Гемпель замер и сидел в той же самой позе все то время, пока я ходил. Стоило мне вернуться и сесть на место, как он ожил, словно в замочке, приводившем его в движение, опять повернули ключик.
- За этими дверьми находилось нечто, - повторил Гемпель, - но назвать это жизнью нельзя ни в коем случае. Это не имело к жизни - как мы ее понимаем - ни малейшего отношения. Нечто, чему не место в нашем мире, в нашем городе, возможно на нашей Земле, копошилось и ползало в тех запертых квартирах. Если приложить ухо к двери, можно было расслышать их шепот. Они как будто переговаривались друг с другом, несмотря на разделяющие их стены. И несколько раз мне слышалось, что они называли мое имя.
- Какое? - спросил я.
Гемпель вздрогнул, как будто его пробудили от глубокого забытья со сложным сюжетным сновидением.
- В каком смысле?
- У русского человека, как известно, три имени: собственно имя, отчество и фамилия. Вот я и спрашиваю, по какому имени они тебя окликали?
Гемпель вдруг погрузился в задумчивость. Он молчал довольно долго. Допил коньяк. Вздохнул несколько раз. А потом улыбнулся обезоруживающей улыбкой обаятельного киношного хулигана-шестиклассника:
- Понятия не имею… Оно не было звуком. Оно не имело звукового оформления, если угодно. Некое понятие, обозначающее меня, и только меня. Оно существовало исключительно в их разуме, который узнавал меня и тянулся ко мне, как бы пытаясь заманить к себе.
- Странно… но в целом понятно, - вынужден был признать я.
Продолжение рассказа Андрея Гемпеля
(в баре)
Я поднялся на шестой этаж и увидел наконец "живую" дверь. Она стояла полуоткрытой, и из нее выползала полоска желтого света. Как только я остановился перед ней, она мгновенно распахнулась, и на пороге появилась девушка.
Представь себе бледное лицо с большими темными глазами. Глаза эти сияли так, словно были ограненными полудрагоценными камнями. Знаешь, если сравнивать глаза с самоцветами, то встречаются отполированные, вечно смазанные слезками, бывают озаренные внутренним светом, эдакие глаза-абажуры… У Алии это была тончайшая огранка. Иначе не выразишь.
Носик у нее хорошенький, с горбинкой, губы почти черные, причудливые. Целовать такие губы не хочется, это уж точно, но прикоснуться к ним - ладонью, щекой - так и тянет. У нее были длинные гладкие черные волосы, прямые плечи, маленькая грудь. Она носила длинное платье, темно-красное, очень простое, даже без талии.
Я влюбился сразу… И дело не в ее красоте, и не в тех загадках, которыми она была окружена… Не существовало ни малейшего сомнения в том, что мне суждено влюбиться в нее без памяти. Это нельзя даже назвать предопределением. Оно было так же естественно, как естествен ход солнца по небу днем и луны - ночью. И так же обыденно. И так же неотменимо. В том мире, где мы оказались, Алия была единственной женщиной, а я - единственным мужчиной. Адам не сказал Еве, когда увидел ее, - мол, я люблю тебя, и все такое. Он сказал - вот плоть от плоти моей. Вот приблизительно это я и чувствовал к Алии. Кощунственный Адам в кощунственном Эдеме.
(Прежде я не замечал за Гемпелем обыкновения ссылаться на Адама и Еву и вообще на такие вещи и немного испугался: нет ничего более нудного, чем проповедник из числа новообращенных. Но, к счастью, Гемпель ограничился этим сравнением, и впоследствии его мысль ушла далеко от всяких там божественных штучек. - Примеч. мое.)
Алия взяла меня за руку и затащила в квартиру. Она сделала это так просто и дружески, что я сразу почувствовал к ней полное доверие. Да, она была другом, верным, добрым другом - не менее, но и не более!
- Хорошо ли вы добрались? - спросила она, когда мы оказались в гостиной. - Без происшествий?
Я не вполне понимал, что она имеет в виду под "происшествиями", и поэтому только покачал головой. Этот жест можно было истолковать как угодно: и как "да", и как "нет", и как "были неприятности, но я, как видите, недурно справился".
К счастью, она не стала уточнять.
- Мне звонил Милованов, - пояснила Алия. - Он предупреждал о вашем скором визите. А вы давно с ним знакомы?
Я сказал, что Милованова видел впервые на вечеринке у Лазарева, а вот с Лазарем действительно знаком уже много лет. Кажется, это ей было на самом деле совершенно не интересно. Она сказала, что приготовит чай, а я остался в комнате ждать и заодно осматриваться.
Это была просторная комната с высоким потолком. Лепнина была довольно примитивной - выпуклые ракушки, окруженные хороводом из десятка маленьких "камушков". Обоев практически не было видно: все стены гостиной были заставлены стеллажами, на которых громоздились огромные аквариумы. За стеклом медленно шевелились водоросли самых разных оттенков, от нежно-зеленого до густо-красного, плавали рыбы, в том числе и очень крупные, мерцали пластмассовые украшения, купленные в каком-нибудь недорогом магазине. Здесь были античные храмы, амфоры, затонувшие корабли и даже русалка. Последняя настолько заросла тиной, что казалась бородатой.
Все это булькало и источало острый запах, какой обычно бывает на побережье ранней весной, когда на берег выбрасывает сгнившие водоросли и дохлых моллюсков.
Алия возвратилась с чайником и двумя чашками на подносе. Она поставила все это на стол, уселась напротив меня и повернула ко мне свое восхитительное лицо.
- Будете пить чай? - спросила она, как будто все еще сомневалась в моих желаниях.
Я молча кивнул. Она не двинулась с места и не сделала ни малейшего поползновения налить мне в чашку. Продолжала сидеть и рассматривать меня. Наконец она сказала:
- У Милованова случается иногда весьма забавно. Не находите?
- Вы ходите на эти сборища? - спросил я.
Она пожала плечами:
- Была пару раз. Милованов бывает довольно милым.
- Я был вовсе не у Милованова, а у Лазарева, - поправил я.
- Лазарев? - Она опять пожала плечами. - Возможно. Трудно вспомнить.
- Они все были в вас влюблены, - неожиданно для самого себя брякнул я.
Она засмеялась.
- Кто?
- Все.
- "Все" - это пустое место, - сказала Алия. - Кто, например?
- Например, Лазарев.
- Я такого не помню. Наверное, да. Влюблен. Это всегда очень странно.
- А меня вы тоже забудете? - спросил я.
- Вас? - Она удивленно уставилась на меня. - Вас?
- Гемпель, - сказал я. - Андрей Гемпель.
- О! - воскликнула Алия. - Гемпель! Нет, вас я не забуду. Я не могу забыть всех.
- "Все" - это пустое место, - попытался я поддеть ее.
Она неожиданно испугалась. Потянулась ко мне через стол, накрыла мою руку своей.
- Никогда так не говорите! - воскликнула Алия. - Никогда не смейте этим шутить! - Она слегка сжала мои пальцы, а потом откинулась назад и произнесла совершенно другим тоном: - Вам никто не говорил, что к вашим волосам отлично пошли бы дреды?
Я абсолютно не ожидал подобного поворота. При чем тут дреды? Мы, кажется, только что обсуждали проблему общей влюбленности в Алию. Если только это может считаться проблемой. В общем, передо мной сидела экзотическая красавица, я, как и положено всякому уважающему себя мужчине, в подобной ситуации нес разную чушь, - и вдруг она заговаривает о дредах!
Я замолчал, сбитый с толку, и тупо уставился на нее. А она смотрела на меня и улыбалась все лучезарнее. И тоже ничего не говорила.
- Пожалуй, я налью себе чаю, - брякнул наконец я. - А вам налить?
Она пожала плечами. Я расценил это как отказ и старательно взялся за чайник. Он оказался пустым.
- Здорово! - вырвалось у меня. Я поставил чайник на место.
Алия, уличенная в таком серьезном хозяйственном промахе, вовсе не выглядела обескураженной. (Обычно женщины ужасно расстраиваются, и нет большей трагедии, нежели неудавшийся пирог или не вовремя закончившийся кипяток в чайнике!) Она же склонила голову набок и весело рассматривала меня. Кажется, она не вполне понимала происходящее. Точнее, внешний пласт того, что разворачивалось сейчас в гостиной, оставался для нее непроясненным. Очевидно, это не имело значения. Чай, стол и стулья, лепнина на потолке, сквозняк, плохо закрытая входная дверь. Всего этого она попросту не замечала. Важным было нечто иное.
- Я умею заплетать дреды, - сказала она наконец. - Сейчас это модно. И многим идет. Такие, как ваш Лазарев, говорят, что это только для негров или, там, для ямайских вудуистов, но он крепко и однозначно ошибается. Белым людям дреды идут точно так же, как и черным. Это очень здорово, как вы выражаетесь. Красиво, понимаете?
Ее губы шевелились, слова слетали с них одно за другим, но я почему-то отчетливо видел: для Алии и это все просто бессмысленный ритуал. Говорение. Объяснения. Фразы. Звуки. Люди придают значение тому, что делают. Люди разговаривают, сидя за столом и непременно что-нибудь жуя или выпивая. (Вот как мы сейчас.) Без еды и питья невозможны разговоры, а без разговоров не делается дело. Одно связано с другим, так принято, и не надо спрашивать, почему так заведено.
Я вдруг осознал, что Алия чрезвычайно вежлива. Все ее поступки продиктованы исключительно одним: стремлением соблюдать человеческие традиции. И даже внешний облик Алии полностью соответствует нашим ожиданиям. Она все продумала. И очень старается.
Это растрогало меня, и я посмотрел на нее совершенно другими глазами.
- Расскажите мне о ваших рыбах, - попросил я.
Она повернулась к своим аквариумам и взглянула на них так, словно видела впервые.
- Я люблю рыб, - сказала она спокойно.
- Почему? - настаивал я, хоть и прекрасно отдавал себе отчет в том, насколько глупо это звучит.
Почему человек любит то или иное? Просто любит. Любовь иррациональна. Даже дружба, по большому счету, лишена рациональности.
- Почему? - переспросила Алия. - Рыбы красивы. Рыбы естественны. Я испытываю потребность в том, чтобы видеть их. Обычно это состояние называется любовью. Притяжение. Постоянное, необходимое для жизни притяжение.
- В таком случае, и я люблю вас! - вырвалось у меня.
Ее лицо даже не дрогнуло. Ни улыбки, ни румянца, ни смущения.
- Притяжение, - повторила она.
- Я чувствую, что захочу увидеть вас снова, - продолжал я. - Что, уйдя отсюда, буду непрестанно думать о вас. Представлять вас в разных видах.
- Например? - спросила она.
- Например… - Я глянул на аквариумы. - Например, обнаженную и заросшую тиной. С зелеными прядями, свисающими с сосков. Например, в платье из чешуи. Например, голую и мокрую. Например, мертвую в гробу. Только не в убогом шелковом гробике вроде тех, что приняты у нас, а в настоящем саркофаге, в каменном или металлическом. Чтобы все кругом сверкало и было очень холодным.
Моя фантазия разрасталась, а она слушала с интересом и наконец сказала:
- Но нет ничего проще!
Я сбился и замолчал.
- Это все очень легко устроить, - прибавила Алия. - Почему же вы этого не видите?
- Чего я не вижу? - переспросил я.
- Все это возможно без труда, - пояснила она. - Вы должны заплести дреды. Я сделаю.
- Какая связь между моей прической и моими желаниями? - не выдержал я. - Объясните же!
- Мое желание, - ответила она.
- Вы хотите заплести мне дреды?
- Это необходимо.
- Я хочу вас, а вы хотите сделать мне другую прическу?
- Да.
- Абсурд!
Она явно не поняла этого слова.
Я совсем уж было собрался растолковать ей кое-что, как вдруг все изменилось. В коридоре зашлепали чьи-то шаги. Алия медленно повернулась в ту сторону. Я встал и вышел из комнаты. Мне хотелось посмотреть квартиру, а заодно и разобраться, кто еще, кроме Алии, в ней обитает.
Она даже не пошевелилась, чтобы мне помешать. Я прошел по коридору мимо четырех закрытых дверей. В ванной кто-то плескался, поэтому я не стал туда ломиться. Вместо этого я подошел к одной из дверей и распахнул ее. Это оказалась кладовка. На полках стояли банки с заспиртованными морскими гадами. Обычные экспонаты, какие можно видеть в любом зоологическом музее. Среди них стояли, и с точно таким же будничным видом, банки с закатанными грибами, огурцами и домашним лечо.
Я поскорее закрыл кладовку. Щупальца дохлых кальмаров никогда не вызывали у меня приступов некрофилического любопытства, как у многих моих одноклассников. (Помнишь наши походы во всякие музеи? Биологичка почему-то считала, что вид насаженных на булавку бабочек возбуждает в детях стремление изучать живую природу!)
Я почувствовал на себе взгляд и обернулся. Алия стояла на пороге гостиной и пристально наблюдала за мной. Однако она ничего не говорила и не делала ни одного движения, чтобы остановить меня или как-то направить. Почему-то именно полное ее равнодушие меня страшно разозлило, и я начал распахивать двери одну за другой. За всеми оказывались комнаты, очень сырые и грязные, с отслоившимися обоями, с прогнившими диванами, разрушенными стульями и горами мокрого тряпья по углам. И везде навстречу мне медленно поворачивались бледно-зеленые одутловатые лица, имевшие очень мало общего с человеческими - и все же сохранявшие в себе явственно человеческие черты.
Некоторые вставали и делали пару шагов мне навстречу, но затем останавливались и, шатаясь, возвращались обратно в комнату.
Наконец мне надоело их рассматривать, я захлопнул все двери и вернулся в гостиную. Алия как ни в чем не бывало усадила меня опять на стул.
- Еще чаю? - спросила она.
Я похвалил ее за стремление соблюсти формальности, отказался от чая и спросил:
- Кто они все?
- О ком вы говорите?
- О тех существах, которые прячутся в вашей квартире.
- В моей квартире никто не прячется.
- Но они… здесь обитают, - уточнил я.
- Это не называется обитанием, - возразила Алия. - Они заключены. Они - заключенные.
Меня вдруг осенило:
- А те, что разгуливают по улицам, - они, выходит, на свободе?
- Вы их видели? - Она явно обрадовалась.
- Разумеется, видел… Трудно не заметить то, что у тебя под носом, - сказал я и тотчас оценил всю степень собственной глупости. Тысячи людей ходят по улицам Петербурга и не замечают не то что призрачных жителей параллельного мира, но и самых обыденных вещей из своего собственного мира, из своего персонального кусочка вселенной.
- И как они выглядели? - жадно спросила Алия. - Они счастливы?
- Я их не спрашивал.
- Я и не предполагаю, что вы о чем-то их спрашивали… Я хочу знать, что вы видели.
- Я видел уродцев в диких нарядах, - огрызнулся я. - Это основное, что открылось моему потрясенному взору. Не смею утверждать, будто вполне понял, насколько они довольны своей внешностью, своим образом жизни и своей участью вообще.
- Человек вполне в состоянии оценить, счастлив ли тот, кого он наблюдает, - отозвалась, ничуть не обидевшись на мой резкий тон, Алия. - Вот об этом я вас и спрашиваю. Я не прошу о том, чего вы не можете дать. Я знаю границы ваших возможностей.
Проклятье, я даже не знал, стоит ли мне по-настоящему обидеться на нее за подобное заявление! Границы моих возможностей она знает, ну надо же! Да родная мать этих границ не измеряла, не говоря уж обо мне самом, а какая-то девица, которая видит меня впервые… М-да. Я прикусил язык и промолчал.
А потом сказал то, что она хотела услышать:
- Они были свободны, все эти странные существа. Абсолютно свободны и ничем не обременены. Приблизительно как медуза в теплом водоеме. Лениво шлялись взад-вперед, и им явно нечем было заняться. Ничем полезным, я хочу сказать. Ни один из них не выглядел озабоченным или встревоженным. Многие широко зевали. Вас устраивает такое описание?
- О да! - обрадовалась Алия. - Теперь я точно знаю, что мой народ вполне счастлив… - Она благодарно сжала мне руку. - Вы даже представить себе не можете, как косноязычны и невнятны другие! Многие даже не видели их. А Милованов, тот вообще мне часто врет.
Что-то подтолкнуло меня спросить:
- Вы ненавидите Милованова?
Она задумалась.
- Любовь, ненависть. Эмоции действия. Практически нехарактерны, если вы понимаете. Эмоции состояния - счастье, несчастье. Вот это было бы правильно, - сказала наконец Алия.
В этот самый миг я ей и сдался. Я сказал:
- Пожалуй, в дредах нет ничего ужасного. Они даже могут быть прекрасны.
Она устремила на меня недоверчивый взгляд - очевидно, общение с моими предшественниками научило ее тому, что люди в состоянии иронизировать. То есть подразумевать прямо противоположное тому, что произносят.
Но я поспешил успокоить ее:
- Я имею в виду ровно то, что сказал. Вы выставили непременным условием нашего следующего свидания дреды - так я согласен. Я не хочу потерять вас.
К моему удивлению, теперь она повела себя неуступчиво:
- Я в вас не уверена.
- Это всего лишь прическа. От нее всегда можно избавиться. Если мы оба увидим, что дреды мне все-таки не идут, их всегда можно обстричь. Или расплести.
- Я не уверена не в дредах, а в вас, в вас лично, - уточнила она. - В "нас", как это называется. В том, что вы мне подходите.
Вдруг я понял, что комнату заполнили сумерки. Вроде бы у Алии горел свет, но это не мешало приближающейся ночи заполнять помещение. Мне стало неуютно, даже жутко, хотя буквально пять минут назад я чувствовал себя в гостиной Алии совершенно свободно и уходить вовсе не собирался.
Она сидела по-прежнему напротив меня за столом, ее лицо погружалось в тень, а голос звучал все более неприятно.
- Одновременное пребывание здесь и там воздействует разрушительно, однако наиболее благоприятная среда вследствие влажности и общей погруженности вниз… Это было сделано не без определенного плана. Впрочем, многие искали не в том направлении. Мальтийские тайны лишены смысла, потому что они явлены. Пустоты нет даже в пустоте. То, что есть глубина, выходит на поверхность и растворяется в воздухе, и тогда приходит Истинный Туман. Об этом не следует забывать ни в единую минуту своего сна.
Я встал и вышел. Спустя минуту я уже стоял на трамвайной остановке.