Штейнман пристает ко мне с вопросом, почему вы допытывались у него об его увлечениях. Вы забыли рассказать мне об этом, но я сделал вывод сам и ответил ему. В деле неизбежно был замешан один из двоих - или он, или Холидэй, поскольку никто больше не знал о характере груза, и виновному нужен был какой-то повод, чтобы выходить на поверхность и искать коробку. Игра в шахматы не дает возможности такого рода. Я угадал? По крайней мере эта моя попытка применить дедукцию доказывает, что я прилежно изучаю методы, которым вы следуете. Между прочим, Штейнман осведомляется, не сможете ли вы принять его, когда он получит очередной отпуск и посетит планету.
Холидэю известно, где скрывается Картер, и мы передали соответствующие сведения на Землю. Беда лишь в том, что мы не сможем преследовать по суду ни того, ни другого, не оглашая действительных фактов. Ну что ж, существует и такая кара, как черные списки.
Приходится закругляться, чтобы письмо не опоздало на катер. Скоро увидимся - надеюсь, не в профессиональном качестве.
Ваш восхищенный поклонник, инспектор Грегг".
Однако, как ни прискорбно, член кабинета министров не обладал рентгеновским зрением. Поэтому он бросил строить тщетные догадки и изложил затруднение, с которым пришел. Кто-то где-то в Сабеусе фарниковал краты, что вызвало нездоровую закнострию среди хьюков. Шиалоху подобное сообщение обещало довольно интересное дело.
Айзек АЗИМОВ
КЛЮЧ
Карл Дженнингс знал, что умирает. Жить ему оставалось несколько часов, а сделать предстояло еще очень многое.
Дженнингс зажег на минуту фонарь и отбросил острый обломок камня в сторону. Его лопата снова вонзилась в скалу. Еще немного, и он спрячет Прибор в выкопанное углубление и засыплет. Штраус не должен его найти.
Штраус!
Второй участник экспедиции. Открытие принадлежит и ему. Как и слава.
Если бы дело было лишь в славе и известности. Дженнингс, возможно, и уступил бы лавры Штраусу. Открытие столь важно, что славой можно было пренебречь. Но Штраус стремился к кое-чему другому, и Дженнингс отдал бы все на свете, чтобы помешать ему.
Чтобы помешать Штраусу, он был готов умереть.
И он умирал.
Они нашли это вместе. Впрочем, корабль нашел Штраус, точнее - его остатки…
- Металл, - произнес Штраус. Его резкий голос отчетливо раздавался в наушниках Дженнингса.
Дженнингс, работавший в полумиле от Штрауса, двинулся посмотреть находку напарника.
- Странно, - сказал он. - На Луне нет металла в чистом виде.
- Не должно быть. Но вы же прекрасно знаете, что исследовано не больше сотой части всей поверхности Луны. Кто знает, что еще может быть здесь найдено?
Дженнингс проворчал что-то в знак согласия.
На Луне действительно можно было найти все что угодно. Их экспедиция была первой лунной экспедицией, финансируемой за счет частных пожертвований. До сих пор на Луну посылались отдельные экспедиции, направляемые правительством, которые имели перед собой множество задач, и тот факт, что Геологическое общество могло позволить себе послать двух человек на Луну только для селенологических исследований, знаменовал собой приближение космической эры.
- Похоже, что поверхность была когда-то отшлифована, - заметил Штраус.
- Вы правы, - согласился Дженнингс. - Может быть, поблизости есть еще что-нибудь.
Они нашли еще три куска металла, среди них один остроугольный, на котором были отчетливо видны следы шва.
Они вернулись к своему кораблю на небольшой ракете - лунном глиссере. На борту скинули скафандры, и Штраус сразу же принялся за работу. Он направил луч лазера на металлические обломки, и на спектрографе появились показания: титановая сталь с незначительными примесями кобальта и молибдена.
- Эта штука, конечно, искусственная, - сказал Штраус. - Насколько мне известно, на этой части Луны никогда не садился ни один корабль, и уж тем более ни один не терпел аварии. Если бы эти обломки были частью корабля, они имели бы гладкую, отшлифованную поверхность. У этих же поверхность кажется разъеденной, а поскольку атмосферы на Луне нет, это можно объяснить только длительной микрометеоритной бомбардировкой.
- Этот искусственный предмет сделан не рукой человека, - произнес Дженнингс прямо-таки торжествующе Значит, Луну когда-то посетили внеземные существа. В донесении…
- Подождите, - повелительно сказал Штраус. - У нас будет предостаточно времени для составления донесения, когда нам будет о чем докладывать.
На востоке низко висела ярко-голубая Земля, очень напоминающая своего спутника в полнолуние.
За едой Дженнингс поглядывал на нее, вновь ощущая острый приступ тоски по дому.
- Она выглядит совсем мирной, - сказал он, - а ведь на ней шесть миллиардов…
Штраус, казалось, очнулся после одному ему ведомых раздумий:
- Шесть миллиардов, которые ее разрушают, - отозвался он.
- Вы что, Ультра? - нахмурил брови Дженнингс.
- О чем вы, черт побери, говорите?
Дженнингс почувствовал, что краснеет. На его бледных щеках всегда выступал румянец, едва он начинал волноваться.
Позже, уже засыпая, он вдруг подумал, что ничего в сущности не знает о Штраусе.
Следующие три дня они самозабвенно искали другие следы.
На этот раз находка была всецело заслугой Дженнингса. Это было действительно нечто стоящее! Штраус нашел первый кусок металла, но зато Дженнингс обнаружил искусственный предмет.
Он был погребен под большим неровным валуном, который образовал при падении небольшую пещерку. В ней он и лежал, защищенный от радиации, микрометеоритов и температурных колебаний, оставаясь миллионы лет в целости и сохранности.
Дженнингс назвал его Прибором…
Прибор лежал перед ними на столе…
- Давайте отправим предварительное донесение, - предложил Дженнингс.
- Нет. Ни в коем случае, черт побери!
- Но почему?
- Потому что, если мы последуем вашему совету, Прибор станет собственностью Общества и, когда оно присосется к нему, наши имена будут упоминаться лишь в сносках. Нет! - На лице Штрауса появилось лукавство. - Давайте сделаем все возможное с ним до того, как сюда налетит куча хищников.
Дженнингс задумался. В душе он не мог отрицать, что и ему самому хотелось получить гарантию того, что честь открытия будет всецело принадлежать им. И все же…
- Мне это не совсем по душе, Штраус, ждать неправильно. Если Прибор внеземного происхождения, значит, он принадлежит другой планетной системе. Во всей Солнечной системе нет планеты, кроме Земли, на которой могла бы развиваться высокоорганизованная жизнь.
- Это еще не доказано, - проворчал Штраус. - Но даже если это так, что из того?
- Из этого следует, что те, кто прилетел на этом корабле, совершили межзвездное путешествие и, стало быть, превосходят нас в техническом отношении. И кто знает, что может поведать нам Прибор о их высочайшей технике. Это может быть ключом… к чему угодно. Это может быть ключом к невиданной научной революции.
- Романтические бредни. Если это продукт техники, шагнувшей по сравнению с нашей далеко вперед, он нам ничего не даст. Если бы показать Эйнштейну микропроторп, он бы не понял, с чем его едят…
- Но, послушайте же, Штраус, - Дженнингс чуть ли не со слезами на глазах пытался втолковать Штраусу все значение открытия, - а если мы разобьемся вместе с Прибором? Если не доставим его на Землю? Мы не можем идти на такой риск. - Он с нежностью погладил Прибор. - Мы должны сейчас же доложить об этом и попросить, чтобы сюда послали еще несколько кораблей. Эта штука слишком драгоценна, чтобы…
Когда его волнение достигло предела, Прибор неожиданно потеплел под его рукой. Кусочек его поверхности, полускрытый за тонкой полосой металла, замерцал фосфоресцирующим светом.
Дженнингс резко отдернул руку, и Прибор снова потемнел.
Но этого было достаточно: теперь он все понял.
- Я словно смотрел в окошко в вашем черепе, - задыхаясь от волнения, произнес он. - Я читал ваши мысли.
- А я - ваши, - ответил Штраус. - Я их читал или почувствовал, называйте это как хотите. - Он дотронулся до Прибора со свойственной ему холодной отвлеченностью, но ничего не произошло.
- Вы - Ультра, - гневно сказал Дженнингс. - Когда я прикоснулся к нему, - тут он снова дотронулся до Прибора, - ага, вот опять. Я вижу. Вы безумец! Вы что, серьезно полагаете, что приговорить человеческую расу к вымиранию гуманно? Гуманно уничтожить всю многоликость и разнообразие человеческого рода из-за того, что Земля перенаселена?
Он негодующе убрал руку с Прибора, и его поверхность снова потемнела. Штраус еще раз дотронулся до него, на этот раз осторожно, и снова - никакого результата.
- Ради бога, не будем спорить, - сказал Штраус. - Эта штука - ключ к общению, нечто вроде телепатического передатчика.
Дженнингс отвернулся - он не хотел разговаривать со Штраусом.
- Мы сейчас же отправим донесение, - сказал он. - Плевать мне на славу, можете забрать всю ее себе. Я же хочу только передать Прибор в другие руки.
Штраус с минуту пребывал в мрачном раздумье.
- Это не просто передатчик, - сказал он наконец. - Он реагирует на чувства и передает их.
- Что вы имеете в виду?
- Только что он дважды реагировал на ваше прикосновение, хотя вы держали его в руках целый день, и ничего не происходило. Он бездействует, когда к нему прикасаюсь я.
- Ну и что?
- Он реагировал на ваше прикосновение, когда вы были в состоянии сильного возбуждения. Вот требование, необходимое для его работы… Но послушайте же меня. Так ли вы уж уверены в своей правоте? Каждый здравомыслящий человек на Земле сознает, что для планеты лучше, если ее население составляет один миллиард, а не шесть. Используй мы автоматику полностью - то, что сейчас нам не позволяют толпы, мы могли бы иметь такую же развитую и жизнеспособную Землю, как и теперь, но с населением не больше, скажем, пяти миллионов человек.
Он так хотел быть убедительным, что резкость в его голосе почти исчезла.
- Но мы не можем уменьшить численность населения демократическим путем. И вы это знаете. И дело вовсе не в половом инстинкте: пилюли давно решили проблему контроля над рождаемостью. И это вам хорошо известно. Дело в национализме. Каждая этническая группа хочет, чтобы другие группы первыми уменьшили свою численность, и я их понимаю. Я хочу, чтобы доминировала моя этническая группа, наша группа. Я хочу, чтобы Земля была населена элитой - такими людьми, как мы, ибо мы - настоящие люди, а толпа полуобезьян, тянущих нас вниз, мешает нам, уничтожает нас. Они обречены на гибель так или иначе, но почему мы должны погибать вместе с ними?
- Нет, - твердо сказал Дженнингс. - Ни одна группа не должна иметь преимущества перед остальным человечеством.
- Это чушь, Дженнингс. Вы сами не верите в то, что говорите, просто наши олухи, горой стоящие за уравниловку, слишком долго вбивали вам это в голову. Прибор - это то, что нам нужно. Даже если мы не сумеем построить подобные ему приборы или не поймем принцип его действия - не беда. Прибор нам все равно поможет. Если мы сможем управлять действиями влиятельных людей, мы постепенно овладеем миром. У нас уже имеется организация. Вы должны знать это, вы заглянули в мой мозг. Это наиболее продуманная и решительная организация на всей Земле. К нам каждый день примыкают талантливейшие люди. Почему и вам не оказаться в их числе? Этот Прибор - ключ, но это не просто ключ к чуть большим знаниям. Это ключ к конечному разрешению всех человеческих проблем. Так будьте же с нами, в наших рядах!
Рука Штрауса легла на Прибор, который замерцал на секунду и снова погас.
Дженнингс улыбнулся. Он понял, что Штраус пытался настроиться на высокую эмоциональную волну и заставить действовать Прибор. Но это ему не удалось.
- Вы не можете управлять им, - сказал Дженнингс. - Вы, черт возьми, слишком холодны и всегда владеете собой.
Он поднял дрожащими руками Прибор, и он тотчас же засветился.
- Но вы можете управлять им. Вы спасете человечество.
- Ни за что на свете, - ответил Дженнингс, с трудом переводя дыхание от переполнявшего его волнения. - Я немедленно посылаю донесение.
- Вы не сделаете этого, - сказал Штраус. Он схватил один из столовых ножей. - Во всяком случае, я не советую. Нож очень острый и хорошо отточен.
- Вам незачем было так остро ставить вопрос, - сказал Дженнингс, который даже в такой ситуации не сумел удержаться от своей любимой игры слов, которой он увлекался еще в университете. - Я вижу ваши планы. С Прибором в руках вы сможете убедить любого в том, что меня никогда и не было. Вы можете принести победу Ультра.
- Вы превосходно читаете мои мысли, - кивнул Штраус.
- Но вам это не удастся, - произнес, задыхаясь, Дженнингс. - Во всяком случае, до тех пор, пока Прибор у меня в руках. - Он захотел, чтобы Штраус застыл на месте и не двигался.
Штраус яростно рванулся вперед, но безуспешно. Он по-прежнему сжимал нож в дрожащей руке, но сдвинуться с места не мог.
Оба тяжело дышали.
- Вы не сможете продержаться так… целый день, - сквозь зубы процедил Штраус.
Чувство, которое испытывал Дженнингс, было вполне отчетливым, хотя сам он вряд ли смог бы описать его. Будто держишь в руках ускользающее животное невероятной силы, которое отчаянно пытается освободиться. Дженнингсу пришлось напрячь все силы, чтобы думать только о том, чтобы Штраус оставался неподвижным.
Он еще не привык к Прибору и не знал, как с ним обращаться. Его положение можно было сравнить с положением человека, впервые взявшего в руку шпагу и пытающегося размахивать ею с ловкостью мушкетера.
- Совершенно верно, - произнес Штраус, следуя за ходом мысли Дженнингса. Он осторожно двинулся вперед.
Дженнингс хорошо сознавал, что у него не было шансов на победу в борьбе с фанатичной решимостью Штрауса. Они оба понимали это. Дженнингс вспомнил о лунном глиссере. Он должен попытаться покинуть корабль. Вместе с Прибором.
Но теперь у Дженнингса не могло быть секретов от Штрауса. Тот понял его замысел и попытался встать между глиссером и Дженнингсом. Дженнингс удвоил свои усилия. Теперь он решил усыпить своего противника.
- Спи, Штраус, - отчаянно твердил он. - Спи!
Штраус упал на колени, и его налившиеся свинцом веки начали закрываться.
Дженнингс бросился вперед с бьющимся сердцем. Только бы оглушить его и вырвать нож из рук…
Теперь мысли его уже не были сосредоточены на сне, и рука Штрауса вдруг ухватилась за его ногу, с силой увлекая его вниз. Дженнингс споткнулся, и рука Штрауса, резко устремившись вверх, нанесла удар. Дженнингс почувствовал острую боль, и мозг его наполнился ужасом и отчаянием.
Волнения и чувства Дженнингса достигли в этот момент предела, и слабое мерцание Прибора перешло в яркое сияние. Рука Штрауса ослабла после того, как Дженнингс в течение нескольких минут молча и бессвязно передавал другому мозгу свой страх и обуревавшую его ярость.
Штраус рухнул на пол с перекошенным лицом.
Дженнингс с трудом поднялся на ноги и отошел в сторону. Он думал только о том, что Штраус не должен приходить в сознание. Любая попытка предпринять что-либо отняла бы у него слишком много сил: его нетренированный мозг не мог работать с полной отдачей.
Он направился к глиссеру. Там, внутри, должен быть скафандр и бинты…
Лунный глиссер не был рассчитан на длительный полет. Как, впрочем, не был способен на это сейчас сам Дженнингс. Кровь проступала сквозь повязку на боку и запачкала внутренность скафандра. Корабля пока что не было видно, но Дженнингс понимал, что рано или поздно он появится у него "на хвосте". Мощность корабля была неизмеримо выше мощности маленького глиссера, а радиолокаторы могли быстро нащупать следы, испускаемые реактором глиссера, работающим на полной тяге.
Дженнингс попытался связаться по радио со станцией "Луна". Но ответа не было, и, отчаявшись, он выключил радио, сигналы которого могли лишь помочь Штраусу обнаружить его.
Он мог попробовать добраться до станции пешком, но понимал, что это ему вряд ли удастся. Штраус догонит его раньше, чем он доберется до станции, и он погибнет. Нет, этого нельзя допустить. Он должен спрятать Прибор.
Прибор…
Он не был уверен в том, что поступает правильно. Прибор мог уничтожить человечество, и в то же время ему не было цены. Имеет ли он право разрушить его? Это единственный след развитой внеземной жизни, в нем таятся секреты высочайшей техники, это орудие высшей мыслительной деятельности. Да, опасность по-прежнему существует, но если задуматься о ценности Прибора, о его потенциальной ценности…
Он, безусловно, должен спрятать его, но так, чтобы его можно было отыскать вновь… И найти его должны только Здравомыслящие, и ни в коем случае не Ультра.
Глиссер опустился на внутренний, северный склон кратера. Он знал этот кратер. Прибор нужно спрятать здесь. Если потом он не сможет добраться до станции или хотя бы связаться с ней по радио, ему придется отдалиться от тайника, чтобы не выдать его своим присутствием. И ему нужно оставить какой-нибудь ключ к месторасположению Прибора.
Карл Дженнингс знал, что умирает. Жить ему оставалось несколько часов, а сделать предстояло еще очень многое.
Сетон Дэйвенпорт из американского отдела Земного Бюро расследований рассеянно потер рукой звездообразный шрам на левой щеке.
- Сэр, я хорошо знаю, что Ультра очень опасны.
Начальник отдела М.Т.Эшли пристально взглянул на Дэйвенпорта.
- Вы не представляете себе, как они опасны, - сказал он. - И боюсь, что никто этого не представляет. Их мало, но среди людей влиятельных и власть имущих они пользуются поддержкой, так как последние вполне созрели для того, чтобы считать себя элитой. Никто точно не знает, кто они и сколько их.
- И даже Бюро?
- Бюро пока воздерживается от каких бы то ни было действий. Мы, между прочим, сами, кажется, не убереглись от этой заразы. Возьмем вас, к примеру…
- Я не Ультра, - вспыхнул Дэйвенпорт.
- Я не говорил этого, - ответил Эшли. - Я хотел спросить вас, не заразились ли этим и вы. Вы задумывались над тем, что происходит на Земле в течение двух последних столетий? Не приходило ли вам когда-нибудь в голову, что хорошо бы уменьшить население Земли, конечно, в разумных пределах? Как было бы замечательно избавиться от глупых, неспособных и грубых? Мне, черт возьми, приходило в голову нечто подобное.
- Каюсь, я иногда об этом подумывал. Но желать что-либо - это одно, а разрабатывать практический план действий в духе фашизма - нечто иное.
- Между желанием и действием не такая огромная дистанция, как вам кажется. Вы знаете агента Ферранта?
- Который исчез? Я не знал его лично.
- Так вот, два месяца назад на поверхности Луны был обнаружен корабль. Он производил селенографические изыскания, которые финансировались частными лицами. Геологическое общество, снарядившее экспедицию, заявило, что их корабль не отвечает на вызов. Корабль был обнаружен довольно быстро. Он оказался на значительном расстоянии от того места, откуда было передано последнее донесение.