Эпизод седьмой
АККОРД В СОЛЬ-МИНОР
I
Мне часто говорят, что необычайное преступление в Челси, которое пресса окрестила "убийством в мастерской" или "смертью в студии", стало для моего эксцентричного друга Мориса Клау своего рода Ватерлоо. На это я отвечаю, что дело в Челси, напротив, было его Аустерлицем. Король криминологов, чьи победы которого я имел честь запечатлеть для потомства, никогда не доказывал свою теорию "одических негативов" с таким драматическим блеском, как в решении загадки, связанной с убийством художника–портретиста Пайка Уэбли.
Поразительная способность Клау извлекать из атмосферы мыслительные формы (могу лишь назвать ее пост–телепатией) сделала его не только предметом насмешек невежд, о чем мне уже приходилось рассказывать, но и благодарного восторга посвященных, причем далеко не последнее место среди них занимал инспектор уголовной полиции Гримсби из Нового Скотланд-Ярда.
Вне сомнения, недавние эксперименты профессора Гилберта Мюррэя основывались на том самом законе "психических колебаний", что впервые был сформулирован удивительным гением из лавки близ Старой лестницы в Уоппинге.
За ленчем я прочитал заметку о трагедии в Челси в раннем выпуске "Ивнинг стандард" и, вернувшись к себе в кабинет, обнаружил, что меня дожидается инспектор Гримсби. Никаких вводных фраз не понадобилось. Простая дедукция подсказала мне причину его визита.
Ему было поручено расследование таинственного убийства в Челси - и с этим заданием справиться он был не в состоянии.
Гримсби на несколько лет младше любого другого инспектора в Ярде и точно самой природой создан для постоянного восхождения по карьерной лестнице. Он обладает даром, что дороже гениальности - умением использовать гениальность в своих целях; к тому же у него есть талант, необходимый всякому успешному человеку - талант оказываться в огнях софитов. Весь спектакль он может простоять за кулисами; но инспектору уголовной полиции Гримсби, можете не сомневаться, достанется последний поклон.
Так и должно быть, и я уважаю Гримсби и восхищаюсь его талантами. И потому, едва завидев его, я осведомился:
- Убийство Пайка Уэбли?
- Замечательно! - объявил Гримсби, напуская на себя удивленный вид. - Если вы и далее будете поражать меня прозорливостью, начну считать вас единственным соперником Мориса Клау!
- Понимаю, - сказал я, бросая газету на стол. - Дело не такое простое, каким кажется.
- Простое! - вскричал Гримсби и швырнул в камин окурок крепчайшей манильской сигары. - Простое? Да оно слишком простое! Беда в том, что работать мне не с чем - иными словами, я не понимаю, с чего начать.
Он повернулся спиной к камину и умоляюще поглядел на меня. И -
- Вы звонили в Уоппинг?
Гримсби кивнул.
- Ответа не было, - мрачно произнес он.
- Что же вы предлагаете?
- Видите ли, - Гримсби помедлил, - вы человек занятой, мистер Сирльз, но я подумал - внизу ждет такси - не найдется ли у вас минутки, чтобы поехать со мной и побеседовать с Морисом Клау?
- Почему бы вам не отправиться самому?
- Ах! - он выбрал новую сигару и стал разминать ее между большим и безымянным пальцами. - Вся загвоздка в его дочери. Она считает, что я впустую отрываю его от дел. Сомневаюсь, что она позволит мне увидеться с ним.
- Это ваша вина, - заметил я. - Она очаровательная девушка. Вы неправильно ведете себя с нею.
- Ах! - повторил он и умолк, нащупывая в кармане спички. Наконец, я сжалился над ним.
- Хорошо, могу уделить вам несколько часов, - согласился я. - Если Клау займется этим делом, мое время не будет потеряно зря.
II
Понимаете, нет абсолютно никакого мотива, - жалобно произнес Гримсби, в то время как кэб пробирался по сомнительным улицам. - Пайк Уэбли, похоже на то, был человеком приличным, вел безукоризненную жизнь, грехам никаким не предавался, насколько я могу судить. Разумеется, я искал в деле женский след - но женщины, которых я нашел, вне себя от горя по поводу его смерти. Чрезвычайно популярная личность. Месть можно исключить; ограбление исключается; готов поклясться, что можно исключить и ревность. И что, скажите на милость, я должен обо всем этом думать?
- Он был задушен?
- Да, - кивнул Гримсби. - Задушен очень сильным человеком. На лицо его страшно смотреть, а на шее, там, где пальцы душителя впились в плоть, остались синие рубцы.
- А кто последний видел его живым?
- Привратник Актерского клуба, - последовал быстрый ответ. - Он там пообедал, задержался на час, болтая с друзьями, а затем ушел со словами, что в студии его ждет работа. Студию отделяет от дома небольшой сад; войти в нее можно через боковой вход. Он был холостяком, так что прислуги - всего два человека: повариха–экономка и слуга, прислуживавший ему уже много лет. Они утверждают, что в дом Уэбли не входил, и поэтому мы предполагаем, что он направился прямо в мастерскую. Рано утром уборщица, которая приходит ежедневно, обнаружила дверь студии закрытой (я имею в виду дверь, выходящую в сад) и сообщила об этом Паркеру, слуге; тот явился с ключом.
- Постойте, - прервал я. - Паркеру наверняка должно было быть известно, что хозяина нет дома?
- Нет! - Гримсби решительно покачал головой. - Мистер Уэбли нередко работал допоздна и Паркеру было приказано не беспокоить хозяина, пока тот не вызовет его звонком.
- Понятно, - сказал я. - Итак, они открыли дверь, ведущую в студию, и -
- Да, - продолжал Гримсби. - И нашли его там - он лежал на полу, задушенный.
- Сколько времени прошло с момента смерти?
- Хм, несколько часов, по словам полицейского медика. Все указывает на то, что убит он был почти сразу же, едва успев войти в мастерскую.
- Должно быть, там кто–то прятался, - предположил я.
- Бог знает! - пробормотал Гримсби. - Итак, я не понимаю, с чего начать. А ведь в делах такого рода первые двенадцать часов имеют ключевое значение. Вот мы и прибыли, - нервно добавил он.
Мы велели таксисту ждать нас в начале тупика, где прячется удивительное заведение Мориса Клау. День был туманный, и мы едва различали лампы у дверей лавки. Порывы холодного ветра напоминали о близости матушки Темзы; поравнявшись с грудой старья и рухляди, являвшей собой видимую часть товарных запасов владельца, мы заметили необычайный образчик человеческого мусора: он прислонился к дверному косяку, в уголке рта тлел окурок, ежесекундно грозивший поджечь пятнистые моржовые усы - отличительный признак Уильяма, продавца из лавки Мориса Клау.
- Добрый день! - сказал я. - Не изволите ли сообщить о моем приходе мистеру Морису Клау?
- Безусловно, сэр, - с пьяным воодушевлением отозвался Уильям. - Он будет очень рад, сэр, я уверен, сэр.
Уильям направился к двери, затем остановился, обернулся и поглядел на нас.
- Не возражаете подождать снаружи? - добавил он. - Тут эта, где–то прячется рыжий мальчишка, присмотрел себе эту
вот клюшку для гольфа, - и он указал на обломок клюшки. - Ежели мы все уйдем, он ее живо стащит.
Мы остались на месте. И -
- Морис Клау! Морис Клау! За тобой явился дьявол! - проскрежетал попугай, бдительный страж лавки.
Вскоре откуда–то из темных глубин заведения донесся низкий, громыхающий голос, который мы сразу узнали - голос Мориса Клау:
- Ах! Добрый день, мистер Сирльз! Если не ошибаюсь, с вами инспектор уголовной полиции Гримсби? Добрый день, мистер Гримсби!
Клау возник из завесы пропахших самыми непредставимыми ароматами теней и -
- Смотрите! - воскликнул он. - На голове моей шляпа, ожидает нас кэб. Повезете вы меня в Челси? Не так ли?
Он достал из–под подкладки котелка цилиндрический пузырек и увлажнил его содержимым свой высокий, бледный лоб.
- Вербена, - громыхнул он. - Ненавидят ее мои морские свинки, я же нахожу ее такой освежающей!
Клау вернул пузырек на место и водрузил котелок на голову.
- Купил недавно по случаю превосходную парочку броненосцев, - объяснил он. - Обладают они особым запахом, что кажется мне неприемлемым.
Клау обратился к Уильяму, который подозрительно оглядывал узкий проулок.
- Уильям, прекрати беспокоиться о рыжем мальчишке. Наваждением становится сие! - наставительно сказал он. - Пеганке выдашь ты свежие водоросли, и если вновь отткажутся ежи есть яблоки, угости каждого кусочком сырого бифштекса.
Он приблизился к ожидавшему нас кэбу и застыл на подножке.
- Мистер Сирльз, не стану я более приобретать ежей. Мало того, что трудно их содержать в неволе - один еж прошлой ночью забрался ко мне в постель.
Мы сели в кэб, и -
- Теперь же, мистер Гримсби, поведайте мне о том бедняге, что был убит, - продолжал Морис Клау. - Жду рассказа. Вижу, непросто все. И я говорю: "Понадобился вам старый дуралей из Уоппинга".
III
- Слабонервны вы, мистер Сирльз, - заявил Морис Клау, помахивая перед моим носом длинным пальцем. - Тошнит вас. Не отошли вы от вида синюшного лица убитого. Что ж! ужасно то, не спорю.
Тело успели унести, и мы побывали в морге, чтобы осмотреть его. Теперь мы стояли в мастерской, где произошло убийство; хотя после нашего визита в мертвецкую прошло уже некоторое время, я все еще, признаюсь, не мог оправиться. Начинало темнеть. Мы зажгли в студии свет. Туман сгущался, и воздух сочился водяной взвесью.
Я видел вокруг незаконченные картины: групповые портреты, наброски для журнальных обложек, портреты женщин и детей - и передо мной словно вставало жуткое лицо, искаженное лицо человека, который никогда больше не притронется к своим кистям и краскам.
- Я не впервые имею дело с удушением, но в первый раз вижу такие отпечатки на шее, - сказал Гримсби.
- Ах! В самом деле! - пророкотал Морис Клау, оборачиваясь к нему. - Никогда раньше такие, а? Заинтересовали вы меня, друг мой; начинаете вы замечать. Интеллект ваш расцветает, подобно подсолнуху на солнце. И состоит в чем необычность тех отпечатков?
Гримсби застыл, не в силах понять, следует ли считать замечание Клау комплиментом или шуткой, и наконец выдавил:
- Чрезвычайно мощное сдавливание. Убийца, по всей видимости, обладал поразительной силой.
- О, да! - Морис Клау снял котелок и принялся внимательно разглядывать его верхушку. - Поразительная сила? Что же хирург, что думает он?
- Он с этим согласен.
- Ах! но не более того, а? Всего–навсего поразительная сила?
Гримсби буквально насторожил уши.
- Не понимаю, к чему вы клоните, мистер Клау, - сказал он.
- Вы заметили что–то еще?
Морис Клау положил котелок на столик.
- Заметил я кое–что иное, мистер Гримсби, и на секунду показалось мне, что совпали ваши мысли с моими, - ответил он.
- То было лестное заблуждение. Прошу меня простить. Пепельница эта, - он поднял пепельницу, стоявшую на столике рядом с его котелком, - немалый представляет интерес. Согласны ли вы, что интерес тот велик, мистер Сирльз? - спросил он, поворачиваясь ко мне.
Я лишь беспомощно разглядывал пепельницу. Обычная латунная пепельница со сгоревшими спичками и окурками. Я не видел в ней ничего необычного, так что мог только отрицательно покачать головой.
- Ах! …
Двумя длинными желтыми пальцами Морис Клау осторожно извлек из пепельницы окурок. Он поставил пепельницу на место и продемонстрировал нам свою добычу.
- Глядите же, что я нашел! - сказал он.
Инспектор Гримсби был теперь откровенно удивлен и вдобавок явно раздражен. Да и сам я, хоть и был неплохо знаком со своеобразными методами Мориса Клау, никак не мог уяснить, что он имеет в виду.
- Друзья мои, - продолжал он, по очереди посматривая на нас и держа окурок на весу, точно лектор, показывающий студентам образец, - пред вами сигарета, порок, убивший множество людей. Знавал я женщину, повешенную из–за булавки, но также многих мужчин и женщин, погибших благодаря сигаретам.
Клау достал из кармана портмоне и бережно поместил внутрь окурок.
- Минуточку, мистер Клау! - воскликнул Гримсби. - Если это вещественное доказательство - хотя, клянусь всем на свете, я не в состоянии понять, что может доказать этот окурок.
- Поймите же! - вскричал Морис Клау. - Я, дурацкий старик из Уоппинга, вижу здесь веревку палача!
Он закрыл портмоне.
- Но… - снова начал Гримсби.
- Но попрошу без но! - отрезал Морис Клау. - В руках моих является это уликой, для вас остается окурком сигареты. Слушайте же!
Прозвенел звонок.
- Это Изида. Договорился я с нею встретиться здесь. Не будете ли так добры, мистер Гримсби, открыть дверь?
Гримсби с готовностью подчинился. В студию вошла прекрасная Изида, одетая в изысканное платье. Она одарила меня приветственной улыбкой, эта восхитительная дочь странного отца и, пока инспектор уважительно придерживал дверь, изловчилась внести в мастерскую, не задев дверной проем, большой коричневый бумажный мешок.
- Ах! - воскликнул Морис Клау. - То моя одически стерильная подушка. Помести ее здесь, дитя мое.
Он указал на пол.
- Прочие дела не позволяют мне спать здесь долее двух часов, но за это время надеюсь я следы уловить эфирной бури в сознании убийцы - либо же последний всплеск эмоций в мозгу жертвы. Нечто уловлю я, несомненно, ибо преступление это не есть обычное.
Изида Клау развернула бумажную упаковку, достала красную шелковую подушку и положила ее на то место, где было найдено тело убитого.
Я отвернулся, содрогаясь. Я не мог поверить, что какой–либо человек способен по доброй воле лежать и тем более спать на этом проклятом месте. Но именно так намеревался поступить Морис Клау, и у меня не было сомнений, что он претворит свое намерение в жизнь.
- Изида, дитя мое, - сказал он. - Пробуди меня через два часа.
Морис Клау снял свой плащ с пелериной, под которым обнаружился потрепанный твидовый костюм, расстелил плащ на ковре, вытянулся на нем во всю длину своего худого тела и опустил голову на подушку.
- Джентльмены, - произнес он своим необычайным громыхающим голосом, - предоставьте меня моей дреме. Быть может, когда проснусь я, буду знать больше о человеке, что курил, - и он похлопал по своему боковому карману, - эту сигарету.
Мы вышли из студии через дверь, ведущую в сад. Изида выходила последней, и до меня донесся голос ее отца:
- Изида, дитя мое, окажи доброту потушить свет.
Оставив эксцентричного исследователя на этом таинственном и ужасном сторожевом посту, мы направились в дом. На Гримсби было жалко смотреть, так боялся и одновременно мечтал он поговорить с Изидой; пожалев его, я отправился на розыски Паркера, слуги убитого художника, решив добыть у него хоть какие–то полезные сведения. Но все мои усилия ровно ни к чему не привели.
- У него не было ни единого врага на свете, сэр, - взволнованно заявил слуга. - Лучший хозяин, который у меня был или когда–нибудь будет. Не стану отрицать, что у него случались небольшие увлечения, сэр, но ни одно из них не оставило по себе горького чувства. Поверьте мне, женщина здесь не замешана, что бы ни говорили люди из Скотланд-Ярда.
И впрямь, чем больше я размышлял над обстоятельствами дела, тем более необъяснимыми они казались.
К примеру, не видно было никаких признаков борьбы. Если же она и имела место, убийца, прежде чем скрыться, тщательно уничтожил все следы схватки. Едва ли стоило надеяться, что детективам из Скотланд-Ярда удастся найти отпечатки пальцев. Но острое восприятие Мориса Клау не раз позволяло ему обнаружить ключ к загадке там, где все остальные в бессилии разводили руками; и пусть его поведение могло показаться странным, я хорошо знал - в условиях, что по мнению Клау складывались на сцене насильственного преступления, его подсознательный разум, который он именовал "астральным негативом", чаще всего способен был уловить некие остаточные знаки событий.
В назначенное время мы возвратились в студию и нашли ее ярко освещенной. Войдя, мы увидели Мориса Клау: он увлажнял вербеной свой высокий, бледный лоб. Он наклонился и поднял свой плащ с пелериной.
- Ах, друзья мои, - сказал он, - многие законы, что правят деятельностью разума, предстоит нам классифицировать. Я так думаю; воистину. Почему иные эмоции, - он взмахнул длинными руками, - оставляют печать неизгладимую, другие лишь преходящую, третьи же исчезают бесследно? Задаю себе тот вопрос, и некому ответить. И потому невежественны мы и глупы. Нынче ночью, - он заговорил тише, - свершаю я убийство голыми руками! Да! Я убийца! Мой мотив -
- Да, да! - в нетерпении воскликнул Гримсби.
- Нет, нет! - неодобрительно глянул на него Морис Клау. - Мотив мой бьется у меня в мозгу, стучится во втором разуме, подсознательном разуме. Себя не вижу я, не разгляжу и жертвы. Но я слышу, я слышу. Слышится мне звук!
- Звук, - прошептала Изида. - Тот ужасный звук, его предсмертный крик?
- Нет, нет! - заверил ее отец. - Слышится мне прекрасный звук!
IV
Шло время, но по делу об убийстве в студии никто так и не был арестован. Новые скандалы привлекли внимание публики; разговоры об убийстве в Челси постепенно сходили на нет, преступлению уделялось все меньше места в прессе и наконец статьи о нем совершенно исчезли с газетных страниц.
Между инспектором Гримсби и Морисом Клау определенно пробежала кошка.
- Либо он врет, либо что–то скрывает, - заявил мне инспектор. - Для чего он сохранил сигаретный окурок? И что за чертов звук он услышал, или посчитал либо притворился, что услышал? Знаю только, что я выставил себя идиотом. Нет ни малейшей зацепки.
Признаюсь, я сочувствовал Гримсби. Он привык к тому, что все его трудности разрешает гений из лавки близ Старой лестницы в Уоппинге; в деле об убийстве в Челси инспектор понадеялся, что Морис Клау вновь послужит ему светочем во тьме, тот же, несомненно, пообещал больше, чем в силах был выполнить; великий человек не оправдал надежд.