Глава 20
Опасаясь попасться матери на глаза, Свен держался подальше от толпы, потому и не успел увидеть, который из земляков швырнул ком грязи в разбойника. А может, не ком грязи, а гнилое яблоко - кто теперь разберет? За первым броском последовал другой, третий… Марольд согнулся в телеге и, гремя цепью, старательно прикрывал руками - нет, Свен с удивлением понял, что злодей защищает не голову, а тот небольшой красный предмет, что создал при помощи магии. Следом за довольно безобидными снарядами из толпы посыпались камни. Пинедцы остервенело швыряли в Марольда, что попало под руку, сгибались, шарили под ногами, распрямлялись и снова швыряли. Никто не вопил, не слал проклятий, не отдавал команд, толпа действовала сама собой как единый организм, и это было еще страшней. Город мстил за годы страха, город хотел уничтожить Марольда. Разбойник не пытался помешать, даже не заслонялся руками, только отворачивался и прятал лицо.
Свен растерялся, но солдаты, словно ждали такого оборота, двинулись на толпу, оттесняя людей древками пик и алебард. Пинедцы упирались, но шаг за шагом уступали слаженному напору латников. Камни и грязь летели все реже. В одном месте цепочка солдат лопнула, и несколько человек снова очутились у самой телеги. Свен поспешил наперерез, и парню показалось, что люди уже опомнились, растеряли злость. Минутный порыв прошел. Кое-кто отшвыривал уже подобранный камень и украдкой отряхивал ладони. Марольд вдруг привстал, поднял, насколько мог, закованные в кандалы руки. Между ладоней блеснуло нечто алое, тонкое и хрупкое на вид. Роза - красная роза из блестящего шелка, удивительно чистая и нежная в грязных исцарапанных пальцах. Свен, оттесняя вместе с солдатами горожан, увидел, как пленник, с трудом дотянувшись до борта телеги, сунул цветок кому-то в толпе. Свен не разглядел, кто получил розу, но когда разбойник, звякнув кандалами, отпрянул от края повозки, его руки были пусты, и он чуть заметно улыбался.
Мало-помалу солдаты очистили путь и повозки двинулись с площади. Свен снова постарался очутиться не на виду. Толпа раздалась в стороны, пропуская кавалькаду. У обрамляющих открытое пространство домов люди отступили еще дальше, конь сэра Реквиста скрылся между строениями… Свен торопливо шмыгнул следом и потому пропустил момент, когда Марольд начал подниматься в телеге. К тому времени, как Свен, привлеченный лязганьем кандалов, обернулся, разбойник уже стоял во весь рост, подняв над головой закованные руки, и тьма разливалась над ним. Грязные пальцы, сжимающие толстую цепь, напряглись… Свен не поверил своим глазам. Этого не могло быть, это невозможно - но ладони Марольда ползли в стороны, растягивая оковы, которые басовито загудели, словно чудовищная струна… и разлетелись! Оторванные звенья звонко ударились в стены, отлетевший кусок цепи смел возницу. Марольд соскочил с телеги, не глядя, отшвырнул Свена - тот даже не успел выхватить меч. Взревел сэр Реквист, вертясь в седле и тщетно пытаясь развернуть огромного жеребца на узкой улице. Свен ударился о стену, шлем свалился на мостовую, а Марольд уже взвился в воздух, перелетев одним прыжком телегу. Затем ухватил ее и завалил набок, перегораживая улицу. Латник с алебардой сунулся навстречу магу, но тот, двигаясь с невероятной скоростью, перехватил древко, переломил, отшвырнул солдата - и, размахивая оставшимся в руке топориком, устремился на толпу. Горожане, совсем недавно смело швырявшие в злодея камни, с воплями кинулись врассыпную.
Свен с опозданием сообразил, что это не у него помутилось зрение от удара - нет, небеса над Пинедом стремительно темнели. Парень кинулся к выходу на площадь, но перепуганные лошади храпели и били копытами, не позволяя откатить повозку. Тогда Свен упал на колени, перекатился под днищем и вскочил… позади ругался и гремел доспехами сэр Реквист. Парень бросился следом за сбежавшим преступником, а тот, не мешкая, прокладывал себе путь сквозь толпу, расталкивая и сбивая с ног встречных. Свен понял, что отстает, перед ним в полутьме метались, завывая, перепуганные горожане и растерянные солдаты, шарахаясь друг от друга и топча упавших… Испачканный черный камзол мелькнул последний раз и скрылся за углом. Марольд пробивался к воротам, а горожане продолжали давить и отталкивать друг друга на покинутой им площади…
Едва лишь отъехали от города, как стало заметно темнее. Или это Лукасу только почудилось? Художник, обернувшись, пригляделся. Отсюда, с холма, округа была видна, как на ладони. Лукасу вдруг показалось, что далеко позади, немного правее от дороги, появилось огромное темное пятно. Скользнуло над перелеском и снова исчезло. Художник вопросительно посмотрел на попутчиков. Но те, вероятно, ничего не заметили. Ехали себе дальше, как ни в чем не бывало, неспешно переговаривались о своих делах. Цель поездки все как будто нарочно замалчивали, болтали о том и сем, обо всякой всячине, не имеющей отношения ни к Марольду, ни к его имуществу. Странная тень так больше и не появилась, сколько Лукас ни присматривался.
"Может, и в самом деле померещилось", - подумал художник.
Вскоре телега свернула на широкую лесную просеку, и стало совсем светло. Денек выдался тихий, погожий. Лошадка резво бежала по пыльной дороге. Мужик явно торопился.
Не прошло и часа, как Лукас увидел на высоком пригорке обнесенные частоколом строения. У подножия холма крестьянин остановился. Дальше двинулись пешком.
Шагал Лукас бодро, настроение было замечательное. Вот взялась же откуда-то уверенность, что непременно найдет он сейчас свою пропажу. Будто чувствовал, что книга где-то рядом. И только войдя в разграбленное жилище разбойника, растерялся. Нет, что ни говори, а прав оказался парень, утверждавший, что все ценные вещи давно разобраны. Да чего уж там ценные, горшка глиняного, и то, похоже, не осталось. В сенях двое деревенских мужиков отдирали от косяка дверные петли, еще один, пыхтя, вытаскивал гвозди, кто-то не брезговал и крепкой струганой доской. Лукас растерянно переходил из комнаты в комнату. Было невозможно даже представить, что в этом разграбленном жилище осталась лежать нетронутой древняя книга в тисненом кожаном переплете, с позолотой и инкрустациями. Художник, уже ни на что не надеясь, все же оглядел ограбленные помещения и, ничего не найдя, вышел во двор. Присел, понурившись, у стены, поджидая пока, наконец, соберутся восвояси попутчики. Вокруг копошились хмурые, недовольные крестьяне. Многие, похоже, сообразили, что здесь больше нечего делать.
Неподалеку запрягал лошадь рослый жилистый мужик с широким красным лицом и белыми как лен волосами. Ему, видать, повезло гораздо больше, чем другим. Во всяком случае, поклажа крестьянина занимала едва ли не всю телегу. Его сыновья, такие же высоченные, светловолосые, краснолицые парни, необычайно похожие на отца, громко бахвалились добычей. Старший, детина лет тридцати, оживленно рассказывал про каждую свою находку, осторожно вытаскивая очередную вещь из большого холщового мешка и тут же бережно укладывая обратно. Другой, совсем еще юнец, с едва пробивающимися над губой усами, старался не отставать от брата. Из их хвастливой болтовни Лукас понял, что парням посчастливилось оказаться здесь сразу же после ухода солдат. Потому и добычи им перепало гораздо больше, чем остальным.
- Вот захожу я в сени, смотрю, тесак в углу лежит, - самодовольно ухмыляясь, рассказывал старший браг. - Ну, наклоняюсь, значит, чтоб поднять, и вижу - в самом углу монетка блестит, серебряная! Видать, закатилась когда-то под скамью, никто и не заметил.
- А я, а я, смотри, чего нашел, - ломающимся хриплым голоском воскликнул младший.
Старший детина восхищенно присвистнул. Отец перестал запрягать лошадь и изумленно уставился на сына.
- Ты… ты что же приволок, паршивец! - вдруг сердито закричал он. - А ну-ка выброси немедля эту дрянь. Ишь, чего собрался в дом-то притащить! Книга черного колдуна, письмена проклятые Гангмаровы, думаешь, почему никто из солдат на них не позарился? Да такую книгу ежели возьмешь, никакого житья потом не станет! И сам пропадешь, и душу загубишь навеки!
Мужик выхватил из рук сына тяжелый том и с размаху зашвырнул через ограду. Повозка неспешно тронулась и вскоре исчезла за деревьями. У Лукаса сердце екнуло, когда книга с хрустом свалилась где-то за частоколом, он бросился следом, выбрался сквозь дыру… и едва поверил собственным глазам. Прямо перед ним лежало его сокровище.
Художник взял в руки фолиант и бережно пролистнул несколько страниц. Долго не мог отвести взгляд от знакомых гравюр. Слава Гилфингу, они прекрасно сохранились. Вот здесь Гунгилла плачет над мертвым эльфом… А вот на предыдущей странице этот же самый эльф вдохновенно играет на свирели. Лукас привычно перевернул листок. И вдруг увидел, что кто-то вложил в книгу несколько старых полуобгоревших страниц. На самом верхнем, рассыпающемся от времени, покрытом сажей и копотью, листке можно было разглядеть свирель, точно такую же, как и на гравюре в древнем фолианте.
Некоторое время Лукас изумленно переводил взгляд с одного рисунка на другой. Потом вдруг неожиданная догадка мелькнула у него в голове. Вспомнился рассказ пинедского лавочника о сгоревшей при пожаре книге. Несколько случайно уцелевших листков из нее купил когда-то сам Марольд. Зачем они ему понадобились, непонятно, известно только, что расплатился разбойник щедро, и очень жалел, что не может всю книгу прочитать. Кажется, теперь ясно, почему Марольд заинтересовался вывеской из мясной лавки. Видать, решил, что свирель срисована с точно такой же книжки, и захотел ее отыскать.
"Так вот чем, оказывается, вызван непрошеный визит колдуна!" - догадался художник.
Лукас еще раз взглянул на обгоревшие страницы. Сразу заметил, что они из недорогой, написанной сравнительно недавно книжки, имеющей мало общего со старинным фолиантом. Разве что нарисованная свирель, ничего не скажешь, действительно похожа. Оно и неудивительно, художники теперь нередко срисовывают из древних книг, если посчастливится такую отыскать.
Лукас осторожно приподнял верхний лист и увидел под ним еще несколько страниц, тоже сильно пострадавших при пожаре. Рисунков там было уже не разглядеть, зато кое-где попадались кусочки вполне разборчивого текста. Художник с любопытством начал читать про эльфа Фреллиноля, похитившего Свирель самого Гангмара. Однако что произошло дальше, узнать не удалось. Легенда на самом интересном месте обрывалась. Немногие уцелевшие страницы оказались совершенно непригодны для чтения. Впрочем, точно так же, как и его старинный фолиант, написанный неизвестным языком.
"Что, если разбойник рассчитывал найти там продолжение древней легенды?" - подумал Лукас.
В таком случае все более или менее объяснялось. Марольду зачем-то понадобилось прочесть утерянный текст. Не совсем, конечно, ясно, почему это было для него так важно, но мало ли что придет в голову разбойнику? Во всяком случае, событие отнюдь не сверхъестественное и не говорит о наличии в книжке колдовства.
Лукас, усмехнувшись, вспомнил, с каким страхом смотрел крестьянин на древний фолиант, прежде чем решился взять его в руки и выбросить на дорогу. Впрочем, чего уж там говорить о неграмотном деревенском мужике, если даже лавочник, сын книготорговца, и тот боялся книг. Да, прав был сержант, ужасно темный здесь народ. Вот и о его картинах молва дурная разнеслась, будто они несчастья приносят. Впрочем, такое случалось не только в Пинеде…
Художник вдруг понял, что уже долгие годы пытается убедить себя в беспочвенности недобрых слухов. Хотя, если честно сказать, у него самого-то вся жизнь пошла вкривь и вкось с тех пор, как книгу приобрел, внезапно подумал Лукас. Жена умерла, заказчики пропали, друзья один за другим куда-то исчезли… Ну а с другой стороны, какие картины он стал писать, глаз не отвести! Ведь раньше-то, откровенно говоря, был самым обыкновенным ремесленником. А вот когда появился фолиант, картины словно ожили. Самому даже страшно бывало иногда. Ну а после того, как остался без книги, ничего действительно стоящего не сделал, да и к мольберту не очень-то тянуло. Зато теперь так хочется поскорее попасть домой, и рисовать, рисовать, рисовать.
Лукас бережно уложил книгу в заплечный мешок и поспешил к повозке.
Глава 21
Художник еле дождался, когда крестьяне, с которыми он приехал, загрузят телегу и наконец-то отправятся восвояси. Пока мужик возился с упряжью, Лукас несколько раз осторожно прикоснулся к заплечному мешку, проверяя, на месте ли его сокровище, однако достать фолиант так и не решился. Кто знает, что можно ожидать от этих темных, запуганных суевериями людишек, когда те заметят "колдовские письмена"? Хорошо еще, если просто высадят с телеги. А то ведь, чего доброго, тут же во всех своих несчастьях обвинят. Воистину ведь какой-то дикий здесь народ, спасибо, хоть сержант предупредил. Нет, лучше уж ничего о книге не говорить, а подальше спрятать и никому не показывать.
Лукас присел на самый край телеги, крепко прижал к себе мешок. Лошадка тем временем неспешно тронулась с места. Мужик, прищурившись, посмотрел на небо и сокрушенно покачал головой. Погода стремительно портилась. Солнце окончательно скрылось за невесть откуда набежавшими тучами. Хлынул теплый летний дождь. Крестьяне, привычные к работе на открытом воздухе, почти не обращали на него внимания. Только старуха пониже надвинула на глаза платок. А Лукас, сразу испугавшись за книгу, как мог, укрывал мешок под одеждой. И при этом то и дело косился на спутников, не заметят ли они его беспокойство. Однако старики, похоже, не обращали на Лукаса никакого внимания. Да и ливень вскоре закончился так же неожиданно, как и начался. Опять выглянуло солнце. И только раскисшая от дождя дорога, да крупные капли на траве напоминали о недавней непогоде.
Художник осторожно достал из-за пазухи мешок. Слава Гилфингу, он почти не вымок. Лишь в уголке темнело несколько небольших пятен. Лукасу очень захотелось проверить, не проникла ли влага внутрь, но он удержался. Так ни разу и не заглянул в котомку на обратном пути, который показался ему бесконечно длинным. Повозка еле-еле плелась по дороге, то ли крестьянин жалел лошадку, то ли просто никуда не спешил. Художник хотел уже попросить мужика поторопиться, готов был даже за это приплатить. Да только в последний момент передумал. Решил терпеливо дожидаться, не затевать лишний раз разговора. Сейчас старики как будто про него забыли, беседуют меж собой о каких-то своих делах. Вот и хорошо, пускай и дальше так. Заполучив книгу, Лукас стал опасаться чужих людей и старался лишний раз не привлекать к себе внимание.
Однако когда уже совсем неподалеку от города повозка и вовсе остановилась, художник не выдержал.
- Да что ж такое, когда мы наконец поедем? - сердито буркнул он.
Мужик, ничего не ответив, вылез из телеги. Присел у колеса и начал ковырять заляпанную грязью чеку.
- И что ж это за напасть такая? - раздраженно пробормотал Лукас.
Крестьянин удивленно взглянул на него и снова согнулся под телегой. Старуха исподлобья смотрела на нервного попутчика. Лукас вдруг почувствовал враждебность, исходящую от этих людей. Захотелось как можно скорее уйти, остаться одному.
- Я дальше сам дойду, пешком, - решительно проговорил Лукас.
Крестьянин не поднял головы, будто не слышал, а его жена отвернулась.
- Мне тут, ежели напрямик, совсем недалеко, - как бы оправдываясь, добавил художник.
Мужик тем временем закончил возиться с колесом и снова залез в телегу.
- Ну, в общем… того… можно и трогать помаленьку, - хмуро проговорил он, стряхивая с ладоней землю.
- Я дальше один пойду, - упрямо повторил художник.
Старик молча пожал плечами и тут же поехал прочь. А Лукас спустился по тропинке с холма и вскоре действительно оказался на широкой просеке, ведущей прямо к дому.
Он бодро шел по залитой солнцем лесной дороге. Только время от времени останавливался и прикасался рукой к котомке, словно желая убедиться, что фолиант действительно на месте. Потом наконец не выдержал, достал книгу из мешка, с трепетом коснулся пожелтевших от времени страниц. А дальше и сам не заметил, как присел на поваленное дерево и начал листать фолиант. Странные буквы опять замелькали перед глазами. "Интересно, можно ли их расшифровать?" - вдруг подумал Лукас. Он начал сравнивать непонятные закорючки, подсчитывать, как часто повторяются на странице одни и те же знаки. Однако вскоре это занятие ему наскучило. Так ничего не разобрав, художник вновь залюбовался картинками. Гунгилла, плачущая над мертвым эльфом, - да, именно такой нужно нарисовать ее на стене молитвенного зала. Художник пристально вглядывался в каждую линию на гравюре, в каждый штрих… И совершенно при этом потерял счет времени. Опомнился лишь, когда начало смеркаться. Странно, ему казалось, что до заката еще далеко. Но вот, поди ж ты, уже и солнышко садится, последние лучи чуть выглянули из-за туч. Вот-вот совсем стемнеет. Тогда и заблудиться в лесу недолго. Хорошо еще, что он от дома недалеко.
Лукас поспешно сунул книгу в мешок и быстро зашагал по лесу. Вскоре деревья расступились, и вдалеке показались знакомые строения. Всякий раз, поджидая отца, Мона ставила на окошке горящую свечу. И только сегодня в доме было темно.
Полный дурных предчувствий, Лукас вбежал на крыльцо, дрожащей рукою рванул на себя входную дверь, но та не поддалась. Пальцы скользнули по холодному железу замка. Значит, заперто снаружи. Лукас в отчаянии несколько раз громко позвал дочь. Никто не ответил, Моны дома не было.
Первым делом Лукас помчался в монастырь, долго стучал в запертые ворота. Его так и не впустили, но настоятельница в конце концов все-таки соизволила выйти.
- Матушка Гана, вы дочку мою сегодня не видели? - задыхаясь, крикнул Лукас.
Горбунья недобро зыркнула глазами.
- Будто я в другие дни ее видала, - сердито пробурчала она. - Хоть бы разок помолиться пришла или в грехах покаяться…
- Мона моя утром была на базаре, да так ведь и не вернулась, - растерянно пробормотал Лукас.
- Вот ведь девки какие нынче пошли! - возмутилась старуха. - Бегают по базару, купчишкам глазки строят, а после до ночи шляются непонятно где. Грех! Грех! Тьфу, пакость какая!
Старуха сплюнула и ушла. Глухо стукнули закрывшиеся ворота. Щелкнул засов. Несчастный художник растерянно постоял перед запертой дверью. Потом поспешил в город. По дороге он то и дело звал дочь. Но никто не откликался.
Возле городских ворот стояли пять или шесть стражников и о чем-то негромко переговаривались между собой. Лукас обратился к самому старшему из них, высокому седоусому мужчине с худым, изборожденным морщинами лицом.
- У меня дочка еще до полудня в город ушла, и вот словно в воду канула…
Художник был уверен, что стражник ответит, как и настоятельница, сердитой отповедью: мол, мало ли, где девица твоя гуляет.
Но седоусый посмотрел сочувственно. И от этого взгляда Лукасу стало совсем страшно.
- Раненых всех еще днем к ратуше отвезли, - тихо сказал стражник.
- Каких еще раненых? - потрясенно переспросил Лукас.
Но солдат ничего не ответил.
Лукас побежал на центральную площадь к городской магистратуре. Там было уже очень много народу. Только здесь, из обрывков случайных разговоров художник узнал о побеге разбойника. Цифры раненых и убитых назывались разные, от пяти-шести человек до нескольких десятков.