– Какая девушка? – Вспомнив почему-то о Шарлотте, Бабаев покрылся холодной испариной. – Длинноносая и с челюстью как у бульдога?
– Нос у нее нормальный и челюсть в порядке, но выглядит очень крутой. На Рыжую Соню похожа, – сообщила секретарша. – Сказала, что зовут ее Вересова.
– С этого и нужно начинать, – буркнул Бабаев, вытирая лоб. Пусть заходит.
Лейтенант ФСБ Елена Вересова, без кружевного передничка и туфелек на шпильке, и правда смотрелась круто. Джинсы, сапожки и кожаная куртка с заклепками сделали из нее лихую амазонку, а суровый взгляд предупреждал, что подкатиться к ней не так-то просто. Глаза у нее были серыми – этот цвет еще в КГБ считался знаком профессионализма.
Четким строевым шагом Вересова прошла от двери к столу, вытянулась по стойке "смирно" и доложила, что готова к несению службы. Бабаев с одобрением кивнул. Приятно взглянуть – никаких висюлек и пупков с колечками! Хотя блямб на куртке многовато.
– Пойдешь ко мне шефом безопасности, лейтенант? – предложил он.
– Не по чину, товарищ полковник, – раздалось в ответ. – Это майорская должность. Как минимум.
– Повысим, – отозвался Али Саргонович. – Майора сразу не обещаю, но капитаном сделаю. Или я не депутат?
– Когда прикажете приступать? – спросила Вересова. На лице ее было написано, что приступать она готова сей момент.
– Завтра, – сказал Бабаев. – Завтра или послезавтра. Есть у меня одна проблема… Как решу, так и приступишь.
Отправив лейтенанта восвояси, он встал, вышел в приемную (бывший обеденный зал, где размещалась Земфира) и осмотрел свои владения. В одной из двух подсобок сидели Пожарский с Маркеловым, погруженные в бездну законотворчества, другую занимал Калитин и там же находился багдадский сундук. В кладовой (то есть в кордегардии) дежурила охрана, но уже не из "Георгия Победоносца", а из ЧОП "Латышские стрелки". С "победоносцами" Бабаев рассорился – контракты трех его ярмандов он выкупил по атомной цене, а на замену им прислали все тех же хмельных сопляков-огулов. "Стрелки" серьезнее работали с кадрами, набирали в штат непьющих татар, а еще евреев и немцев из Прибалтики, которые, собственно, и считались латышами. Пока Бабаев был ими доволен.
Остановившись у снимка под стеклом – того, где он мчался в атаку с верблюжьей кавалерией, – Али Саргонович грустно вздохнул. В этих скудных метражах девать новую сотрудницу было решительно некуда. Разве только в багдадский сундук.
– Меред кунем! – выругался он и добавил кое-что на арабском, про помет шелудивого ишака и верблюжий плевок. Это относилось к соседям, а точнее, к калантару их шаманской банды, Петрову, Сидорову или Иванову – Али Саргонович даже не желал вспоминать его презренную фамилию. Лично Бабаев с ним не общался, вел переговоры через чиновников московского КУГИ, и оказались они безрезультатными – все равно, что песок таскать в пустыню. Этот мошенник был хитрее цыгана-конокрада и увертливее змеи! Выбить его с позиций в бывшей аптеке никак не удавалось, сидел он прочно, будто в бетонном блиндаже. Наверняка кто-то в столичной мэрии ему ворожил.
– Что, Али Саргонович? – спросила Земфира, покончив с важным занятием – она пудрила носик. – Чаю хотите? Или сбегать за колбаской? Пока доктор наш не видит?
Бабаев с мрачным видом покачал головой. Офис был приведен в порядок, покрашен, отремонтирован и уже не пах котлетной. Мебель тоже сменили; Земфира теперь восседала за новеньким секретарским столом, у стен разместились диванчики и кресла для посетителей, в простенке меж окнами висел роскошный портрет президента. Казалось, депутатствуй и радуйся! Но места катастрофически не хватало. И сейчас Али Саргонович прикидывал, не озадачить ли гоблина Яшу еще одной проблемой. Яша, по словам Шарлотты, копал глубоко – может, и шамана закопает?…
Под окном раздалась трель сигнала, потом вошел джадид, послал Земфире нежную улыбку и доложил, что происшествий по дороге не случилось, а Нина-джан шлет Бабаю пожелания бахта и бишр . Гутытку был на редкость переимчив к языкам и нахватался от Бабаева арабских и персидских слов; длинноногую Земфиру он звал теперь не иначе как джундуб, что означало "кузнечик".
Подумав о Нине, Али Саргонович улыбнулся, затем снова помрачнел и махнул рукой.
– Езжай домой, Гут, кебаб делай, сам ешь, Кабула корми. Я сегодня буду поздно.
– Дела, Бабай?
– Дела! – Он уставился яростным взглядом в стену, что отделяла бывшую котлетную от бывшей аптеки. – Загляну к шаману сам, пригрожу или пообещаю денег… Вдруг договоримся!
– К шаману, – повторил Гутытку, широко улыбнулся и произнес на английском: – Set a thief to catch a thief!
Бабаев его понял, удивился лишь отличному прононсу и резвости, с которой вылетела фраза, а вот Земфира не ухватила смысл, но испытала потрясение. На Гутытку она посматривала так, как глядит жираф, столичный житель, на провинциала-кролика: вроде бы что-то живое шевелится в норе, но уж больно мелкое и далекое. Она искренне считала, что за Московской кольцевой не знают других языков кроме русского, да и тот сводился к известному слову из трех букв – ну, в лучшем случае, из пяти.
– Наша бикеч плохо в школе училась, – молвил Бабаев, заметив изумление секретарши. – Переведи ей, Гут.
– Пословица такая: нужен вор, чтобы поймать вора, – произнес Гутытку и вдруг стукнул кулаком о грудь, подпрыгнул и заверещал: А вор – вот он вор! Мало-мало понимаем в шаманской выкрутасе! Мухомор жуем, в бубен бьем, пляшем-камлаем, духов вызываем! Захочу, Санги Мапа позову, или На Идени, или Алха Ама ! Дам печенки оленьей, дам крови медвежьей, дам еды великим духам, порчу сниму или порчу нашлю!
Земфира побледнела и выронила пудреницу.
– Ты, джадид, не пугай девушку, – сказал Али Саргонович. – Все равно у нас ни бубнов, ни мухоморов нет, и крови медвежьей тоже. От медведя одна шкура осталась, и та в Думе лежит.
– На крайний случай без мухоморов обойдемся, – пообещал Гутытку. – Можно, я с тобой пойду, Бабай?
Бабаев кивнул и направился к выходу. Они покинули офис и, очутившись на Лесной, полюбовались вывеской соседей – золотые буквы на черном фоне мерцали так загадочно, так маняще! Затем взошли по четырем ступенькам, отворили дверь и проникли в Тибетский центр биоэнергетики "Аюрведа". Пол тут был устлан циновками из тростника, со стен улыбались изображения Будды и разевали пасти страхолюдные демоны-ракшасы, вместо светильников висели китайские фонарики, а в главном зале дымились курильницы и стояло колесо, какое крутят в монастырях Тибета, отсчитывая мантры. Словом, обстановка была таинственной, располагающей к нирване и быстрому облегчению кошелька. Бабаева и Гутытку встретила дама с сотней косичек, торчавших во все стороны, что делало ее похожей на Горгону Медузу. Выяснив личность посетителей и цель их визита, Горгона велела ждать – мол, Учитель сейчас медитирует, отрешившись от земного. Впрочем, медитация скоро закончилась, и гостей провели в кабинет, попросторнее бабаевского и весьма уютный, с окнами не на шумную улицу, а во двор. Сердце Али Саргоновича переполнила черная зависть.
Он сел и уставился на шамана Петрова, а может, Михайлова или Сергеева. Тот выглядел очень пристойно: сытый мужчина лет сорока, белолицый, светловолосый, с физиономией миссионера, несущего заблудшим душам слово Божие. Имидж портили лишь хитрые бегающие глазки да тонкие бледные губы – казалось, что их подпирают вампирьи клыки. Но этот тип не был вампиром – во всяком случае, официально: стены его кабинета украшали совсем другие дипломы и грамоты.
Памятуя о правилах вежливости, Али Саргонович откашлялся и произнес:
– Здоров ли и бодр почтенный ага? Идет ли караван его дней среди благоухающего сада, тешат ли слух голоса сыновей и смех дочерей? Полон ли дом его счастья и радости, крепки ли стены жилища, надежна ли крыша, не умышляют ли злого враги? Простер ли Бог свою длань над светлым эмиром?
Именно так приветствовал Бабаев старого Фарука, своего багдадского приятеля, а случалось, и самого Хуссейна. На Востоке действуют без поспешности и быка за рога не берут – это считается оскорбительным.
Шаман, однако, в таких нюансах не разбирался и тотчас перешел к делам.
– Про стены и крышу – это намек, любезный? Ну так знайте: крыша у меня надежная, все схвачено, и я не собираюсь никуда съезжать. Зачем? Центр Москвы, самая прибыльная клиентура! Да я вам и метра не уступлю!
– Мы могли бы договориться, – сказал Али Саргонович и полез за чековой книжкой. – Как утверждают персы, звон серебра приятнее звона сабель. Назовите вашу цену, Сидоров-бей.
– Я, собственно, Захиров, – отозвался его собеседник с язвительной усмешкой и указал на свои дипломы. – Извольте видеть: Захиров Юлий Николаевич, скромный труженик астрала, касаты-шаман, панчен лама , академик, доктор индийской, китайской и тибетской медицины.
Бабаев повернулся к стене с дипломами, и глаза его разбежались. Тут были аттестаты Пекинского, Мадрасского и Непальского университетов, свидетельства о стажировках в Шаолине, Лхасе, Бангкоке, Шри Ланке и множество грамот, подтверждавших целительный дар Захирова. Он также был членом семи академий, обозначенных неясными аббревиатурами, гранд-доктором философии и медицины, фулл-профессором и специалистом по тайскому массажу, простатиту, сексопатологиям, ушу и раковым заболеваниям. На самом же почетном месте висел сертификат с двуглавым орлом, где черным по белому значилось: Ю.Н.Захиров, доктор медицинских наук, является советником Политического консультативного совета при Президенте РФ.
Крутая бумага! – подумалось Бабаеву, а труженик астрала, проследив за его взглядом, снова с ехидцей ухмыльнулся – мол, нас ни серебром, ни саблей не возьмешь!
– Кажется, зря я пришел, – проворчал Али Саргонович, поднимаясь и кивая Гутытку.
– Это как посмотреть, сосед, – довольно миролюбивым тоном заметил гранд-доктор и фулл-профессор. – Мелкое дело вы не решили, но, может быть, преуспеете в крупном.
Бабаев вновь опустился на стул.
– Вы что имеете в виду?
Прищурившись, касаты-шаман разглядывал его минуту-другую, затем произнес:
– Что вам известно о чакрах, ауре и тонком мире? О состоянии сомати, переселении душ и генофонде человечества? Например, о древних расах атлантов и лемуров, что ныне спят под гималайскими горами?
Гутытку заерзал на сиденье, а Али Саргонович признался с искренним удивлением:
– Ничего не известно. Ровным счетом ничего.
– Профессор Умдашев, которого я считаю единомышленником и близким другом, бывал с Гималаях. В тех самых пещерах бывал, где спят лемуры и атланты, – с таинственным видом сообщил президентский советник. – Другие тоже удостоились… немногие, очень немногие, но все же… некоторые касаты-шаманы… еще мадам Блавацкая, Лобсанг Рампа… Вы знакомы с их книгами?
– Я больше по части бизнеса, – молвил Али Саргонович, бросив строгий взгляд на хихикнувшего Гутытку. – Гладильными досками торговал. Сейчас вот, по воле народа, иду в политику.
– Воля народа – высший закон, – согласился панчен лама. – Но раз вы нынче политик, то вам необходимо знать о тонком мире. Он включает паранормальные явления и, как утверждают физики, основан на сверхвысоких частотах и торсионных полях. Проявлением этих полей является душа, сгусток психоэнергии, который вращается в ту или иную сторону в процессе мышления. В результате пространство закручивается: от добрых мыслей – по вихревому импульсу астрала, а от злых – против него. Этот феномен, называемый аурой, мы можем зафиксировать и изучить.
– Очень интересно, – сказал Бабаев. – А при чем тут гималайские пещеры и эти… как их… тланты с мумурами?
– При том, уважаемый, что пребывание в сих пещерах открывает третий глаз, позволяющий видеть ауру, читать мысли и прозревать грядущее, – проинформировал академик. И, выдержав паузу, многозначительно произнес: – Я тоже посетил эти места. И я могу…
– Что – могу?… – Гут с возмущенным видом подскочил на стуле. – Что – могу?… Можешь хотя бы сказать, куда закрутились мои мысли?
Шаман одарил его презрительным взглядом.
– Никуда, юноша, никуда. По причине полного их отсутствия.
– Вот как? – зловеще произнес Гутытку и поднялся, делая руками плавные жесты. – Говоришь, мыслей у меня нет? Так я сейчас…
– Угомонись, джадид, – велел Бабаев. – Гость не должен угрожать хозяину.
– Да что ему наши угрозы, Бабай? – Гутытку ткнул пальцем в один из дипломов. – Ты на это посмотри! Тут сказано, что он учился в Шаолине и имеет черный пояс! Захочет, вышибет нас в окно с переломанными костями!
– Тебя, дерзец, непременно вышибу, – подтвердил фулл-профессор. – Я с шефом твоим говорю, а ты, чурка, заткнись, не то увидишь свет в конце тоннеля. – Проговорив это, он с любезной улыбкой повернулся к Бабаеву. – Так на чем мы остановились?
Эта речь не слишком понравилась Али Саргоновичу, но, взяв себя в руки, он произнес:
– На том, ага, что вы посетили пещеру.
– Вот именно. И, обладая зрением третьего глаза, я могу предсказить, будут ли успешными ваша карьера и ваша судьба. Могу защитить от порчи, сглаза и других негативных влияний, восстановив целостность защитной ауры… она у вас, кстати, с изрядными прорехами. Могу открыть вам чакры, от сахасрары до муладхары и провести энергетический массаж. Все это очень полезно для политика – я бы даже сказал, необходимо.
Бабаев поднял взгляд к потолку, где висели китайские фонарики и колокольчики фэн-шуя, почесал в затылке и произнес:
– Может, не возиться с чакрами-макрами, а сразу третий глаз открыть? Но только чтобы без пещер. Я, понимаешь, занятой человек, некогда в Гималаи ездить.
Касаты-шаман откинулся в кресле, смежил веки и погрузился в глубокую задумчивость. Что до Бабаева, тот разглядывал президентского советника, стараясь выяснить, где у него третий глаз. За галстуком? В штанах? Или в районе темечка?… Еще Али Саргонович косился на Гутытку, который вел себя странно – шевелил руками, будто поглаживая что-то невидимое, и временами делал академику "козу".
Наконец труженик астрала промолвил:
– Попробуем без пещер, ибо даны мне нужная власть и сила. Глазки его раскрылись и впились в Бабаева как два буравчика. – Но это очень дорогая операция! И я не могу гарантировать успех без предварительной подготовки.
– Деньги как-нибудь наскребем, – успокоил шамана Бабаев. – А что за подготовка?
– Очищение организма. Прежде всего, правильный акт дефекации, по способу индийской медицины.
– Де… фе… чего? – ошеломленно переспросил Али Саргонович.
– Это когда на горшок ходишь, – буркнул Гутытку, продолжая свои пассы.
– Именно, – откликнулся гранд-доктор. – Акт дефекации следует совершать после глубокого вдоха, при этом диафрагма опускается и органы брюшной полости, надавливая на прямую кишку, способствуют ее опорожнению. Это одномоментный акт, но если…
Вдруг глаза академика закатились, он судорожно вздохнул и обмяк в кресле.
– Вот так, – сказал Гутытку, довольно потирая руки. – Коль объявил себя шаманом, рискуешь встретить другого колдуна и нарваться на неприятности. Как известно, actions speak louder then words… Что означает: дела громче слов.
На лице президентского советника застыло выражение ужаса. Казалось, он спускается сейчас по семи кругам дантова ада, на самое дно преисподней, где поджидают корыстолюбцев и мошенников котлы с кипящей смолой, раскаленные сковородки и дьяволы с острыми вилами. Его челюсть отвисла, щеки побледнели, и на подбородок скатилась струйка слюны.
Встревоженный Бабаев поднялся.
– Что ты с ним сделал, джадид?
– Отправил в гималайские пещеры, к лемурам и атлантам. Они ему сейчас третий глаз открывают, – ухмыльнулся Гутытку. – Да ты не тревожься, Бабай, он оклемается! Мало-мало подремлет, потолкует с лемурами… ну, может еще кишечник опорожнит со страха… Только и всего!
– Уже, – сказал Али Саргонович, втянув носом воздух. – Оставим этого хакзада, Гут.
С каменными лицами они прошли мимо молитвенного колеса, мимо статуэток Будд и жутких демонов и мимо дамы с сотней косичек. Бабаев вежливо с ней распрощался и, очутившись на улице, бросил взгляд на окна собственного офиса. Там было уже темно. Достав мобильник, он вызвал дежурного "стрелка", убедился, что тот сидит в кордегардии, и полез в машину. Гутытку занял место водителя. Некоторое время они в молчании петляли по московским улицам, потом джадид завел любимую: "На оленях мы помчимся… ай, помчимся утром ранним!" – но взглянул на Али Саргоновича и осекся.
Бабаев же раздумывал о Гуте и о том, что сказали ему в Талды-Кейнарске. Еда готовить, за дом следить, ружье чистить, – говорил Гыргольтагин, а Тутун Лазаревич добавлял: – Машина водить, а если полезет в юрта злодей, дать по башке топориком… Еще, как обещал Каквыргин, может потрудиться переводчиком и комплимент сказать английской королеве… Все это Гут знал и умел, но получалось, что и другое ему ведомо, некое тайное искусство, непонятное Бабаеву. Непростым человеком был Гутытку Лившиц! Ох, непростым!
Когда "шкода" добралась до Третьего Самотечного, Али Саргонович нарушил молчание.
– Где ты этому научился, джадид? Шаманству или как там у вас зовется?
– Так и зовется, – промолвил Гутытку. – А учился я у деда Мойше, у кого же еще… Вот это был шаман! Чего он только не умел! А лучше всего – глаза отводить, когда начальство из Якутска наезжало. Они у деда с одной стопки хмелели и отправлялись к этим… к гуриям… Но мог и туда послать, где нынче соседушка наш пребывает. Боялись его!
– Выходит, колдовство у тебя – семейный дар, – с уважением заметил Бабаев.
– Ненаучный термин, – возразил Гутытку. – Правильнее сказать, суггестия, то есть внушение или гипноз. Полезная штука! Вот помается соседушка в пещерах – глядишь, сбежит с Лесной… А не сбежит, приглашу к нему духа Санги Мапу. Тот ему насверлит дырок в ауре!
Машина свернула в Грохольский переулок.
– Помню, ты еще в Якутске учился и в Хабаровске, – сказал Бабаев. – Выкладывай, чему. Что еще умеешь?
– В Якутске я ветеринарный техникум закончил. Олешек могу лечить, собачек…
– А в Хабаровске?
– Университет.
– Специальность какая?
Хоть было в машине темновато, Али Саргонович заметил, что щеки джадида заалели и вспыхнули. После долгой паузы он шепнул:
– Смеяться будешь, Бабай…