- Нет, не стоит, детка, уже не догонишь. Да если и суждено было бы тебе спасти его, то не прекратила бы ты своего гадания. Ведь не зря же звезда этого парня привела его в наш табор. Каждым шагом своим творим мы будущее.
Она еще раз нежно провела по липу внучки пальцами и, выйдя из шатра, долгим задумчивым взглядом смотрела туда, где уже исчезла вдали статная фигура Андрея.
* * *
После ухода Арсеньева табор стал похож на растревоженный улей: к шатру старой цыганки собрались молодые женщины и дети, подошли даже некоторые мужчины. Все наперебой расспрашивали, зачем приходил молодой офицер. С тем же строгим и непроницаемым лицом сидела старуха посреди этого шумного любопытствующего собрания.
Выждав время, необходимое для того, чтобы попытка утихомирить людей оказалась удачной, она подняла свою коричневую высохшую, словно пергаментную руку. В наступившей за жестом этим тишине, свидетельствующей о глубоком уважении к ней сородичей, старая женщина повелительно произнесла:
- Ну чего расшумелись, ромалы?
Она обвела собравшихся строгим взглядом, и по неподвижной маске ее лица промелькнула, казалось, тень улыбки.
- Гость ко мне приходил, ромалы, гость. Посидели, поговорили, кофейку выпили. Ляночка ему погадала.
Люди недоверчиво смотрели на старуху. Молодая женщина с красными от стирки руками разочарованно протянула:
- Погадал-а-а… А мы-то думали, что интересное…
И люди, перебрасываясь шутками, разошлись по своим делам.
Только вечером, когда явился из города сын, цыганка рассказала ему, зачем приходил молодой офицер, но тут же успокоила:
- Он хороший человек, добрый. Ничего не требовал, не приказывал. Посидел, угощения отведал. Так, только, поинтересовался, долго ли простоим, да, видно, еще спросить хотел, не может ли табор перекочевать подальше от их самолетов. Только я, старая, упредила - объяснила ему, что здесь родник. Сам понимать должен - без воды, что за жизнь.
Помолчал сын, задумался. И сказал наконец, грустно покачав головой:
- Человек этот, может быть, и правда хороший, добрый. Можно даже поверить, что он все понимает, вот только молод он, говоришь, а значит, еще не может все сам решать. Ну, а какое решение примут те, кто его послал? Что они знают о нашей жизни? Захотят ли понять?
Пожилой цыган тряхнул львиной своей гривой и, успокаивая мать, сказал:
- Ну ничего, мы ведь и так долго стоять здесь не собирались, денька три-четыре, и - в путь. Думаю, за это время ничего не случится.
Он посидел немного еще, задумавшись и кивая своим мыслям головой. Затем поднялся и, ласково коснувшись руки матери, растворился в ночной темноте.
- Ну-ну, - улыбнулся, успокаивая его доктор. - Чаще всего от этой болезни удается вылечить, и больные потом долго живут, даже не вспоминая о ней.
- Но ведь бывает и иначе? - тревожно допытывался Андрей.
Врач философски пожал плечами:
- Бывает. Но об этом не нужно думать. Нужно принимать все меры к тому, чтобы вылечить больного.
И он уехал, строго-настрого приказав Андрею уповать на кардиолога. Специалист по сердечным болезням не заставил себя ждать. Уже через час в комнате матери зажужжал кардиограф, выдав в руки врача исчерканную самописцами ленту. Больной вновь ввели лекарство, и мертвенно-бледные щеки ее слегка порозовели.
Андрей взволнованно расспрашивал медиков о болезни матери, боясь услышать что-нибудь страшное и надеясь, что вот сейчас этот пожилой врач скажет ему, что с ней все в порядке и это просто переутомление или еще что-то незначительное, мелкое. Кардиолог оказался человеком немногословным и категоричным:
- Больной необходимо лечение в стационаре. Сейчас я позову санитаров, и мы перенесем ее в машину.
- Зачем это? - спросил растерявшейся Андрей.
- Как зачем? - изумился его непонятливости врач. - Чтобы отвезти вашу мать в больницу, - и, предупреждая очередной нелепый вопрос, сказал:
- Это совершенно необходимо, иначе ни один медик не поручится за ее жизнь. Вам нужно поехать с нами. Поможете матери устроиться в палате, а заодно и узнаете, куда приходить, чтобы проведать ее.
- Конечно, конечно, - засуетился Андрей, думая, что сначала надо еще уговорить саму мать отправиться в эту ненавистную больницу. - Ох, начнет сейчас причитать, как она ребенка одного бросит. Расстраиваться начнет, а ей сейчас нельзя этого делать ни в коем случае.
Но мать повела себя смирно. Выслушав подозрения врача, она согласилась с тем, что диагноз не позволяет остаться дома.
- Вы только вылечите меня, доктор, обязательно вылечите, - тайком от сына все же попросила она врача. - Нельзя мне умирать, пока никак нельзя. Один мой Андрюша останется. Хоть один годик надо мне еще пожить на этом свете. Я успею за это время женить своего сына. Нет у него кроме меня никого. Скажите, доктор, меня вылечат? У меня есть такая надежда?
- С надеждой никогда не надо расставаться, - уклончиво ответил доктор, но, заметив в глазах больной страдание, добавил, - думаю, выкарабкаетесь.
Вернувшись из больницы, Арсеньев ощутил неприветливость опустевшего без хозяйки жилья. Когда-то место, где они жили, считалось поселком, но город в последние годы разрастался быстро, и теперь дом Арсеньевых оказался в его черте. Они с матерью занимали только половину большого кирпичного дома, построенного его отцом еще до войны. Огромная комната со старинной дореволюционной мебелью пустовала. Андрей годами туда не заходил. Однако мать поддерживала там идеальную чистоту.