– Ох, суки! Твари дешёвые…. Ах! За что? Чего надо-то? Ой, блин…. Идти в ту сторону? Понял, не дурак…. Ай, больно! Иду уже. Иду…
Так они его и гнали – в три безжалостных кнута.
Минут через семь-восемь явственно запахло дымком.
Поворот, второй, третий…
– Вжиг! Вжиг! Щёлк! Щёлк!
– Ай, больно! Пощадите…
Очередной поворот дороги. Просторная круглая поляна, старательно расчищенная от снега, на которой горело порядка десяти ярких и весёлых походных костров.
"Крепкий бивуак, сооружённый вдумчиво, надёжно и с умом", – смахивая ладонью кровь с рассечённой щеки, отметил Мазур. – "Несколько просторных нарядных шатров. С правой стороны составлены – в два ровных ряда – сани и кожаные возки. Там же находятся и выпряженные разномастные лошади – со специальными "кормовыми" мешками на мордах. Над некоторыми кострами пристроены разнокалиберные котелки и казаны. Над другими установлены солидные вертела, на которые нанизаны поросячьи, заячьи и птичьи тушки. Птичьи? Наверное, куропатки и тетёрки…. Люди? Человек пятьдесят-шестьдесят, никак не меньше. Все одеты в странные старомодные одежды – и в гражданские, и в военные. Присутствует несколько молодых, в пух и прах разряженных дам. "Реконструкторы"? Дай-то Бог. Иначе – белоснежный песец…".
Его подвели к самому высокому и яркому костру, рядом с которым располагался большой барабан.
На барабане вольготно восседал худенький юнец в ярко-жёлтых ботфортах, облачённый в светло-серый сюртук, отороченный пышным тёмно-янтарным мехом неизвестного животного.
"Очень нервное и тонкое лицо. Худосочные "кошачьи" усики неопределённого цвета. Серые водянистые глаза", – отметил Мазур. – "Лет, наверное, двадцать пять. Может, двадцать семь. На голове наличествует плоская тёмно-синяя треуголка с узким жёлтым кантом. Э-э-э…. Что-то, определённо, знакомое. Так и навевает, блин заледеневший, некие устойчивые ассоциации…".
На раздвижном стульчике, справа от барабана, сидела высокая симпатичная девица, наряженная в изумрудно-зелёный мужской охотничий костюм, украшенный – во всех местах – тёмно-коричневым бобровым мехом. На голове красавицы располагалась аккуратная круглая шапочка с длинным лисьим хвостом.
"Какая у неё длинная и стройная шея!", – непроизвольно восхитился Сан Саныч. – "А глаза – тёмно-зелёные, с ярко-выраженной развратинкой. Такие глаза способны свести с ума кого угодно, и принцев, и нищих…. Роковая женщина, мать её растак. Я таким ненадёжным и опасным особам – головы рубил бы сразу, без суда и следствия. Ничего хорошего от них никогда не дождёшься – одни только неприятности, изощрённые каверзы и безжалостно разбитые мужские сердца…".
Усатый молодчик приблизился к странному юноше, сидящему на барабане, и, подобострастно склонившись, что-то почтительно зашептал ему на ухо.
– Серьёзно? Ты, Эрик, не шутишь? – удивился – на приличном английском языке – парнишка. – Интересный и неожиданный расклад, – обернувшись к зеленоглазой женщине, пояснил: – Представляете, дорогая Аврора, капитан Федерстрём утверждает, что человек, стоящий перед нами, говорит по-русски.
– Скорее всего, он является подлым русским шпионом, засланным в Швецию коварным царём Петром, – мило улыбнулась красотка. – Ну, и что из того? Расстрелять мерзавца, и все дела. Впрочем, можно и повесить. Вон, как раз, подходящая берёзка. Мне рассказывали, что все русские – по неизвестной причине – обожают берёзы…
"Швеция? Аврора?", – пронеслось в Санькиной голове. – "Наверное, это Аврора Кенигсмарк, известная и легендарная авантюристка. Я видел её портрет, висящий в Эрмитаже…. Стоп! Что же тогда получается? Юноша в ярко-жёлтых ботфортах, сидящий на армейском барабане, является Карлом Двенадцатым? Знаменитым и легендарным шведским королём? А я сейчас нахожусь в Кунгсерском лесу, многократно воспетом в толстых исторических романах?".
– Можно, конечно, и повесить, – лениво и равнодушно зевнул шведский король. – А после этого, естественно, и расстрелять. Например, из охотничьих арбалетов. То есть, провести маленький рыцарский турнир – с целью выявления самого меткого стрелка. Призом, естественно, будет являться ваш горячий поцелуй, о, прекраснейшая…
– Не надо, пожалуйста, меня вешать и расстреливать, – зачастил по-английски Мазур. – Никакой я не шпион. Да и с царём Петром, клянусь чем угодно, не знаком лично.
– А, кто же ты тогда? – прозвучал надменный вопрос. – Хотя бы, надеюсь, дворянин?
– Дворянин, – громко сглотнув слюну, сообщил Санька. – Потомственный…. А, вообще-то, я являюсь писателем. Типа – по жизни.
– Писарь? – презрительно скривилась графиня Кенигсмарк. – Фи, как скучно и пошло!
– Не писарь, уважаемая леди, а писатель. Это, извините покорно, две большие разницы…
– Отставить! – поднимаясь с барабана, неожиданно рявкнул Карл Двенадцатый. – Шпион, не шпион. Писарь, не писарь. Туман сплошной и плотный…. Ничего, сейчас проясним ситуацию. Пусть, что называется, Судьба всё решит. Если ты – честный и благородный человек, то живым останешься. Если же являешься подлым и коварным соглядатаем, то погибнешь. Ничего хитрого…. Ну, русский писатель, готов пройти испытание?
– Какое?
– Как, сволочь низкая, с королём разговариваешь? – возмутился юнец. – В петлю, грубиян, захотел?
– Никак нет, государь! – истово заверил Мазур. – Виноват. Исправлюсь. Извините. К испытанию готов.
– Совсем другое дело. Хвалю. Итак, о предстоящем испытании…. Мы с друзьями прибыли в Кунгсерский лес поохотиться. На медведя. С помощью русской рогатины. Знаешь, бродяга, как это делается?
– Знаю, государь. Вернее, только слышал. Но лично никогда участия не принимал…
– Вот, как раз, и примешь, – ехидно усмехнулся шведский король. – Что это за русский, который никогда не ходил на медведя с рогатиной? Нонсенс, однако.…Итак, ты, писака, выгонишь – с помощью длинной палки – медведя из зимней берлоги. А я – в свою очередь – насажу косолапого на рогатину. Всё ясно?
– Ясно, – чувствуя, как сердце замирает от ледяного ужаса, покорно вздохнул Сан Саныч. – Поохотимся. Испытаем, что называется, Судьбу на вшивость.
– Испытайте, сумасбродные и отважные рыцари, – холодно и надменно улыбнулась благородная Аврора Кенигсмарк. – Испытайте. И я на это завлекательное действо полюбуюсь. Со стороны, естественно…
– Федерстрём! – позвал Карл.
– Я здесь, государь!
– Выдай русскому писарю длинную палку. А после этого пристрой на моём плече медвежью рогатину.
– Слушаюсь, государь!
Первым по узенькой тропе, проложенной в глубоких снегах, выступал Карл Двенадцатый, на узком левом плече которого размещалась солидная и тяжеленная рогатина.
За королём, с громоздким пистолетом в правой ладони, шагал Федерстрём. За капитаном шёл Мазур, за которым двигались все остальные участники королевской медвежьей охоты.
"Надо же, а сволочуга Хрусталёв оказался прав", – мысленно удивился Санька. – "Действительно, Карл Двенадцатый разгуливает по Кунгсерскому лесу – без особого напряга – с тяжёлой русской рогатиной на плече. Да, чудеса в решете…".
Минут через пятнадцать шведский король остановился и, обернувшись, велел:
– Федерстрём, пропусти русского.
– Слушаюсь, государь!
– Видишь, писарь, этот высокий сугроб с чёрной круглой дырочкой посерёдке? – непроницаемо улыбаясь тонкими губами, спросил Карл.
– Вижу, государь, – слегка подрагивающим голосом подтвердил Мазур, после чего спросил: – Медвежья берлога?
– Она самая. Короче говоря, тыкай в эту дырку своей палкой. Подожди, я отойду в сторону и упру торец русской рогатины в низенький берёзовый пенёк. Вернее, в его основании…. Ага, всё готово. Тыкай!
Мазур, затаив дыхание, засунул конец длинной палки в сугроб.
– Активней работай! – сердито засопев, велел шведский король. – Активней! Не трусь! Повешу!
Примерно через полторы минуты послышалось недовольное звериное ворчание.
– Пошевели ещё! – приказал нетерпеливый Карл Двенадцатый. – Тыкай! Тыкай! Тыкай!
Неожиданно перед глазами Сан Саныча взметнулась густая снежная пелена, а нос ощутил мерзкое зловоние.
Ещё через мгновение его лица коснулись острые медвежьи клыки.
"Кажется, эта криволапая гадина откусила мне нос", – успел подумать Мазур. – "Здравствуй, белый и пушистый песец! Здравствуй…".
Третий параграф. Слуги Сварога
Где-то рядом раздалось звонкое настойчивое цоканье. Гришка открыл глаза и непроизвольно улыбнулся – на нижней ветке толстой берёзы сидели две огненно-рыжие белки и с любопытством глазели на него.
Ладонь правой руки нестерпимо защипало.
– Что за дела? – поднимаясь на ноги и растерянно шаря в карманах, возмутился Куценко. – Муравейник высоченный, полный злых кусачих муравьёв. Дремучий лес. Белки, понимаешь, цокают…. Ничего не понимаю! Куда подевался Санкт-Петербург? А где синеглазая девушка Виктория, её автомобиль и мой мобильный телефон? Хрень полная…
Белки, перестав цокать, заполошно и испуганно запрыгали по берёзовым ветвям. Послышалось громкое недовольное пыхтенье, и из густых кустов орешника на полянку, смешно подёргивая чёрным носом-кнопкой, вылез упитанный полосатый барсук.
– Проходи стороной, морда наглая, – зло прошипел Григорий. – Тебя мне только не хватало. Пшёл отсюда! Пшёл!
Барсук, обиженно фыркнув в ответ, развернулся на сто восемьдесят градусов и удалился в орешник.
– А фундук-то крупный и, судя по внешнему виду, недели через две-три окончательно созреет, – машинально отметил Куценко. – Следовательно, сейчас здесь, скорее всего, начало сентября. Вон и грибы растут под ёлкой. Кажется, маслята. Чудны дела твои, Господи…. Так, а что же делать дальше? Ага, холм полого спускается вниз, а среди листвы деревьев мелькают крохотные светло-серебристые пятнышки. Следовательно, там расположена река. Или, к примеру, озеро. А люди, как известно, любят селиться вблизи различных водоёмов. Вот, сейчас и проверим на практике этот тезис…
Под холмом, действительно, обнаружилась река – полноводная, шириной более пятисот метров.
– Очень красиво, – признался Гришка. – Этот берег пологий, местами заросший высокими разноцветными камышами, за которыми плавают розетки белоснежных кувшинок. Противоположный же речной бережок, как мне видится, обрывистый. Под ним, наверняка, расположены глубокие-глубокие омуты, в которых прячется самая крупная и осторожная местная рыба. Например, сомы, лещи, язи…. Ух, ты! Это ещё что такое? Матерь Божья, заступница…
Метрах в ста двадцати от береговой линии из речных вод высовывалась длинная чешуйчатая светло-зелёная шея, на которой размещалась большая, почти прямоугольная голова. Странная голова имела выпуклые, совершенно-неподвижные жёлтые глаза-плошки с чёрными вертикальными зрачками. Из пасти неизвестного чудища торчал хвост большой рыбины.
– Твою мать! – от души выругался Куценко. – Может, неизвестная сила перенесла-забросила меня к знаменитому шотландскому озеру Лох-Несс? Полная ерунда. Хотя бы потому, что я стою на берегу реки с однозначно-сильным течением…
Он, расстроено сплюнув под ноги, развернулся и размеренно зашагал вдоль берега – вниз по течению реки.
Почему вниз, а не вверх? Да, просто так. По ощущениям.
Через полтора-два километра впереди, метрах в ста пятидесяти от речного берега, показались массивные деревянные колодины, выстроенные в несколько ровных рядов, за которыми угадывалось хлипкое и непрезентабельное серое строение.
– Пасека? – предположил Григорий.
– Благий день, отрок! – раздалось сзади.
Куценко торопливо развернулся и удивлённо захлопал ресницами – в десяти-двенадцати метрах от него стоял низенький бородатый мужичок, облачённый в мятый тёмно-синий сюртук и льняные серые штаны, покрытые многочисленными прямоугольными заплатами. На голове незнакомца красовался островерхий войлочный колпак, а на ногах – короткие бесформенные войлочные боты непонятно-грязного цвета.
– Доброго дня, отец! – вежливо откликнулся Гришка. – Ну, как он, медово-пасечный бизнес? Капает денежка?
– Неясно молвишь, проходящий, – нахмурился бородач. – Кем сам будешь? Бесермен?
– Не понимаю тебя, отец.
– Може, бехом аманатом у бесерменов?
– Всё равно, не понимаю.
– Ай-яй-яй…
– Григорий, – протягивая руку с открытой ладонью, – представился Куценко.
– Меня кличут Вьюгой, – отвечая на рукопожатие, сообщил странный старикан. – Бортником буду. Алкаешь, отрок, небось?
– Извини, но опять не понял.
Вьюга изобразил человека, активно работающего ложкой.
– Нет, я не голоден. Спасибо, батя, за заботу, – улыбнулся Гришка. – А, вот, попить – попил бы. В горле что-то першит.
– Пити? – понимающе хмыкнул пасечник и, махнув рукой в сторону серого строения, предложил: – Ходу к нырище. Ходу!
Строение оказалось маленькой и ужасно-старой рубленой избушкой. На её односкатной крыше, покрытой толстым слоем дёрна, даже росло несколько взрослых берёзок.
"А крохотное окошко "застеклено" квадратной пластиной светло-жёлтой слюды", – мысленно удивился Григорий. – "Странно всё это, честное слово…".
Вьюга, начальственно ткнув кривым и волосатым пальцем в толстый берёзовый чурбан, установленный на попа, скрылся в серой избушке.
– Понятное дело, – присаживаясь на полено, пробормотал Куценко. – Подождать надо. Подождём, конечно…. Куда же меня, всё-таки, занесло? И воздух здесь странный. Какой-то избыточно-чистый и свежий…. Ага, возле избы проходит наезженная дорога. Что просто замечательно. Осталось только направление выяснить. Мол, в какую сторону надо шагать, чтобы побыстрее выйти к обитаемым местам…
Через несколько минут старик вернулся и, протягивая гостю пузатый керамический кувшин, пояснил:
– В братыне – ольга. Пити!
– Спасибо большое, – крепко обхватив ладонями кувшин, поблагодарил Григорий, а про себя подумал: – "Кажется, "ольгой" древние славяне называли хмельной напиток, который – по сути – являлся прародителем современного пива…. Древние славяне? Да, ну, не смешите! Старик – просто-напросто – чуток сошёл с ума. Не более того. Надо выяснить у бородача месторасположение ближайшего населённого пункта, где имеется телефон, и без промедлений двигаться туда…".
Вволю напившись, он возвратил пасечнику братыну и похвалил:
– Хорошее пойло, духовитое и забористое. Хотя с пивом не имеет ничего общего. Обыкновенная деревенская бражка. Впрочем, благодарю. Скажи-ка, батяня, а как мне добраться…
Договорить фразу Куценко не успел – перед глазами всё поплыло, тело охватила предательская слабость, ресницы – сами по себе – начали смыкаться.
"Подлый и коварный старикан подсыпал в бражку снотворного", – падая на мягкую траву, понял Гришка. – "Очередная засада, однако…".
Проснулся он от навязчивого шума – где-то рядом устало и недовольно заржала лошадь, зазвучали громкие людские голоса, послышались беззаботные смешки.
Куценко, приоткрыв глаза, позвал:
– Эй, Вьюга! Ты где, сукин кот?
Вернее, он только попытался крикнуть-позвать, но ничего не получилось. Ничего.
"Чёрт, мне в рот вставили кляп!", – запаниковал Гришка. – "Руки и ноги крепко связаны…. Хорошо ещё, что на глаза не наложили повязку. Так что, будем старательно наблюдать за происходящим. Ничего другого, собственно, и не остаётся…".
На широкой дороге, проходящей рядом с пасекой, остановился неуклюжий кожаный фургон, в который были впряжены две голенастые гнедые лошадки.
"Прямо, как в американских приключенческих фильмах про покорение Дикого запада", – мысленно усмехнулся Куценко. – "И кого, интересно, принесла нелёгкая? Вдруг, это друзья? То бишь, нормальные люди, которые приструнят зарвавшегося сумасшедшего пасечника, а меня, естественно, освободят? Пора, в конце-то концов, заканчивать этот затянувшийся дурацкий спектакль…"
К серой избушке подошли трое рослых мужчин, чья одежда слегка напоминала воинскую: на головах красовались неуклюжие шлемы неизвестного чёрного металла, на торсах – кожаные куртки-камзолы, оснащённые прямоугольными металлическими пластинами. К широким поясам "кожаных" типов были приторочены ножны с короткими мечами, а, вот, сапоги были сами обычными, пошитыми из мягкой тёмно-коричневой замши.
Вьюга почтительно кивнул головой вновь прибывшим, а перед одним из них – самым высоким и широкоплечим, в шлем которого был вделан жёлтый (золотой?) кругляш – склонился в низком поясном поклоне, коснувшись кончиками пальцев пыльной травы. Выпрямившись, он стал о чём-то возбуждённо рассказывать, отчаянно и красочно жестикулируя при этом руками.
Через несколько минут пасечник и его гости подошли к месту, где лежал связанный Гришка.
– Ово, Борх, шиша! – видимо, продолжая ранее начатый разговор, важно и пафосно объявил Вьюга. – Або, прелестный прелагатай мунгитов.
– Ноли, – невозмутимо откликнулся начальник "кожаных". – Ово, чернявый и жопастый. Баскак Сварога любит таковских. Дюже любит…
– Гы-гы-гы! – племенными жеребцами заржали его спутники. – Дюже любит! Гы-гы-гы!
– Негли? Баскак Сварога любится с отроками? – удивился пасечник. – А, как же девки?
– Не, девок нынче гонит. А чернявых отроков греет. Дюже жарко. Сперва делает немко, а потом греет…. Этот-то – языкастый?
– Ово, языкастый.
– Правку сделати, – положив широкую ладонь на рукоятку меча, заверил Борх. – Раз, и немко.
– Гы-гы-гы! – дружно заржали его собеседники, включая коварного бородача. – Гы-гы-гы!
"Что вы, братцы, задумали?", – хотелось, что было мочи, закричать Григорию. – "Я же свой! Свой в доску! Ваш брат по крови! Я же обожаю – до желудочных колик – славянство…".
Хотелось крикнуть, но не моглось. Кляп мешал.
Вьюга и Борх отошли в сторону и принялись отчаянно торговаться. Пасечник настойчиво толковал об отрезе мухояра, новых сапогах и двух мешках сушёного ногута, а его собеседник предлагал с десяток неких "кун"…