и Билли повел их через Центр, указывая на экспонаты, - краткая, пародийная версия обычного представления. Полицейские тыкали пальцами и спрашивали, что это такое. "Ферментный раствор", - говорил Билли или: "Это так, расписание".
- С вами все в порядке, мистер Харроу? - спросил Малхолланд.
- Это огромная штуковина, понимаете?
Не только поэтому Билли поминутно озирался. Ему казалось, что он слышит какой-то шум: очень слабое постукивание, позвякивание, как от упавшей и покатившейся мензурки. И не в первый раз. Он начал улавливать коротенькие обрывки таких неуместных звуков через год после начала работы в Центре. Не однажды он, пытаясь найти причину, открывал дверь в пустой зал или слышал слабый скрежет стекла в коридоре, в который никто не мог войти.
Билли давно уже пришел к заключению, что эти звуки ему мерещатся. Они слышались в моменты беспокойства. Билли поведал об этом феномене кое-кому из сотрудников: некоторые тревожились, но многие тут же рассказывали какую-нибудь историю о гусиной коже или нервном тике. И Билли не очень волновался.
В аквариумном зале команда экспертов все еще занималась сбором пыли, фотографированием и измерениями столешниц. Билли скрестил на груди руки и покачал головой.
- Это все калифорнийские гадюки. - Выйдя из аквариумного зала и вернувшись туда, где ждало большинство сотрудников, Билли стал безмятежно болтать с коллегой, отпуская шутки о соперничающих учреждениях, о том, что споры насчет методологии консервации приняли драматический оборот. - Это новозеландцы, - утверждал Билли. - О’Ши наконец поддался соблазну.
Он не отправился прямиком к себе на квартиру, имея давний уговор о встрече с другом.
Билли познакомился с Леоном, когда оба учились на последнем курсе в одном и том же институте, хотя и на разных отделениях. Леон посещал занятия для получения ученой степени на литературном отделении в Лондоне, хотя никогда об этом не распространялся. С тех пор он нескончаемо работал над книгой "Небезопасное цветение". Когда Леон поведал об этом Билли, тот ответил:
- Понятия не имел, что ты принимаешь участие в Олимпиаде Дерьмовых Названий.
- Если бы ты не бултыхался в болоте невежества, до тебя дошло бы, что это название призвано вздрючить французов. Ни одно из слов не переводимо на их жалкий язык.
Леон жил на окраине Хокстона - район лишь с натяжкой можно было назвать приличным. По отношению к приятелю он вел себя как Вергилий с Данте, таская Билли по художественным мероприятиям и рассказывая о тех, на которые сам не смог попасть, преувеличивая и привирая. Игра их состояла в том, что Билли постоянно превышал кредит по анекдотам, одалживаясь историями у Леона. Леон, костлявый и бритоголовый, облаченный в дурацкую тужурку, сидел в тени у пиццерии, вытянув перед собой длинные ноги.
- Я прождал тебя всю жизнь, Ричмал! Где ты был? - возопил он.
Леон давно пришел к выводу, что голубоглазого Билли назвали в честь другого озорного мальчишки, Уильяма из "Просто Уильяма", и, вне всякой логики, окрестил друга именем автора книги .
- В Чиппинг-Нортоне, - сказал Билли, постукивая Леона по голове. - В Тейдон-Бойсе. Как она, жизнь разума?
Мардж, подружка Леона, подставила щеку для поцелуя. Распятие, которое она всегда носила, поблескивало в вырезе блузки.
Билли встречал ее всего несколько раз. "Она что, зациклена на Боге?" - спросил он у Леона, увидев Мардж впервые.
"Да нет. Воспитывалась у монашек. Все время помнит о грехе. Вот Иисус и ерзает у нее между сисек".
Как и большинство Леоновых подружек, Мардж была привлекательной, слегка полноватой и немного старше Леона - староватой для своего, условно говоря, эмо-готского прикида. "Лучше скажи - "рубенсовская" или "булочка", на худой конец", - посоветовал Леон.
"Булочка?" - переспросил Билли.
"И какого это хера ты сказал "староватая"? Поли Перретт намного старше".
"А это кто еще такая?"
Мардж работала на полставки в жилищном управлении Саутуарка и занималась видеоартом. С Леоном она познакомилась на какой-то тусовке, пока в галерее играла дроун-группа. Леон, предупреждая возможные разговоры насчет Мардж Симпсон, сказал, что прозвище его подружки - это сокращение от слова "Маргиналия".
"От чего? А как ее зовут по-настоящему?"
"Билли, не занудствуй".
- Мы говорили о прибабахнутых голубях, которых видели возле банка, - сказал Леон, когда Билли уселся.
- Мы спорили о книгах, - возразила Мардж.
- Лучший вид спора, - одобрил Билли. - О чем же именно?
- Не отвлекай его, - сказал Леон, но Мардж уже отвечала:
- Вирджиния Вулф против Эдварда Лира.
- О господи, - вздохнул Билли. - Это все, из чего можно выбирать?
- Я за Лира, - сообщил Леон. - Отчасти из верности букве "Л". Отчасти потому, что при выборе между абсурдом и выпендрежностью, ясное дело, выбираешь абсурд.
- Ты явно не читал глоссарий к "Трем гинеям", - сказала Мардж. - Солдаты у нее "кишковыпускатели", героизм - то же самое, что "ботулизм", а герой - синоним "бутыли".
- Лир? - сказал Билли. - По Вздорляндии веселой рыщет МегаБегемот. - Он снял очки и сжал переносицу. - Ладно, позвольте кое-что вам рассказать. Дело вот в чем…
Это оказалось последними его словами: остальные увязли в горле. Леон и Мардж уставились на него в недоумении.
Билли попробовал еще раз. Потряс головой. Издал клохчущий звук, словно что-то застряло у него во рту. В конце концов ему пришлось едва ли не выталкивать информацию сквозь собственные зубы.
- Один из… Пропал наш огромный спрут.
Говоря это, Билли чувствовал себя так, словно пробивает отверстие в крышке.
- Что? - сказал Леон.
- Я не… - начала Мардж.
- Нет, больше я об этом ничего не знаю. - Билли выдавливал из себя слово за словом.
- Пропал? Что значит "пропал"? Почему я об этом ничего не слышал? - спросил наконец Леон.
- Не знаю. Думаю, это из-за того, что… Ну то есть полицейские просили нас держать это в тайне - черт, смотрите, что я наделал, - но я не ожидал, что это взаправду сработает. Я-то думал, это уже есть на первой полосе "Стандарта".
- Может, это, как там, военная тайна? - предположил Леон. - Знаешь, когда журналистов заставляют заткнуться насчет какого-то материала?
Билли пожал плечами.
- Они не сумеют… Половина экскурсантов, наверное, уже раструбила об этом дерьме в своих блогах.
- А кто-нибудь, может, зарегистрировал бигсквидгондот-ком ,- предположила Мардж.
Билли пожал плечами.
- Возможно. Знаете, пока сюда ехал, я думал, может, не надо… Я и сам чуть было не скрыл это от вас. Видимо, в меня внедрили страх Божий. Но главное для меня не в том, что копы запрещают. Просто это совершенно невозможное событие.
Тем же вечером, когда он направился домой, разразилась буря, ужасная, из тех, что электризуют воздух. Из-за туч небо стало темно-коричневым. С крыш текли писсуарные струи.
Как только Билли вошел в свою квартиру в районе Харингей, в тот самый миг, когда он переступил через порог, зазвонил телефон. Билли уставился сквозь окно на мокрые деревья и крыши. На другой стороне улицы мусорный вихрь окружил белку со свалявшейся шерстью, сидевшую на гребне крыши. Белка трясла головой и смотрела на него.
- Алло? - проговорил он. - Да, это Билли Харроу.
- …бу-бу-бу, что вы, черт бы вас побрал, вернулись так поздно. Значит, приедете, да? - сказала женщина на линии.
- Погодите, что такое?
Белка по-прежнему глазела на него. Билли показал ей кукиш и одними губами произнес: "Пошла вон", затем отвернулся от окна и постарался сосредоточиться.
- Простите, а кто это?
- Черт, вы будете наконец слушать? Трещать у вас получается лучше, да? Полиция, приятель. Завтра. Усекли?
- Полиция? Вы хотите, чтобы я вернулся в музей? Хотите, чтобы…
- Нет. В участок. Ради бога, прочистите уши. - Молчание. - Эй, вы там?
- …Знаете, мне не нравится, как вы…
- Да, а мне не нравится, как вы треплетесь, хотя велено молчать.
Женщина продиктовала адрес. Билли хмурился, записывая его на меню какой-то кулинарии.
- Куда? Это же Криклвуд. Музея и близко нет. Какого?.. Зачем присылать кого-то оттуда в музей?..
- Все, приятель, разговор закончен. Являетесь туда завтра.
Женщина дала отбой, а ему в своей холодной комнате оставалось только глазеть на трубку. Окна дребезжали под ветром, так, словно прогибались. Билли все смотрел на телефон. Его раздражало то, что он считал своим долгом повиноваться этому последнему приказанию.
Глава 3
Билли снились дурные сны. Не ему одному. Однако для него не существовало никакой возможности узнать, отчего спящие по всему городу исходили п о том. Сотни людей, не знакомых друг с другом, не сопоставлявших свои симптомы, мучились во сне. Дело было не в погоде.
На встречу ему попросту приказали явиться - без обсуждения, а он притворялся перед самим собой, что ни во что ставил и встречу, и приказание. Он обдумывал или, опять же, притворялся, что обдумывает, не позвонить ли отцу. И разумеется, звонить не стал. Начал было набирать номер Леона, но снова остановился. Добавить к сказанному ему было нечего. Он хотел с кем-нибудь еще поговорить об исчезновении, об этой странной краже, перебирая в уме возможных собеседников, но необходимая для звонка энергия неумолимо покидала его.
Белка все еще оставалась на крыше. Билли был уверен: это все тот же зверек, что наблюдал за ним из-за водосточного желоба, словно окопавшийся солдат. На работу Билли не пошел и не был уверен, что туда пошел хоть кто-нибудь. Звонить в музей он тоже не стал. Он не позвонил вообще никому.
Наконец - поздно, когда небо стало серым и плоским, позже, чем хотела его грубая собеседница, в некоей слабой и тщетной попытке неповиновения, - Билли покинул свой квартал, прошел через пустырь возле Манор-Хауса и сел на автобус 253. Он брел через обертки от еды, через газеты, через афишки, печально срываемые ветром с заброшенной тумбы. В автобусе он смотрел сверху вниз на невысокие плоские навесы остановок - постаменты для листьев.