Полицейский Джон Спаркслин по кличке "Разрушитель" ловит гениального по размаху преступника Саймона Филлипса, но в отместку тот подставляет Джона, свидетельствуя против него. В результате они подвергаются наказанию – их замораживают на несколько десятилетий…
Волею судьбы Филлипс раньше положенного времени вырывается на свободу. Для его поимки городские власти размораживают Джона, так как с маньяком может справится только другой маньяк…
(Фильм с одноименным названием вышел в США в 1993 году. Режиссер Марко Брамбилла. В ролях Сильвестр Сталлоне, Весли Снайпс, Сандра Буллок).
Содержание:
ПРОЛОГ 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 12
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 26
Дэвид Джонсон
Разрушитель
Эта книга продолжает популярную серию "БЕСТСЕЛЛЕРЫ ГОЛЛИВУДА", в которую вошли получившие мировую известность лучшие произведения в жанрах детектив, фантастика, мистика, приключения, авантюрный и любовный роман, одновременно ставшие литературной основой либо созданные по мотивам самых популярных кино- и видеофильмов.
ПРОЛОГ
Сознание возвращалось с трудом. Мозг, на миг вырвавшись из небытия, с удивлением обнаружил полное отсутствие тела. Существовать помимо привычной оболочки было странно и интересно. Мозг прислушался к ощущениям. Похоже на то, что вокруг – вселенская пустота. Чуть позднее пришло чувство скованности и неудобного положения. Мозг заворочался, как зверь в чужой и тесной берлоге, и человек окончательно проснулся.
Вначале не было ничего. Потом – так чувствует себя человек, ненароком провалившийся в полынью.
…Женщина у окна, перебирающая нотные листы. Ветер треплет гардины. А персиковая ветвь стучит по подоконнику. Мохнатые бело-розовые гроздья цветов одуряюще пахнут. Солнце отражается в черном лаке поднятой крышки рояля…
Воспоминание было реалистичным, но чужим…Мужчина средних лет в длиннополом плаще и шляпе с обвислыми полями крадется вдоль решетчатой ограды. В коттедже лишь на втором этаже угадывается синева включенного видео. Дождь глушит скрежет подбираемого ключа из тяжелой связки. И внезапно из темного сада бросается великолепная тварь. Тигровый бульдог в броске впивается пришельцу в горло. И оба катятся по дорожке, а гравий брызжет частым стуком.
Видение понравилось больше.
Потом что-то сломалось, как в детском кинопроекторе. Пришло ощущение холода. Тело стало ломким и хрупким, как корочка льда на осенней лужице. Вспышка молнии обожгла. Ударила снова…
В глубоком и туманном прошлом, наверняка, существовал мир, совсем не похожий на тот, в котором мозг ощущал себя теперь.
Здесь не было ничего, кроме ватной тишины и напряженного покоя. Здесь не было ни культуры, ни промышленности, ничего, что придавало бы смысл понятию "цивилизация". Однако, хоть смутные и скудные, зачатки знаний о "государстве", "нации" и прочем мешали признать нынешнее состояние нормальным. Мозг запутался в неразрешимой дилемме и впал в смутное беспамятство.
Но тревожные тени и во сне блуждали по лицу человека. Лицо то искажала гримаса гнева, то недоумение и обида прорисовывались в опущенных уголках рта. Лоб напряженно морщился. Из полусомкнутых уст время от времени прорывался крик боли.
И так на протяжении сорока минувших лет. До конца срока оставалось еще шестьдесят с лишним.
Обнаженное тело сквозь стекло криогенной установки казалось нелепым гипсовым макетом с нелепо разбросанными в стороны руками и неестественно вывернутой шеей.
По идее создателей установки, мозг, заключенный в замороженный кусок плоти, тоже должен был быть куском бесформенного льда.
Но, как часто бывает с неумной энергией биоинженеров, их подопечные, заключенные в прозрачные сферы, лишь извне выглядели плавающими булыжниками.
Приборы отмечали отсутствие сердечного ритма, сжатые легкие не функционировали. Человека можно было колоть и резать. Можно было бы даже прооперировать без наркоза. Но мозг человека, опровергая все познания человечества, умудрился уцелеть.
Знай об этом общество и государство – сколько было бы истеричных звонков, какой шквал возмущенных писем обрушился бы на ученых.
– Криогенные установки – акт милосердия! – твердили пресса, радио и телевидение.
Каким кошмаром оказалось существование мозга, лишенного насильственным путем привычной оболочки.
Общество, лозунгом и догмой которого стало милосердие, пусть невольно, придумало человеку пытку, до которой не додуматься и всем дьяволам Вселенной.
Нет ничего страшнее этого черно-белого "кино": твою жизнь, расчленяя и произвольно тасуя события и факты, раз за разом прокручивают перед тобой. А ты бессилен, даже умереть бессилен.
Мозг попытался приспособиться к новым условиям. Поэтам, художникам, музыкантам это удавалось. И в реальности они жили в отвлеченном мире, самим человеком придуманном. Странные фантазии и невероятные видения уже при жизни отрезали талант от обычной жизни.
Но человек, беспомощно скрючившийся в ледяной купели, был связан с реальностью каждой клеточкой, каждым нервом.
Он не был поэтом. Он был авантюристом, преступником и любящим семьянином в одном лице.
Словом, тело, замурованное в криогенной установке, принадлежало Джону Спаркслину. А патрульный Спарк терпеть не мог кому-либо принадлежать.
И его мозг бесился от сознания, что ничего нельзя изменить. Хотелось действовать. Хотелось вздохнуть полной грудью. Услышать шум вертолетных винтов. Хлопнуть напарника по спине. Любить Диану. Баловать дочку.
А вместо этого Спарк плавал в ванной и от нечего делать возвращал события вспять. Это было десять? двадцать? наконец, это было сорок лет назад? Все не имело значения. Мозг в бездне безвременья нащупал своего владельца и клещом вцепился в былое "Я", по всем приметам являвшееся Джоном Спаркслином.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВЕЛЬД. ТОСТЫ С ВАРЕНЬЕМ.
Острой иглой укололо предчувствие опасности. Даже во сне Спарка насторожило чужое присутствие. Трещали выбиваемые зубы и хрустели черепа. Сознание отчаянно сопротивлялось рамкам, в которые паршивое общество пыталось впихнуть твои эмоции, чувства и жажду крушить.
Краши и бедмены плевать хотели на каноны социума. А Спарк лишь во сне имел право раскрепоститься.
– Имей в виду, – в последний раз тыча толстенькой сарделькой пальца в купола криогенных установок говорил шеф полицейского Управления, – если тебя выпустили под залог, не жди, что отвертишься в следующий раз!
Спарк и сам догадывался: расстреливать с вертолета ползающие по полю роботокомбайны – затея не больно умная. Зато – веселая! Ветер норовит вырвать тебя из кабины, тугими струями хлеща в лицо. Пальцы в секунды превращаются в ледышки. А ты метишь по божьим коровкам и желтой стерне. Попал – коровка еще машинально двигается и падает кверху гусеницами.
Да и напились они в тот день с Заклином не слабо. Ди, узрев батарею пустых бутылок, не поверила, что за ночь можно выхлестать такое количество пойла и не лопнуть.
Детские забавы у тридцатилетних придавали жизни остроту. А вы пробовали есть пресное блюдо, когда в жилах бурлят страсти, а озорные мыслишки копошатся в мозгу и рвутся наружу? Спарк пробовал – не понравилось!
А чего стоил пластиковый пакет в форме четвертованного крокодила! Спарк нарочно объездил всех электронщиков города и, явившись в один прекрасный день, с ясными глазами втащил мешок в кабинет шефа. Прислонил к стене. И сурово процедил:
– Будет просить есть – кормить!
Скорбное покачивание буйной головушки избавило Спарка от комментариев.
После чего он, Диана и Элли счастливо купались и бегали по обжигающему мелкому песочку. Месяц бегали.
Когда Спаркслин вернулся из отпуска, на шефа было жалко смотреть: в течение тридцати одного дня начальник полицейского Управления, забросив совещания, заседания и отрекшись от семейной жизни, питал пластиковый пакет гамбургерами и пепси-колой.
За трусливым подергиванием рукой, в которой был зажат бублик, и застал шефа Спаркслин. Напарники толпились за его спиной.
– Спасибо, что не выбросили, шеф, – Спарк старательно поджимал губы, чтобы не расхохотаться.
Малыш Тонни, как самый невыдержанный, прыснул, прикрываясь ладонью.
Ребята помогли затянуть веревку на горловине морским узлом. Спарк открыл мусоросжигатель. Раскачав ношу, помощнички швырнули мешок в его огненную пасть.
Позади раздался сдавленный писк шефа.
– Да, теперь мне утилизатор до следующего лета ни к чему, – пожал плечами Спаркслин.
А жалобные просьбы голодной кошки – магнитофон-имитатор.
Дразнить начальство для Спарка – так, легкая разминка. Настоящая работа начиналась тогда, когда на пульте загорался огонек вызова и, слетая вниз по гладкому шесту, команда патрульных ныряла в вертолетный ангар.
Смолкали шуточки. Легкие костюмы сменялись на универсальные комбинезоны. Снаряжение, готовое к использованию хоть на Марсе. Не различимые в толпе, на заданиях патрульные преображались. Становились точными, расчетливыми и стремительными, как пантеры в прыжке. Это были профессионалы. И своей работой в дряблом, ленивом социуме они создали опасность.
Команда Спаркслина спелась еще добрый десяток лет назад. Черная громадина Заклин – ироничный умница и незаменимый тяжелоатлет компании, малыш Тонни – по-девичьи розовощекий, смущавшийся по молодости лет от неуклюжих шуток шефа, и, наконец, сам Спарки – мозговой центр компании авантюристов на государственной службе.
Внизу, под тобой, с утра до вечера, все двадцать четыре часа в сутки – город. Чувствуешь себя, как на съемках детективного фильма.
Заклин любил подсмеиваться над пристрастием шефа к наивным фантазиям.
Когда Спарк пикировал на крышу летней веранды или сажал вертолет на автомагистраль, как черт из табакерки выскакивая из кабины, Заклин неторопливым увальнем вываливался следом, ворча:
– Ковбой-самоучка
Телки временами отстреливались, прячась за пустыми мусорными баками. И норовили ударить по глазам металлической цепью. И отчаянно лезли в облако измороси пистолета-анестезатора. От этого не умирали, но потерпевшим иногда довольно долго приходилось торчать в биоколонне, дожидаясь замены легочной ткани. Спаркслин как раз разделывался с дикарем в вонючей шкуре, когда перелив будильника вернул Джо на бренную землю.
Диана на кухне жарила бекон. Спаркслин всегда перед патрулированием норовил хоть на час-два нырнуть в постель. Тем более Ди не всегда отказывалась составить ему компанию.
– Папа, на работу? – по пластику пола прошлепали босые ножки и пухленький колобок – Элли вскарабкалась на простыни, помогая себе царапучими лапками.
– Ди, Элли нужно подстричь ногти! – крикнул Спарк в полуотворенную дверь.
В спальне царил полумрак зашторенных окон и мерное гудение нагоняющих прохладу кондиционеров.
Ди вкатила столик с кофе. Тосты, как всегда, обильно истекали малиновым вареньем. Бекон Спарки сжевал напоследок под неодобрительные взгляды Ди.
Элли проползла под локтем Джо и сунула розовый пальчик в сливки.
– Мое ты солнышко! – подхватил дочь на руки Джон.
Парочка покатилась по кровати, визжа от удовольствия. Диана крепилась, но вскоре и сама присоединилась к веселой возне.
А часы требовательно ворчали, подгоняя патрульного Джона Спаркслина на очередное дежурство.
Город задыхался от летней жары. Асфальт плавился раскаленной сковородкой, на которой медленно и лениво двигались горожане.
Воздух, пропитанный зноем, размягчал мозги, зарождая у обывателей игривые мысли и заставляя людей более здравомыслящих сбежать к прохладе побережий.
Лос-Анджелес в ярком сиянии обезумевшего от июля светила казался вырезанным в мраморе паноптикумом. Даже автомобили, пугливыми черепахами ползущие по улицам и проспектам, норовили забиться под прохладные тенты гаражей. Лишь самоубийца мог выдержать жар нагретых сидений и раскаленный металл корпуса.
Джо самоубийцей не был. Напротив, Джон Спаркслин слыл на диво жизнелюбивым и очень везучим человеком. В то время, как город изнемогал в адовом пекле, лейтенант умудрился выглядеть свеженьким и самодовольным.
Добивался этого Джон простым, хотя и не совсем праведным, способом. Стоило в метро или разбуянившемся танцзале поставить пару синяков мелкому пакостнику, прокурор тут же засаживал Спарки под домашний арест. До выяснения того, что он не сильно провинился перед Фемидой. Хулиган, опасаясь, как бы его не упекли надолго наблюдать за роботами-скотниками, всегда, хоть был десяток очевидцев, клялся под присягой в невиновности, а избитый всегда уверял комиссию по нарушениям, что ему попался неудобный фонарь или слишком скользкая банановая корка.
Правда, робокопы сторожили входы и окна, но Джо лишь кивал электронным болванчикам, шествуя мимо и посасывая апельсиновую дольку.
– Смотри! Доиграешься! – Диана всегда всего боялась и сначала планировала несчастья, а уж потом удивлялась, когда ее предсказания не сбывались.
– Поможешь? – Джо любовался женой, смешивающей себе мартини.
Ди к вечеру часто выглядела усталой, а капелька спиртного зажигала искорки в зрачках, трогала легким румянцем щеки. Губы жены набухали двумя пухлыми дольками, рождая ассоциации.
Нет, Джон Спаркслин готов был сам позаботиться, чтобы хулиганы-мальчики в городе не перевелись, ради этих нескольких свободных дней в месяц.
В иное время город, поделенный, скорее произвольно, на сектора и жестко разграниченный на уровни, представлял для Джо Спарки и его команды нарисованную цветными мелками карту, то и дело меняющую наклон. Все зависело, какой пируэт в воздухе отрабатывал сержант Заклин. Хотя патрульный вертолет умеет водить любой полицейский, у Заклина была счастливая возможность совершенствовать хобби, не слезая с рабочего кресла.
АРХАНГЕЛЫ
Город за годы существования, как и любое существо, живущее долго, приобрел свой неповторимый облик. Свои привычки и причуды. Районы, где белые виллы прорисовывались сквозь ажурную листву, Спарк называл "спальными". Среди липовых аллей и гладко выбритых газонов патрульным развернуться было негде. Разве что вскроют завещание богатенького старикашки, а любимый племянник пустит себе пулю в лоб. Но Спаркслин с ребятами любили говорливые районы деловой части города. Любо-дорого полюбоваться на мышиную возню суетящихся далеко внизу человечков.
А ты их опекаешь, охраняешь и следишь, чтобы из кармана не вывалился носовой платок. Чувствуешь себя если не богом, то, по крайней мере, его архангелом.
К перестрелкам на улицах и молодежным демонстрациям Спарки относился со снисходительностью: у города, как и у самих обитателей, был неуравновешенный характер. А вечерами и вообще было опасно высовывать нос за порог. Именно поэтому жители Лос-Анджелеса с неистощимым упрямством устремлялись в бары, стриптиз-клубы и ночные бильярдные. Лишь с рассветом пустели улицы и пустели лица помятые и бездумные, словно их владельцы за ночь исчерпывали себя. И через пару часов сна все были готовы двинуться на трудовые подвиги.
Самые чудовищные преступления тоже совершались под утро: вся пакость и мерзость города стремилась уползти в норы квартир до рассвета.
У города существовала и теневая, вернее, подземная сторона. На многие квадратные километры раскинулась жизнь нижних уровней.
Люди, со свойственным человечеству самолюбием, никак не хотели мириться, что прислуживающие роботы-механизмы умнее, работоспособнее и энергичнее хозяев.
Люди благосклонно принимали их заботы, но предпочитали думать, что еда, кров, одежда, развлечения и удовольствия приходят сами по себе.
Подземные уровни Лос-Анджелеса жили своей таинственной и размеренной жизнью. Там и тут в дорожных покрытиях сияли апельсиновые люки, ведущие вниз. Но люди старались не замечать мрачных колодцев. Иногда, вспышкой рудного газа или ополоумевшим придурком, подземелья давали о себе знать.
Но горожане невозмутимо предоставляли грязную работу тем, кому по должности положено разгребать дерьмо. А патрульные полицейские и не возникали. Спаркслина тянуло все неизвестное, все, что таило опасность. Нигде во всем городе нельзя было и представить тех приключений, о которых в гостиных принято говорить пугливым шепотком.
Диана всякий раз бледнела, по запаху одежды определяя место очередной вылазки Спаркслина. Но Элли, кроха-дочурка, пищала от восторга при виде пушистого крофта с зеленой шерсткой.
И Спаркслину жизнь не казалась такой пресной. Не он один шастал по подземным переходам. Временами вдали мелькала чья-то фигура. Эхо разносило близкие голоса.
Но государственные преступники старались избегать нечаянных знакомств. А именно преступлением против государства классифицировался спуск без разрешения на подземные уровни.
Тьфу, тьфу, тьфу, Спарки пока везло, хотя раз его наполовину уличили. Но, поскольку его застали запирающим люк, он отделался потерей спецдопуска.
А на наличие бумажки Спарки уж точно было чихать.
Джон Спаркслин с ненавистью ткнул пальцем в огонек вызова. Заклин гоготнул и погрузил пальцы в курчавые волосы:
– Что, трусим, лейтенант?
Спаркслин вывел на лобовом стекле непристойную комбинацию. Заклин,блестя зубами, расхохотался.
Вертолет нырнул в воздушную яму, и сбоку раздался сдавленный крик. Девушка-журналистка прижала обе ладони ко рту, сдерживая подступившую тошноту.
– Блевать – на пол! – сурово отрезал Спарк, видя, как пассажирка норовит открыть окно.
Девушка испуганно оглянулась. Спаркслин сжалился:
– Вы мне обзор перекроете! Поэтому нагните голову – и валяйте!
Вертолет полицейских был битком набит оборудованием: видеокамеры, блок питания к ним, магнитофоны, аккумуляторные батареи.
У Джона руки чесались при виде этого барахла – телевизионная техника казалась хрупкой и красиво бы брызнула осколками.
Пилот вертолета, малыш Тонни, старательно делал вид, что до смерти увлечен полетом.
Спаркслин припомнил некстати Диану. Он зашел полюбоваться на двухлетнюю кроху Элли. А Диана, собирая для стирки детские вещи, помалкивала, но Джо даже в сиянии золотистых волос видел неодобрение.
– Ну, скажи-ка на милость, – взорвалась Диана, – что за дурацкие телешоу в воздухе! Кто это придумал, что преступники с их грабежами и поджогами – тема для развлекательной передачи.
Спарк обнял жену за плечи, заглянул в глаза:
– Ди, я полицейский! И хоть время от времени должен делать, что прикажут! – вразумлял Джон.
– Не должен! – отрезала Диана с обычным женским упрямством.