- Что ж, вы отнеслись к записке, как к ключу, и действовали соответственно. Если мы вспомним о склонности Дженнингса к каламбурам, склонности, которая могла быть усилена действующим на сознание Прибором, то… Послушайте одну историю.
Во второй половине XVI века в Риме жил один немецкий иезуит. Он был математик и астроном, и это он выполнил все необходимые вычисления для папы Григория XIII, когда тот вводил в 1582 году новый календарь. Астроном высоко ценил Коперника, но не разделял его гелиоцентрической идеи.
В 1650 году другой иезуит, итальянский астроном Джованни Баттиста Риччоли составил карту Луны. Он называл кратеры в честь астрономов древности, и, так как он также не разделял точку зрения Коперника, самые крупные кратеры он назвал именами тех, кто ставил Землю в центр Вселенной - Птоломея, Гиппарха, Тихо Браге. Самый большой кратер, обнаруженный Риччоли, был назван им в честь своего предшественника, немецкого иезуита.
Однако этот кратер - второй по величине кратер, видимый с Земли. Самый большой кратер носит имя Бэйли и находится на самом лимбе Луны, поэтому с Земли его увидеть очень трудно. Риччоли его не заметил, и этот кратер был назван в честь астронома, жившего сто лет спустя, который был гильотинирован во время французской революции.
Эшли слушал его с беспокойством.
- А какое отношение все это имеет к записке?
- Самое непосредственное, - несколько удивленно ответил Глобос. - Разве вы не назвали эту записку ключом ко всему? Разве это не ключ?
- Безусловно.
- Разве имеются сомнения в том, что это ключ к местонахождению Прибора?
- Нет, - ответил Эшли.
- Что ж, тогда… Имя немецкого иезуита, о котором я говорил, - Кристофор Клау. Вы не видите игры слов: "Клау" - "ключ"?
Эшли разочарованно опустился на стул:
- Не слишком ясно.
- Доктор Глобос, - взволнованно сказал Дэйвенпорт, - на Луне нет ничего, что называлось бы "Клау".
- Правильно, - запальчиво ответил Глобос. - В том-то все и дело. Во второй половине XVI века европейские ученые латинизировали свои имена. Клау тоже поступил так. Вместо немецкого "u" он поставил латинское "v". Затем он добавил характерное для латинских имен окончание "ius", и Кристофор Клау превратился в Кристофора Клавиуса, а я думаю, вам известен гигантский кратер, который мы называем "Клавиус".
- Не… - начал было Дэйвенпорт.
- Не перебивайте меня, - сказал Глобос. - Скажу только, что латинское слово "clavis" означает на нашем языке "ключ". Теперь вы, наконец, видите двойную игру слов на обоих языках? Клау - ключ, Клавиус - клавис - ключ. За всю свою жизнь Дженнингс не смог бы придумать такого каламбура, не имей он в руках Прибора. Но он придумал наконец этот блестящий каламбур и встретил свою смерть чуть ли не торжествующе. Вас он направил ко мне только потому, что знал, что я вспомню его склонность к игре слов, поскольку я сам ее любил.
Люди из Бюро смотрели на Глобоса широко раскрытыми глазами. Он торжественно произнес:
- Я советую вам искать Прибор на затемненном склоне кратера "Клавиус", в месте, над которым Земля ближе всего находится к зениту.
- Вы уверены в том, что говорите, доктор Глобос? - наклонился вперед Дэйвенпорт.
- Вполне. Но даже если я и ошибусь, мне кажется, это неважно.
- Что неважно?
- Найдете вы Прибор или нет. Даже если Ультра найдут Прибор, они скорее всего не смогут им воспользоваться.
- Почему?
- Вы спросили меня, был ли Дженнингс моим студентом. Но вы не спросили о Штраусе, который тоже учился у меня. На следующий год после Дженнингса. Я его хорошо помню.
- …?
- Неприятный человек. Очень холодный. Я думаю, это отличительное качество всех Ультра. Они все очень холодны, бесстрастны и уверены в себе. Они не способны испытывать глубокие чувства: в противном случае они не замышляли бы уничтожение людей. Их чувства холодны и эгоистичны. Они не способны установить контакт с другими человеческими существами.
- Кажется, я понимаю.
- Я уверен, что понимаете. Из восстановленного разговора мы поняли, что Штраус не мог управлять Прибором. Ему недоставало трепета, у него вообще не было никаких эмоций. То же будет и с остальными Ультра. Дженнингс мог управлять Прибором, ведь он не был Ультра. Человек, который сможет управлять им, по-моему, не будет способен на холодную жестокость. Он может внушить другому панический ужас, как это сделал Дженнингс, но передать другому существу холодный язык цифр и вычислений, как это пытался сделать Штраус, ему не удастся. Выражаясь банально, можно сказать, что управлять Прибором может лишь Любовь и никогда - Ненависть. Ультра же способен только на ненависть.
Гораций ГОЛД
ВОПРОС ФОРМЫ
Резкий звонок телефона врезался в сон Гилроя. Не размыкая тесно сжатых век, репортер перевернулся на другой бок и втиснул ухо поглубже в подушку. Но телефон продолжал трезвонить.
Гилрой резко сорвал с аппарата трубку и не очень-то деликатно изложил свое мнение о людях, способных разбудить уставшего репортера в четыре утра.
- Я здесь ни при чем, - ответил замявшийся было на секунду редактор. - Ты же сам заварил эту кашу… Так вот… нашли еще одного, как их бишь…
Остатки сна мгновенно улетучились.
- Еще одного кататоника?!
- Да. Час назад. На углу Йорк-авеню и Девяносто первой. Сейчас он в "Мемориале" под наблюдением… Хочешь знать, что я думаю, Гилрой?
- Что?
- Я думаю, что ты просто фантазер. Эти твои ката-тоники в лучшем случае всего лишь заурядные бродяги, допившиеся, наверное, до зеленых чертиков. И больше чем на заметку из четырех строк они не потянут.
Гилрой уже соскочил с постели и свободной рукой натягивал на себя одежду.
- Нет, - сказал он уверенно. - Бродяги-то они бродяги, но дело не в этом… Слушайте… Черт побери, что вас задержало до утра?!
Голос редактора зазвучал недовольно:
- Все этот старик Тальбот. Ему же завтра семьдесят шесть. Пришлось тут настряпать кое-что…
- И вы тратите столько времени, чтобы разукрасить этого гангстера, вымогателя и…
- Спокойно, спокойно, Гилрой, - предостерегающе прервал редактор. - Ему принадлежит половина акций нашей газеты. Да и не так уж часто он нас тревожит.
- Ну ладно, все равно он скоро загнется. Вы меня сможете встретить в больнице, когда закончите?
- В такую-то погоду? - редактор помолчал, обдумывая решение. - Не знаю, право… Но если ты думаешь, что здесь пахнет чем-то из ряда вон выходящим… А, черт с ним… Хорошо. До встречи!
Ну улице было холодно и пустынно. Черный снег таял и превращался в слякоть. Гилрой запахнул пальто и зашагал к Гринвич-авеню. Очень высокий и невероятно худой, он напоминал унылого аиста, высматривающего рыбешку. Но уныния он не чувствовал. Напротив, был счастлив, как только может быть счастлив человек, предположение которого вдруг начало подтверждаться конкретными фактами.
Хлюпая по слякоти, он вздрогнул, подумав о кататонике, который, должно быть, пролежал в ней несколько часов, пока его не нашли и не доставили в больницу. Вот бедняга! А первого из них просто приняли за пьяного, пока полицейский не заметил хирургическую повязку на шее.
Администрация "Мемориала" заявила, что это были больные, сбежавшие после операций на мозге, и что они - кататоники. Допустим, но… кататоники не способны ходить…
Поэтому Гилрой даже не удивился, когда не нашлось ни одной больницы и ни одного частного хирурга, заявивших о побеге больных после операции.
Три кататоника за месяц! Гилрой покачал головой. Настоящая загадка. Нет, сбежать они никак не могли, они физически не были в состоянии совершить побег… А откуда у них взялись аккуратные хирургические разрезы на шее, профессионально зашитые двумя швами и профессионально перевязанные? Разрезы совершенно свежие… Гилрой придавал особое значение тому, что все трое были плохо одеты и страдали легкой формой истощения. Но в чем же подоплека? Он пожал плечами…
Вконец уставший, промокший до ниточки, он вынул из кармана удостоверение и показал его девушке, сидевшей за столом в приемной.
- О, газетчик! Что, у нас опять какая-нибудь сенсация?
- Ничего особенного, - ответил Гилрой небрежно. - Какого-то бродягу нашли на углу Йорк и Девяносто первой. Он что, в палате наверху?
Девушка посмотрела в журнал и кивнула.
Выйдя из лифта, Гилрой уверенно зашагал по длинному белому коридору. У входа в палату он столкнулся с редактором.
Дежурный врач искоса посмотрел, когда они бесшумно вклинились в круг практикантов, обступивших кровать. Кататоника раздели и растерли спиртом. Мышцы его были расслаблены, глаза прикрыты, челюсть отвисла. На шее была видна темная полоска от удаленного пластыря.
- Кататоник, док? - тихо спросил репортер.
- Кто вы такой? - резко выпалил доктор.
- Гилрой… "Морнинг пост".
Доктор снова посмотрел на лежащего на кровати человека.
- Кататоник, несомненно. Никаких признаков алкоголя или наркотиков. Легкое истощение.
Гилрой деликатно отпихнул локтями практикантов и пробрался поближе к врачу.
- Но инсулиновый шок ведь не дал результатов?.. Впрочем, этого и следовало ожидать.
- Почему? - удивленно спросил доктор. - При кататонии он почти всегда эффективен… По крайней мере, на время.
- Но в данном случае шок не дал никакого результата, не так ли? - стоял на своем Гилрой.
- Да, - сказал доктор тихо, словно признавая поражение.
- О чем вы? - спросил редактор. - И что такое кататония? Паралич?
- Это нарушение двигательной сферы при шизофрении - охранительное торможение, которое трансформируется в психическую болезнь, тяжелую и трудноизлечимую.
- Но в таких случаях имеет место постепенная дегенерация личности, - вставил Гилрой. - Задолго до наступления полного умственного вырождения - нарастающее психическое оскудение, бредовые идеи, галлюцинации… И если своевременно болезнь не распознать - роковой исход неизбежен. Непрерывно прогрессирующее расстройство мышления кончается полным безумием.
Редактор был удивлен:
- Почему же инсулиновый шок должен вывести его из такого состояния?
- Да потому, что инсулин резко снижает содержание сахара в крови и вызывает шок. Внезапный сахарный голод выбивает кататоника из состояния пассивности, - ответил доктор.
- Верно, - ответил Гилрой. - Вот это-то и подтверждает, что в данном случае мы имеем дело не с кататонией! Перед нами что-то очень похожее на кататонию… Думаю, что это паралич.
- Вызванный чем? - спросил доктор.
- Это уж вы должны знать, чем. Я не медик. А что вы скажете о разрезе на шее?
- Чепуха! От разреза до двигательного нерва добрая четверть дюйма. Он здесь ни при чем.
- Вы ошибаетесь, док, - тихо сказал Гилрой. - Разрез под затылком очень даже при чем, а кататонию нельзя вызвать хирургическим путем. Она может быть вызвана повреждением двигательной сферы, но процесс дегенерации в таком случае будет развиваться очень медленно. И кататоники не способны ходить. Этого человека умышленно бросили на улице, так же как и других.
- Похоже, что ты прав, Гилрой, - заметил редактор. - Что-то здесь не то. И у всех троих одинаковые разрезы?
- Абсолютно. На одном и том же месте: под самым затылком, налево от позвоночного столба. Видели ли вы когда-нибудь более беспомощного человека? Ну как, по-вашему, смог бы он удрать из больницы?
Доктор отпустил практикантов.
- Не вижу никакого мотива. Все трое истощены, плохо одеты, жили, судя по всему, в полной нищете. Кому бы понадобилось расправляться с ними?
- Да при чем здесь расправа или месть! Над ними ведь могли экспериментировать.
- Ради чего?
Гилрой изучающе посмотрел на доктора.
- У вас нет никаких предположений?
- Никаких.
Попрощавшись, репортер направился к двери.
- Пошли, шеф. Попросим Мосса подкинуть нам теорийку.
- Доктора Мосса вы здесь не найдете, - ответил врач. - Сегодня ночью он не дежурит, а завтра, по-моему, увольняется из больницы. Гилрой сделал стойку.
- Мосс… увольняется из больницы! Слышали, шеф? Мосс - диктатор, эксплуататор и мерзавец. Но он, наверное, лучший хирург в Штатах. Нет, подумать только, вокруг нас творятся такие дела, а вы тратите время на то, чтобы приукрасить преступную жизнь старика Тальбота!
Вуд подошел к дверям агентства по найму рабочей силы. Безо всякой надежды он читал сделанные мелом надписи на доске. Эта контора набирала промышленных рабочих, а он и на заводе-то никогда не был. Единственное, на что он мог рассчитывать, - место ученика обойщика за десять долларов в неделю. Но ему уже тридцать два года! Да за устройство на работу нужно заплатить пять долларов.
Он огорченно отвернулся, ощупывая в кармане три последних десятицентовика.
- Что, приятель, не нашел ничего подходящего?
- Ничего, - устало ответил Вуд, даже не посмотрев на человека, задавшего вопрос.
Вынув из кармана газету, он еще раз пробежал ее глазами, прежде чем бросить на тротуар: больше он газет покупать не будет, поскольку выглядит так, что по объявлениям лучше не ходить. Но мысли его никак не могли оторваться от статьи Гилроя. Журналист описал ужасы кататонии… Что ж, кататоников хоть кормят и дают им приют. Интересно, можно ли симулировать эту болезнь?
Человек, задавший вопрос, продолжал разглядывать В уда.
- В колледже небось учился?
- Что, все еще заметно? - зло спросил Вуд.
- А то нет? Образованного за милю видать. Рот Вуда скривился в усмешке.
- Приятно слышать. Образование, должно быть, просвечивает сквозь мои лохмотья.
- Чего ты прешься сюда со своим образованием? Оно здесь ни к чему. Им нужны такие, как я, - побольше мускулов и поменьше мозгов.
Вуд внимательно осмотрел собеседника. Тот был слишком хорошо одет и слишком себе на уме, чтобы долго обивать пороги в поисках работы. Весьма возможно, что его только что уволили и он ищет себе компаньона. Таких Вуд уже встречал. Глаза жесткие, как у волка. У волка, привыкшего обирать безработных.
- Вот что, - холодно сказал Вуд. - С меня взятки гладки. В кармане всего лишь тридцать центов.
- Я не слепой, - спокойно ответил незнакомец. - Я тебя насквозь вижу.
- Так что тебе нужно в таком случае? - раздраженно выпалил Вуд.
Его незваный друг нетерпеливо махнул рукой.
- Брось огрызаться. Меня сегодня не взяли на работу, потому что там нужен человек с дипломом. Семьдесят пять долларов в месяц, стол и жилье. Один доктор ищет себе лаборанта. У меня потому и сорвалось, что диплома нет.
- Сочувствую тебе, - сказал Вуд, отворачиваясь.
- Но у тебя же есть диплом. Хочешь попробовать? Тебе это обойдется в первую недельную зарплату - моя доля. Понял?..
- В медицине я полный профан. Я был экспертом по шифрам в конторе биржевого маклера, пока у людей были еще деньги, чтобы покупать акции.
- Медицину тебе знать не обязательно. Все, что там требуется, - диплом, голова и немного мускулов.
Вуд замер на месте.
- Врешь ведь?!
- Верняк. Но слушай, я не хочу туда идти впустую и получить от ворот поворот. Я тебя спрошу то же самое, что у меня там спрашивали.
При одной мысли о возможной работе Вуд забыл о всякой осторожности. Он еще раз пощупал три монеты в кармане, Их хватит на пару бутербродов с чашкой кофе или на кровать в грязной ночлежке. Д-да, два раза скудно поесть и спать на сыром мартовском ветру или найти ночлег на одну ночь, но спать голодным…
- Ну, спрашивай, - сказал он решительно.
- Родня есть?
- Седьмая вода на киселе в штате Мэн.
- Друзья?
- Близких нет.
Вуд впился глазами в лицо незнакомца:
- Что значат эти вопросы? При чем мои друзья и родственники?..
- Просто так, - торопливо ответил тот. - Дело в том, что эта работа связана с поездками. Хозяину не нужен человек, за которым будет тащиться жена и который станет писать длинные письма, да еще в рабочее время. Понял?
Вуд ничего не понял. Объяснение звучало на редкость неубедительно, но он думал лишь о семидесяти пяти долларах в месяц, о жилье и еде.
Сидя в вагоне метро, Вуд старался не замечать пассажиров. Он спрятал ноги под сиденье, чтобы не было видно полуоторванную подметку… Ну и вид у него! Разве такого на работу возьмут? Но этот тип рискнул все же потратиться ради него на метро.
Они поднялись по ступенькам к двери старого дома. Вуд еле подавил желание убежать: он был почти уверен в очередном отказе.
- Не отставай, - буркнул незнакомец.
Вуд весь напрягся, когда тот позвонил в дверь.
На пороге стоял человек одного с ним возраста, среднего роста и очень толстый. На нем был белый лабораторный фартук.
- Опять ты?
- Нашел вам человека с дипломом, - ответил настойчивый знакомец Вуда.
Вуд испытал унижение, когда острый взгляд толстяка окинул измятую грязную одежду и брезгливо остановился на его длинных всклокоченных волосах, на изможденном небритом лице. Вот-вот сейчас он скажет: "Такой не подойдет".
Но толстяк отпихнул ногой красивую овчарку колли и широко распахнул дверь. Ошеломленный, Вуд проследовал в небольшой холл. Чтобы произвести впечатление человека доброго, он наклонился и потрепал собаку за уши. Потом толстяк ввел их в гостиную.
- Как зовут? - спросил он безучастно.
Ответ застрял у Вуда в горле. Он откашлялся.
- Вуд, - сказал он наконец.
- Родственники есть?
Вуд отрицательно покачал головой.
- Друзья?
- Нет.
- Что за диплом?
- Колумбийский университет. Точные науки.
Выражение лица толстяка не изменилось. Он сунул руку в карман и вынул бумажник.
- Как вы договорились с этим человеком?
- Ему причитается моя первая получка.
Вуд молча наблюдал, как несколько зеленых бумажек перешли из рук в руки.
- Можно мне умыться и побриться, доктор? - спросил он.
- Я не доктор, - ответил толстяк. - Меня зовут Кларенс. Просто Кларенс, без "мистер".
Он резко обернулся к незнакомцу, следящему за их разговором.
- Ты еще здесь?
Спутник Вуда попятился к двери.
- Стало быть, - сказал он, - обоим нам обломилось, а, Вуд?
Вуд улыбнулся и радостно кивнул. Нотки иронии в жестком голосе незнакомца прошли мимо его внимания.
- Я покажу вашу комнату. Она наверху, - сказал Кларенс, когда деловой партнер Вуда ушел. - Там, кажется, и бритва есть.
Они снова вышли в холл, колли следовала за ними по пятам. Над столом свисала лампочка без абажура. Драный ковер закрывал пол. Узкие ступеньки винтовой лестницы вели на следующий этаж. Помещение было запущенным и унылым, но у Вуда как-то сместилось понятие о роскоши.
- Подождите здесь, пока я позвоню, - сказал Кларенс и исчез в комнате напротив лестницы. Вуд погладил дружелюбно ворчавшую собаку. Через стенку до него доносился голос Кларенса.
- Хэлло, Мосс?.. Пинеро привел человека. Вроде подходящий… Колумбийский… Судя по виду, ни цента… Сообщить Тальботу, чтобы завтра приехал?.. В какое время?.. Хорошо…
Вуд услышал, как Кларенс положил трубку и снял ее снова.
- Мосс? Это же знаменитый хирург, директор больницы "Мемориал". Да, но в этой статье о кататониках был какой-то намек на причины его внезапного ухода из больницы.