- Она убежала в джунгли, как я и предсказывал. - Ричард намеренно выбрал слово "предсказывал". - Насколько нам известно, пока что она не проявлялась.
Лэддингтон прошел по турецкому ковру, сотканному в девятнадцатом веке, остановился и погладил голову бенгальского тигра, который навсегда застыл, приготовившись к прыжку.
- Она всегда будет нашей проблемой, Ричард. Для этого она и была создана.
Ричард прекрасно знал не только кто эта женщина, но и то, что в ближайшем будущем она никуда не пойдет. Благодаря его идеально продуманному плану они получили передышку. Неужели Лэддингтон не может поблагодарить за это?
Ричард подавил раздражение, которое рвалось наружу:
- Я хочу сказать одно: мы напугали ее настолько, что она предпочтет остаться в тени. Она уже не захочет разыскивать ни нас, ни табличку.
Лэддингтон вернулся к каминной полке за коньяком и сделал маленький глоток.
- В ближайшее время, видимо, не захочет. - Он с наслаждением смаковал бархатную влагу. - Но будь начеку, Ричард. Представь, что ты ювелир, который, не отводя глаз, смотрит через лупу на драгоценный камень. Ты должен следить за каждым ее шагом, каждым движением, каждым вздохом. Она - наша ахиллесова пята, Ричард. Коттен Стоун - наша Немезида.
Шаман
Сначала Коттен услышала гулкие шаги, почувствовала, что руки болтаются в воздухе, а кровь прилила к голове. С трудом открыла глаза.
Ей стоило больших усилий сосредоточиться.
Пятки. Она смотрела снизу вверх на загрубевшие босые пятки старика, бредущие по тропинке через джунгли. Ее несли, и костлявое плечо впивалось в живот. Она висела вниз головой, подбородок ударялся о вспотевшую кожу.
Спутанные, беспорядочные мысли носились в голове, но ничего определенного. Она застонала.
В ушах загудело, потом гудение превратилось в звон, и она поняла, что теряет сознание.
Дым.
В носу щипало от дыма. Коттен отвернулась.
Послышалось пение.
Пели ритмично, низким голосом. Что это за язык?
Одни и те же слова повторялись вновь и вновь, а потом резкий запах дыма снова достиг ее ноздрей.
Коттен повернулась набок и застонала.
Что-то влажное - видимо, кусочек мокрой ткани - омочило ее губы. Питье. Язык прилип к нёбу, а в горле пересохло так, что оно пылало.
Еще немного влаги из той же ткани просочилось сквозь губы.
Вода. Сладкая-сладкая вода.
Пение прекратилось, а запах дыма стал слабее.
Сознание начало проясняться. Наконец она заставила себя поднять веки.
Мужчина с черными глазами, выделявшимися на темно-оливковом морщинистом лице, смотрел на нее сверху вниз. Затем поднял бровь.
- Хорошее лекарство, - сказал он.
Коттен заморгала.
В поле зрения оказалось другое лицо, глаза уставились на нее из-за плеча мужчины. Это было лицо женщины, загрубевшее, с черными сверкающими глазами и волосами, крепко стянутыми у затылка.
Кто они такие? Зачем принесли ее? Коттен ничего не понимала. Неужели они прочесывали их лагерь? Она отпрянула, когда мужчина придвинулся к ней.
- Хорошее лекарство, - повторил он и что-то сказал женщине.
Та кивнула и с улыбкой сказала что-то на непонятном языке - Коттен показалось, что это язык кечуа. В интонациях не было ничего угрожающего. Может быть, они и не хотели сделать ей ничего плохого.
Мужчина тоже улыбнулся. У него были идеальные белые зубы.
- Ах, - сказала женщина и скрылась из виду.
У Коттен болела голова, особенно с правой стороны, прямо над глазом. Она осторожно дотронулась до этого места кончиками пальцев. Там была какая-то повязка, плотная и липкая.
- Хорошее лекарство, - повторил мужчина.
Снова появилась женщина и поднесла к ее губам маленький кувшин.
- Пей, - сказал старый индеец.
Она пригубила жидкость, а женщина улыбнулась и что-то сказала, явно чтобы ободрить Коттен и уговорить ее попить еще.
Коттен поняла, что это не вода. Жидкость имела фруктовый привкус, кислый, но вовсе не неприятный. Она сделала глоток и почувствовала, как смягчается горло. Немного жидкости вытекло изо рта на шею.
Что-то быстро говоря, женщина села поудобнее и приподняла голову Коттен.
Та сделала большой глоток, и женщина снова опустила ее голову на циновку.
- Спасибо, - сказала Коттен.
Сухость во рту наконец прошла. Она огляделась и увидела, что лежит в хижине из тростника и досок. Над головой висели прикрепленные к балке - она не знала, как это назвать, - украшения. Набор красивых разноцветных перьев - красных, желтых, зеленых, бирюзовых; свежие и высушенные растения; веревки.
Мужчина заметил ее интерес, встал и снял один из предметов, чтобы дать ей посмотреть. Нечто вроде стеблей злаков, у основания перевязанных грубым шнуром. Он погладил предмет большим пальцем и развернул, чтобы показать содержимое.
Она почти сразу поняла, что перед ней. Внутри была нанизанная на нитку длинная полая белая кость.
- Кондор, - сказал мужчина, отодвигаясь.
Он подошел к маленькой ямке, вырытой в земляном полу. Из ямки поднималась кольцами тонкая струйка дыма и уходила сквозь тростниковую крышу.
Мужчина сел на корточки, опустил кость в яму и держал ее, пока та не занялась. Тогда он задул огонь, и кость стала тлеть и дымиться.
Он поводил костью у себя под носом и несколько раз вдохнул дым. Потом вернулся к Коттен и поводил костью перед ней, чтобы дым вдохнула и она. Помедлив, она так и сделала. Это был тот же запах, тот же дым, которым был полон воздух, когда она проснулась.
- Дым отгонит злых духов. Кондор унесет их прочь. - Мужчина взял ее руку и приложил к повязке на голове. - Они уйдут вместе с кондором.
Амулеты и талисманы, подумала Коттен. Вот что висит над головой. А он - знахарь, шаман, лечит ее раны.
Неожиданно она вспомнила, как бежала из лагеря к Риманчу и упала. Наверное, ударилась головой и потеряла сознание.
- Сколько я уже здесь?
Он протянул руку к палке, прислоненной к корзине, и поднес ее к глазам Коттен. На очищенной от коры палке было сделано три надреза.
- Три дня?
Шаман дотронулся до каждой отметины своим длинным коричневым узловатым пальцем. Он сверкнул белозубой улыбкой, явно довольный тем, что ведет счет дням.
- Риманчу, - сказал он. - Для тебя это место нехорошее. Они не разрешают никому там находиться.
- Кто?
Мужчина выпрямился, и лицо его стало суровым.
- Махорела - те, что спустились с темного неба.
По выражению его лица она догадалась, что вторглась в область местной мифологии или религии. Такие вещи обычно не обсуждают с посторонними.
- Я шла и упала. А ты нашел меня там, в Риманчу?
Он кивнул.
- Как мне повезло, что ты проходил мимо.
- Мне было сказано, чтобы я пошел туда и нашел тебя.
Он встал, давая понять, что разговор окончен.
- Постой. Кто тебе это сказал? Как… - Коттен приподнялась на локтях и попыталась сесть, но слабость не позволила.
Шаман развернулся и вышел из хижины.
Хотелось задать и другие вопросы - в основном про своих друзей. Коттен снова упала на плетеную циновку. Вопросы застряли в голове, словно шрапнель.
Ее охватила тревога. Надо уходить. Возвратиться к цивилизации. Как только к ней вернутся силы, она выберется из джунглей, свяжется с властями, приведет к лагерю подмогу.
Она закрыла глаза, и ее разум заполонили видения: теплая липкая кровь, текущая из простреленной головы Эдельмана; обжигающий жар пламени, охватившего Хосе; безжизненное тело Пола, распростертое на земле.
Но все это перекрывала одна картина: ослепительный свет от столба светлячков.
И парящая в воздухе табличка.
Целитель
На следующее утро Коттен проснулась с чувством, что силы возвращаются, а восприятие становится четким. В хижине светило ясное утреннее солнце, разум ее прояснился, и одновременно проснулась любознательность.
Коттен заглянула под покрывало, чтобы посмотреть, что на ней надето. Она была в накидке из мягкой ткани. На талии накидка была схвачена матерчатым поясом, а на плече заколота булавкой примерно в пять дюймов длиной, с квадратной головкой в виде геометрической фигуры. По-видимому, из кованой меди. Коттен поправила тунику и стала смотреть на дверь.
Как она и ожидала, ее постоянные посетители не заставили себя ждать.
- Ага, сегодня тебе хорошо, - сказал шаман, заходя в хижину. Одет он был не так, как Коттен: на нем было пончо с бахромой до самых щиколоток.
Следом вошла женщина. Она опять улыбалась - казалось, она улыбалась все время. Одета она была так же, как Коттен.
- У меня такое чувство, словно я очнулась от дурного сна, - сказала Коттен и дотронулось до раны на голове - там уже не было повязки, остался лишь глубокий шрам.
- Хорошее лекарство, - сказал мужчина, - и кондор тоже помог.
Кажется, они не называли свои имена. Она совершенно точно не спрашивала, как их зовут, и сама не представлялась. О чем спросить в первую очередь? Коттен начала разговор с того, что назвала свое имя и, соответственно, запомнила их имена. Мужчину звали Ячаг, что значило "мудрец" и "знахарь". Женщину звали Пилпинту, то есть "колибри".
- Ее назвали так, когда она стала женщиной, - объяснил Ячаг, - потому что она порхает с места на место.
Имя Коттен понравилось Ячагу:
- Твое имя происходит от Пачамамы - Матери-Земли, - сказал он.
Хотя она объяснила, что ее имя пишется иначе, чем слово "коттон" - "хлопок", оно все равно пришлось шаману по душе, потому что он связал его с природой.
Ячаг велел Пилпинту помочь ему поднять Коттен на ноги.
Она почувствовала себя так, словно вылезла из бассейна: тело оказалось неожиданно тяжелым, а ноги - слабыми. На мгновение закружилась голова, и Коттен, чтобы удержаться на ногах, ухватилась за руки Ячага и Пилпинту. "За несколько дней стоять разучилась…"
Несколько шагов - и она на улице. При свете утреннего солнца Коттен в первый раз увидела деревню - каменные хижины с тростниковыми крышами, мощенные булыжником улицы, пасущиеся ламы и альпаки, суетящиеся бронзовые мужчины и женщины, играющие дети. На склонах виднелись террасы, отведенные под посевы, а в низине за деревней текла река. Это место ближе к долине, чем лагерь Эдельмана. Коттен чувствовала себя путешественницей во времени, которую стукнули по голове и отвезли в прошлое, когда еще не было Писарро и его конкистадоров. Тут нет ни футболок, ни кроссовок "Найк эйр", ни машин, ни мотоциклов, - вообще никаких признаков современной цивилизации.
Ячаг и Пилпинту довели ее до ближайшей каменной скамейки. Коттен уселась поудобнее и спросила:
- А в какой стороне Риманчу?
Когда она произнесла это слово, Пилпинту ахнула и закрыла рот рукой, ее брови взметнулись вверх.
- Там. - Мужчина указал пальцем на горы. - Туда полдня пути.
Она не забыла, что ему было сказано найти ее. Как так?
- А кто велел тебе искать меня?
Черные глаза Ячага вперились в нее.
- Ты еще не готова, - ответил он. - Может быть, завтра или через день.
- Ничего не понимаю. И почему ты говоришь по-английски? Кто-нибудь еще здесь говорит по-английски?
- Ты спешишь… И жить спешишь. Пусть она разворачивается постепенно, Коттен. Если будешь торопиться, то проскочишь пороги и боковые дорожки, даже не заметив их. Все на свете - в том числе и ответы - дается нам, лишь когда мы готовы их принять.
- Ты не жил в Нью-Йорке, - сказала она, рассмеявшись.
Он пристально посмотрел на нее, чуть склонив голову набок. Потом закрыл глаза и три раза глубоко вздохнул, перед тем как снова взглянуть на нее.
Она решила, что шаман просто не понял ее замечания о Нью-Йорке. Но когда он снова заговорил, она поняла, что думал он вовсе не об этом.
- Коттен Стоун, я получил твое имя. Для меня, для нас и для Виракоча - бога, сотворившего мир, - ты теперь Майта. "Майта" значит "Избранная".
Коттен задохнулась и стала хватать ртом воздух, словно ее долго держали под водой.
Жидкий свет
За то время, что она выздоравливала, Коттен хорошо узнала повседневную жизнь обитателей деревни. Она видела, как они засевают и обрабатывают поля. Женщины пережевывали зерна злаков с семенами или фруктами и выплевывали жвачку в кувшины с теплой водой, чтобы та забродила, и получилась "чича" - индейский аналог пива. Они разводили уток и морских свинок ради мяса, стригли альпак, иногда диких викуний, пряли шерсть на примитивных прялках с веретенами. У них были ритуалы и предания, уходящие в глубь веков.
Каждый день начинался с молитвы.
Ячаг проводил с Коттен много времени, но почти ничего не говорил о себе. Вместо этого объяснял, рассказывал, наставлял, пока она наконец не поведала, что произошло в лагере Эдельмана в ту страшную ночь. Ячаг выслушал внимательно, но, к ее удивлению, рассказ произвел на него не слишком сильное впечатление. Он ни о чем не переспрашивал, ни разу не поднял бровь.
Однажды днем ей удалось наблюдать обряд инициации подростков. Глядя на их измазанные кровью лица, Коттен подумала о еврейской Пасхе. Покопавшись в обрывочных сведениях о религии, почерпнутых в летней библейской школе, куда она ходила в детстве, Коттен вспомнила историю о той ночи, когда Господь наслал на Египет десятую казнь: тогда были убиты все первенцы, кроме сынов Израилевых. Господь велел народу Израилеву пометить свои двери кровью агнца, чтобы их обошли стороной. Удастся ли ей когда-нибудь уразуметь и объяснить себе, почему в ту страшную ночь в лагере Эдельмана ее обошли стороной?
Коттен окинула взглядом деревню. Она смогла бы научиться жить здесь, затеряться, стать невидимой. Если она спрячется в этой глухомани, то будет в безопасности. Ее потеряли из виду, и хотелось, чтобы так было и впредь.
Сидя у подножия красного дерева колорадито, Коттен наблюдала за ритуалом и отчаянно старалась не расплакаться. Она закрыла лицо руками, не в силах понять, что делать дальше. Неожиданно кто-то легонько тронул ее за плечо.
- Пойдем, - сказал Ячаг. - Погуляем. Теперь ты готова кое-что увидеть.
Пока они шли к краю деревни, Коттен спросила:
- Почему ты никогда не рассказывал о себе? Я ничего про тебя не знаю, хотя сама сказала о себе почти все.
"Почти".
- Мне почти нечего рассказывать.
- А ты ответишь, если я задам вопрос?
- Может быть. - Ячаг улыбнулся. - Что ты хочешь узнать?
- Кто ты? И откуда так хорошо знаешь английский?
Ячаг смотрел прямо перед собой.
- Когда я был ребенком, мать отвезла меня в город, в Монастерио-дель-Куско, старый иезуитский монастырь. Жизнь у нас была тяжелая, и мать не хотела, чтобы я вырос в нищете. Поэтому отдала меня монахам и взяла с меня слово, что я останусь и не пойду следом за ней.
- Печально, - сказала Коттен.
- Потом меня усыновила американская семья. Меня перевезли в штат Орегон, где я и вырос. Я любил приемных родителей, но в глубине души тосковал по родине, по своему народу. Я так и не приспособился к жизни американцев: нет духовности, нет почтения к Пачамаме - все это было мне непонятно. Поэтому, когда приемные родители умерли, я вернулся в Перу.
- Здесь тебя называют мудрецом и целителем.
- Это потому, что я принадлежу к двум мирам - древнему и современному.
Ячаг привел ее к тропинке, которая шла под уклон к реке Урубамба.
- Это старая тропа, - сказал он. - Поколения моих предков втоптали в нее отпечатки своих ног.
- У меня есть еще один вопрос.
Ячаг кивнул в знак того, что готов слушать.
- Ты говорил, что тебе велели найти меня в Риманчу. Кто?
Шаман широко раскинул руки.
- Твои крики донес до меня ветер. Твой страх приплыл в темных водах реки. Твоя боль просочилась на поверхность самой земли.
- Но так не бывает, - возразила Коттен. - Что ты имеешь в виду?
- Потерпи, Майта. Скоро ты все узнаешь сама.
Он махнул рукой, и они продолжили путь.
Шли, как показалось Коттен, еще почти полчаса, пока Ячаг не остановился у большой скалы, на склоне которой были выбиты ступеньки.
- Для народа Руна, как мы сами себя называем, это место - гуака, то есть священное, мистическое место. Поднимись по ступенькам. Когда дойдешь до вершины, сядь и спокойно сиди.
На вершине Коттен обнаружила гладкую ровную площадку. Скрестив ноги, села на холодный камень, и к ней подошел Ячаг.
- Закрой глаза.
Его голос смешался с шелестом ветра в листве деревьев.
Коттен послушалась.
- Сначала ты отбросишь мысли, которые заслоняют твою способность видеть. Представь, что ты плаваешь в бассейне из священного света, чистого света. Жидкого света. Света, который настолько чист, что в него не могут проникнуть никакие посторонние предметы. Окунись в него, в этот чистый, блистающий жидкий свет. Он окутывает тебя своим теплом - сияющий, мерцающий, яркий свет вокруг.
Ячаг подождал, пока она выполнит его указания, и продолжил:
- Пусть этот свет прольется в тебя. Впусти его, пусть он заполнит все твое тело. Призови этот свет в глубины своего существа, и он соберется там и закружится. Это вращающийся жидкий свет.
Коттен ощутила силу света и легкую вибрацию, когда представила, как он кружится внутри ее. Никогда она не испытывала ничего подобного.
- Не выпускай этот свет, - мягко говорил Ячаг. - Освободи разум, и пусть он движется свободно; не останавливайся ни на одной мысли, двигайся сквозь пространство и время в абсолютной тишине. Свет кружится внутри, такой сверкающий, такой чистый. Чистая энергия, первозданная, девственная энергия. Она движется по кругу, и круги становятся все больше и больше - теперь это овал, охватывающий твое тело от ступней до макушки. Только в этот миг, исполненный совершенства, она и существует.
Коттен не могла говорить. Ощущения переполняли ее. Она изгнала все мысли и сосредоточилась только на чистоте света.
- Теперь круги становятся меньше, - продолжал Ячаг. - Меньше и меньше. Еще меньше. Свет угасает. - Он замолчал.
Коттен почувствовала, что свет слабеет, сияние становится тусклее, а амплитуда вращения - меньше.
- Выпусти его, - прошептал Ячаг, - и почувствуй тепло, которое осталось. - Он сделал паузу и произнес: - Ты готова, Майта?
Коттен чувствовала себя полностью спокойной и очистившейся и наслаждалась этим.
- Ничего не говори. Слушай. Твой разум обрел ясность чистой энергии. Никакой суеты. Слушай.
Она сидела молча, не понимая, что должна услышать.
- Отвечай, какие звуки доносятся до тебя.
- Я ничего не слышу, - ответила Коттен. - Только шум воды… ветер в траве и кустах… и вдалеке - пронзительно кричит птица.
- Что еще?
Постепенно звуков становилось все больше, ее поразило, до чего их много.