* * *
Не помню, когда именно это началось, серьезно. Наверное, тогда, когда ушел от жены.
Нам не суждено было доработаться, и мы знали это с самого начала. Мы были приговорены к обычной провинциальной жизни без особых шансов.
Дефект зрения и подозрения на сахарный диабет исключили службу во Вьетнаме. К моему облегчению, впрочем. Не было шансов получить наследство от богатого дядюшки, а дом отобрал банк вскоре после смерти отца. Оказалось, что бедолага и так слишком затянул с выплатами по ипотеке. Я не играл в бейсбол, и не имел других талантов в сфере бизнеса, у меня не было политических связей, а значит, я не мог стать кем-то значимым в родном городке.
Даже хотел стать полицейским, но это также не обеспечивало уважения. Не люблю конфликтов, а это препятствует карьерному росту копа.
Мою жену звали Элизабет. Красивое, породистое имя на вырост, прикрепленное к робкой невыразительной девушке с плохими волосами и худым лицом, первой и единственной, кто переспал со мной на этом автомобильном сидении.
Мы подходили один другому.
Не смелая, не умеющая сконцентрироваться, не умеющая поговорить на любую тему, с трудом окончившая колледж. Первые три года брака ждали, пока окочурится ее мать и оставит нам жилье.
Факт, тогда мы еще старались. Я бросил работу кладовщика в "Мэддис", недолго работал в сталепрокатном у старого Джеффри, а в выходные продавал лежаки и мороженое.
Пробовал стать кем-то более значительным. После долгожданной смерти мамочки пробовал еще активнее. Но вскоре выяснил, что исчерпал все возможности, которые предоставляла мне судьба. Работа Элизабет была обычной, постоянной и вызывающей разочарование, как журнал "Голос Нонстед". Только через три года смирился. Затем мне стало плевать. На все.
В моем "додже" испортилась коробка передач. Я не стал ремонтировать, не хотелось. Не продавал лежаки, вернулся в "Мэддис", потому что там было меньше работы. Мне и вправду ничего не хотелось. И чем меньше мне хотелось, тем больше бесновалась Элизабет. Из-за сокращения штатов ее уволили с должности секретарши в школе, другой работы она не нашла. Заполняла свое время телевизором, едой и вымещением озлобленности на жизнь на мне. Из какого-то сериала она почерпнула мысль, что по пятницам нужно устраивать мне скандалы, а после этого отправлять спать на диван. Я соглашался. Почему бы и нет? На диване мне было удобнее. Я не должен был идти купаться, что в этот период делал только для поддержания спокойствия в доме. Никто мне не рвал душу жалобами до глубокой ночи, и при этом я мог посмотреть телевизор. Мог даже усилить звук так, чтобы он заглушил всхлипывания из спальни. А когда я засыпал…
Что же, мне казалось, что ангелы-хранители заботятся о потерянных сиротах этого мира, Святой Николай об убогих. И они время от времени делали мне маленькие подарочки, чтобы подсластить пилюлю. У нас было большое окно в салоне. И временами, когда над Нонстедом не было туч, я засыпал, уставившись на мигающие грустные звезды. Бывало, что перед тем как заснуть, меня посещало какое-то видение, такое яркое и цветистое, что его трудно ухватить и понять. Бывало, что во сне появлялось улыбчивое лицо девушки, которую я повстречал днем ранее.
Наверное, тогда я начал мечтать по-настоящему. Хотя никогда, никогда-никогда, не поверил бы, что благодаря этому сумею все изменить.
2
Тысячи мыслей роились в голове Натана, пока он ехал по указанному адресу. С наступлением темноты пробудился ветер, и опавшие листья мелькали в свете фар, как испуганные зверьки.
- Что она может от меня хотеть? - повторял он раз за разом, с трудом сосредотачиваясь на дороге. Если бы не предыдущее посещение Нонстеда, никогда бы не нашел ее дом. Повернул на перекрестке налево, проехал мимо школы и припарковался у не работающей уже аптеки. Дом Анны Крэйг был на другой стороне улице. Он был окружен тем самым белым забором, с тем самым идиотским садовым гномиком, над которым они посмеялись с Фионой. Сейчас они уже не казались Натану настолько смешными, тем более, что в доме Анны свет зажжен не был. Только с правой стороны стену освещал уличный фонарь.
Натан затушил сигарету в переполненной пепельнице и вышел из автомобиля. Он нажал звонок возле калитки.
Довольно долго ничего не происходило. Дом был погружен в тишину. Гном грозно смотрел на непрошеного гостя. Ветер шуршал полиэтиленом.
Дверь открылась в тот момент, когда Натан собирался уходить.
- Входи, - почти прошептала она. Сейчас она выглядела еще больше возмущенной и возбужденной, чем днем.
Он прошел через двор и взбежал по ступенькам.
- Соблюдай тишину, - прошептала она. - Ванесса уже спит. Входи.
Он вошел, хотя и намеревался закончить разговор прямо на пороге.
- Сними куртку, - тихо сказала она, даже не обернувшись. - Бряцаешь, как ковбой.
Он снял, как можно тише.
Через минуту он сидел у стола в уютной старомодной кухне, освещенной единственной лампочкой над умывальником. Через окно видел затылок пластикового гнома и кусты. Анна бесшумно подошла к раковине и набрала воды в чайник.
- Попьешь чего-то? - шепотом спросила хозяйка.
- Я хотел бы знать, о чем пойдет речь.
- Посмотри распечатки на столе.
Натан нехотя взял первый лист. Распечатка статьи из интернета с черно-белым снимком, на котором он сидел за столом, заваленном книгами. Он был едва виден среди любителей автографов. Заголовок статьи: "Натаниэль Маккарниш показывает великим их место". Дальше читать ему не было необходимости.
Он тяжело вздохнул и отложил статью. После это скрестил руки и посмотрел на Анну. Она заваривала чай.
- Жасминовый, - она поставила перед гостем кружку с горячим ароматным напитком. При освещении лампой дневного света ее глаза выглядели еще бледнее. - Единственное, что я еще могу пить. У меня желудок испорчен неумеренным потреблением кофе.
- Миссис Крэйг, я действительно…
- Достаточно будет Анна, - прервала она его. - Не беспокойтесь, мистер Маккарниш. Я не поклонница вашего таланта. По правде, не читала твоих книг, но систематически слежу за происходящим в американской литературе. Я сразу поняла, что откуда-то тебя знаю…
- Меня зовут Натан.
- Ладно. Сразу поняла, что тебя знаю. Не обманула меня ни новая прическа, которая тебе, кстати, совсем не идет, ни твой акцент. Говоришь как родовитый житель Нью-Йорка, но что-то не сходится. Слышится английский. Ты ведь из Англии?
- Ну, - пробормотал писатель, сильно разочарованный.
- Не переживай, мало кто заподозрит, - усмехнулась Анна. - У меня была… Ну, возможность достаточно хорошо изучить британский диалект. Слишком хорошо. - Ее взгляд скользнул по снимку в рамке. Натан посмотрел в том же направлении, но увидел только пятна, которые скрывали людей. Снаружи снова начался ветер, опавшие листья зашуршали на парапете. Анна подпрыгнула от неожиданности.
- Ладно, - Натан поудобнее устроился в кресле. - Да, меня зовут Натан Маккарниш и я писатель. Если автора одной книги можно назвать писателем.
- Что за скромность? - криво усмехнулась хозяйка. - "Шепоты" вызвали больше суеты, чем "Над пропастью во ржи".
- Да, - Натан надул губы. - И принесли неплохие деньги. Знаешь, если ищешь способ вытянуть из меня немного…
- Перестань, я тебе говорила, что смотришь слишком много фильмов. - Она взяла в руки распечатки.
- Ну тогда в чем речь? Автограф?
- Перестань балаболить и послушай: "Неправдоподобная чувствительность и проницательность, с которой Маккарниш выписывает своих героев, позволяют допустить, что для своего дебютного романа он провел солидные исследования, не только психологические, но и парапсихологические". А вот еще: "Если мы назовем Стивена Кинга специалистом по городским легендам, то Натаниэль Маккарниш без сомнения заслуживает звание мастера среди лирических художников. Тон знатока, с которым он сплетает повествование, убеждает читателя, что Натан Маккарниш как минимум доктор страхологии…"
- Ради Бога, скажи мне в конце концов. В чем дело.
- Ты слышал? - Анна неожиданно застыла, а затем схватила его за руку. - Слышал?
- Что?
- Тихо! Слушай!
Натан сосредоточился. Ему показалось, что сверху доносится тихий стук. Потом он раздался снова.
- Слышал? - в голосе женщины появились нездоровое оживление и испуг.
- Да слышал что-то. Как ветер… - ответил мужчина, не зная, почему он шепчет.
- Это не ветер. Пошли наверх. Только умоляю, тихо.
Они крались по узким, слегка потрескивавшим ступеням. Затем застыли перед деревянной дверью.
Натан, хотя и не понимал, что происходит, был заинтригован. Анна указала жестом на двери. Он присел и припал к ним ухом.
Ничего. Очень долго - ничего. Потом шелест. Возможно, постельного белья. Заспанный детский голос. Несколько непонятных слов.
- Это твоя дочь? - едва различимо прошептал он. Анна подтвердила нетерпеливым кивком головы.
- Говорит во сне. Это… - Он не договорил. Хозяйка заткнула ему рот рукой. Ее ладонь пахла кремом, жасмином и еще чем-то. Страхом?
Пахнет ли страх?
Девочка произнесла еще несколько непонятных слов. На этот раз выразительнее. Ее кроватка вновь заскрипела. А затем ей ответил мужской голос.
Натан от неожиданности уселся на пол. Сердце колотилось как бешеное. Он посмотрел на Анну. Она покрутила головой и жестом показала, что надо слушать дальше. Натан сумел преодолеть страх и вновь приблизился к двери. Девочка смеялась, однажды даже захлопала в ладоши. Мужской голос не изменился - был холодный и безликий. Что еще хуже, Натан не мог понять, разговор ли это вообще. Некоторые наборы звуков напоминали слова, но они не сочетались с другими. У него сложилось впечатление, что он подслушивает двух человек, которые разговаривают во сне.
Натан чуть не закричал, когда женщина коснулась его руки. Она показала, что надо сохранять тишину и отвела в кухню. Он тяжело опустился на стул.
- Боже мой… - Натан еще не пришел в себя. - Что это было?
- Не знаю, - женщина пожала плечами. - Не имею понятия. Ванесса всегда говорила во сне, но никогда не было в этом ничего удивительного. Выкрикивала слова, иногда фразы, бывало - смеялась. Я никогда ничего из этого не понимала, даже не пыталась. Ты бы искал смысл в разговоре сквозь сон?
Она стиснула зубы и замолчала, смотря в угол, в котором стояло ведро со шваброй.
- Не обратила внимания, что все ухудшается - Ванесса говорила во сне гораздо больше. Испугалась только тогда, когда услышала, что кто-то ей отвечает. Не помню, чтобы еще что-то в жизни поразило меня настолько сильно. Также не помню, чтобы когда-то среагировала настолько быстро. Ворвалась в ее комнатку как буря, дверь грохнула в стену, ребенок проснулся и начал плакать… Комната была пуста, а она ничего не помнила. Вообще ничего. На следующую ночь притаилась под дверями, пробовала заглянуть в щелку. В комнате никого не было. А разговор - это стало напоминать разговор - был абсолютно бессмысленным. Сердце вырывалось из груди. Но в этот раз вошла тише, аккуратно, как мать, которая хочет убедиться, что ребенок накрыт одеялом.
- И что произошло? - Натан вдруг понял, что уже долго сдерживает дыхание.
- Она снова начала плакать. Я не могла успокоить ее всю ночь, а на следующий день девочка была очень капризной. Как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. Я не сильно обеспокоилась этим - пробовала узнать у нее, что это за голос, кто им говорит и что их разговоры значат. Ничего не узнала. Ничего. Дочь молчала как зачарованная. Казалось, она просто не понимает, о чем я ее спрашиваю. Будто бы она действительно спала во время этих чертовых бесед. Сумела добиться только одного, и то не от нее. Посмотри.
Под распечатками статей из Интернета лежал детский рисунок, выполненный цветными мелками. Натан присмотрелся, и по его плечам прошла холодная дрожь. На рисунке была маленькая девочка с бантиками на косичках и высокое существо с рогами. Девочка улыбалась, монстр - нет. Но они держались за руки.
- Мне это отдала Элис Виккерс, учительница дочери, - пояснила Анна. Рассеянным взглядом она уставилась в никуда. - Мы приятельницы, даже, можно сказать, подруги. Она принесла мне это две недели назад. И спросила, нет ли у нас семейных проблем. Тема рисунка была: "Мой лучший друг".
- Понятно, - пробормотал Натан и отложил рисунок, будто бы тот жег его пальцы. - Не удалось с дочкой обсудить эту тему? Выбить эти разговоры из ее головы?
В глазах Анны блеснуло раздражение, но голос оставался спокойным:
- Ничего не могла выбить из ее головы. Все указывает на то, что она не просыпается. Как-то заглянула и увидела, что дочь сидит на краю кровати и смеется с закрытыми глазами. Что же до душеспасительных бесед и увещеваний… Поверь мне, я пробовала. Нет матери, которая не будет сражаться до последнего за свое дитя. Я поняла, что это странный голос имеет для нее большое значение. Большее, чем я и мое беспокойство. Я поняла, что если не пойду на уступки - не соглашусь с их разговорами - Ванесса отдалится от меня. И потянется к этому демону, или кем он там, черт дери, является. - В ее глазах появились слезы. Натан уставился на свои ногти и закусил губу.
- Пора мне что-то сказать, так ведь? - пробормотал он. - Трудно это все понять, можешь мне поверить. Мне кажется, что ты воспринимаешь меня как экзорциста. Думаешь, что то, о чем я писал, это наука, в которую я углубился? Рассчитываешь, что я действительно разбираюсь в духах, демонах и оборотнях и смогу помочь решить проблему твоей дочери?
- Нет. - Анна на него не смотрела. - Уже нет. Утратила надежду, когда увидела твою реакцию у комнаты Ванессы.
- Послушай, мне жаль, но…
- Ладно. Мне кажется, ты вновь цитируешь какой-то фильм.
- Нет, это ты послушай, - прошипел Натан со злостью. - У тебя проблема, огромная проблема. Невообразимая для меня. Но это не дает тебе права оскорблять тех, кто не способен тебе помочь!
- Ну, конечно. Ты прав. - Анна смотрела на него с нескрываемым презрением. - Как мне плохо.
- Я не медиум или охотник на вампиров, - повторил Натан. - Знаю о мире сверхъестественного только то, что вычитал из книг или википедии. Все остальное - игра моего воображения. Только воображения. Я не проводил психологических или парапсихологических исследований. Я не доктор страхологии. Сидел по вечерам у лэптопа и писал. Потом мне повезло с агентами, и вот результат. В этом столько же магии, что и в маркетинговом исследовании.
- Специалист по маркетингу не очаровывает тысячи людей разных возрастов. Его работы не становятся объектом дебатов и репортажей. У него нет фанов, которые могут застрелиться из-за его работ.
Натан прикусил губу.
- Если ты проводила такие детальные исследования, то должна знать, что суд Филадельфии не признал меня виновным, - прошипел он сквозь зубы. - Я не чувствую себя виноватым в смерти того паренька. Моя книга…
- Ладно, ладно, не заводись. С меня достаточно демонстрации обидчивости. - Анна вздохнула и допила остывший чай. - Я - идиотка и все. Думала, что… А, уже неважно. Утопающий не хватается за лезвие, а я… Может, еще не тону, но уже вижу руку, пишущую слова на стене.
- "Мане, текел, фарес", - нехотя Натан усмехнулся. - Меня зовут не Фокс Малдер, но, возможно, я смогу тебе помочь. Может, ты пробовала записать эти разговоры?
Анна достала из кармана флэшку и толкнула ее к Натану по столешнице.
- Пожалуйста, - прошептала она. - Хотя, не ломай себе над этим голову, ладно? Я сейчас на таком этапе, что обещания помощи ничего не дают. Нет ничего горшего, чем обманутые надежды.
- Ты просто обратилась не к тому парню. Тебе нужен священник, или психолог, а может - экзорцист.
- Тебе пора уходить. Утром будут звонить из страховой компании.
* * *
Я живу в месте, которое любой уважающий себя человек использовал бы как кладовку. Это закуток на задворках "Мэддиз". Он возле входных дверей, и, скорее всего, когда-то кладовкой и был.
У меня есть умывальник, туалет, старая армейская кровать и небольшой калорифер, несколько картонных коробок для разных вещей, шкаф и старый стол с компьютером. У меня есть даже окно, но я его давно не мыл. Иногда заносит запах гнили, но это только с минуту после того, как откроешь дверь. Бывает темновато, но зажигаю лампу, свисающую с потолка. Бывало холодно, но тогда приносил из магазина вентилятор и справлялся.
Я могу справиться со всем. Главное - иметь свой угол. Уже более десяти лет обитаю здесь.
Как только застрекочет старый будильник, я вылезаю из-под одеяла, чищу зубы, спрыскиваюсь каким-то лосьоном - мистер Уилсон, шеф "Мэддиз", не хочет, чтобы я слишком сильно вонял, одеваю идиотскую форму работников магазина, растягиваю губы в улыбке и иду на работу.
Затем 8-10 часов занимаюсь именно тем, чем уважающий себя человек заниматься бы не стал. Собираю мусор на стоянке, подравниваю тележки, мою пол и окна, иногда ставлю цену на товары в магазине, иногда помогаю клиентам отнести купленное к машине. Случается даже, что работаю кассиром, хотя этого не люблю. По правде говоря, это единственная вещь, которая мне здесь не нравится. Серьезно. Потому что остальное было превосходно.
И так уже много лет. Двенадцать или тринадцать. Уже и не знаю. Не помню даже, когда ушел от Элизабет. Помню только момент, когда принял это решение. Это было тем вечером, когда она пересмотрела бабских фильмов и много выпила. Сначала она захотела секса. Она добилась своего, и ничего ее не сдержало. Даже то, что заглядывал ей под юбку в среднем раз в месяц и то ненадолго. Я почувствовал, что сопротивление бессмысленно, поэтому лег и ждал - чем же все это окончится. Правда ждал, потому что Элизабет вдруг вспомнила о существовании позиции "наездника". Через пятнадцать минут стонов и криков, она зарычала и обвинила меня в том, что я ей изменяю. Я не взорвался горьким смехом, не осмеял ее, не стал объясняться. Нет, решил устроить спектакль.
Сдвинул ее с себя - что было делом не легким - поволок к зеркалу и показал ей невысокого человечка с синяками под глазами, редеющими волосами, нездоровой кожей, заметным брюшком, тонкими ногами и волосатыми плечами.
- Опомнись, женщина, - спокойно сказал я. Мне было все равно. Я ушел без театральных жестов. Не было хлопанья дверями, слез, выкрикивания ругательств. Я проснулся, сказал что-то, что-то съел, собрал самое необходимое и убрался к черту на кулички.
Значит, на задворки "Мэддиз". Там меня ждал покой. И не только.