Распределили меня на жутко секретный оборонный ящик. И пятнадцать лучших лет жизни занимался я системами связи. Напоминаю, интеллект у меня выдающийся. Отсюда: двадцать восемь изобретений, защищенных авторскими свидетельствами и кандидатская диссертация в двадцать пять лет. А еще через три года была готова докторская. Но тут-то и появились симпатичные такие и очень таинственные граждане с неординарными предложениями. Тематика была моя, и они переманили меня в другой институт не столько деньгами, сколько этими увлекательными инженерными задачами. Я просто балдел от таких неразрешимых задач. И разрешал их в итоге и балдел еще сильнее. Я так увлекся самим процессом, что поначалу даже и не понял: уплыла навсегда моя докторская, а работаю я теперь в "восьмерке" – в Главном техническом управлении КГБ СССР.
Параллельно продолжалась спортивная жизнь. Я забыл рассказать об одном значительном персонаже в моей биографии. Университетский друг Чжоу цзе Линь (звал я его, конечно, просто Линь, а иногда просто Карась). Линь остался в Союзе после событий шестидесятых. Это он приобщил меня к кон-фу. Именно кон-фу помогло мне вылечить все мои травмы и по сей день сохранить отличную форму.
Наверно, до какого-то момента я был очень правильным человеком: спортом занимался не для рекордов, а для здоровья, науку двигал из чистого энтузиазма, женился, только защитив диссертацию, а ребенка мы позволили себе вообще лишь с моим переходом на новую хорошо оплачиваемую работу. Костик родился в семьдесят пятом. А уже в восьмидесятом я перестал быть правильным мужем и отцом. Нет, бабником я никогда не считался, и адюльтер у меня был только с работой, да только работа становилась все более своенравной, а, по понятиям Вали – так просто гнусной. Валя вышла из типичной диссидентской среды: врачи, литературоведы, физики-лирики, в общем, любители поэзии, гитары у костра и самиздата. Я это тоже все любил, а на работу угодил известно куда. Противоречие это не могло не выстрелить рано или поздно. Восьмидесятый год стал решающим. Уж больно все обострилось: Польша, Афган, Иран, бойкот Олимпиады, стрельба по Римскому Папе, интеллигенция валом повалила за океан… И Валя заявила, что не хочет больше жить с кагэбистом под одной крышей. Я вяло отбивался, объясняя, что политическим сыском не занимаюсь и в покушении на Папу лично участия не принимал, напомнил что деньги в семью приношу. Деньги ее еще больше разозлили. Привязанности между нами тогда уже не было, сына я любил, конечно, но устраивать из-за него спор считал безнравственным. Граждане судьи удовлетворились формулировкой "не сошлись характерами", а в действительности расторжение брака получилось все-таки политическим, хоть это и может показаться смешным.
Развод подействовал на меня сильнее, чем я думал. Жить было где, и было чем заниматься, но я утратил самоуважение. Вот что удручало. И тут предлагают командировку в Афган. Никто, разумеется, не рвется. Все просто хотят остаться живыми и отлынивают под любым предлогом. А я отлынивать не стал. Личная жизнь не сложилась – значит, надо делать карьеру, ну, а гэбэшную, так гэбэшную. Гадостей я никому не подстраивал, доносов не писал, а система – она везде система, только здесь я непонятно чем занимаюсь, а там, на войне хоть кому-нибудь нужен буду, да и звания на фронте быстрее идут. Ну, и поехал. Больше двух лет проектировал линии связи, осваивал новую аппаратуру, руководил радиоперехватом, и конечно, пули свистели, и снаряды рвались, и живых "духов" видел, как тебя сейчас, и на поле боя оказывался не раз и не два. И однажды во время страшной мясорубки под Асадобадом, когда уже никто не понимал, в Пакистане мы, или все-таки в Афганистане и чья авиация ревет над нашими головами так низко, да в общем-то это было и неважно, ракеты и бомбы убивают без разбора своих и чужих, а так хотелось выжить – так вот, в той мясорубке на границе я, связист, вдруг оказался единственным офицером в отдельной роте спецназа, и пришлось принять командование на себя. Никто не верил, что можно стать боевым офицером без специальной подготовки в тридцать семь лет, а я стал. И даже научился командовать батальоном. Чудес тут никаких: просто почти два года я наблюдал, как это делают другие, а такая, брат, школа похлеще всех "академиев".
И еще один опыт дал мне Афган. Я лишь там, вдали от Москвы, где принято безумно тосковать по Родине (а я, кстати, и тосковал по ней) – я лишь там, лишь тогда словно проснулся и понял, в какой ужасной стране мы живем. Короче, из спецназа Леня Вайсберг вернулся законченным антисоветчиком. И с удивлением обнаружил, что в теперешнем КГБ через одного такие люди. Открытие это настолько потрясло меня, что я фактически не хотел и не мог больше работать по специальности. Да в общем-то было уже и не надо.
Меня перевели во Второе главное управление (контрразведка и все такое прочее), звание дали теперь подполковник, и фамилию дали новую – Горбовский, а подчиненных было – видимо-невидимо, вот только на кого и зачем работать, сделалось окончательно непонятным.
Так завершилась моя научная карьера и началась карьера политическая. И тут на сцене появляется Ясень. Ясень всегда и всюду появлялся вовремя. Был уже 1988 год. И познакомились мы на Девятнадцатой партконференции. Смехота. Я там за всю технику отвечал, а он уже был начальником сверхсекретного Двадцать первого главка, о котором мы даже и не слыхивали. Представился же мне Малин личным представителем генсека по вопросам безопасности – этакая странная новая должность. Но при Горби много новых должностей появилось, так что удивляться было нечему. Ну, мы и разговорились. Будущие сотрудники службы ИКС узнавали друг друга всегда безошибочно. Если речь шла о высшей категории причастности. Потому что высшая категория – это уже нечто мистическое. Это как те самые браки, которые совершаются на небесах. Мы чувствуем предопределенность. Тревожный, холодноватый ветерок судьбы. Дуновение вечности. Ты понимаешь, о чем я говорю, Разгонов? Ты нечто подобное чувствуешь?
– Я?.. – (В этот момент в полумраке за стеклом замаячила фигура Кирилла.) – Я чувствую, что пора заканчивать разговоры, даже самые смешные и приступать к действиям.
Тополь посмотрел на меня долгим и грустным взглядом, потом произнес загадочно:
– Наверное, юмор в чем-то выше поэзии. И это правильно…
– Готовность номер два, товарищ генерал, – сообщил нам Кирилл, наклонившись к приоткрытому окошку и обращаясь персонально ко мне, – объект выдвинулся в направлении цели. В машине он один. В доме двое – они блокированы. Скорость движения объекта позволяет предположить его прибытие через шесть-семь минут.
– Вас понял, лейтенант, мы заступаем, – откликнулся я входя в роль, и добавил, повернувшись к Тополю: – Вставай, Леонид, пора.
И мы снова затаились в уже изрядно поднадоевших мокрых кустах жасмина. Ах, каким долгим было это ожидание. И, ах, какой скоротечной получилась операция "ЗОЛТАН"!
Личная охрана киллера нас не заметила – это представлялось однозначным. Двое головорезов не обучались хитростям – они просто стреляли без предупреждения при малейшей опасности. А точка наблюдения в кустах подобрана была с умом: максимально далеко от главной входной двери и максимально близко к окну в спальне Золтана. Оставалось только надеяться, что окно это окажется не бронированным, потому что мой путь к победе пролегал именно через стекло.
– Пора, – одними губами шепнул мне Тополь, когда на его часах мигнула крошечная красная точка светодиода. Сигнал, означающий, что Золтан прошел в дом, поздоровался с обоими охранниками и теперь остался один, во всех смыслах один – и в комнате, и в доме. Охранников "сняли" ребята Тополя. Не насмерть, но никакой роли в дальнейшей операции они уже играть не могли.
– Пора, – сказал я сам себе и, сделав три широких шага, нырнул в окно, как в омут, выбросив вперед сжатые в кулаки руки в перчатках.
Я так и не понял, отчего разбилось стекло: от моего удара или от его выстрела. Все-таки Золтан был профессионалом высочайшего класса. Услышать меня он не успевал чисто физически. Увидеть? Крайне маловероятно. И, наконец, при любой выучке ведь сколько-то секунд все равно требуется, чтобы выхватить оружие, поднять руку и спустить курок. И, тем не менее он выстрелил навстречу моему прыжку. Он почувствовал опасность. Именно это умение отличает настоящего профессионала от просто хорошо обученного бойца.
А мне просто сказочно повезло, что Золтан промахнулся.
Я выполнил кульбит, выхватывая "браунинг" в процессе кувырка и автоматически наводя его в сторону прозвучавшего выстрела. Но Золтана там уже не было, он метнулся в сторону, разворачиваясь и держа в двух руках какую-то небольшую, но убойную штуку, кажется, "беретту". Но второго залпа не случилось. Золтан застыл в совершенной ошарашенности и сказал как-то совсем по-детски:
– Чур меня, чур!
Этой паузы вполне хватило бы для ответной атаки, но по сценарию я должен был сначала проорать дурным голосом заученные слова. И я их проорал, срываясь на хрип и крик:
– Тебе конец, Золтан! Бросай оружие!
А дальше пошло не по сценарию. Началась просто какая-то чертовщина. Словно взрывом, причем абсолютно бесшумным меня подбросило в воздух. Но уже в следующее мгновение я понял, что это не взрыв, а землетрясение, потому что в воздух я полетел вместе с полом комнаты, на котором стоял. Теперь-то уж я, конечно, выстрелил, вот только заряд ушел в потолок, не причинив Золтану никакого вреда. Падая назад, я видел, как Золтан прыгает вниз, в образовавшийся разлом и одновременно отстреливается непонятно от кого, посылая пули из своего автоматического пистолета веером в противоположную мне сторону. Потом раздались еще два хлопка, видимо это ребята из группы поддержки палили с той стороны дома. И в этот момент я понял, какого рода землетрясение мне довелось пережить: движимая потайным устройством, подо мною вздыбилась специальная во всю ширину комнаты плита, словно приоткрылась гигантская крышка погреба. Не дожидаясь, пока эта крышка примет вертикальное положение и расплющит меня о стену, я вскарабкался на ее край и успел увидеть, как Золтан, выпустив последний заряд огневого прикрытия (теперь уже вверх и почти в меня), захлопывает со звонким щелчком металлическую дверь в стенке погреба. Затем послышалось низкое трансформаторное гудение, словно удравший киллер отправился в преисподнюю на тяжелом грузовом лифте, а уже в следующую секунду меня настигло ядовитое облако собственного выстрела, которое, расплывшись вначале под потолком, теперь стекало зыбкими клочьями вниз. Я поперхнулся на вдохе, закашлялся, и разжав пальцы, свалился на руки Тополя, уже стоявшего внизу. А проклятая крышка погреба была заклинена старинной и могучей дубовой тумбочкой, которую Тополь успел уронить между стеной и полом.
– Я проиграл! – выдохнул я и закашлялся еще сильнее, теряя сознание.
– Ты не проиграл, – сказал Тополь.
Мы уже сидели на траве возле "ниссана", продышавшиеся, промывшие глаза и даже закурившие.
– Ты не проиграл, Ясень. Ты все сделал как надо. Большего от тебя никто не ожидал. Просто сработал "вариант два" – опознание, испуг, бегство. Честно тебе скажу на "вариант один", то есть захват, я вообще мало надеялся. А "вариант три" – бегство от неизвестного противника – был бы самым бестолковым.
– А "вариант четыре", – поинтересовался я, – повторное убийство Ясеня?
– Не предусматривался, – спокойно ответил Тополь.
– Но ведь такое могло случиться!
– Могло. Мы на работе, Ясень, давай о морали подискутируем в другой раз.
Я понял вдруг, что он прав, и так и сказал ему:
– Я понял, Тополь, ты прав.
Потом посмотрел на длинную сигарету "Мор" в его длинных пальцах, догоревшую уже почти до фильтра, и словно проснулся:
– А мы что уже никуда не торопимся?
– Пока никуда. Наш этап операция "ЗОЛТАН" завершен, а ловить человека, ушедшего через секретный туннель, – это задача совсем других людей.
– Почему? Что такое секретный туннель?
– Спецсооружение бывшего КГБ СССР. Их называли еще "скороходами", "эвакуаторами" или на одном из жаргонов – "линяторами", а разрабатывали и строили ребята из Пятнадцатого главка. В больших городах этого добра полно: закамуфлированные входы соединяют внешний мир с канализацией или метро, а вот здесь, в дальнем Подмосковье обнаружить подобную штуку – дело совсем иное. Заставляет задуматься. Например, о близком соседстве с президентской дачей.
– А откуда ты знаешь, что это строило КГБ?
– Знаю, – сказал Тополь, улыбнувшись, – я этот подпол внимательно осмотрел. В Пятнадцатом, где лепили весь железобетон и гидравлику для подземок, я, конечно, не работал, даже доступа туда не имел, но ведь электроника и электрика там вся – "восьмерочная". Нет, ну, разумеется, в наши дни всякое возможно. Совершеннейшая техника КГБ уже не первый год служит черт знает кому: другим спецслужбам, мафии, ворам в законе, просто богатеньким частным лицам. Но вот это и предстоит нам теперь выяснить. И, смею заверить, выяснять будет гораздо проще, имея в своем распоряжении такой диковинный объект, как дача Золтана.
– Погоди, а почему его будут теперь ловить другие? И кто эти другие?
– Мы сдали Золтана МВД за незаконное хранение оружия и прочую ерунду. Так интереснее. Во-первых, у нас уже есть два пленных охранника, которые будут долго и невнятно объяснять, кто они такие и как попали сюда. А во-вторых, Золтан в лапах Тверского РУВД – это примерно, как Аль Капоне в центральном отделении милиции Улан-Батора. Это – атас! Это теперь вся Россия-матушка на ушах стоять будет, и не только Россия, а мы возьмем процесс стояния на ушах под свой контроль. Просто под контроль – и все. Ох, и пикантная получится ситуация, если мы докажем, что Золтан работал на ФСБ! Эта штука будет посильнее "Фауста" Гете!
Тополь вдруг необычайно возбудился, унесясь мыслями столь далеко вперед, что я при всем желании не смог бы поспеть за ним.
– Ты сделал все совершенно правильно, Ясень. Лично мне здесь и сейчас не нужен этот мясник Золтан ни живым, ни мертвым. Ну, что бы он нам рассказал, если б мы его взяли? Что инструктировал его человек в маске, предложивший сказочно большую сумму денег, что позвонили ему, сославшись на школьного или армейского друга, что дача раньше принадлежала начальнику калининского областного УКГБ или еще какой-нибудь местной сволочи? Ну, что еще бы он нам рассказал? Он же тупой, как пробка. Он же ни во что носа не совал, он ведь не знал даже своих хозяев. Потому и жив до сих пор. Пока. Да… Может быть, уже и не жив. Сейчас Верба придет, сообщит последние новости. Если этого гада сегодня не поймают, его скорее всего уберут сами заказчики. В любом случае, отработал свое великий маэстро Золтан Мясорубов. Кликуха у него была такая. А настоящее имя… Да ну его на хер! Не достоин этот человек своего настоящего имени. Пусть так и подыхает с кликухой. Пусть!
– Успокойся, Тополь, – попытался робко встрять я, даже не надеясь, что он услышит.
Но он тут же откликнулся:
– Да, да, конечно, нельзя так заводиться. Просто ты еще не понимаешь, Ясень, а мне ужасно нравится сегодняшнее стечение обстоятельств.
Из темноты, негромко произнеся цифры пароля, вышла Верба.
– Ребята обнаружили выход из туннеля, – сообщила она. – Разумеется, это на берегу Дойбицы. Естественное такое углубление в обрыве, очень мелкая заводь и на дне крышка люка, имитированная под большой камень. Внизу стояла лодка с мотором. Ее уже засекли в километре ниже по течению. Золтан сошел на берег в совершенно диком месте. Странно он подставляется! В общем мы направили туда две эмвэдэшных "вертушки".
– Правильно, – согласился Тополь.
– Это Седой, – сказала вдруг Верба после паузы.
– Что?! – встрепенулся Тополь. – При чем здесь Седой?
– Туннель-то гэбэшный.
– Ну и что? Его построили года три назад, максимум пять. Правда, по электроприборам наверняка этого не скажешь, однако, если провести оценку вымывания грунта…
– Тополь, иди ты в жопу со своей наукой! Какая разница, сколько лет туннелю? Я сейчас о другом. Понимаешь? Они давно охотились на Ясеня. И это точно Седой. Я знаю. Только он один умеет так долго водить свою жертву. И следующей буду я. Ты понимаешь, Тополь? Настало время самим переходить в наступление.
Тополь смотрел на Татьяну совершенно округлившимися глазами, и я почувствовал себя до жути неуютно, я почувствовал себя единственным нормальным человеком среди окончательно спятивших психопатов.
Тополь упорно молчал. Потом достал миниатюрный передатчик и вызвал Кедра.
– Пошли в машину, – кивнул он мне. – Надо срочно поговорить вчетвером. Потому что здесь четверо Причастных. Пошли, Верба. Иначе, еще немного, и мы все сойдем с ума.
Кедр появился скоро.
– Ну, вот что, ребята, обыск дал результат практически нулевой. Документов никаких такие люди в доме не держат, тем более писем. У этого идиота даже ни одной книги не было. Точнее, почти ни одной. Мои орлы обнаружили только телефонный справочник, расписание международных авиарейсов из Будапешта, Библию и почему-то Кодекс законов о труде бывшего СССР.
– Кодекс на всякий случай пусть возьмут с собой. Он мог использоваться для шифровок.
– Ты думаешь? – усомнился Кедр, но рацию включил и распоряжение отдал. – Ладно, – продолжил он. – Вы слушайте дальше. Я уже связался по ВЧ с Ходынкой, и наши друзья из ГРУ заверили меня, что Генштаб сегодня никакого отношения к объекту "Золтан" не имеет. Более того, до недавнего времени они вели наружное наблюдение за объектом 27 (по классификации соответствующего отдела ГРУ), и им известно, что это спецсооружение Б-502/6 Пятнадцатого главка КГБ-ФСБ. Наблюдение было снято в апреле по личному указанию начальника Генштаба, завизированному – внимание, это полный бред, ребята! – руководителем администрации президента. Комментарии излишни: присутствующие здесь дамы и господа помнят, что Золтан купил эту дачу именно в апреле сего года. Тополь, по-моему, пора звонить в ФСБ. Я хочу, чтобы это сделал ты. Позвони самому Григорьеву и прямо сейчас.
– А может быть, прямо в администрацию президента? – вскинулась Татьяна.
Для меня это все звучало чистейшим абсурдом, но они все трое серьезно задумались.
– Нет, – сказал, наконец, Тополь. – Мы все так же, как и ты, нежно любим руководство ФСБ, но действовать надо все-таки последовательно.
Совершенно неожиданно для меня Татьяна сразу согласилась и еще более неожиданно добавила:
– Тогда подъем – и пошли. Только разговаривать будет Ясень.
– Что?! – оторопел я, но вопрос был пропущен мимо ушей, мимо всех трех пар ушей, ответом мне было напряженное задумчивое молчание.
– А это правильно, – улыбнулся, наконец, Тополь, как мне показалось, ехидно.
– Но я…