- Может быть, Псой Карлович случайно налепил на него алую бирку? - мстительно предложил сюжетец Гений Переделкин. Он не мог смириться с утерей полосатого столба-указателя.
- Шутки - за борт! - рявкнул Шкворень и постучался в каюту штурмана. - Владислав, ты здесь?
Никто не отвечал, из каюты раздавалось сопение и какая-то возня. Вдруг дверь распахнулась, и гигантская - около метра в диаметре - консервная банка с огромной надписью "Мидии со специями" выкатилась под ноги стоящим. У банки были четыре чешуйчатые лапки, чешуйчатый хвост и голова мимикродона Клавочки. Большие, навыкате глаза марсианской ящерицы слезились, она с трудом дышала открытым ртом.
- Эт-то что?.. - отпрянул капитан Шкворень.
- Это Клавочка, - упавшим голосом доложил поникший в дверях Пузиков. - Она мимикрировала. Изнутри.
- Я вижу, - ледяным голосом сказал капитан Шкворень, приходя в себя и раздуваясь, как рыба-шар. - Я даже догадываюсь что ты заставил проглотить бедное животное. Заставить бы тебя самого все это съесть. В наказание.
Штурман просиял лицом:
- Согласен!
Капитан прищурился.
- А как же Устав, Володенька? Будь наш корабль пиратским, стоило высадить тебя на каком-нибудь астероиде с одноместным куполом жизнеобеспечения, из еды дав только эти самые мидии.
Пузиков тяжело вздохнул и снова поник. Пожалуй, вечно питаться одними мидиями не смог бы даже он. Штурман сокрушенно покачал головой.
- Не могу я, Кешенька. Уйду из флота. Сил моих больше нет жевать белковую баланду. Согласен даже пойти на линию Туапсе-Анапа, лишь бы вгрызаться зубами в сочный шашлык и запивать его искристым вином!
Капитан потемнел лицом. Друг прилюдно предавал дело всей жизни, более того - основу их долгой дружбы! Имеется в виду не Устав, конечно, а любовь к звездам. Капитан был в растерянности. Долг и дружба бились в нем не на жизнь, а на смерть. Вся гамма и омега чувств отразилась на непроницаемом лице Шквореня.
Многие деликатно отворачивались, украдкой смахивая навернувшиеся слезы. Шкворень - это Гамлет сегодня! Впервые капитан не знал что делать.
- Если все так серьезно, - сказал Рудимент Милашкин, - то я берусь за два дня вывести колонию специальных бактерий-перехватчиков, нейтрализующих все острое-кислое-пряное на полпути изо рта в желудок.
На него посмотрели с напряженным недоумением.
- Вы почувствуете вкус на языке, - пояснил Милашкин, - а в желудок свалятся нейтральные, инертные, абсолютно безобидные питательные составляющие. Можно будет есть что угодно, и Устав нарушен не будет.
Пузиков расцвел на глазах.
- Правда?! - шепотом вскричал он.
Тут Клавочка издала громкий икающий звук и превратилась в нормальную ящерицу, а на пол высыпалась гора баночек "Мидии со специями". Штурман не таясь зачерпнул баночки обеими горстями и благоговейно поднес к лицу, словно золотые слитки. Всем тут же невыносимо захотелось мидий со специями. Бледная Клавочка со всех ног улепетывала по коридору.
- О, дьябль! - закрыв глаза, хлопнул себя по лбу Шаром Покати. Голос его дрожал. - Мой сьир!.. Гдие мой сьир?.. Он в козмозе, один, и его никто не кушать! Почем я не уйти вместе с мой сьир?!.
Теперь пришла пора смутиться капитану Шквореню.
- Ну, раз так, Рудимент, - неловко сказал он, пряча глаза, - то в ближайшее время на обед у нас будут… - Капитан глотнул и с хрипотцой произнес: - Мидии, пиво светлое с охотничьими колбасками, марципаны и цукатный заяц на десерт, вишневое варенье с косточками, колбаса чесночная, копченое мясо на ребрышках… Всего сейчас не вспомню, у Псоя Карловича длинный список.
Шаром Покати тут же отнял руку от лба и нормальным голосом спросил:
- А мой сьир?
- Да, да, - сказал Шкворень, - в смысле йа, йа.
Пузечкин вытаращил глаза и пальцем уперся капитану в китель.
- Никодим, ты тоже вез контрабанду?!
Капитан густо покраснел, одернул китель и ответил на редкость мирно:
- Нет, разумеется. Я просто не открыл двери каюты во время чистки, так как у меня не было мух.
Штурман набрал полную грудь воздуха, забыл выдохнуть и застыл. На его лицо выползала блаженная улыбка. Он уже видел мидии, красующиеся в центре стола. А вокруг них как по волшебству появляются малосольные огурчики, дымящаяся отварная картошечка, обильно приправленная маслом, грибочки сопливенькие в рассоле, в маленьких тяжелых запотевших рюмочках - ледяная до густоты водочка…
Пузиков застонал.
Биолог Рудимент Милашкин превзошел себя и справился за шесть часов. За это время как раз был накрыт стол.
В столовую вошли с опаской, будто она была заминирована.
Первым с порога заглянул Эрул Сумерецкий, повел носом и с подозрением поинтересовался:
- Гипноизлучатель выключен? Или мне мерещится? Длинный стол сверкал и ломился от яств, скатерти не было видно.
Сумерецкий с еще большим обалдением уставился на Федю. Бортповар был в смокинге, с белой астрой в петлице. Гладкие напомаженные волосы, сверкающие ботинки. На тщательно выбритом лице Феди присутствовала возвышенная отрешенность. Федя священнодействовал над великолепным столом, невидимыми точечными мазками поправляя неровно лежащую вилку, салфетку, зубочистку.
- Мерещится, - кивнул Сумерецкий и развернулся, чтобы выйти.
- Прошу садиться, - услышал он вслед. - Эрик, ты куда? Макарончиков захотел?
Когда уже вовсю звенели вилки, ложки, кружки и бокалы, а над столом видны были только орудующие локти, спины и затылки, в широкие двери столовой медленно въехал огромный белый цилиндр. Из-за него выглянул запыхавшийся и порозовевший А. Б. Сурд.
- Я придумал новую концепцию "Голода". Ведь голод - это когда есть нечего?
- В точности так, - сказал Пузечкин, вытирая масляные губы.
- Стало быть, - засуетился скульптор-кондитер, с напряжением снимая со сладкого монумента огромную крышку, - торт должен быть съеден…
Загремели стулья.
- Стойте, стойте! - воскликнул Сурд, загораживая собой произведение кондитерского искусства. - Не просто съеден, а желательно руками и с большой жадностью. А вот живописные остатки на дне и будут "Голодом".
- Гениально, - прошептал бортписатель Переделкин. Припав к тарелке, он обгладывал куриную ногу, жаренную под давлением, и косился на бокал красного вина.
А. Б. Сурд дал отмашку и уселся в сторонке с жадным взором театрального режиссера, наблюдающего предпремьерный прогон спектакля.
Цыкая зубами и засучивая рукава торт окружили, словно гоблины одинокого хоббита, истосковавшиеся по искусству члены команды и пассажиры звездолета.
Раздался звон посуды и грохот-падающих стульев, крики:
- Держи его! Слева заходи!
Пушистой шипящей шаровой молнией кот Форсаж выскочил из-под стола, наискось пронесся по столовой, инерция бросила кота на стену и даже немного завернула на потолок. Скребнув когтями, кот ввинтился в проем двери и исчез в коридоре. Следом за ним издевательски приплясывая и извиваясь неслась сосисочная гирлянда.
Отяжелевший пес Юмор оторвался от миски, из принципа сделал несколько заплетающихся шагов, тявкнул вслед Форсажу и улегся посреди столовой, расстелив обширные уши по полу.
Клавочке дали пару кочанов капусты и совершенно невозможно было определить, какие именно из десятка кочанов соответствуют сейчас мимикродону. Кочаны лежали горкой и не шевелились, сытая Клавочка спала.
Хомячок Парсек, легко придавленный куском эмментальского сыра, объевшийся и счастливый, валялся на столе возле локтя Жужелицына. Сам инженер электронных душ, нирванически прикрыв глаза, поглощал пиво из высокой кружки.
На дальнем конце стола невыносимо вальяжный Сумерецкий, облаченный в тройку и сверкая бриллиантовой заколкой на галстуке, неторопливо обсуждал с Федей тонкости приготовления семерной ухи.
Капитан Шкворень почти ничего не съел. На его тарелке скучал в одиночестве надкушенный бутерброд. Подперев щеку, капитан растроганно слушал мнемодатчики. Те хорошо поставленными сытыми голосами слаженно выводили:
Ешь ананасы, рябчиков жуй,
Хрупай лазанью, рубай нежных уток.
Я по секрету тебе расскажу:
Главное в жизни - желудок.
В звездной дали, возле внешних планет
О вечном загнешь ты без шуток.
Тебя перебью я уверенным "Нет!
Главное в жизни - желудок".
© Д. Поляшенко, 2005.
ЮЛИЙ БУРКИН
Потрясения обжоры
Какая вкусная бумажка… Я тихонько вздыхаю. Хочется ее съесть, но нельзя. Я непроизвольно тяну верхние лапки к письменному столу, но хозяйский ботинок настигает меня, и я отлетаю в угол.
- Но-но! - рявкает хозяин. - Сколько раз я тебе говорил: не смей ничего брать со стола, кроме окурков!
Говорил… Но одно дело окурки, другое - бумага. Белая, нежная…
- Пшел вон из кабинета! - командует хозяин.
Плохо дело. Впрочем, если пошариться по квартире, всегда можно найти хоть что-нибудь вкусненькое. Не такое, как бумага, но все-таки.
Проворно перебирая тремя нижними лапками, расположенными у меня под круглым днищем, я перемещаюсь из кабинета в гостиную. Тут я сегодня был уже раз пять, так что здесь ловить нечего.
Перехожу в спальню. С кресла за мной неодобрительно наблюдает кот. Возможно, помнит то недоразумение, которое произошло между нами, когда я еще не знал, что живое кушать нельзя. Как это печально! Я подозреваю, что живое очень вкусно.
Но нельзя, так нельзя. Я проползаю мимо, кот дергает кончиком хвоста и демонстративно перестает обращать на меня внимание.
О чудо! Посередине комнаты что-то явно очень и очень вкусное, аромат завораживающий. Главное - не спешить и точно убедиться, что это мусор, а не какая-то нужная хозяину вещь.
Осторожно подкрадываюсь, присматриваюсь, принюхиваюсь… К сожалению, это нужный хозяину предмет "тапок". И я опять остаюсь голодным.
В принципе, я могу не есть вообще, я ведь уже не расту. Но я очень люблю есть, в этом смысл моей квазижизни. А потому - не стоять! Не унывать! Вперед, на поиски!
На кухне хлопает дверца холодильника, и я опрометью кидаюсь туда: если хозяин собрался есть, то и мне может что-нибудь перепасть - яичная скорлупа, шкурка банана или какая-нибудь упаковка.
Без особого труда меня обгоняет кот. Еще бы, вон у него какие длинные лапищи, и у него их четыре. А из-за того, что у меня опорных лапок только три, я при ходьбе все время вращаюсь. Это хорошо для обзора, но не для скорости.
Кот тоже надеется, что что-то достанется и ему. Не мусор, а что-нибудь специально для него заготовленное. Но для меня это даже хорошо: чем больше кот ест, тем больше вырабатывает отходов. Не очень вкусных, но все-таки. А еще иногда хозяин дает ему что-нибудь такое, что он не может съесть полностью, и тогда остатки достаются мне.
Досеменив до кухни, я осторожно выглядываю из дверного проема. Хозяин не любит, когда я бестолку суечусь у него под ногами.
О счастье! О радость! Он собрался варить креветки! Дело даже не в шелухе, а в том, что креветки он без пива не ест. Обожаю стекло! Оно такое чистое! Особенно люблю, как оно хрустит на моих нижних титановых жвалах. Впрочем, и шелуха - штука неплохая.
На своем месте, урча и установив хвост трубой, ест рыбку кот. Значит, будут еще и косточки.
- Урод, - говорит хозяин (УРОД это Утилизатор Разумный Околоживой Домашний), - иди отсюда. Потом придешь и слопаешь свое, а пока - гуляй.
Обидно, конечно, но я не гордый. Отправляюсь бродить по квартире. Но я уже столько раз здесь все облазил… Пыль и та с прошлого обхода осесть не успела.
Хотя… Если говорить, о пыли, то есть какой-то смысл поискать ее в библиотеке. И я направляюсь туда. Уборка пыли в библиотеке - дело самое трудоемкое, потому, сколько ее ни убирай, что-нибудь еще да найдется.
Хватаю с пола пульт и, принюхиваясь, забираюсь на стремянку. На четвертой полке слева что-то есть. Запах довольно отчетливый. Жму на пульте соответствующую кнопку, и стремянка приходит в движение. Стоп! Да-а… Не густо. Собираю пыль в щепотку и забрасываю в рот. Хорошо, но мало.
Принюхиваюсь и чувствую настоящие залежи на шестой полке. Не достать… А может быть, все-таки? Жму на кнопку со стрелкой "вверх", поднимаюсь до предела, встаю на цыпочки, тяну лапки изо всех сил… Ну! Еще чуть-чуть! Слегка подпрыгиваю, хватаюсь за книжку… И, потеряв равновесие, срываюсь вместе с ней на пол.
Ударился я пребольно, да и от хозяина будет нагоняй, если я не смогу поставить книгу на место. Надо хотя бы пыль сожрать поскорее, пока он не явился.
Прихрамывая, ковыляю к книжке. Она открыта. Эх!.. Сожрать бы ее. По косвенному определению, то, что лежит на полу и не на месте, является мусором… Но нет. Себя не обманешь. Это нужный хозяину предмет "книга", и ничего тут не поделаешь. И "не на место" я его сам уронил.
Я, кстати, умею читать. Все квазиживые устройства умеют читать… Иногда полезно. Что тут хотя бы написано, в этом нужном хозяину предмете "книга"?
…Когда хозяин вошел в комнату, я рыдал горючими слезами. Никаких слез у меня, конечно, не бывает, но как не рыдать, читая такое?! Некоторые слова я не понимаю, но ситуацию в целом представил явственно и примерил ее на себя.
Если бы в этом доме жил еще один околоживой утилизатор… Нет, не так. Если бы в этом доме жили два хозяина, и они ненавидели бы друг друга, но у каждого из них был бы свой УРОД…
- Урна, ты где? - нахмурился хозяин. - Я тебя уже сто лет зову. Там, на кухне, мусора навалом…
Я впал в ступор. С одной стороны хочется со всех лапок кинуться на кухню, с другой - хозяин тогда поставит книжку на место, а я ее еще не дочитал…
- Да что это с тобой? - изумился он. - Что это у тебя? - Он наклонился и поднял книгу с пола. - Шекспир? "Ромео и Джульетта". Наглость, конечно, но я сегодня добрый: можешь сожрать, у меня эта пьеса есть в полном собрании. - С этими словами он кинул книгу мне в пасть.
Сегодня день великих потрясений! Сперва я упал с высоты, потом рыдал от жалости, а теперь, вот, - о радость! - мне дали на съедение целую книгу!
Но… Я не дочитал ее… И вообще, я не могу ее есть… После всего.
Я наклонился, и книга выпала из моей пасти обратно на пол.
- Не понял?.. - уставился на меня хозяин. Потом пожал плечами, отвернулся, достал из кармана коммуникатор и набрал номер.
Вскоре на настенном стереоэкране возникло лицо хозяйского дружка Вадика.
- Чё хотел? - спросил он.
- Проблема, - сказал хозяин.
- Какая?
- Мой УРОД читает "Ромео и Джульетту".
- Лихо! - хохотнул Вадик. - А сколько ему?
- Вы мне его года три назад подарили.
- И чего ты хочешь? Ему уже давно пора размножаться.
- Ну-у, я не думал, что это обязательно…
- Ага. Тебе обязательно, а ему - нет?
- Убедительно…
- Ты инструкцию читал?
- Давно.
- То-то и оно. Или размножаться, или стерилизовать, другого пути нет.
- Хм-м… И где я возьму ему пару?
- По объявлению. Заводчиков навалом. А стерилизовать не хочешь?
- Да нет, ладно уж… Итак урод… Раньше мне надо было думать. А теперь, когда он "Ромео и Джульетту" читает, как-то не того…
- Добрый ты больно. Тогда купи ему пару, раз уж на то пошло.
- А что? Идея. Так, наверное, и сделаю. Только куда детенышей девать?
- Куда, куда! Их в магазинах принимают, денег дают. Еще и заработаешь.
- Точно? Ну ладно тогда. Пока… Он отключился и посмотрел на меня:
- Все понял?
Конечно, понял!!! Еще бы не понял!!! И не только понял, но и потрясен! Неужели написанное в книге - правда? Неужели так бывает?! Неужели в этом доме скоро появится УРОДка?!!
- Ты хоть рад? - все не понимал хозяин. - Попрыгай, что ли, если рад.
Я дважды подпрыгнул настолько, насколько мне позволили лапки, и хозяин удовлетворенно кивнул:
- Ну, ладно тогда. Надеюсь, больше с тобой проблем не будет. Беги на кухню… - он запнулся, а потом закончил: - Когда дочитаешь. - И вышел из комнаты.
Великий, поистине великий день! Хозяин говорит со мной как с равным… "Когда дочитаешь…" А скоро он купит мне пару!.. У него у самого нет пары, а мне - купит…
И вдруг, как гром среди ясного неба, мысль: "Два УРОДа?! А еды столько же?!"
Я поспешно запихал книжку в пасть. Пока разрешено.
"В конце концов, дочитать можно и в полном собрании, - думал я, жуя вкуснющую бумагу по дороге на кухню. - Или вообще…"
© Ю. Буркин, 2004.
СЕРГЕЙ ЛУКЬЯНЕНКО
Сердце снарка
Темное дерево палубы было влажным, там, где въелась соль, шероховатым и очень, очень теплым.
Роберт уселся на сложенный бухтой гарпунный трос. Достал портсигар. Закурил. Папиросы были настоящие, с Земли. Хорошо размороженные - не потеряли ни формы, ни вкуса.
Клиенты запаздывали. Они всегда запаздывают, даже если им нужно спешить, если счет идет на дни и часы. Им все в новинку - небо в сплошной пелене фиолетовых облаков, горные пики на западе, бескрайний океан на востоке, узкая лента города между предгорьями и берегом…
Город они называют поселком. Роберт их понимал. Он видел земные города - на экране. Для землян Лазарь-сити не город.
С соседнего судна его окликнул Мигель. Попросил закурить. Роберт кивнул. Мигель позвал сынишку, но тот возился со стоячим такелажем, придирчиво, как это умеют только влюбленные в море дети, проверяя ванты и штаги сантиметр за сантиметром. Мигель махнул рукой, сошел по мосткам на пристань, поднялся на "Напасть". Роберт протянул ему портсигар, Мигель закурил и уселся прямо на палубу, у ног Роберта. Некоторое время они молчали. Смотрели на север, где над посадочной площадкой тревожно вились птицы.
- Говорят, их всего четверо, - сказал Мигель.
Роберт пожал плечами. Корабль с Земли прилетал раз в три месяца. Иногда он привозил больше десятка клиентов. Иногда, очень редко, одного или двух. На памяти Роберта не было случая, чтобы никто не прилетел.
- Мне Дэнис сказал, - пояснил Мигель. - У него сестра в диспетчерской. Знаешь?
- Знаю.
Роберт сплюнул через борт. Мигель неодобрительно поморщился. Пока судно у берега - плевать или гадить в море, значит гневить судьбу. Но Роберт плевал в море. На судьбу он тоже плевал. Роберт был моложе Мигеля. Он был удачлив. И они были друзьями.
- Кому-то не повезет, - сказал Роберт.
- Хосе, - сказал Мигель убежденно. - Он без клиента. Они посмотрели направо - будто в первый раз видели "Счастливый шанс". Судно Хосе и впрямь не внушало доверия. Когда-то это была крепкая, надежная фелюка, но пару лет назад она потеряла одну мачту. Восстанавливать ее Хосе не стал, и теперь судно выглядело, будто непомерно большая баланселла. По сравнению с ухоженными шлюпами и тендерами она казалась неуклюжей, по сравнению с маленьким кечем Мигеля - несуразной.
- Хосе без клиента, - согласился Роберт.
Они успели выкурить еще по папиросе, когда на Портовой улице показались земляне. Мигель заторопился.
- Чтоб тебе провести эту ночь с соседской дочкой, - пожелал он напоследок.
- Она уродина, - ответил Роберт.